Читать книгу: «Пляж», страница 7

Ужинать уже давно закончили и пили чай. Наконец Дадонов поднялся из-за стола. Жена удивлённо спросила.

– Так вы что, статью обсуждать не будете?

Дадонов посмотрел на меня сверху вниз и язвительно произнёс:

– Ладно уж, завтра на работе. Чтоб был в 9 утра, как штык. Без опозданий.

Я слабо улыбнулся, пытаясь сохранить остатки достоинства. И то скорее для жены, делая вид, что это шутка.

Позже выяснилось, что он живёт поблизости – в новеньком частном посёлке, в собственном особняке.

Он стал часто приезжать к нам. Два или три раза я заставал его в своем доме, когда за полночь возвращался домой с особенно длинных пресс-конференций. Работы стало много. В те дни страной де-факто управляли военные, и наша газета, неожиданно встав на их сторону, стала нещадно критиковать правительство. Может быть, Бог простит мне то, что я тогда писал и что подписывал своим именем. Спустя два или три месяца президента тихо и бескровно сняли. Пользуясь чрезвычайным положением, военные ввели талоны на еду. Дадонов стал привозить нам пайки с гуманитарной помощью. Я возненавидел его ещё больше. Наверное, почувствовал, что на этот раз попал в настоящий капкан. Чтобы не казаться полным ничтожеством жене, я изображал из себя практичного делягу, который вовремя присосался к нужному человеку.

Наконец когда в городе стали стрелять, а в нашем районе начались погромы, Дадонов перевёз нас к себе.

Помню, он приехал рано утром и нарочито грубо сказал:

– Так, ребятки, давайте-ка собирайте вещи!

Дочка заснула в машине, а жена в перерывах между бурными излияниями благодарности шептала мне на ухо:

– Только представь, охраняемая территория, кухня по спецснабжению, обслуга в доме!

Я молчал. Я не проронил ни слова за всё время, что мы паковали чемоданы, закрывали дверь, спускались по лестнице (лифт уже второй месяц не работал), шли к машине.

Уже у него дома, когда жена пошла переложить дочку в кроватку, я вышел на крыльцо покурить.

Дадонов тихо подошёл сзади, от него отчётливо несло перегаром.

– Чего с тобой? «Спасибо» не хочешь сказать?

Он рывком развернул меня к себе.

– Послушай, ты мне сейчас нужен. Работа предстоит каторжная, ты сам знаешь. Думаешь, сейчас мы лижем сапоги военным, и так всегда будет, что ли? Это только начало, первая ступень посвящения. Да мы, знаешь, каких дел с тобой наворочаем?

Он был сильно пьян. Я придумывал предлог, чтобы уйти.

– Ну что ты молчишь? Опомнись! Очнись же! – он неожиданно взял меня за грудки и сильно затряс, – да что с тобой такое? Ты знаешь, что у нас с твоей женой? Она такая… – тут он плотоядно улыбнулся, – она такая сучка ненасытная.

Я знал, что надо было что-то говорить, может, даже ударить его по лицу, но слова вылетели из головы, я стоял парализованный.

– Шутка, – рассмеялся Дадонов – Не смотри на меня так.

Он отвернулся и, шатаясь, побрёл на кухню, что-то опрокидывая на ходу.

Часть 2. Президент

– Что?

Я понял, что уже минуты три не слушал Дадонова. Тот диктовал что-то напыщенное и абстрактное. Наверное, очередной политический манифест. Дадонов был как всегда в форме полковника Мингажевского полка. Кажется, он никогда её не снимал. Во время беспорядков этот полк первым из частей, расквартированных в городе, бросил знамёна и перешёл на его сторону.

Мы были на втором этаже в его роскошном кабинете, обставленном сделанной на заказ деревянной мебелью. Я сидел за широким дубовым столом. Из окна открывался вид на заснеженный сад. Со стороны можно было подумать, что мы находимся в дизайнерском бюро где-нибудь в Швеции, если бы не запах (прогорклое масло, больничные щи, дешёвая столовая), который почему-то появился везде после Переворота. Он впитывался в волосы, оседал на одежде, вывести его или хотя бы привыкнуть к нему было невозможно.

– Чёрт, с мысли сбил!

Дадонов запустил пальцы в шевелюру и потёр лысину на затылке. Это было нервическое движение, которое я хорошо знал.

– Ну ладно, на сегодня всё! И так, считай, шестой час без перерыва…

Я по заведённому порядку встал и поклонился, ожидая, когда он выйдет из комнаты. Потом аккуратно собрал бумаги и спустился по лестнице. Времени у меня оставалось достаточно.

В прихожей я встретил жену и дочь. Они вернулись после приёма в министерстве иностранных дел. Обе были нарядно одеты. Жена – в строгий брючный костюм, дочка – в розовое платьице с соломенной шляпкой. Я молча прошёл мимо.

В гигантской библиотеке (коллекцию свозили Дадонову со всего города) я нащупал нужный томик и потянул на себя.

Рядом с камином открылась потайная дверь. Она, по всей видимости, осталась от прошлых хозяев особняка, и Дадонов о ней ничего не знал. Да и я узнал случайно.

Я залез на узкую платформу лифта, держась за поручни. И начал осторожно раскручивать трос.

Внизу в небольшой комнатке, освещённой бледной больничной лампой, меня уже ждали.

Здесь я должен дать небольшое пояснение. Я был советником и личным секретарём новоиспечённого президента и в то же время – одним из лидеров Сопротивления. Отчасти поэтому мы и выбрали это место для наших встреч. Это было рискованно, но заподозрить меня Дадонов не мог и в страшном сне, а такой наглости от заговорщиков просто не ждал.

Янош сидел за накрытым картами столом. Посмотрев на меня, он с большим участием спросил.

– Как ты? На тебе лица нет!

– Янош, я так больше не могу! Когда-нибудь я не выдержу и проломлю ему череп.

Он остановил меня коротким движением руки.

– Ещё не время! Ты же знаешь, ещё не время! Ты нашёл то, о чём я просил?

Я молча протянул тонкую ярко-оранжевую папку, за которой охотился последние полгода.

Янош впился глазами в бумаги.

– Так, значит, во вторник он будет на митинге в свою честь. Встреча с благодарным народом. Как же…

Он повернулся и сказал кому-то через плечо:

– Всеобщую забастовку объявляем на вторник!

Я вглядывался в лицо Яноша и не мог разгадать его секрет. Как бы темно ни было у меня на душе, стоило мне поговорить с ним, как всё тут же проходило.

Янош был нашим лидером, вождём. Если бы не он, никакой Революции бы не было, а мы, боюсь, до сих пор бы жили под властью Дадонова. Янош был везде и сразу. Утром он агитировал рабочих на заводе, вечером вёл тайные беседы с офицерами в казармах, а ночью отправлялся в литературные клубы, чтобы поговорить с писателями и профессорами.

– Вот оно! – неожиданно произнёс Янош, откладывая папку, и повторил торжественно – Вот оно.

Он встал и начал нервно ходить по комнате.

– Всё подтверждается! В субботу наш господин президент отправляется в свой дворец, устроит приём для министров. Я вам говорил, до этого были только слухи, слова наших осведомителей в полиции. Но теперь я знаю точно – суббота! Такого шанса нам может и не представиться. Мы поднимем восстание в городе…

– Так скоро! – зашептались вокруг.

Он поднял руку вверх, прекратив разговоры, сделал паузу и указал пальцем на меня.

– А ты отправишься к Дадонову. Нужно ликвидировать всю их верхушку сразу, пока они в одном логове.

– Это самоубийство, – снова раздались голоса.

– Я не боюсь, Янош, ты же знаешь, – тихо произнёс я.

Он внимательно на меня посмотрел. И я снова почувствовал себя раскрытой книгой, как бывало много раз до этого.

– Я знаю, что ты чувствуешь, но ты должен пообещать мне, что в субботу ты обо всём этом забудешь. Ты делаешь это ради Революции, а не личной мести.

– Я обещаю, Янош!

– Тогда зажгите свечи.

И тут мы стали петь, сначала тихо, а потом всё громче, смелее. Мы не боялись быть услышанными. Тот, кто построил это подземелье, позаботился о том, чтобы скрыть все звуки. Это была революционная песня на мои стихи, которую в то время знали и пели во всём городе. Признаюсь не без удовольствия, недавно вышел сборник, который разошёлся большим тиражом. Его даже предлагали включить в школьную программу, но я категорически отказался. С последними словами мы затушили свечи и разошлись, не прощаясь. Подземный тоннель вёл в глубину сада…

Как прошли те дни до субботы? Не помню. Но субботу могу восстановить в мельчайших деталях…

Президентский дворец был виден издалека. Чёрный монолит с вкраплениями серого металла возвышался посреди снежной пустыни. Говорят, в советское время на этом месте стояла деревня, но от неё давно уже не осталось и следа. Теперь на много километров вокруг всё живое как будто вымерло.

Мы неслись к дворцу на снегоходах во всём белом, по контрасту с гвардейцами Дадонова – те были все в чёрном.

До поры до времени нас не было видно, на то и был расчёт. Но в конце концов нас заметили, и в нашу сторону полетели первые пули. Мы резко затормозили, поднимая вокруг себя вихри снега. А один снегоход, с мёртвым уже ездоком, помчался дальше, пока не протаранил стену около главных ворот. Через несколько секунд раздался взрыв, и потянуло палёной резиной.

Мы отстреливались, прикрываясь снегоходами. Но я знал, что долго так мы не протянем. Я закричал:

– Не останавливаться! Вперёд, не стоять на месте!

Я побежал, и тут же двое слева от меня упали, но я не заметил, я не думал о потерях. Я знал, что наш единственный шанс – это скорость.

Мы стреляли на ходу, и чёрные падали, как замерзшие вороны с веток. Наконец небольшая группа добежала до главных ворот. Там, повалившись друг на друга, лежали двое. Они не оставили свой пост даже под перекрёстным огнём.

– Фанатики, – произнес кто-то презрительно.

Мы оттащили их трупы и забежали внутрь. Часть наших отправилась на штурм дворца, часть осталась снаружи, заняв круговую оборону.

Мы поднялись по широкой лестнице и вошли в тронный зал.

Там стоял Дадонов. Как мне показалось, он изумлённо оглядывался вокруг. Увидев нас, он мгновенно собрался и придал своему голосу уверенности.

– И правда все в белом! Вы серьёзно? Господи, кто это придумал?

Он вальяжно, враскачку направился к нам, а когда подошёл вплотную, оглядел каждого по отдельности, пока не остановился на мне. Его глаза сузились до чёрных точек, и в них вспыхнула на миг и стала угасать та пугающая сила, которую я ни с чем бы не смог спутать.

– Кто у вас главный? Вполне может статься, что и ты. Как бы там ни было, я советую вам сложить оружие и сдаться. Ваши брожения в городе полностью подавлены, помощи вам ждать неоткуда, а ваших бандитов во дворце повязала охрана.

– Это ложь! – закричал кто-то из наших, позади меня, – мы их всех перебили. А Янош сообщает, что в городе всё идёт, как по маслу. Не сдавайся!

– Какая преданность, – усмехнулся Дадонов, – а знают ли твои друзья, кто их сюда привёл? Знают ли они о тебе то, что знаем мы оба? Какие приказы ты подписывал, какие списки составлял? А статьи твои они читали?

Он наклонился к моему лицу.

– А знают ли они, что я с тобой сделал? Кем ты стал? А твоя жена? Дочка? – последнее он произнёс еле слышно, только для меня.

Признаюсь, ещё несколько мгновений, и я бы не выдержал. Не знаю, что бы я сделал. Приказал своим людям сдаться или просто выбежал из комнаты, как обиженный подросток. Но точно знаю, в тот момент я был ближе всего к разгадке того, что же на самом деле связывало нас с Дадоновым. Но сзади, как приговор, прозвучал тот же голос:

– Что касается остального – нам этого знать не надо. Ты был с нами с самого начала, почти столько же, сколько Янош.

Я всё ещё медлил. Что-то было не сказано. И, наконец, я решился.

– Скажи мне только одно – зачем?

Я знал, что он поймёт мой вопрос. И он понял, замялся и с неохотой ответил:

– Я тебе уже говорил, мне нужен был такой, как ты. Те стихи в журнале, помнишь? Я их прочитал. Без тебя паззл бы не сложился. Не сложился бы так, как надо.

Дальше слушать я не стал. Я выхватил меч, Дадонов неуклюже достал свой. Он был грузный, большой, медлительный и мучился отдышкой. После нескольких выпадов я отвёл его меч в сторону и с размаху отрубил ему голову. Она, как мячик, отскочила от стены. Тело повалилось на бок.

Друзья кинулись ко мне, но я молча пошёл прочь. Я только начинал догадываться, что вместе с Дадоновым я убил что-то важное и в себе.

В этом же тронном зале через неделю Янош награждал своих ближайших соратников. Мне он предложил пост министра просвещения, но я публично отказался. Для приличия Янош настаивал, но в итоге принял отказ, как мне показалось, с плохо скрываемым облегчением.

Янош начал лихо. Освободил политзаключённых, усадил на скамью подсудимых целую пачку старорежимных бонз.

Мы, ветераны Революции, поселились в специально построенном для нас правительственном квартале. Я жил в собственном домике с семьёй, вернувшейся ко мне по наследству от Дадонова. Соседи были моими боевыми товарищами. Кому-то может показаться, что мы отошли от дел. Но это не так. Скажу честно, у нас нет иллюзий. Мы следим и друг за другом, и за теми, кто наверху. Мы не говорим этого вслух, но понимаем, возможно, рано или поздно нам придётся отправиться и за Яношем. Разница лишь в том, что на этот раз мы будем готовы. Как мне кажется, теперь мы знаем, как защищаться. А главное – что защищать.