Читать книгу: «Влюбленность», страница 4

– Знаешь, когда я училась в школе, я не была совсем красавицей, я носила очки в толстой оправе, и донашивала одежду за своей старшей сестрой, которая была уже давно не в моде. Во дворе все девченки надо мной… – она замолчала и уставилась в пол, а в глазах снова заблестели слезинки. – … ну ты понимаешь… – и снова умолкла, всхлипнув. – … ну то же, вот так издевались надо мной, и я не понимала почему, от чего они так жестоки со мной. Они ни разу не пытались заговорить со мной нормально, всегда пытались как-то задеть, ущемить, обидеть, унизить, подшутить. – Она резко вытерла рукавом взмокшие от слез глаза, после чего я увидел ее отекшие от обиды веки. – И.. Меня это так сильно задевало. Понимаешь, это очень неприятно, я не находила себе места, не спала, и сильно переживала за это. – Она снова замолчала, задыхаясь от чувств, которые ей пришлось заново вспомнить, рассказывая мне об этом. Я покраснел и не знал, что ей ответить, и тем более не знал, как ее успокоить, ведь я отождествлялся теперь ей как один из таких обидчиков. Раньше, я никогда не думал, что мог кого-то обидеть, неловким словом или шутками, хотя сам часто обижался на кого-то. И никогда, не задумывался, что этот порочный круг надо и нужно когда-нибудь остановить.

Не ожидал, что она так разоткровенничается со мной, и раскроет эти свои сокровенные школьные тайны. Представляю как нелегко поделиться такими чувствами с другим человеком, ему нужно очень доверять для этого. И не побоялась моего мнения о том, какой она мне после этого покажется, и не отвернусь ли я от нее, увидев ее дымящиеся слезы и заплаканное искривленное лицо. Честно говоря, раньше она мне казалась более сдержанной и терпимой, и я впервые столкнулся с такой девичьей ранимой стороной, и абсолютно даже не знал, как на это вообще нужно реагировать, что в таких случаях делать, не хлопать же ее по плечу как старого друга, и не говорить ей: «Забудь! Забей! Все пройдет!». Но я чувствовал, что должен был что-то сделать, как-то ее успокоить, и в то же время боялся, как бы не сделать при этом еще хуже, поэтому решил пока отмолчаться с понимающим и виноватым видом. Мне хотелось ее обнять, но тут же подумал, что это было бы неуместно, к тому же от ее тела в данный момент исходило больше шипов, чем бутонов роз, как ранее. Нужно было дождаться, когда она сама заговорит более спокойным и мягким голосом, а потом только поддакивать и со всем соглашаться, чтобы не взбаламутить этот уже взбаламученный пруд.

Сидя напротив кафешки, я решил забежать в нее и купить нам по мороженному, – уж очень мне хотелось охладиться после всего этого. Если честно, каждое новое чувство сбивало меня еще больше предыдущего, и я уже не мог сам остановиться. Она же хотела додумать до конца все свои мысли, которые ей навевали нахлынувшие на нее чувства, не перебивая никакими вкусами и запахами. А мне напротив хотелось от них побыстрее избавиться. Видимо ей такой самоанализ приносил облегчение, – меня же наоборот тяготил и выматывал. Хотелось по быстрее перевернуть эту страницу, и двигаться уже дальше, то есть вернуться в прежнее беззаботное состояние. Я прекрасно понял свою вину, и никогда больше ее не повторю, но мы же как актеры, и должны были пережить каждую эмоцию полностью от начала и до самого конца. Она ела мороженное как бы нехотя, и так устало, будто оно было горьким, или каким-то лишним, и даже совсем не глядя на него, и поэтому вся испачкалась, измазав себе обе щеки и нос. Я заулыбался, и она видя, что я не поддерживаю ее ностальгию, удивленно уставилась на меня протягивая: «Что? Что случилось?», от чего ее лицо стало еще смешнее, и я засмеялся еще сильнее. Она все еще не понимающе сидела, погруженная в свои переживания, я же достал платок, и стал стирать аккуратно следы мороженого с ее лица. От первого прикосновения она уклонилась, а от второго вздрогнула, будто загадочная птица села ей на нос, от третьего она уже заулыбалась несмело, а от четвертого тихо закрыла глаза, наслаждаясь моими прикосновениями, едва различимыми через платок. И вот мы снова довольные, пошли друг напротив друга, молча улыбаясь.

Спускаясь по центральной лестнице, нам навстречу поднимались два старшекурсника, что-то шумно обсуждая между собой и громко смеясь. И когда они проходили мимо нас, то по всей видимости случайно, или нет, лично сам я не видел, но задели плечом ее, да так сильно, что она выронила букет из рук. «По аккуратнее можно же было?», произнесла она им вслед, они приостановили свою беседу и обернулись на нее. Она тут же обернулась на меня, но я успел отвести взгляд, делая вид, что разглядываю подъезжающий транспорт на улице. Мне совсем не хотелось вступать с ними в контакт, и не потому, что они были старше меня года на три-четыре и крупнее меня раза в два, но и потому, что я не знал и не видел сам лично, что именно там произошло. Не дождавшись моего ответа, они крикнули ей небрежно в ответ: «Отвали, коза!», и громко рассмеявшись, стали поднимать дальше по лестнице, так же шумно обсуждая какую-то историю. Ну после этого, я уже просто обязан был за нее заступиться, и попросить их публично извиниться перед ней, но я этого не сделал, потому что банально струсил. И она это прекрасно поняла, уныло поднимая и отряхивая свой букет, который уже за это короткое время изрядно обтрепался и подвял. Да знаю, столько раз я сравнивал свое поведение с пацанским поведением, и каждый раз это мешало моим признаниям, и вот сейчас, когда нужно было повести себя как настоящий пацан, я сдал назад. Тогда чего вообще стоят все эти мои сомнения и оправдания, «по-мужски я поступаю с ней или нет?», стесняясь лишних казалось бы женских сантиментов к ней, боясь показаться слишком нежным. Получается, каждый раз, когда я оправдывал свое стеснение как не характерное для настоящего пацана, я лишь искал оправдания, чтобы не признаться в любви, глядя ей в глаза, и не сделать этого при всех.

Какова теперь моя ценность в ее глазах, я просто шут и болтун для нее, который при каждом сложном случае бежит в кусты, и сражается только с мельницами. Она все еще стояла на том же месте, отряхивая букет ладонью, голова в бессилии склонилась вниз, волосы снова стали скрывать ее лицо. «Ну что ты там так долго? Пойдем же!» – говорю ей я, беспечным голосом, будто только что ничего не произошло, и будто я ничего не заметил вовсе. На тот момент, это был единственный вариант, который мне первым пришел в голову, чтобы как-то выйти из своего неловкого и постыдного положения. Она подняла голову, и громко выдохнула, откинув волосы к верху и оголив расстроенное и измятое непониманием лицо. Я старался не смотреть в него, глаза мои бегали по стенам и окнам, будто я что-то высматриваю вдали. Мне хотелось по быстрее покинуть это место, дабы избавиться от гнетущей меня тревоги, которая стала ассоциироваться у меня теперь с этим событием. А она, как специально не торопилась, стоя все на том же месте, и все так же медленно отряхивая букет. Видимо она была ошарашена таким контрастом моего поведения, когда совсем недавно я унизил у нее на глазах чудака в красном шарфе, и тут же стерпел подобное унижение от других обидчиков постарше и посильнее. Да я и сам был удивлен своим поведением, но разбираться в этот момент я в нем совсем не хотел, хотелось по быстрее расстаться с ней, и восстановить равновесие у себя дома.

Я шел широким шагом, переходящим в бег, она шла медленно за мной, отставая, будто бы забыла там, в том месте на лестнице, какие-то важные свои мысли, снова ее шаг стал шаркающим, на этот раз по серому асфальту. Мы подошли к остановке, и я думал, что сейчас мы встанем друг против друга, и как раньше улыбнемся, и все простим друг другу, но подойдя, она сразу же отвернулась в другую сторону, будто выглядывая вдали свой автобус. Я сразу понял намек, она была недовольна моим поведением, и требовала объяснений, или наоборот, что еще хуже, поняла все прекрасно сама без моих оправданий, и уже не хотела слышать никаких объяснений. В обоих случаях я выглядел в ее глазах отвратительно, и я это понимал. Она специально тянула время, чтобы я как можно дольше чувствовал себя гадко, чтобы чувство вины разъело меня всего, как червяк яблоко. Было ощущение, что от этого медленно тянущегося ожидания, я начинаю подгнивать изнутри, как упавшее яблоко. А нужно ли мне вообще ее прощение, я старался быть для нее хорошим, а она все взяла и разом перечеркнула под конец. И после этого все ее движения уже, и эта натянутость взгляда меня больше не жалобила, а скорее раздражала и отталкивала от нее. Мне больше не хотелось перед ней ни извиняться, ни любоваться, ведь так всегда бывает, когда обида реагирует на обиду. Когда вместо слов люди разговаривают телами, отвернувшись друг от друга, наглухо закрыв свои рты, и каждый молча думает друг о друге в меру своей испорченности. Нужны были слова, но они не шли на ум.

Вокруг гудели автобусы, немного отвлекая от находящих морской волной сомнений и разочарований. Мы простояли почти минут пятнадцать на остановке, и по ее стойке и дыханию, я понял, что она уже немного успокоилась и отошла от того состояния с которым пришла на эту остановку. Движения ее стали легче, и мне показалось, что я могу заговорить с ней в той же невинной и незатейливой форме, будто ничего и не было, но опять же из-за стресса не решался этого сделать первым. Мне тогда показалось, что если ей что-то не нравиться в моем поведении, то пусть уходит от меня сразу и навсегда, ведь я не смогу ломать свой характер и подстраиваться под нее каждый день на протяжении всей жизни. Тогда это было для меня самым удобным объяснением, которое мне тут же понравилось, для того, чтобы снова ничего не делать, не извиняться и не подстраиваться под нее. Я изобразил гордый и даже не много обиженный вид, намекая на то, что если ей что-то надо, то пусть сама первая начинает разговор, а если он мне не понравиться, я просто продолжу многозначительно молчать, как делает она. Подъехал автобус, остановившись прямо напротив нас, она встрепенулась, будто проснувшись после глубокого сна, и не оглядываясь на меня, произнесла.

– Ну ладно, мне пора! – После чего играючи обернулась ко мне, но ее улыбка была уже не такая теплая, как раньше. Затем ускорила шаг от меня к автобусу, вся дрожа от холода и серости своих мыслей, и с такими неуклюжими движениями, будто намекая на то, чтобы я успел ее догнать и предложил проводить до дома. Осознав это, я тут же подпрыгнул, или мне показалось, что я подпрыгнул, но сразу же оказался возле нее, и даже встал прямо лицом к лицу, перегородив дорогу. Она была слегка удивлена и испугана одновременно.

– Давай я тебя провожу до дома! – Одним словом выпалил я, в ответ она закрутила головой, загадочно и глубоко заулыбалась, стараясь не смотреть мне все еще в глаза, щеки ее покраснели, сладкий жар исходил от ее тела, как от солнца. Но я не понимал ее намеков, все еще не ясно было, простила она меня или нет.

– Нет, спасибо, мне сначала надо еще по делам. – Она уставившись немым взглядом мне почему-то на лоб, и уже отвернувшись, продолжила: – Может в другой раз. – И медленно стала удаляться от меня, будто ожидая, что я ей еще что-то выкрикну, приятное в след. Но я ошарашенный стоял и молчал, утомленный этой игрой, правила которой мне были не понятны и пока не до конца ясны. Казалось, она специально хотела меня запутать, и тем самым вскружить мне голову еще больше. А я и без того, был с туманной головой, все и так спуталось и не находило ответа. А тут еще эта игра, при которой, как бы ты себя не повел, все равно окажешься неправым. Вроде как, я должен угадывать и предвосхищать ее желания, но это было бы реальным, если бы она их не меняла так же стремительно как объявляла. В иной раз может быть это и разожгло бы во мне азарт и страсть, но только не сейчас, сейчас меня интересовало только все конкретное: любит ли она меня, как сильно, и готова ли со мной встречаться как пара. И каждый раз, когда я хотел получить конкретный ответ, на меня наваливалось еще больше вопросов. Вообще у меня было такое ощущение, что когда я хотел познакомиться и приблизиться, она не хотела, но как только я уставал и запутывался, она вдруг пробуждалась и начинала проявлять ко мне повышенный интерес. Вот и сейчас, когда она тихонечко удалялась, все равно скромно оборачивалась, поглядывая в мою сторону, наблюдая за тем, смотрю я еще восторженно ей вслед, или уже отвернулся и ушел по своим делам. Я стоял до тех пор, пока она не скрылась в автобусе, потом выдохнул с облегчением, – и впервые подумал, что с ней как-то сложно. Но потом отогнал от себя эту коварную мысль, сославшись на собственную усталость.

Я не мог разобраться в себе и понять только одного, почему я такой переменчивый, будто меня подменяли. Я не узнавал самого себя, я предавал самого себя, и ничего не мог с этим поделать. Когда мы не виделись, и я только воображал наши встречи, находясь на расстоянии от нее, я чувствовал себя смелым, отважным, рисовал геройские сцены, вставал на одно колено, поднимался по веревочной лестнице к ней в окно, и все в таком духе, но как только мы непосредственно встречались глазами, мое самомнение куда-то испарялось, причем так же быстро как дым. И вот она снова передо мной, – и мне тут же хотелось стелиться перед ней и даже раболепствовать. Будто свирепого льва гладили по гриве и он тут же превращался в крошечного котенка, способного только мяукать и ластиться. Как такое было возможно, я не мог себе объяснить, как мягкость и нежность покоряла силу и смелость, даже не прикасаясь. При виде нее, я чувствовал как слабели мои ноги, и я задыхался, будто после долгого бега. И как уставший конь, ждал ее с лошадиными глазами, когда хозяйка подойдет и погладит его, или хотя бы глянет украдкой своего глубокого взгляда. Как получилось так, что я незаметно для самого себя постепенно превращался из уверенного в себе парня с огромными планами на будущее и амбициями, в какого-то безвольного неудачника, который больше ничего не хотел и ни к чему не стремился, лишь бы только быть с нею рядом, – и все.

Глава 4 – Свидание

Женщины всегда ждут чего-то иного, того, что не существует в действительности.

Ги де Мопассан «Милый друг»

Мне совсем не хотелось извиняться и объясняться за свое поведение. Мне казалось, что если она не смогла понять меня тогда, то не сможет понять и потом, и уже был готов на расставание, готов был порвать наши отношения, если бы она сама сделала первый шаг, а вернее, просто продолжила бы свою затяжную обиду на меня. Идеальная причина расставания, это ответ на равнодушие. На следующий день она пришла на лекции, и даже не взглянула на меня, совсем; при этом кивнув приветливо всем остальным, кто сидел со мной рядом. Я понял, что обида крепко засела в ней, и нужно было либо опять мучительно извиняться, либо оставить все как есть и ждать, когда она сама остынет, ведь нельзя же вечно обижаться. Целую лекцию я спал на последней парте и думал, как же поступить дальше, и решил остановиться на золотой середине: написать ей нейтральную записку и посмотреть на ее реакцию. Когда она вышла в коридор на перемене, я аккуратно и незаметно вложил в ее тетрадь аккуратно написанную записку: «Давай увидимся завтра вечером на набережной в 19-00 часов у входа в парк. Если согласна, поставь на подоконник свою сумку». Да, согласен, сухо и без извинений, но ведь я решил больше не просить у нее прощения и не выражать ярко свои чувства. Я хотел вести себя так, как вел себя прежде, будто того эпизода вовсе не было, но в итоге опять попросил таким образом, дать мне еще один шанс показать себя с лучшей стороны.

Когда она села и открыла тетрадь, то слегка вздрогнула, будто я дотронулся до ее спины, и едва заметно дернулась, чтобы обернуться на меня, но так и не сделала этого. Я не отрываясь и не моргая следил за ней, но она старательно вела конспект лекции, приняв ту же стратегию что и я, – она просто сделала вид, будто этой записки вовсе не было в ее тетради. Неужели в ее голове были те же мысли, что и у меня, неужели, она решила либо расстаться, либо дать ситуации разрешиться самой. Неужели она могла так легко отказаться от наших отношений? Но почему меня это так сильно беспокоило, ведь буквально час назад я пришел точно к таким же мыслям со своей стороны. Почему строить отношения двум разным людям так тяжело, почему так тяжело любящим людям найти общий язык, и не опустить руки, при первом недопонимании. С этими мыслями я лег на свои локти и как обычно уснул на задней парте. Когда я проснулся, то ее на месте уже не было, в аудитории было шумно, в проходах толкались, все спешили на перемену, кто-то толкнул мою парту, я оглянулся и вспомнил про подоконник, резко обернулся к окну – там стояла ее сумка!

Первая мысль, которая пришла в мою голову – на этот раз все должно быть по-другому. В этот раз я должен ее очаровать. Дома я стал примерять все свои костюмы, и понял что все они мне не подходят, я даже глядя в зеркало хотел поменять свое лицо, и поняв что это невозможно, просто завалился на кровать от отчаяния. Не люблю это взрослое чувство, когда кажется, что все зависит только от твоего поведения, но до конца не понимаешь, правильно ли ты поступаешь или нет. Важность происходящих событий меня больше сбивала, чем настраивала на позитивный лад, я не находил себе места в квартире, ходил из угла в угол, брал вещь, и тут же забывал зачем она мне понадобилась. Успокоиться удалось, только после того, как я решил принять любое развитие событий за самое оптимальное, и просто быть самим собой. Ведь я не смогу потом вести себя с ней так же идеально, как в этот вечер, который я намеревался сделать для нее незабываемым. Это был бы обманом с моей стороны. Но самое главное, это было бы самообманом, ведь я хотел стать другим.

Я стоял у входа в парк, переминаясь с ноги на ногу от тревоги и предстоящего волнения. Вечер был очень сладким в каждом своем порыве, и это ощущалось во всем вокруг: воздух лился как лимонад, а звезды рассыпались как кедровые орешки, земля лежала как темный шоколад, – все, абсолютно все было сладким и вкусным, все это хотелось если не съесть, то хотя бы разок лизнуть. Было ожидание чего-то прекрасного. Я ждал ее у входа в парк, где мы с ней договорились встретиться, и порядком уже стал изводиться, вышагивая туда-сюда, скрестив по-деловому руки за спиной. Не то чтобы я слишком не любил ожидание, в огромный складках которого я прожил предыдущие семнадцать лет, нет, я сгорал от нетерпения увидеть ее снова быстрее, насладиться ее игрой глаз и ресниц, полюбоваться ее новым нарядом, и как она будет стесняться. Мне было ни капельки не жаль своего времени, я лишь хотел увеличить хоть на минуту тот период, который мне удастся провести рядом с ней сегодня, и я не хотел из него терять ни секундочки.

Она появилась, порхая платьем на легком осеннем ветру, как крыльями бабочки, воздух подталкивал ее ко мне в спину, но она шла медленно и не торопясь. Что-то внутри ее пугало и настораживало, но глаза в то же время, – глаза ее пылали вдохновением и ожиданием неведомого чуда. Я чувствовал, как она дрожала внутри, или скорее трепетала от восторга происходящего, – до конца не было ясно. Первое свидание, первая любовь, необыкновенный вечер, багряная луна, – все это отражалось в ее глазах, и не могло соединиться в привычные ей мысли, что и приводило ее в смятение, и одновременно в восторг. До ее появления, я представлял себе нашу встречу по другому. Я был уверен, что проведу ее как уверенный в себе рыцарь королевского полка, что буду рассказывать ей о том, как она прекрасна и неповторима, но ее смущение передалось теперь и мне, колени мои невольно дрогнули, и я почувствовал дрожь внутри. Я почувствовал, что на меня легла ответственность не разочаровать ее, а значит угадывать ее мысли наперед.

Я протягиваю ей букет, который все это время прятал за спиной, чтобы произвести на нее максимальный эффект неожиданности. Она расплывается в улыбке, но не взяла его в руки, а подошла ближе, собрала все бутоны в кучку и глубоко вдохнула их аромат, закрыв от блаженства глаза. Неужели девушкам так нравится этот поверхностный запах пыльцы, никогда этого не понимал, я всегда думал, что цветы просто символизируют красоту женщины, которой они преподносятся, но не сам аромат. Ее лицо было таким довольным, будто бы она только что попробовала всю средиземноморскую кухню в одной тарелке, от чего мне самому даже захотелось их вдохнуть, но это было бы уже не по-пацански. Так и не взяв букет в руки, она пошла вперед улыбаясь и мягко подпрыгивая, бросив к моим ногам словно редкую монету: «Спасибо!». Я поплелся за ней, недовольный тем, что мне теперь придется везде таскаться с этим букетом, от которого я так хотел избавиться, вручив ей. Пацан с букетом цветом, – это ведь так глупо и стыдно, если кто увидит из знакомых, то застыдит меня, влюбленностью и девичьей сентиментальностью. Очередной позор.

Я шел перекатываясь с пятки на носок, стараясь держать грудь подтянутой и не сутулиться, как герои известных боевиков, она же была легка, наступала скорее на носки не касаясь пяток, смотрела на меня не прямо как раньше, а украдкой с боку и загадочно из под своих длинных ресниц, скрывающих будто бы все женские тайны за всю их историю, – в общем, как в лучших традициях романтического кино. И тут я подумал, мы пытаемся произвести впечатление друг на друга, используя не просто разные модели поведения, а вообще их антиподы, полностью противоположные, может поэтому, мы никак и не можем с ней найти общий язык. Но с другой стороны, мы разные и не должны вести себя и думать одинаково, не могу же я вести себя как девченка, это было бы так же нелепо, как если бы она вела себя по-пацански. Тогда получается, разлад и непонимание между мужчиной и женщиной заложен в них уже с самого рождения. Точно так же как и их тягя друг к другу с непреодолимой силой, которая не обращает внимания на все эти мелочи и недомолвки.

Она стала обходить вчерашние лужи, словно шла по натянутому канату, расставляя руки по сторонам, будто бы для того, чтобы сохранить равновесие. Она была весела, и играла с моим воображением, – она притворялась, что могла упасть с невидимого каната, а я воображал, как тут же подхвачу ее в полете на руки, и мы приземлимся вместе, целуясь. В лужах отражался свет уличных огней, он растягивался от тех фонарей, которые мы уже прошли, и сужался от тех, к которым мы приближались. Она оглядывалась по сторонам, глядя то на светящийся огнями мост, то на мигающий диодами фонтан.

– Ты знаешь там, откуда я родом, не бывает столько огней вечером, и нет столько ярких вывесок. Здесь даже привычная для тебя, местного, улица, кажется мне словно из новогодней сказки, тут все так красиво. – Она вертела головой по сторонам, открыв рот, и разглядывая маленькие огоньки рекламных вывесок. Я стал вглядываться в то, что ее так поражало, и даже попытался представить то, что я это вижу впервые, но огни оставались для меня огнями. Только щекотка в ее глазах, вызывали во мне восторг, в них был весь мой новый мир. Удивительно, но от ее восторга, рос необъяснимо и мой восторг, как снежок, медленно катящийся с горы, быстро превращается в лавину. Ее радость передавалась мне по невидимым проводам.

– Мне нравятся маленькие города. – Не успел я договорить, как она резко повернула любопытное лицо ко мне, пытаясь разглядеть в воздухе слова, которые я только что произнес, а затем не найдя их, печально опустила голову. Я же, чтобы не дать ей загрустить, продолжаю как прежде. – Надо бы съездить и в твой город. – На этот раз она не отдернула резко голову в сторону, а лишь медленно подняла ресницы, оставаясь в прежнем положении, за которыми скрывалось уже удовлетворение услышанным, и восхищение моим голосом. Рот ее невольно приоткрылся от удивления, и долго не мог найти слова, чтобы что-то ответить.

– Неужели? Ты хочешь съездить на мою родину? – Резко и с нескрываемым восторгом удивилась она, а потом быстро осеклась и уже более сдержано продолжила. – Но там ничего нет такого, как здесь. – Очень грустно и разочаровано прошептала она, но потом словно за пару секунд вспыхнула искра в ее глазах, и она уже ободренная продолжила. – Хотя нет, у нас там красивые горы! Правда до них нужно ехать около часа, есть небольшой лесок, но до него тоже нужно добираться. Нет, ты знаешь у нас много чего такого, что ты никогда не видел и тебе может это очень понравится. Да определенно, да наш город точно тебе понравится. Он очень красивый. Тебе точно понравится!

После этого разговора, она значительно повеселела, улыбка больше не была продуктом ее сознательного усилия, теперь та скользила по ней сама по себе, не в силах сдерживаться, как лучи утреннего солнца. Мой интерес ее маленькой родиной видимо коснулся самого дна ее сердца, ведь она наверное представляла меня чопорным городским парнем, который всех приезжих считает недалекими провинциалами. Наверное, это комплекс всех приезжих, сам же никогда ни о ком не думал в таком контексте. Помимо этого мой интерес ее родиной она могла расценить, как попытку поехать туда вместе и познакомиться с ее родителями, а это уже намек с моей стороны на серьезные отношения, а не просто мимолетная интрижка, которой ей до сих пор могли казаться наши отношения. Видимо она не была уверена в серьезности моих намерений до этого.

Она подпрыгнула на парапет, чтобы не намочить свои туфли и стала размахивать руками как на вальсе. Ее фигура на фоне темнеющего неба и желтой луны была волшебной и легкой, как у маленькой феи. Она передвигалась настолько легко, что мне казалось она не шла, а порхала всего в нескольких сантиметрах от земли, что-то напевая себе под нос, – что-то вроде «ла-ла-динь-динь-динь», двигая в такт плечами и головой, но не резко, а плавно, и самое главное стараясь скрыть этот свой восторг от меня. Но он передавался всем ее телом. И этот динь-динь звенел у меня в голове громче колокольного звона, ее голос был нежен, и я постоянно в нем ловил какую-то просьбу, какое-то ожидание чуда. «Ну – покажи? Покажи мне то, чего я никогда не видела?» – Доносилось до меня ее интонацией, от каждого ее легкого движения.

Проходя мимо старого ювелирного магазина, с большими окнами и витринами, который был уже на мое счастье закрыт, она остановилась, разглядывая дорогие украшения. Мне пришлось, остановиться тоже, и почувствовать себя немного ущербным, ведь я еще студент без стабильного дохода, и не могу позволить ей купить то, на что она так жадно и с таким придыханием смотрит. А любой ее взгляд на что-нибудь я тогда расценивал, как невербальную просьбу купить это, и не иначе, ведь какой я тогда ее парень, если не могу сделать ее счастливой. Но я не мог, любовь во мне появилась раньше чем деньги. И я почувствовал себя просто жалким мальчиком, и чем дольше она разглядывала эти украшения, тем больше я чувствовал себя более жалким. Она конечно не сказала мне ни слова, ни о том, какое украшение ей понравилось больше всего, ни о том почему я ей ничего не подарил такого, но по ее сверкающему взгляду я понял, что она думала обо всем этом сразу. Я не стал дожидаться, пока она рассмотрит каждое колье и кольцо, и медленно пошел дальше, опустив руки в карманы, в которых сжимал кулаки от очередного своего бессилия.

Я шел по серому асфальту не глядя под свои ноги, обнимая только поднявшуюся на небо луну. Она была так одинока и этим так похожа на меня, ведь нас обоих никто не понимает, и не обращает внимание, принимая как за что-то должное и обязательное. Я обернулся, но она все так же стояла у витрин. Не могу понять, почему я ее люблю за просто так, а меня должны полюбить за что-то, что у меня должно появиться. А может тогда любят не меня, а это что-то, что должно ко мне прибавиться. Вот в чем вопрос. Зачем вообще люди смешивают чувственное и финансовое в одну кучу, создавая такую гору неразобранного мусора, что при необходимости там уже невозможно ничего найти. На этой грустной ноте она догнала меня, стуча громко каблуками, и поравнявшись со мной, одарила меня фонтаном улыбок. И в ее глазах не было и капли укора или обиды, меня это очень удивило, а значит, эти украшения не произвели на нее никакого впечатления, и она любовалась ими просто, как картинами в музеи, – и не связывала со мной.

Видимо я ошибся в ней, когда стал думать о ней слишком плохо, – всем своим видом она показывала, что ей все равно на деньги, и что она очень рада просто идти сейчас рядом со мной, разглядывая мерцающие огни витрин по сторонам, украдкой выхватывая мое удивленное лицо, и складывая эти впечатления, где-то в глубине души, в самый сокровенный кармашек, которые находится ближе всего к ее сердцу. Почувствовав это, я стал больше улыбаться, позируя для ее памяти, больше размахивать руками и расставлять при этом широко пальцы. Она смеялась, хотя я не говорил ничего смешного, а скорее больше делал удивленное или заинтересованное лицо, и каждый раз она вглядывалась в меня, как будто эта новая эмоция была для нее в новинку, и еще больше улыбалась, узнавая меня с другой эмоциональной стороны, переворачивая меня страницу за страницей. Приятно когда тебя читают как книгу, когда водят пальцами по твоим буквам и пытаются понять, как они превращаются в такие прекрасные слова уже у тебя в голове. В-первые в жизни я был счастлив от того, что счастлив был не я, а тот человек, который был рядом со мной. И чем веселее и радостнее становилось ей, тем светлее становилось и мне, и я начинал искриться.

Мы шли по длинной пустой аллеи, ветер щекотал нам щиколотки, и залазил под волосы на голове. Ночь, огни фонарей, луна, стук ее каблуков, мое взволнованное дыхание и чьи-то праздные крики вдалеке, все это опьяняло, все это было так волшебно и так необычно. Я понимал, что я был влюблен, но не понимал, что это чувство со мной больше никогда не повторится. Воздух, и все вокруг казалось как жидкое стекло, сквозь которое мы проходили в другое измерение, где не было ни единого звука, где люди говорили чувствами. Это была другая жизнь на другой планете, это был какой-то открытый космос, где я чувствовал ее душу, как свою; чувствовал ее дыхание, будто сам дышал ее грудью; где я глядел на себя ее глазами, и все расплывалось впереди. Мы шли спокойно и молча, разглядывая все вокруг, а наши души танцевали друг с другом, но при этом не прижимались друг другу, а подпрыгивали и кружились как в вальсе. Что это было, если не влюбленность. В этот момент мы были ближе друг к другу чем когда либо раньше, при этом даже не касаясь друг друга. Это то, что испытываешь всего раз в жизни, когда встречаешь свою первую любовь. Когда ваше сердце становится больше вас самих. И все внутри трепещет как на теплом южном ветру.