Читать книгу: «Исчезающий: За горизонтом событий», страница 3

Глава 3

Поняв, что мое грядущее противостояние с крадником-подселенцем усложняется параллельным вождением машины, я, сканируя ее, ответил спокойным тоном:

– У нас есть два варианта. В первом я останавливаюсь и выкачиваю из тебя все с потрохами. Точно так же, как ты опустошила… сколько? Пятьдесят человек, если не ошибаюсь?

Она, склонив голову, смотрела на меня. Я ожидал от нее ответа или, хотя бы, зловещей улыбки. И, не услышав ни того, ни другого, продолжил:

– Второй вариант больше похож на бред параноидального психопата, но я должен его озвучить. Ты мне сейчас обещаешь, что ни у кого и ни при каких обстоятельствах больше не будешь красть энергию, после чего мы расходимся как в море корабли.

– Ты считаешь воровство энергии моим желанием? – спросила она.

– Я не знаю, что вами движет, но мне это не нравится, – произнес, сильнее надавив на педаль газа. – Так же, как не нравится, что люди массово прыгают с мостов, словно это гребаный скай-парк, на котором не предусмотрен эластичный канат.

– Давай остановимся и я тебе все объясню? – внезапно предложила она.

Я не долго взвешивал ее предложение, по-прежнему держа в уме сложность одновременного контроля обстановки в машине и на дороге. И, немного ‘сев’ машиной в сугроб, я остановился на обочине. Глядя на нее, мне открывались новые места порезов на ее теле.

– Я не опустошаю мужчин полностью, – начала она. – Занимаясь сексом, беру ровно столько энергии, сколько мне хватит для спокойного существования на протяжении недели-двух…

– Какой миролюбивый суккуб, – произнес не без иронии. – Только как подселенец может экологично брать у человека энергию на две недели, если я, опустошив трех подобных тебе сущностей, отправил их в лимб и при этом к концу дня чувствую себя ходячим мертвецом?

– Я вообще с трудом понимаю слова, которые ты произносишь… «Суккуб», «подселенец», я ничего в этом не смыслю. Единственное, если ты так себя чувствуешь, значит в них было мало энергии, – пожала она плечами.

– Суккуб не знает, что такое суккуб, – недоверчиво произнес, – не верю.

Она подняла правую руку и повернула ладонь в мою сторону. А я, в свою очередь, напрягся, ожидая что она что-то выкинет. Но она ничего не выкидывала, что мне позволило немного расслабиться.

– Видишь, шрамы на пальцах? – спросила она.

– Вижу не только на них, – ответил, внимательно глядя ей в глаза.

– Это первый удар шашкой. Когда я, показывая, что сдаюсь, выставила руку. Но они были ослеплены жаждой крови…

– Кто «они»? – перебил ее.

– Казаки, – отвечала она, – которые были посланы отцом моего жениха-недотепы, чтобы вернуть меня обратно на свадьбу. В Новочеркасске жила любовь всей моей жизни и мы хотели пожениться. Но денег едва хватало на пропитание, не говоря уже о свадьбе, поэтому мы решили год поработать, накопить их, и сыграть пышную свадьбу. В столице казачества хорошо оплачиваемая работа была только для мужчин. Поэтому мы приняли решение, что он останется работать в Новочеркасске, а я поеду в Ростов и через год вернусь. Изначально все шло хорошо, я устроилась работать служанкой в дом к потомственному казаку и получала хорошие деньги. Но это длилось недолго. Его сын – дурачек, слабо походивший на мужчину, – был не в почете как у казачек, так и у дочек торговцев, и рисковал прослыть всю жизнь в одиночестве. В момент моего появления, у его отца в голове возник план: поженить сироту-служанку, за которую никто не мог заступиться, со своим сыном-дураком, над которым смеялся весь Ростов.  И первое время его отец был очень любезен. Я еще не подозревала о их планах и писала любимому в письмах, что мечтаю о его переезде в Ростов. Я была счастлива, работая у них в доме, и знала, что любимый мог бы найти работу в новом для себя городе. Но после третьего месяца, отец недотепы все чаще стал упоминать о своем сыне и том, как было бы замечательно если бы мы были вместе. Я давала понять, что это невозможно и по праву верила в свободу своего выбора. Но она распространялась  лишь на тех женщин, у которых были родственники. Такие, как я, не имели права голоса, о чем я поняла лишь в момент, когда узнала, что сын казака, помимо недотепы и дурака, еще и насильник-извращенец. Спустя несколько месяцев уговоров его отца, дурачок схватил меня за волосы и затащил к себе в комнату. Я кричала, отбивалась как могла, но было бесполезно. Он каждый день насиловал меня и неделями не выпускал из комнаты, о чем я не писала своему любимому в те редкие моменты, когда оказывалась в своей комнате. Сбежать я не могла, за мной следили круглосуточно.

– А соседи? – спросил ее. – Они ведь слышали крики?

– Отец недотепы говорил, что я провинилась и поэтому меня порют. Конечно, он не говорил про изнасилования. Но никто и не уточнял. Он ведь уважаемый человек. Все это длилось почти год – до момента, пока не наступила наша свадьба. К тому времени я уже свыклась и, понимая неизбежность происходящего, добровольно шла в комнату к недотепе. Я не кричала и не сопротивлялась. Ждала подходящего момента, чтобы сбежать. Момент наступил в день моей с недотепой свадьбы. Под предлогом того, что мне, как невесте, нужно побыть наедине, я вылезла в окно, тихо проползла за домом, чтобы собравшиеся во дворе гости не заметили меня, и запрыгнула на коня. Мчась на нем в Новочеркасск, я плакала от радости, что, наконец, увижу свою судьбу. Что сбежала из ада, в котором пробыла почти год. Но судьба моя, как оказалось, заключалась не в том, что я воссоединюсь со своим любимым… – она остановила свой рассказ и, вытерев слезы, указала рукой на поле, находившееся на противоположной стороне дороги:

– Где-то здесь меня настигли казаки.

Понимая, что передо мной подселенка, я не пытался сканировать ее. Слыша ее историю, мне становилось досадно, что она оказалась в подобной истории так же, как было жаль, что темное дымчатое биополе подселенцев невозможно прочитать. Я был уверен, что, помимо увлекательности их трагичных историй, в них существовало что-то общее. Что-то, что объединяло судьбы людей, отправившихся в лимб. Моя рука потянулась к пачке сигарет и, схватившись кончиками пальцев за фильтр сигареты, я сразу же закрыл пачку и бросил обратно. Жажда преобладала над рассудком, но я изо всех сил старался держать себя в руках. Не прогибаться под слабую и бесхарактерную версию.

– Поняв, что мне не скрыться, я остановилась и слезла с коня, – продолжала она. – Но они были изрядно пьяны и разгорячены. Первый казак, проносясь мимо меня, ударил шашкой по пальцам, второй, следовавший за первым, по руке. И так, кружась вокруг меня, они наносили удар за ударом, до тех пор пока полностью не изрубили. Так я оказалась в сером пространстве. В нем не было ни звуков, ни запаха. Я видела, как казаки копали яму и, подходя к моему изрубленному телу, хватались за голову. Они говорили между собой, но я не слышала о чем. Закопав мои останки, они оставили меня здесь навсегда. Первый год я скиталась в пределах местности, пыталась привлечь внимание скакавших мимо меня людей, вспахивавших землю крестьян, но это не приносило никаких плодов. Проходили дни, за ними месяца, и в какой-то момент я потеряла счет времени. Ориентировалась лишь по временам года, хоть и понимала, что здесь весна, как и зима, очень условны. И, когда наступило первое полнолуние лета, я перестала видеть мир так, словно нахожусь за толстым мутным стеклом, непропускающим ни единого звука. Тогда я поняла, что стала осязаема . Это было ранним утром. Радуясь свершившемуся, я побежала в ближайшую станицу – Большой Лог. Оказавшись возле влюбленной парочки, я попросила их, чтобы они помогли мне добраться до Новочеркасска. Но, увидев меня, они бежали как от чумы. На мое благо, бежавшая девушка уронила зеркало. Я подняла его и увидела это, – проведя пальцами по своим шрамам. – Почувствовав отчаяние, я бросила его и спустя мгновенье снова начала видеть мир таким, каким видела его последний год. И так каждый год я появлялась на рассвете, тщетно пыталась попасть в Новочеркасск и исчезала. Шли года, менялись поколения, прокладывались дороги, строились дома и образовывались селения, в то время как я оставалась здесь, возле своих останков, и наблюдала за всем со стороны. И лишь изредка своим появлением пугала людей. Но вдруг ранним утром я снова стала осязаема. Мне показалось это странным, ведь было далеко не лето. Но все было не важным. Я тут же остановила попутную машину и направилась в Новочеркасск. Добравшись, я обнаружила, что дома, в котором жила любовь всей моей жизни, не существует. Вместо него возвышалась безликая громадина с множеством окон, на чьих подступах даже места для людей не было – только лишь машины, машины. Расстроившись, я продолжила скитаться по городу. Мне не хотелось есть, спать… вообще ничего, кроме воды. Казалось, я так и погибну в чуждой для меня эпохе с людьми, мало чем отличавшимися от…

– От призраков, – подсказал ей.

– Да! – подпрыгнув на месте, воскликнула она. – Людей, уставленных в телефоны. Ничем не интересующихся и ни с кем не общающихся. Мне было очень тяжело вникнуть в происходящее. Все говорили словно на другом языке, не говоря уже о машинах, внешне напоминавших космические корабли. Да что далеко ходить, не стало ростовок и ростовцев! Вместо них ростовчане и ростовчанки.

На мое спасение мне повстречался мужчина, принявший в свою семью. Сперва он пригласил к себе, и мы жили как соседи. Спустя полгода моей адаптации к окружающему миру и новому русскому языку, мы стали семьей. Но наша совместная жизнь длилась недолго. В течении всего года мой муж терял силы. Это было похоже на то, как сохнет плодородное дерево. И, в конце концов, он умер. Но в его истощении была одна деталь…

– Он иссыхал только когда ты находилась рядом, при этом тебе становилось лучше, – предположил я.

– Да. Тогда я поняла, что краду энергию через постель. Но когда я стала обращать внимание на свое состояние в общении с другими людьми, тоже заметила приливы сил. Понимая, что истощаю людей, обрекая их на гибель, я отреклась от всех. Но мне становилось хуже. И, достигнув крайней точки, я поняла, что либо так и погибну, либо научусь воровать энергию без сильного вреда для человека. Так, спустя какое-то время, я стала той, кем сейчас являюсь. Я краду энергию через постель, но это вынужденная мера. Во-первых, тело, в котором я нахожусь, требует того. Во-вторых, кражи – вопрос выживания. Поэтому оба озвученных тобой варианта ведут к моей гибели, – подытожила она.

Осмысливая услышанное, я боролся с двумя точками зрения, где первая была такой же категоричной в ее будущем исходе, как и ранее, а вторая, возникшая в момент окончания ее монолога, имела сострадальческие оттенки. Она, конечно, являлась стопроцентной подселенкой, но ее ли это вина? Ей никто не предоставлял права выбора. Никто не спрашивал, хочет ли она выбраться из лимба, чтобы питаться энергией людей. К тому же, в пользу снисхождения к ней играл аргумент, согласно которому я нуждался в соратниках. Пусть даже в виде сущностей. Понимание, что в схватке со Стасом мне одному не вытянуть, перевешивало любой довод против крадников-подселенцев рядом со мной. И, приняв факт этого, я, словно громовой раскат в непроглядно черной ночи, прервал тишину:

– Значит сделаем так, сбежавшая невеста: ты сейчас пристегиваешься и мы переезжаем в Ростов.

– А мне какой с этого толк? Мне есть где ночевать. Я не нахожусь на грани гибели.

– Это ты пока что не находишься.

– В каком смысле?

– В том, что я опустошаю подселенцев. Зачем мне тебя оставлять в живых? Какой мне с этого толк?

Она задумалась. Сверля глазами заснеженную трассу, сбежавшая невеста кусала губы и тихо дышала. Но думать было не над чем. Она либо погибнет, либо останется в живых, но с новым образом жизни. И с перспективой стать бойцом, сражающимся за мою правду.

– На долго? – спросила она.

– Пока не знаю. Вероятно, да.

– А где я остановлюсь?

Теперь задумался я. Мне и самому не было известно, где я жил. Копошась в памяти своей проекции, мне доводилось наблюдать множество фрагментов собственного присутствия в разных жилых помещениях, но ни один из них не вызывал во мне эмоций. Понимая, что мои изыскания могут длиться не один час, я решил отложить вопрос собственного жилья до встречи с Юлей. Она это уж точно должна была знать.

– Не знаю, – ответил ей. – Мне бы понять, где жить самому.

– Тогда как мы поедем?

– С большим интересом от неопределенного будущего! – весело бросил и, вернув серьезный тон, спросил: – Ну ты же собиралась ехать в Ростов? Где ты хотела остановиться?

– У того, с кем бы провела ночь, – подняв глаза в потолок, медленно произнесла она, словно заученный текст. – В данном случае – у тебя. А утром вернулась бы назад.

– С таким подходом ты бы в Ростове не затерялась.

– Я нигде не затеряюсь, – наигранно отмахнулась она. – На ваш век выпало слишком много малодушия и невежества. Мужчины, которых после войны и так по пальцам можно пересчитать, теряют голову от женской заинтересованности в их адрес. Они уязвимы из-за того, что чувствуют себя неуверенно рядом с нами, боятся отказа, оттого совершенно не мужественны. Поэтому я чувствую себя как рыба в воде. При желании, я преспокойно могу выпросить кров, одежду или что-то еще. Но у меня нет никакой жажды, кроме воды и энергии…

– Ладно, исповедь я еще успею послушать, – сказал, прервав ее бесполезные умозаключения, приправленные сострадальческим тоном, – нам плестись по снежным дюнам еще час точно.

Она кивнула и я нажал на педаль. Машина захлебывалась, буксуя по сугробам, словно противясь мне. Но я, помня опыт прошлых проекций, хоть и не без труда, совладал с ее нежеланием нормально ехать. Держась крепко за руль, я поочередно задавался вопросами, как в подобных погодных условиях можно преодолевать сотни километров и какого черта никто не почистил дорогу. Но, учитывая, что ответственные за уборку снега люди в тех проекциях, которые мне довелось посетить, питали страсть к дорогам совершенно иного толка, второй вопрос отпадал сам по себе.

– Расскажи о себе, – спустя полчаса езды подала голос сбежавшая невеста.

– Что именно ты хочешь услышать? – спросил, не отрывая взгляда от дороги.

– Хотя бы то, каким образом ты понял, что я не человек. Ты не похож на подобных мне. По крайней мере, я не чувствую в тебе чужой энергии более, чем это возможно в обычном человеке.

Я вспомнил о подселенцах, отправившихся обратно в лимб благодаря моим действиям. Вероятно, энергии, которая их наполняла, недостаточно для собственного шельмования и признания себя крадником. Но, ощущая разрастающееся внутри меня чувство энергетического голода, было очевидно, что если бы я повстречался ей спустя пару дней, она бы восприняла нашу встречу так же, как человек, уехавший в другую страну и проживший там с десяток лет, столкнувшийся со своим земляком. Без условностей в виде «а как было хорошо в наше время» и литров водки, но с нескрываемым воодушевлением.

– Так же как ты поняла, что крадешь энергию, – ответил ей.

– Это необычно. Встретить подобных мне уже не в новинку, но таких, как ты…

– Тебе много чему придется удивиться, так что прибереги свой восторг на что-нибудь действительно стоящее.

– Хочется есть, – повернувшись к окну, она выдохнула.

– Ты об энергии? – спросил, помня ее слова об отсутствии тяги к еде.

– Да. Мои силы на исходе, – коротко ответила она.

– Приедем, Юля что-нибудь подскажет, – ответил, надеясь, что Юля знает как быть.

– Я не дотяну до Ростова. Поэтому я тогда предложила тебе остановиться.

Переваривая услышанное я, с одной стороны, не хотел быть ее энергетическим бутербродом, с другой, понимал, насколько бы я не противился первой стороне, она – неизбежность, пока только граничащая со свершившимся фактом. И, продираясь сквозь заснеженную дорогу, я пытался найти хоть какую-то альтернативу, но ее не было. Тогда, заехав в Аксай, я принял единственное решение в виде остановки на более-менее расчищенном участке возле остановки.

– Давай так, – сказал сбежавшей невесте, к тому моменту выглядевшей очень паршиво. – Ты возьмешь у меня ровно столько энергии, сколько тебе требуется на то, чтобы дожить до завтрашнего вечера! Ни на один VQ больше, поняла?

От произнесенного я застыл на мгновенье. Это не было моим знанием, которое я захватил с собой при прыжке внутри пространства вариантов. Отчего стало ясно, что оно – собственность моей инфантильной проекции. Решив, что моя проекция не так уж и плоха, я вспомнил о ее инфантильности и о том, что она училась у Алекса, брала последние деньги у мамы, после чего сразу же передумал.

– Что такое VQ? – слегка приободрившись, спросила она.

– Виталити Квивалент, – молниеносно ответил ей и, быстро обдумав сказанное, продолжил: – Энергетический потенциал человека. Помимо жизненной энергии, он  служит развитию врожденных талантов.

– А я все думала, откуда у меня появляется тяга то к музыке, то к спорту, – вдумчиво, смакуя каждое слово, произнесла она.

– Когда ты крадешь у людей энергию, вместе с ней приходят и их способности с талантами, – произнеся в ответ, я почувствовал прозрение. – Все ведь просто! Воруя энергию, крадник может изучать человека! Выходит, все что было связанно со мной Славик знал лишь потому, что он подпитывался моей энергией! Или Стас… Да какая разница!

Ощущая послевкусие своего прозрения, я умилялся простоте мысли, которая почему-то не пришла ни ко мне, ни к китайскому Борису.

– Кто такой Стас? – спросила сбежавшая невеста.

– Близкий друг, – ответил, повернувшись грудью в ее сторону. – Ты через чакры умеешь извлекать энергию?

– Да, конечно. Я это делала через постель просто потому…

– Не интересно, – обрубил ее, желая скорее покончить со всем и, добравшись до Юли, узнать где я живу. – Бери эту сраную энергию. Только не увлекайся!

Она провела взглядом с головы до ног, после чего приложила ладонь к груди. Я сразу же почувствовал рвотный позыв, затем он стих, после чего появилось ощущение непрекращающегося опустошения. Это не было тем же ощущением, которое я испытывал с женщиной у подъезда Юли. Оно было легким, едва уловимым. Таким, что я бы ни за что не заметил его, не будь я сфокусирован на происходящем. Но я был сфокусирован на нем. И терпеливо дожидался заполнения энергетической утробы сбежавшей невесты. Попутно происходящему я пытался найти в этом что-то, хотя бы отдаленно похоже на скотобойню. И у меня получилось. Получилось настолько, что мне стало не по себе. Ведь, если отбросить человеческие глупости, в виде слепой веры в физическое превосходство и, тем более, совершенство интеллекта, становилось тревожно от понимания, что мы для крадников, подселенцев, колдунов и прочих – скот. Такой же скот, как корова или бык, которые начинают что-то подозревать лишь в момент, когда молот уже наготове. Пока тревога перерастала в первобытный страх, лицо сбежавшей невесты наливалось багрянцем, в то время как мое, по собственным ощущениям, проваливалось в череп. Пока страх становился сильнее моих аргументов, подавлявших его, я оглянулся по сторонам. Заснеженная безлюдная степь, ночь и машина, в которой я угощаю собой подселенку. И это после услышанной истории о тяжелой судьбе сущности, занявшей чье-то тело и пожирающей энергию людей. В тот же момент я осознал, что возникшая параллель относительно рогатого скота не была случайной – так подсознание подсказывало мне о том, что мной пользуются. И делают это так, что я, будучи человеком, способным оказать сопротивление, добровольно отдаю себя на совесть подселенки. В тот момент она улыбалась. Я чувствовал, сбежавшая невеста ликовала от случая, в котором ей повстречался простак.

– Все, стоп! – почувствовав панику, оттолкнул ее. – Какого черта так много?! У меня VQ и без тебя было раз два и обчелся!

– Ты чего? – спросила она, явно не понимая причины моей паники. – Я даже на день не взяла! А ты тут устроил, словно я тебя поглотила.

– Даже не глядя на себя в зеркало, я знаю, что мое лицо сейчас похоже на чехол из пересушенной кожи, натянутый на кости… – ворча, я отпускал козырек, чтобы посмотреть в зеркало на себя. Увидев свое лицо и не заметив никаких изменений, я перевел взгляд на сбежавшую невесту.

– Ничего не произошло? – спросила она, ухмыльнувшись.

– Странно, ведь я чувствовал…

– И заверещал, как девочка, – перебила она. – Я уже приготовила платок для слез.

– Да я же говорю, что мне показалось…

– Я тебя поняла, – сказала она, вновь перебив меня, – но если что, платок наготове.

Услышав второй ответ, я насторожился. Ее резкость и манера общения мне были знакомы. Я будто видел себя со стороны. И, оказавшись в роли собеседника с самим собой, чувствовал накатывающую обиду, а вместе с ней – желание закурить. Мне стало понятно, что возникшая тяга, как и обида, проявление моей проекции, каким-то чудом прорвавшимся за баррикады, выстроенные сознанием. Но от этого мне не стало легче. Наоборот, обида увеличилась в объеме. Подождав, когда эмоции стихнут, я спросил у нее:

– Ты случайно не прихватила с энергией кое-что еще?

– Точно! – облегченно воскликнула она. – А я думаю, откуда такие резкие ответы! Извини, но по-другому вряд ли получилось бы.

– Да что ты говоришь! Как я мог поверить подселенке…

– Знаешь, странное такое чувство, когда вроде говорит мужчина, а слышишь женщину. Тебе нужно собраться.

В салоне повисла тяжелая тишина, под которую мы заехали в Ростов, миновали центр и въехали на мост Стачки, где стояла патрульная машина с включенными проблесковыми маяками. Они вернули меня во вчерашнюю ночь, волоком протащили по переломными моментам, послужившим трамплином в новую проекцию, отчего на глазах начали наворачиваться слезы. Я отвернулся в сторону. Попытался подумать о хорошем. О том, что моя мама жива. Что отчим хоть и пьяница, но тоже живой и невредимый. О доме, в котором я провел все свое детство. Не сожженном доме. Но мои мысли быстро себя исчерпывали и на смену им приходил страх за бабушку, сменяемый опасениями за Дашу. Что если женщина, пытавшаяся убить меня, сперва наведалась к ней? Что, если ее больше нет в живых…

– Мы так и будем молчать, ранимый? – спросила сбежавшая невеста.

Я хотел было ответить, но вовремя заметил, что по моим щекам потекли слезы. Было очевидно, я проиграл битву своей проекции. И от осознания собственной слабости, мне стало печальнее. Я пытался сдержать слезы, но они продолжали заливать мне глаза. Шмыгнув носом, я вытер щеки, после чего ответил:

– Я не понимаю, почему сейчас плачу как девчонка, но, надеюсь, это останется между нами.

– Конечно останется. Держи, утрись, пока я не промокла, – сказала она, бросив платок на ручку передач. – Знала бы, взяла с собой дождевик.

Я поднял платок и вытер им лицо. Мне хотелось ответить ей чем-нибудь колким, но это не представлялось возможным. Я не верил в себя. Моя уверенность, словно брошенный со скалы камень, летела вниз без каких-либо перспектив. Но каждая следующая минута свободного падения не приближала ее к сочному приземлению, а лишь отдаляла этот момент в силу того, что внутреннего дна не существовало в принципе. Мне надо было взять себя в руки, остановить бесконечный полет. И, вспомнив, что сбежавшая невеста зарядилась моей энергией ровно на сутки, я почувствовал облегчение. Хоть я и не был полностью уверен, что, растратив ее, она утеряет способность к подобному общению, а я восполню образовавшиеся пустоты по принципу регенерации.

– Все это похоже на то, что ты взяла самый сочный кусок моей энергии, оставив инфантильность с ранимостью мне, – произнес, утирая слезы. – Ну ничего, завтра все вернется на круги своя.

– Буду только рада, – ответила она. – Мне не нравится то, как я язвительно общаюсь и какие образы возникают в моей голове. Но справится с этим не получается, настолько твоя энергия перебивает ту, которая во мне была. Обычно все, что мне не нравится, я гашу. Но не в данном случае. Единственный совет: перестань быть таким придирчивым к себе и к женщинам. Твоя энергия буквально пропитана подобным негативом.

Когда она закончила, я свернул на придомовую парковку, откуда с утра забирал машину, и остановился ровно на том же месте. Заглушив двигатель, я кивнул сбежавшей невесте в сторону двери и вышел из машины.

– Где-то здесь? – спросила она.

Подняв голову вверх, я посмотрел на Юлино окно, из которого горел свет. Затем, переведя взгляд наверх, уставился на небо. Оно было ясным и, несмотря на ночь, визуально холодным. Меня всегда удивляло, как человек, хоть мало-мальски обращающий внимание на детали, взглянув на небо, был способен определить время года. И если до технического прогресса это было обыденностью, то с развитием технологий все это стоит в одном ряду с экстрасенсорикой. А для некоторых – на более высокой ступени…

– Будет намного лучше, если ты прикроешь отвисшую челюсть, переведешь тупой взгляд на меня и ответишь на вопрос, – она перебила поток моих мыслей.

Я зло посмотрел на сбежавшую невесту и, тыкнув ей в грудь указательным пальцем, парировал:

– Сама тупая.

Поняв, насколько нелепо прозвучал мой ответ, я убрал палец и направился в сторону подъезда. Нажав на нужные кнопки на домофоне, которые знала моя проекция, я услышал его пиликание и характерный щелчок размагничивания двери.

Поднявшись на лифте со сбежавшей невестой, мы вышли в неосвещенный коридор и, оказавшись возле Юлиной двери, я легонько постучал в нее.

Дверь распахнулась.

– Почему ты заплаканный? – спросила Юля, сложив руки на груди. – И кого ты с собой привел?

Я снова вспомнил о всем самом плохом, что происходило за последнее время и от жалости к себе у меня на глазах начала наворачиваться новая порция слез. Но в этот раз мне удалось сдержать их. И проглотив комок обиды, я выдохнул.

– Это очень долгая история, – ответил дрожащим голосом, решив, что сейчас не лучшее время для рассказов.

– Меня зовут Настенька, – мягким голосом представилась сбежавшая невеста.

– Мы нигде не пересекались? – спросила Юля.

– Не припомню, – ответила она.

– Возможно, воспоминания проекции, – тихо пробормотала Юля.

– Это сбежавшая невеста. Ей негде жить, пусть она с нами переночует, – сказал, переступив порог. – Я тебе завтра все расскажу, когда смогу нормально конструировать предложения. Заодно прикинем, как быть.

– Хорошо. – Коротко ответила Юля и, убедившись, что все оказались в квартире, закрыла дверь.

Пройдя в комнату, я сбросил с себя куртку и сел в кресло. Спустя несколько минут в комнату зашла Юля.

– Куда дела невесту? – спросил, устало взглянув на нее.

– Показывала ее комнату, – ответила она, сев мне на колени и достав две сигареты.

– У тебя две комнаты?

– Тоже удивилась с утра, – она зажгла сигарету, от которой прикурила вторую и протянула ее мне.

– Я вообще бросаю, – сказав, я взял сигарету и сделал затяжку. – Зачем твоей проекции «двушка»?

– Сама задаюсь этим вопросом, – пожала она плечами. – Возможно, я заманивала жертв, запирала их и понемногу выкачивала энергию. Моя проекция была довольно активной. К слову о подселенках! Ты в курсе, что Настенька одна из них?

– Да, – ответил спокойным тоном. – А откуда ты знаешь, что она не человек?

– Подселенец чувствует подселенца, – ответила она.

– Я ей дал немного своей энергии.

– Вот это поворот! – удивилась она. – А с чего ради?

– Она была обессилена. К тому же я посчитал, что нам не помешают люди или, на худой конец, сущности. Вдвоем Стаса не одолеть.

– Согласна. Ты уверен в ней?

– Так же как в тебе.

– Я к чему это все… Когда ты спал, в тебе было несколько видов энергии. Одна часть – это энергия твоей проекции, причем не самого лучшего качества. По крайней мере я бы ее не забирала в чистом виде. Вторая же часть – энергия, генерируемая твоим переместившимся разумом. Эта энергия особенного качества ввиду разнообразного жизненного опыта и прочего, прочего. Сейчас же в тебе только лишь энергия проекции.

– Откуда ты знаешь где какая энергия? – спросил ее, усваивая услышанное.

– Сперва я решила, что моя проекция с Настенькой где-то виделась. Знакомая энергетика исходила, понимаешь? А чуть позже, когда я ей показывала комнату, услышала до боли знакомую манеру общения в частности, и повадки в целом. Сложив два плюс два, я получила вывод, что она питалась тобой. Причем делала это так, что в тебе осталась только низкопробная энергия, которую генерирует инфантилизм и прочие нездоровые человеческие качества.

– Вывод тут один: подселенцам верить нельзя! Я хотел как лучше ей, а она взяла самое лучшее…

– А ты полагал, что все устроено иначе? – с улыбкой спросила Юля. – Ты точно такой же. Я ведь крадников чувствую тоже. А ты, как я посмотрю, затесался в этот кружок.

Она встала с моих колен и, дойдя легкой походкой до кровати, легла на живот, положила подушку под подбородок.

– У меня же как-то получилось не красть способности! – дрожащим голосом бросил в ответ. – Я ничего ни у кого не перенял и остался собой. К тому же я опустошал подселенцев, а не людей! И вообще все началось с той женщины, которая была в моем сне, оказавшимся явью.

– Потому что те, кого ты опустошил, были призраками.

– Они были подселецами, имеешь в виду?

– Подселенцы – это подселенцы, – она махнула рукой. – Мы, сущности, занимаем тело вместе со своими талантами. Примерно так же, как ты занимаешь свою проекцию. Только если те качества, которые были в твоей проекции, остаются в ней, иногда вступая в борьбу с качествами сознания, переместившегося в нее, то качества заложенные в человеке, чье тело занял подселенец, отправляются вместе с ним в лимб. Говоря «призраки», я имею в виду людей, не генерирующих никакой энергии: ни отрицательной, ни положительной. Они просто оболочки. У них нет никакой цели и нет стремлений.

– Я их называю потребителями. Но удивительно, что эти никчемные, бегающие за последней моделью телефона, словно уличные псины, мчащиеся за костью, даже для подселенцев и крадников являются пустышками.

– Тут ничего не добавить, – улыбнувшись, сказала она.

– Хорошо, если так, то ответь мне вот на какой вопрос: почему моя проекция имеет лишь недостатки? Качества, генерирующие отрицательную энергию.

– Я не говорила, что твоя проекция состоит из недостатков, – ответила она. – В любом человеке есть как плюсы, так и минусы. Да, иногда что-то преобладает, но, обычно, всего поровну. Я могу ответить, почему так получилось, что в ней, на момент нашего прыжка внутри пространства вариантов, были лишь недостатки.

– Было бы неплохо.

– Потому что моя проекция частично поглотила твою проекцию перед тем, как они сели в машину. Я подпитывалась тобой в этом варианте жизни, крала положительную энергию и не трогала отрицательную.