Блудник

Прошлый новый год прошел буквально в заточении. Армейский вариант не самый лучший, зато памятный. Было вкусно, но грустно!

Еще один друг настаивал на совместном праздновании. Который год не можем собраться? С ними конечно веселее, море алкоголя и задора, но у меня есть уставшая Катя, которой я обязан уделить время.

Еще недавно «Я хотел», а сейчас уже «обязан».

К вечеру все было готово. Жгучее предвкушение праздника поедало изнутри. Я расхаживал по квартире в суетном ожидании. Звонок мобильного разрушил круговорот мыслей. Я встрепенулся и поднял трубку.

– Да, радость моя, – улыбаясь, приветствовал.

– Приветик. Как ты там?

– Замечательно. Жду, когда освободишься. Не терпится увидеть тебя.

– У нас тут завал, – безрадостно звучал голос. – Мы до одиннадцати будем работать, а потом порядок в зале наводить.

По-другому быть не могло.

– Сменой собираться будете, после работы?

– Девки что-то говорят,…но когда собираться? Не знаю, меня ребенок ждет.

– И я жду! – радостно подхватил я.

Катя словно дыхнув прохладой, ничего не ответив, сменила направление разговора.

– Сегодня вышла на перекур, и Коля со мной. Помнишь, я рассказывала, грузчик наш?

– Полуметровый? Помню.

– Ну да, он, – помолчав, продолжила. – Спрашивает у меня: «Не хочешь новый год отметить?», я ему в ответ: «Мальчик, ты знаешь, сколько мне лет?», «Знаю, но ты подумай. Если передумаешь, набери…» и попросил мой номер.

– Какой шустрый паренек. Ха, – но беспокойное шевеление уже кольнуло. – И что ты?

– Обменялись номерами.

Мне словно ведро воды за шиворот вылили. Обмораживающее раздражение раздирало изнутри. С чудовищным усилием я сдержал волну гнева и с деланным спокойствием произнес:

– Зачем?

Вопрос ясный, как подзатыльник. Тишину прервал странный энтузиазм ответа:

– А в чем проблема? Я не вижу в этом чего-то плохого.

– Зачем? Какой смысл? Ты собралась с ним идти?

– Нет…

– Тогда какая цель? – Закипал я, как котел с маслом.

Похоже, она даже не понимала, насколько оскорбительно подействовала. Я горел изнутри, как двигатель.

– С мужем я практически в разводе, с ним не живу. Могу давать номер кому хочу.

– Понятно!

Уязвленный до глубины ее глупостью, предложил созвониться позже. Пока у меня хватает сил вести разговор спокойно, нужно его заканчивать. Холодея от вспышки ненависти, мне едва удавалось сдержать крик. Словно ядовитый тарантул копошился в груди. Я одеревенел от недоумения.

Вскоре после горячей волны раздражения, когда спокойствие более или менее возобладало, написал смс, чтобы перезвонила. Звонок последовал с недолгим ожиданием. Я был собран и говорил сквозь тяжесть в сердце.

– Ну что вы там? – спросил я, чтоб как-нибудь начать разговор.

– Нормально. Быстрей бы свалить уже. Я тут подумала, может, в гости сходим? – предложила она.

Надеюсь не к Коле.

– К кому?

– К Ирке, с работы. Она в соседнем доме живет.

– Я планировал, что мы вместе проведем праздник, – нетерпеливо сказал я.

– Мы и так никуда не ходим! – С капризом в голосе сказала Катя.

Первоначальное раздражение, словно толчками возвращалось новой волной.

– Ладно, посмотрим. Ты с работы приди сначала.

– Позже позвоню, меня зовут…

Лицо будто возле печи источало жар. В груди было ощущение дыры. Единственное, что меня на время успокоило, посещение близких друзей семьи вместе с мамой. Думаю, именно это и спасло от глупых выходок.

Первыми мы посетили тетю Аллу с мужем. Они нас дожидались. Алла суетилась, накрывая на стол. Она как всегда была обворожительна в черном вечернем платье с вырезом на груди. Мы сразу же выпили по рюмке коньяка и начали оживленно болтать. Когда мы уже готовились разливать коньяк во второй раз, позвонила Катя.

Ну, наконец-то. Освободилась.

– Ты уже дома?

– Да, но я ужасно устала. Хочу немного поспать. Давай увидимся часика в три?

– Мы вообще увидимся сегодня? – начиная выходить из себя, спросил я.

– Милый, мне нужно немного отдохнуть. Я ни какая, потерпи.

Какая-то фальшь улавливалась в ее словах.

– Я сейчас в гостях с мамой. Когда вернусь, позвоню, – отрезал я.

– Хорошо, только звони на бабушкин номер.

– Не понял! Почему на бабушкин? – я повысил голос.

– Мне много поздравлений шлют, не дадут отдохнуть. Он у меня на зарядке в кухне будет лежать. А ты звони бабушке.

У меня голова пошла кругом. Все эти ужимки и шероховатости будто извивались изнутри.

– Ладно. До встречи, – сказал я, совершенно выдохшийся от наплыва переживаний.

– Целую тебя, милый.

Фальшивка! Как дешевый китайский пластик звучали ее фразы. Раздавленный, утративший настроение, я кое-как выжимал улыбку за столом в гостях, с трудом поддерживая разговор.

У Аллы мы пробыли не долго. Выпив по три рюмки коньяка, обменялись пожеланиями, и пошли к другим гостям.

Семья Бурсовых в полном составе встречала навеселе. Тетя Наташа, привычно гогоча, подгоняла к столу. Там мы пробыли немного дольше. Я нетерпеливо поглядывал на часы. Коньяк чудесным образом приглушил ноющую душевную боль и настроение окрасилось. Лысая собачка, размером с кота, докучала безмерным любопытством, прыгая то на меня, то на маму. Сморщенный на вид, с выпученными глазами, одет в кофточку, он походил на уродца.

Ушли в полтретьего. Салюты уже перестали стрелять, кое-где вдали рисовались разноцветные букеты на смоляном небе. Улицы пустые, и от того какие-то холодные. Или просто холодно от раздражения. Предрассудки, что встреча не состоится, все больше укреплялась в сознании. Даже сквозь хмельной барьер ощущалась безосновательная тревога.

Я проводил маму до подъезда. Она румяная от мороза обвела добрым материнским взглядом мое беспокойное лицо. И со вздохом, будто чувствуя то же, что и я, пожелала удачи и спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама! – Попрощался и медленно побрел по стоптанному снегу.

Кругом никого. Улицы прибывали в тишине. Только хруст снега выдавал шаги. Поздняя ночь сластила веки ко сну. Словно разбитый тяжелой работой, я устало вязал мысли. На полпути, отчасти раздраженный, вдыхая ночной морозный воздух, я стал настырно звонить. С каждым глухим гудком, я почему-то знал, что никто трубку не возьмет. На третьем звонке силы иссякли, гнев, как кострище обжигал нутро. Я перестал. Не замечая дороги, оказался возле дверей. Прислушиваясь к соседской квартире, ожидал услышать хоть что-то. Тишина, как в склепе. Ключи звякнули, два щелчка, и тепло однокомнатной пахнуло в лицо. Украшенный зал, гирлянда. Праздничный стол одиноко держал бутылку шампанского с фруктами на золотистой салфетке. Грустный натюрморт.

Я лег спать. Чтоб быстрее забыться в царстве сна.

«С новым годом», вырвалась смс полная желчи, от распирающего гнева в соседскую тишину.

Ни головной боли, ни тяжести, после выпитого не было. Наоборот, бодрый и даже веселый, я встал еще до полудня. Белый яркий свет заливал комнату. Шустро поднялся и включил музыкальный канал. Сквозь дрему мыслей, будто не был ни чем обеспокоен.

Я решил соответствовать настроению дня и облачился в любимые белые штаны. Память о вчерашней ночи постепенно возвращалась вместе с язвительным ощущением. Было большой загадкой, что же произошло. Я не пускал хмурых мыслей и, пересиливая себя, старался вызвать радость, пританцовывая под ритм музыки. Осадок никуда не делся. Какое-то потоптанное состояние, будто истрепанное.

Позвонить не позволяла злость. В голове складывались многоэтажные диалоги, упреки, обиды и наконец, расставание. Ждал, пока сама не проявится. Но спустя час, понял, ждать глупо, так может длиться вечно. Я не собирался изнывать от неведения. Резко поднялся, схватил коробку с подарком и выскочил к соседям.

Дверь отворили почти сразу. Бабушка встречала сладкими речами.

– Здравствуйте, с новым годом, – а сам подумал, отойди бабуля, где тут согрешившая…

– Здравствуй, Ромочка! Проходи. Кушать будешь? У нас так много вкусного, – лепетала старуха.

– Спасибо, но я сыт, – чуть не продолжил, «по горло от вашей внучки». – Я ж кашу по утрам ем.

Бабушка не преставала улыбаться, словно я принес ей прибавку к пенсии. С комнаты показался Максим, и сразу подбежал ко мне, хватая коробку.

– Это что у тебя? – Гнилыми зубами улыбнулся ребенок.

– Открой, посмотри, – по-доброму сказал я.

Тот активно начал справляться с коробкой, кряхтя от напряжения. А через полминуты обрывки упаковки валялись на полу.

– Что это? – Вертел мохнатую игрушку мальчик.

Серое существо с большими круглыми глазами вызывало недоумение у Максима.

– Это сова, – пояснил я. – Маме потом покажешь, – словно по-отцовски взлохматил светлые волосы.

– Красивая сова, – разглядывал малой.

Ага, думаю, красивая и ночная, как твоя мама. В спальной послышалось шевеление.

– Ромочка, проходи, Катя уже проснулась, – бабуля, наверное, видела, что я мешкаю.

Ослепительный свет обесцвечивал краски комнаты. На разложенном двуспальном диване, в полудреме ворочалась Катя. Неужели и правда где-то шаталась ночью, размышлял и глядел на растрепанные волосы по всей подушке. Она, увидев грозное выражение лица, стала подниматься. Движения ее были тугие и медленные, словно давались с трудом.

Я стоял в дверном проеме, ждал пока соседка придет в себя. Когда она села, начал:

– Ну и как это понимать?

Немного помолчав, словно набираясь сил, Катя выпалила:

– Ты лучше скажи? Я должна у тебя спросить.

– Издеваешься что ли? – старался сдерживать рвущийся в крик голос. – Ты почему не отвечала? Я три раза звонил.

– Куда звонил? Ни одного пропущенного, – она говорила так, словно обвиняла. Вроде я вру, что звонил.

Ярость начинала подкатывать, словно кипящая сталь.

– Смс тоже не получила?

– Смс получила…

Вбежал Максим, играя на ходу.

– Мам, глянь – сова, – демонстрировал зверюшку.

– Где ты взял, сынок?

– Рома дал.

– Ты спасибо Роме сказал?

Ребенок сказал да, и продолжил играть, крутя головой.

– Смс я получила, а звонков нет, – глядя в глаза, что крайне редко, говорила она.

– Понятно, – сказал и направился к выходу.

Чувство обиды смешалось с гневом и бурлило, как вулканическая лава. Несправедливость, будто не за что отругали ребенка, сдавливала желудок. Дома сразу стало легче. Светлый день, словно вытягивал негатив. Мысли упорядочивались, и расстройство казалось не таким уж значительным. Я остывал.

– Как я должна это понимать? – Требовательно спросила Катя. – Не звонил, а меня в чем-то обвиняешь.

Злобные нити зашевелились.

– Я тебе говорю, что звонил. ЧТО еще надо? – не разжимая зубов, сказал я. – Звонил. А вот где ты была?

– Ах, вот значит что! Значит, думаешь, я где-то была? Я пришла почти в двенадцать и упала без сил. Проспала до самых пор, пока ты не пришел с совой.

Разбираться было бессмысленно. Даже если она и врет, проверить не смогу, доказать тоже. Пусть будет на ее совести. Не знаю почему, но я смягчился и пригласил Катю к себе. Чашка чая послужила знаком примирения. И мы все забыли, словно ничего не было.

Через два дня Катя заболела, что даже с кровати встать не могла. Ее разбитый, изнеможённый вид, вызывал глубокое чувство сострадания. Она едва стояла на ногах, а лицо стало бледнее стены.

Несмотря на ужасное состояние, соседка предпочитала лечиться и спать у меня дома. Естественно я был ЗА. Уходом и заботой хотел облегчить страдания больной. Сначала пытался лечить народными методами. Чай с липой и облепихой здорово помогал от простуды, но не в этот раз. Катя горела от температуры. Столбик термометра достигал сорока. Экспериментировать было опасно, и мама дала какие-то препараты, выразив недовольства, что меня второй день нет дома.

Я разбавлял лекарственные порошки, поил Катю, гладил по голове. Старался четко по времени давать пилюли. Мы мало говорили. Она только просила не уходить. Я и не мог оставить в таком состоянии. Мои чувства в тот момент возросли в десятки раз. Мне было ее жалко. Бессильная, она лежала практически без движений, уткнувшись в меня носом.

В те вечера по 1+1 шли «Пираты Карибского моря». Я смотрел с большим интересом, мало понимая украинский перевод. Мы были словно одна семья в маленькой уютной квартире, разделяющие тяготы друг друга. Иногда казалось, что ничего и никого кроме нас нет. Ни бабушка, ни ребенок не вписывались в эту картину. Чувствуя, что никто не мешает, я испытывал колоссальный комфорт. А стены однокомнатной тщательно берегли мое крохотное счастье.

Она клонила горячую голову мне на грудь, и это действовало, как великое умиротворение. Я становился самым добрым человеком на планете, готовый на все, чтобы только облегчить Катины мучения. Наверное, болезнь иногда дается для укрепления отношений. Чтобы через заботу, совместные тяготы стать ближе друг к другу.

На третий день соседке стало лучше. Она уже начинала кушать и разговаривать. Жар проходил. В организм возвращалась энергия, причем быстро. На четвертый день Катя поправилась. Затеяла стирку, стала наводить порядки, готовиться к работе. Мне стало спокойнее. Ее голос вернул былой тонус и сладко напевал разные приятности.

За эти дни хоть и был рядом, я безумно соскучился по нежным губам и страстным объятиям. Чувство пережитого маленького горя, как-то сплотили и сблизили.

Ближе к девяти, даже началу десятого, я пришел на тридцать третий. Позже обычного. Предвкушающий жаркий вечер, немедленно позвонил Кате.

– Ты скоро придешь? Я уже тут!

На заднем фоне чей-то разговор, шум.

– Я в гостях, милый. Мы уже скоро.

– Ты с Максимом что ли?

– Да. Мы у Иры, к которой на новый год собирались.

– Ладно. Я тебя жду. Не долго. Хорошо?

Беспокойство краем коснулось желудка.

– Хорошо, дорогой. Целую.

Вчера только пластом лежала, а сегодня уже в гостях. Шустрая. А впрочем, пусть развеется, я в интернете посижу, раздумывал и глядел в черную ночь окна. Ни единого ветерка, все замерло, словно окаменело.

Катя не звонила, хотя уже прошел час. Раздражение тяжелело, разгораясь, как костер. Я ждал, пока терпение не иссякло. Часы показывали одиннадцать.

– Кать, что вы так долго? – Едва сдерживая гнев, спросил я.

– Мы уже собираемся. Ты нас встретишь…?

– Ну конечно.

– Алло, – чужой мужской голос раздался в трубке, – ты не переживай, все в порядке с твоей, – выпивший мужчина подбирал слова, – …дамой. Приходи к нам, посидим, выпьем.

– Щас приду, – ответил я, делая акцент на букве «щ».

Бешенство обожгло все внутренности до горла. Даже одышка появилась, словно я поднялся на девятый этаж.

Что за мужик? Какого черта он выхватывает трубку? Я немного остыл, пока дошел до четвертого подъезда соседнего дома, но напряженность в движениях осталась. Даже пьяная Ира, увидев меня, попросила расслабиться.

Никто не знает, с какой неохотой я вошел к ним в дом. Словно невидимые резинки вытягивали наружу.

Коридор встретил неплохим дизайном. Встроенный в стену аквариум, подсвечивал зеленую воду. В глаза кидалась маленькая барная стойка с шестом посередине, разделяющая кухню и зал. Широкие проемы придавали квартире пространства. Евроремонт со сложными подсветками, завораживал разнообразием узоров из гипсокартонных конструкций. На какое-то время я даже забыл, зачем пришел, изучая прелести апартаментов.

Пол в зале устелен белым, с крупным ворсом ковром. Такого же цвета диван. Елка под потолок весело мерцала гирляндами, отражаясь в глянцевом натяжном потолке. Здоровенная плазма, размером с табло на стадионе, вещала новогодние концерты. Но диковинкой всего интерьера был декоративный камин, в дальнем углу комнаты.

Уюта и тепла в доме я не ощутил, особенно когда увидел сорокалетнего мужика инвалида, пьяную жену и бутылку водки на столе.

– Вечер добрый, – скупо поприветствовал я.

– Здорова. Миша, – представился мужик и протянул руку.

Я тоже представился, но продолжал стоять, вроде бы рассматривая ремонт. Ощущая дыхание опасности, испытывая дискомфорт.

– Давай выпьем за знакомство, – прохрипел выпивший дядька.

– Я не пью. Извините.

Катя тем временем сидела около стены и помалкивала. Бутылка водки, как красная тряпка быку раздувала бешенство.

– Что ты ломаешься, как девочка, – уговаривал шахтер со стажем.

Я терпеливо проглотил оскорбление. Катя вмешалась:

– Он не пьет.

– А что пьешь? Спортсмен что ли? – будто обиженный моим отказом, плюхнулся на диван Миша.

– Хочешь, кофе сделаю? – крикнула из кухни Ира, четко не заплетаясь языком.

– Да, пожалуйста, без сахара.

С момента моего прихода воцарилась тишина, все будто чего-то ждали. А когда я отказался от выпивки, у них испортилось настроение. Стало ясно, что мое присутствие лишнее.

– Ты не из сидельцев? – мирным тоном спросил Миша.

– С чего ты взял?

– Ну, кофе без сахара. У них там все без сахара. Я в молодости тоже…

Мы перекинулись парой фраз. Я восхитился их ремонтом. На что он гордо заявил, что делали сами, с женой.

Катя совсем не торопилась, даже казалось, тянула время. Максим дурачился без присмотра, то ползал, то бегал по комнатам. А моя давно пустая чашка наполнилась бы желчью, но я не знал, как ее слить.

Глава 14

– Ты на меня не сердишься, а, дон Хуан? – спросил я, когда он вернулся.

Он, оказалось, удивился.

– Нет. Я никогда ни на кого не сержусь. Ни один человек, не может сделать ничего, что этого бы заслуживало. На людей сердишься, когда чувствуешь, что их поступки важны. Ничего подобного я давно не чувствую.

К. Кастанеда. Учение дона Хуана

Моя злоба кипела как в котле, плескаясь кипятком. Она видела мое выражение лица, когда они опрокидывали рюмки с водкой. Ей было известно, что я терпеть не могу пьяных женщин, но продолжала пить.

Пересилив гнев, спокойно сказал, что нужно собираться. Двенадцатый час и пора укладывать Максима. Это их зашевелило, и вроде бы лед тронулся. Я начал одевать Максима, лишь бы скорее убраться. Он мне даже доверился и не сопротивлялся. В детской манере пытался играть моими часами и нажимал на все кнопки.

– Так, Максим, хватит баловаться. Перестань, – и спрятал руку с часами за спину. Он начал дико прыгать, падать, кричать.

Катя – ноль внимания. И снова села за стол, что-то нашептывая Мише.

Беспредел, который творил малой, начал меня доставать. А еще больше удивляло, что ни кто из старших не делал замечания или просто хоть как-то повлиял бы.

– Максим, перестань, хватит, – в полголоса казал я, и схватил его.

Этот сорванец вырывался, дергался и выдал:

– Отпусти, козел.

Я как громом ударенный, опешил. Малой еще больше начал беситься и хохотать, лезть на диван, прыгать. Терпение кончалось. Неужели никому нет дела до ребенка? Почему все делают вид, будто ничего не происходит? Все больше раздражаясь, я снова схватил ребенка с дивана, и шлепнул по заднице в комбинезоне.

– Максим, так нельзя, успокойся, перестань, – меня начало трясти от злобы.

Наконец, на нас обратили внимание.

– Еще раз при мне ударишь ребенка…

Я почувствовал тошнотворную волну бешенства. Ярость сузила взгляд. Тонкая как шелуха грань отделяла от насилия. Словно грохотом молнии, я выпалил:

– И что будет? – глядя прямо в глаза инвалида. Я уже рвал его взглядом, как сорвавшийся бульдог.

Вероятно ожидая другой реакции, он быстро отвернулся и начал клацать в телефоне, и стал бормотать Кате: «как чужой дядька может бить ребенка». Та оправдывала меня, говорила, что я правильно сделал.

Глаза он на меня больше не поднял. Катя тщательно что-то разжевывала этому пьянчуге. Я буквально задыхался от ненависти, как безумный жег их бешеным взглядом. Не выдерживая и минуты такого глупого положения, сказал:

– Короче, мы пошли, – и повел малого к выходу.

Через минуту уже стоял на свежем воздухе с Максимом на руках. Немного успокоившись, спросил:

– Максим, ты не обижаешься, что я тебя шлепнул?

– Нет, – как мишка протянул он. – Мы скоро пойдем?

На душе потеплело от слов мальчика.

– Мама сейчас выйдет, и мы пойдем домой.

Минут пять все равно пришлось ждать, прежде чем хлопнула дверь и появилась бодрая на вид мать.

Когда она уложила Максима, пришла ко мне и холодным тоном спросила:

– Чего ты злишься?

Я стоял около окна и глядел в пустоту, стараясь успокоиться, подавить в себе бурю гнева разъедавшую, как кислота.

– Ничего, – сухо ответил я.

– Ты б видел свое лицо, когда чуть не накинулся на Мишу.

Новая жгучая волна обрушилась на сердце при упоминании о нем.

– Он сам виноват, – тише обычного сказал я. – Хорошие у тебя друзья, ничего не скажешь. Ты Иру видела?

– Я ее впервые такой вижу. Не знаю. Я просто хотела развеяться, выйти с ребенком.

– А водку обязательно пить? Вчера только пластом лежала, – я начинал заводиться.

– Что такого-то? Мы не куда не ходим, вот и решила проветриться.

– Я тебя спрашиваю, водку обязательно пить или нет? Какие гости в одиннадцать часов. И эти пьяные в дым, им же по сорок лет, какие они тебе друзья. Завтра на работу. Я тебя тут жду. Провозился три дня с тобой, а ты отошла и по гостям.

– Ах, значит, ты ВОЗИЛСЯ со мной.

Возмущенная, на грани истерики, даже не понимая, что я от нее добивался, она ушла и осталась ночевать дома. Все произошло настолько быстро, что я не успел опомниться, ощущая новую волну горестного раздражения. Вчера мы были самыми родными людьми, сегодня – я не узнаю этого человека.

Последнюю неделю Катю словно подменили – пропала нежность, тепло, ее поступки стали странными. Было ощущение, будто меня не существовало для нее. Боль душила тисками.

В середине января соседка ушла в отпуск, и решила сделать косметический ремонт, переклеить обои на кухне. Мы после того инцидента поговорили и конфликт испарился. Через пару дней злость прошла, но не на Мишу. Упоминание о нем почему-то вызывало вихри ярости.

Катя стала внимательнее в своих поступках, а я более терпелив. Естественно, я вызвался помочь женщинам. Хотя бы снять шкафы со стены.

В первый же день отпуска мы приступили к ремонту. Словно торнадо пронесся на кухне, оставив голые бетонные стены. Груда растрепанных обоев и десятки обрывков усеяли пол. Мебель двигалась, как фигурки на шахматной доске, то в один угол, то в другой. Особенно тяжело поддавался холодильник, который куда не поставь, везде мешал.

Свою первую розетку я провел именно у Кашиной в квартире. Только подсоединил ее от выключателя. Было смешно наблюдать, как дрель из этой розетки вяло мурчала, а лампочка мигала, едва накаляясь, и естественно не работала, когда свет был выключен. Еще я пробил перегородочную стенку перфоратором. И кран, который подсоединил потек в четыре часа ночи. Было весело. До глубокой ночи мы не спеша делали ремонт. Пили литрами чай, разговаривали, клеили обои, слушали музыку. Потом шли ко мне и любили друг друга как одержимые.

Дома я практически не появлялся. Изредка забегал на пару минут, словно проверяя, все ли нормально и уходил.

Мы мечтали, делились воспоминаниями, целовались. Среди этих дней я устроил романтическое купание. Набрал горячую ванну, расставил круглые свечи по всей комнате и впитывал божественное наслаждение вместе с Катей. Мы светились от счастья и были дороги друг другу. Потом мазали разгоряченные тела кремами в легком массаже. И снова любили. Это прекрасное время. Она была воплощением самых нежных чувств. Я был уверен, что счастье нескончаемо и продлиться вечно. Хотя нет, я ни о чем не думал, я хватался за моменты наслаждения и хотел, чтобы так было всегда.

Уже завершая ремонт, возник разговор, а точнее рассказ. Нередко я спрашивал Катю про Чехию, интересовался бытом, возможностями. Как она жила, кем работала. Катя, имея шуструю натуру, многое успела испытать и узнать. Часто приводила примеры обеспеченных друзей, словно хвастаясь, что у нее есть такие знакомые. Ее привлекала роскошная жизнь, к чему она все время и стремилась. У нее загорались глаза, как только разговор заходил о чем-то дорогом. Она хотела жить красивой жизнью, которую изо всех сил старалась создать, беспощадно жертвуя всем временем.

Я чаще слышал, какую она хочет плитку на полу, или каким цветом стены в спальной, но никогда о том, как хочет воспитать сына или вообще говорила бы о детях. Ее больше интересовала новая мебель на кухню, чем гнилые зубы у Максима. Она восхищалась стеклянным столом, словно каким-то необычайно важным предметом.

– В Чехии было много интересного. Мы, конечно, в основном работали, но и отдыхали на всю катушку, – вспоминала Катя. – Однажды, я совершенно случайно познакомилась с проституткой. Она подсела к нам на лавочку и просто, как старым знакомым рассказала про свою жизнь. Позвала нас в гости.

– Интересно, что ее заставило выбрать этот путь? – спросил я, но будто не у нее, а просто рассуждая.

Катя рассказывала так спокойно, даже казалось с долей вдохновения.

– Наверное, были свои причины, – пожала плечами Катя. – Она спросила у меня: «Вот у тебя парень есть, ты с ним спишь. Что ты от него имеешь? А я сплю, и хорошо зарабатываю. Смотрю мир, езжу в разные страны, прилично одеваюсь. Я жизнь видела, а ты что?».

Мне стало не по себе, от таких взглядов. В груди словно дул ветер и холодил все органы. Мне даже померещилось, что Катя говорила о себе. В ее интонации чувствовались нотки согласия, будто она одобряла такой образ жизни. Тело скрутило от ревности, недоумения, противоречий и бог знает еще от чего.

Я стал замечать, что об изменах или распутстве Катя легко отзывалась, даже одобряла некоторых знакомых, которые так делают. Одна из таких имеет два, как Кашина называет, «постоянных» любовника. Когда муж достает или они скандалят, та девица идет к мужикам и снимает стресс. Муж даже знает, где искать жену в таких случаях. Видно не первый год работает схема. И все так просто, без напряжения, как по нотам.

С одной стороны, Катя была воплощением тепла и нежности. Но в ней явно таилось что-то еще, от чего хотелось отвернуться и бежать.

Как я мало о ней знаю…

Глава 15

Дни шли быстро, больше превращаясь в цикличное повторение. Зимние вечера стремительно уменьшались, готовясь к весенним переменам. Отношения словно обрели баланс. Редко возникали ссоры, в основном – стабильное понимание. Может быть, просто потому, что привыкли друг к другу и знали большинство привычек. Мы зачастили играть на компьютере. Это время провождения укрепилось и стало постоянным развлечением. Порой не хватало вечера, чтобы вдоволь подурачиться. Иногда готовили домашнюю пиццу и наедались до отвала. Помогал им разносить письма. А однажды стал свидетелем любопытной сцены.

Когда пришел груз с письмами, несколько коробок, раздраженная бабушка суетливо раскладывала конверты по районам, улицам, сортировала, чтобы было легче работать. Я в первый раз увидел, как много нужно разнести всего за пять дней. С удивлением спросил у бабули, как они справляются. Ведь такое количество и за неделю не доставить.

Она была явно сердита, и не скрывала своего настроения. Причина известна, некому разносить письма, и с Максимом сидеть надо. Катина смена как раз выпадала на период разноски. И бабушка ответила:

– Раньше пьяница-свекруха помогала, да Сережа, а теперь не знаю. Я б тоже носила, если бы не это чмо, – и мотнула головой в сторону разбаловавшегося до истерики внука.

Первые пару секунд мне показалось, что я ослышался, но потом сообразил, что нет подобных слов как «чмо». Значит, Алла Ивановна и правда так сказала. Я подумал что, возможно, в их кругах семьи, «чмо» может означать не самые плохие качества, раз бабушка педагог смеет так говорить на единственного правнука. Но сильного удивления не последовало, я уже убедился, что их семья «особенная» и тут может произойти что угодно. Только возникает вопрос, кем я мог для них быть.

Был момент, когда меня попросили посидеть с малым. Катя – на работе, бабуля вышла на почту. Я согласился, хоть Максим положительных эмоций у меня не вызывал, особенно после той ситуации, когда назвал меня «козлом». Пересилив себя, я пришел к нему. Мы поиграли, и он даже прилично себя вел. На улице светило янтарное солнце среди голубого, без единого облака неба. Снег словно устеленный одним полотном поблескивал кристаллами на солнце. Я едва сдержался, чтобы не схватить малого, санки, и пуститься на горку. Откуда доносился детский веселый крик, долетающий до окон четвертого этажа.

Ведь с ним никто не гулял, разве только муж, когда забирал на выходные, и то не факт. Чаще Максима затыкали компьютером, и он подолгу сидел около монитора, не замечая остатков еды под ногами. Мне его стало жаль. Какое детство без санок и снега, без прогулок? Вот тебе педагоги – матери и отцы, мысленно плюнув, подумал я.

Со мной же Катя обходилась с большим вниманием. Особенно нравилось, когда она меня купала, как ребенка. Катя сидела на краю ванной и мылила. Это были чистые моменты, по-настоящему чувственные, когда я мог легко говорить, что люблю ее, искренне, без обмана и преувеличения, но не говорил.

Несколько раз ночевал у нее, когда никого не было дома. Малой – у отца, бабуля – у подруги. И там мы были на высоте от счастья. Вокруг нас пахло весной, а сердце переполнялось от любви.

Безработица сильно беспокоила и давила на самооценку. Всевозможные поиски были тщетны. Оставалась только «зона», с должностью младшего комиссара. Я пытался уехать в Крым к брату Кати, но не получилось.

Первые весенние дни мы разносили письма и весело гуляли по закоулкам города, в которых даже никогда не бывал. Меня резко, словно невидимым ударом осенила мысль. Так больше не может продолжаться. Сколько еще я буду сидеть без дела?! И снова решил ехать в Россию.

Да, это было эмоциональное решение. Но частые стычки с мужем, нервотрепка, капризы и безработица давили, как бульдозер. Я заметил, что совсем стал безвольным, даже не мог отказать в элементарных вещах. Забросил семью, плюнул на друзей, дела, перестал ночевать дома. Будто покорный слуга, исполняющий чужую волю, я подстраивался под Кашину.

Этой поездкой я пытался, скорее убежать от проблем, чем от безработицы. Потому что погряз в собственных сомнениях, взвешиваниях. Мне нужно было разобраться в себе.

Катя была в шоке, когда узнала. Она не ожидала такого поворота. Последовала череда капризов, выяснений, истерик. Я пытался объяснить, что мне надоело сидеть на шее у родителей, нужно как-то крутиться. Но она словно не слышала и гнула свою линию. Мол, «тебе плевать на отношения, работу можно найти и в городе. Ты думаешь, тебя там кто-то ждет? Сомневаюсь», говорила Катя с такой уверенностью, будто сама только что приехала из России. Она предложила устроиться кассиром в АТБ, как раз у них кто-то увольнялся.

– Кассиром, я не буду, ты же знаешь, – твердо заверил я.

– Я договорюсь с Сергеевной, буду сидеть на кассе вместо тебя. А ты просто будешь затаривать отдел и все. Только не уезжай, – слезно просила Катя.

Тогда и правда казалось, что она любит. Так рьяно отстаивает, борется. Но решение было принято. Пути назад нет. Внутри себя я переламывал желание остаться с Катей, потому что понимал, что никто мою жизнь не устроит. Одними поцелуями сыт не будешь.