Блудник

На ней была голубая футболка и летние джинсы.

– Здравствуй, – недружелюбно ответил я. – Пойдем куда-нибудь.

По узким улочкам мимо старых построений и ветхих домов, пересекая пешеходные зебры, мы вышли на уходящую вниз как склон дорогу. Церковь по левую сторону тепло золотилась куполами. Дуновение прохлады знаменовало о приближении к реке. Полукруглые арки моста ржавели стариной. Истертый коричневый коридор водил людей с одного берега на другой. Кувшинки с высоты казались замечательным украшением чистой воде. Весь путь мы говорили о нас, как ни странно, с каждой минутой более мягко и с интересом выслушивая друг друга.

– Я не могу понять. Ты словно специально берегла эту новость как козырь.

Она смотрела на меня щенячьими глазами. Вроде я и так должен понять, что она не виновата, а просто как маленькая девочка растерялась.

– Когда ты узнала?

– Когда вернулась из отпуска, сразу почувствовала. А когда сделала три раза тест, сомнения улетучились, – и протянула белую палочку с двумя короткими полосками. – Вот, смотри сам.

– Все равно недоумеваю, как это получилось? Все должно было быть нормально.

Теперь, наверное, у меня были щенячьи глаза.

– Значит судьба. Я плодородная! И думаю, теперь ты понимаешь, зачем я приехала.

Она права! А я снова смалодушничал.

– Что думаешь дальше делать? – Спросил я, словно меня это не касается.

Что я несу! Как мне теперь быть и что делать? Мысли разлетелись осколками стекла. Почему я не думал об этом с самого начала, когда приставал к замужней женщине?

– Пока будем в интернате. Нам помогают. Люди приносят продукты, деньги, кто что сможет. Я вот пачку памперсов урвала, – с гордостью сообщила она. – Они ж дорогущие.

– Зачем они тебе сейчас? Рожать все равно нескоро, – вяло заключил я.

– Да ты что, они тысячу стоят. Мало ли, пусть будут. Пригодятся.

Мы полдня просидели на берегу реки. Шелковая прохлада отгоняла жару. К двум часам немного утомленный я попрощался с Катей и сел на такси. По дороге вспоминал обрывки разговора и усиленно думал, что предпринять. Совесть подтачивала словно бормашина.

Никто не знал о нашей встрече. Бабушке пришлось соврать, что встретил знакомого.

День за днем я свыкался с мыслью о ребенке. Даже начало подбадривать, что скоро стану отцом. Дети есть счастье. Но покой так и не наступил. Как хорошая мать Катя не вызывала доверия. Ее легкомысленность к своему сыну, которую я неоднократно наблюдал, и вызывала сомнения.

Я приказал ей не курить. Если дорожишь здоровьем ребенка, будь добра бросать, говорил я. Но не видел ни капли материнской заботы. В ее, несомненно, нежном теле таилось отдаленно холодное, незримо отталкивающее, как в улыбке сектанта. Она была чем-то противоречивым, словно теплая питьевая вода в жару, такой желанной, но совершенно не пригодной для питья.

Какая-то меленькая клеточка зудела недоверием. Глубоко в самых недрах я питал сомнения о беременности, потому что хорошо себя знаю, и в те два раза было минимум риска, если не было вообще. А вдруг беременна, то кто даст гарантию, что от меня. На Украину ездила, с мужем встречалась. Но и ошибаться я могу. А если и правда, ребенок мой?! Кто тогда я? Ничтожество! Такой же слабак, как и многие, кого я впредь осуждал за подобные дела. Мое сердце словно жарилось в неведении. Противоречия опутывали рассудок, рождая непосильную тяжесть.

С момента последней встречи разгорелось желание видеться чаще. Хотя недовольства переполняли и горестно досаждали. Влекущая природа, словно нашептывала на ухо: «Встретиться, встретиться. Она мать твоего будущего ребенка… Ты должен быть мужественен». Липкие мысли не давали покоя, а давили со страшной силой на грудь. Я знал, что помимо собственных подозрений и противоречий, существует огромный барьер, который вряд ли удастся преодолеть.

Мы часто обсуждали с бабушкой тему отношений с Кашиной. Будучи мудрой женщиной, всегда давала дельный совет. Когда я принимал или оправдывал какие-то стороны Кати, она мне говорила:

– Тебе жить. Вот сам и думай. Если хочешь всю жизнь промучиться с ней, то выбор за тобой. Оно тебе надо?

Не надо, отвечал внутренний голос.

Другое дело родная мать, которая никогда не примет даже мысли, что Катя будущая жена или мать внука.

Как же не хватало тогда совета, даже маленького. Мои терзания были ни кому не ведомые. И бремя легло полностью на мои плечи. Про беременность никто не знал. Потому, наверное, и не понимали, почему так сильно вцепился в странную семейку Кашиных. Меня словно растягивали в разные стороны. Я чувствовал ответственность перед матерью. Не хотел ее разочаровать и утратить те отношения, которые за долгие годы терпения крепли и становились совершеннее.

Я не мог принять окончательного решения. Сомнения словно большая муха жужжали в голове. Все нити чувств переплелись в один спутанный моток. Каждый шаг был отравлен страхом и неуверенностью. Мысли словно из пластилина вязли, я туго осознавал реальность. Чудовищное, мерзкое состояние слабости и беспомощности.

Господи вдохни в меня силы! Помоги.

Отчаянная борьба противоречий томила душу, но я верил в лучшее, смутно, но верил.

Если б только Катя оказалась не беременной. С легкостью, не задумываясь, отношения бы закончились.

Слухи о беженцах резали слух. Говорили будто в интернате (где жила Катя), творится беспредел и хаос. Потерпевшие придавались гуляниям, пьянству. Кто-то даже дебош устроил. Многие отказываются работать и жалуются на маленькую социальную поддержку. Разные сплетни тушуются вокруг земляков моих. Некоторые нашли себе молодых людей. То и дело приезжают и уезжают такси по ночам. Говорят, кто-то забеременел.

Звонки и переписки вернулись. Нежность переплеталась в строках сообщений, размягчая мою волю. Становилось обыденным и привычным, словно мы всегда жили и встречались в Судже.

Солнце уже светило не в полную силу, вызывая припарок. Маленький городок погружался в светлые тени построек. Люди не торопясь прохаживались вдоль улиц. Потоки машин вяло тянулись через сплетения дорог. Полу-пустота тротуаров давала ощущение свободы, вольного дыхания. Ржавые дуги моста с выпуклыми, как линзы заклепками пропустили два человека, переправляя на другую сторону реки. Высокие столбы тополей стеной выстроились на берегу. Кустистая лоза колебалась, обдувая едва уловимым ветерком.

– Везет этим людям жить тут. Вышел и сразу речка, – сказал молодой человек.

Справа от водоема один за другим, как будто в шеренгу стояли домики. Резные, белые наличники окон вызывали беспричинную радость, наполняя сердца теплотой славянского быта.

Мы просто гуляли. Ходили по улицам, словно у себя на родине. Во многих местах я был впервые. Мы прошли через какое-то село, длиннющую дорогу, которая окончилась бескрайним холмистым лугом. Огромный ствол выцветшего серого дерева обломками, словно нечаянно сломано, лежало на обочине дороги выбитой машинами. Крупный конь черной масти вдали у подножия холма кружил вокруг привязи. Больше не было ничего, кроме колючек и луговых смешанных бурьянов. Запах травы и множества цветков давали воздуху освежающие частицы, богатый букет летних ароматов. Дравина нам послужила временным привалом. Катя испортила воздух своими сигаретами и сняла кроссовки. Я скинул футболку, впитывая лучи вечернего солнца.

– Хорош курить, мать.

– Я и так сегодня почти не курила. Не ругайся, я чуть-чуть, – игриво сложила губки и сказала, – котик.

Разговоры не смолкали дольше минуты. Время нещадно проносилось, оставляя лишь следы воспоминаний. Часа через три, когда мы снова вернулись к реке. Шли по грунтовой дороге мимо домиков. Я ни с того ни с сего почувствовал острый как шило укол страсти. Эта волна словно парализовала на считанные секунды, заставив остановиться. Я повернулся в пол оборота, и мгновение испепелял взглядом родное лицо. Тело будто прошибало тысячами вольт, вдохновляясь, как перед важным делом. Я поцеловал ее с таким ощущением любви, будто в последний раз. Всю теплоту и радость вложил в этот короткий, спонтанный всплеск.

Ошеломленный от неожиданности продолжал смотреть в недоумевающие глаза. Ее лицо выражало растерянность. Она выглядела агрессивной, словно готовая напасть, но тут же смягчилась.

– Ого! – Единственное, что она сказала.

Вечернее солнце остывало за щетками густых посадок. Сумеречная тень залила массив города. Воздух наполнился прохладной свежестью. Она спросила у меня:

– Как мама отреагировала?

– На что? – Не сообразил я. Когда понял, продолжил. – Она не ничего знает.

Мы стояли около поручня моста и смотрели вниз на слабо волнующее движение воды.

– Что думаешь вообще? – В Катином голосе ощущалась сладковатая нежность.

– Думаю одно, вас бросать не собираюсь. Не могу я так. Придумаем что-то. А бросить нет. Что может быть важнее, чем вы?

Катя гладила по волосам, задевая маленькой ладонью лоб и щеки.

– А как же мама?

– Не знаю. Очень надеюсь, что поймет.

Чувство преданности, мужской обязательности и правильности поступка вдохновило к новым делам. Ощущение мощной связи усиливалось, будто все прошлые обиды и проступки вмиг растворились. Какая-то принужденная блажь пульсировала в груди, опьяняя рассудок туманной радостью. Я знал, что это фальшивая благодать вызвана насильно, и скоро прекратится.

Незаметно потемнело. Цепи фонарей освещали отдельные участки улиц. Связывающая прохлада упала вместе с росой. Мы прижимались друг к другу. Лаская, словно зазывая, касались любимых мест. Зернистые угольки влечения разгорались до накала. Руками я ощущал ответное желание пылкого тела. Слова не нужны в такие моменты, когда литры феромонов витают в радиусе километра.

Тот замечательный луг прекрасно подошел бы для двух влюбленных. Туда и направились два пьяных от похоти любовника. Летели ускоренным шагом по мрачной пустынной улице. Уморительно длинная проселочная дорога привела, наконец, в густой холод степи. Ночью перелесье не было таким приветливым как днем. Комары стайками впивались в открытые места, беспощадно жаля. Крупный ствол дерева лежал на том же месте и походил на спящее чудовище. Серебряный свет полной луны мистично выделял горбатые холмы. Некая зловещность гуляла на просторах бескрайнего пастбища, придавая остроту слуху и зрению.

Романтика для вампиров приманивала своей строгой, но естественной красотой, прогоняя влажными, морозно холодными потоками порочных смертных. Это место не подходит для жаркой любви.

Обратный путь был пройден живее. Словно теплыми руками нас принял тот же берег тихой реки. Свербящее нетерпение ласкать, любить, буквально душило. Хаотичные прикосновения услаждали внутреннего зверя. Какая-то текучая связь, словно медовая растягивалась и проникала во все уголки тела. Запах волос вперемешку с ночной свежестью поил бездонную пропасть желаний. Катя всеми изгибаниями демонстрировала вожделение.

– Не надо, – тихонечко шепнула она.

Катя, наверное, хотела сохранить приличие, хотя бы словесно. Но поздно, мои руки как искусители проникали куда хотели. Ее тело выдавало рвущуюся готовность.

Мы искали подходящее место, останавливаясь посреди дороги, жадно впиваясь, в губы друг друга. Вытоптанная дорожка вела к небольшому спуску. Самодельные деревянные перила выросли из влажной заросшей земли. Дощатая платформа над водой служила замечательным местом для рыбаков. Фонарь с противоположного берега хорошо освещал маленькую пристань. Ни единой души вокруг! Только редкие всплески рыб искажали отражение луны.

Я четко видел ее упругое, наполовину обнаженное тело. Она отдалась на перилах, без колебаний, охотно. Быстро, словно в перемотке все кончилось. И так же скоро затух огонь любви и ласки. Сласть мешалась с горечью. Шальная блажь вылетела как птица из груди. Словно бесы вытравили все доброе и нежное. Радостные чувства превратились в подобие мятой бумаги. Протрезвев от похоти, я ощущал всю низменность происходящего. Веселье потухло, как искра в ночной мгле. Я будто сжался в размерах. Куда же делась гремящая страсть?

Ноги словно чугунные устало нудили. Бессонные глаза шершаво норовили закрыться. Прогулка вымотала до основания. Мы как скрепленные брачными узами шли, держась за руки.

Угольная темнота обвисала над парадной интерната. Тусклый, желтый свет едва освещал территорию. Замерзший и почти бессильный, я ждал такси. Через минут семь горящая шашками машина припарковалась возле железных ворот дома беженцев.

– Через пару дней нас начнут вывозить отсюда.

– Куда? – устало спросил я.

– Нас вроде в Железногорск записали. А там увидим.

– Странно все как-то…

– Что?

Я не ответил. Мы попрощались и договорились не терять связи. На часах было около четырех или пяти часов, когда ехал в такси. Теплота в салоне быстро расслабила. Я почувствовал, что-то оттягивало правый карман балахона. Полез рукой и достал ее телефон. Катя дала мне его на сохранение и забыла.

Неужели придется возвращаться? Ладно, завтра решу.

Раздался звонок на Катин мобильный. Я поднял.

– Да!

– Ром, это я.

– Еще одна встреча обеспечена, – с ухмылкой сказал я.

– Судьба. Давай завтра вечером. Я приеду.

Немного поразмыслив, сказал:

– Хорошо. До завтра!

– Спокойной ночи милый!

– Спокойной ночи.

Сбросив вызов, я обнаружил свой номер в журнале звонков, под именем «сосед Рома Курск».

Глава 7

Солнце стояло в зените, когда я раскрыл глаза. Вставать жутко не хотелось. Сладкая дрема тяжелила веки. Отрывки вчерашней прогулки вызывали ехидную улыбку.

Ремонт продолжался. Но в тот день я особенно быстро старался работать. Думая о предстоящей встрече, искусственно вызывал хорошее настроение и даже пританцовывал.

В итоге бабушка узнала про встречи с Кашиной. По-моему назвала дураком и сказала:

– Делай, как знаешь, – и выразила недовольство о растрате денег на такси. – Ты же не работаешь. Денег последний мешок остался, а ты ездочишься.

Но главную тайну я так и не раскрыл.

Вечер нагрянул быстро. К восьми часам Катя должна уже приехать. Легкое волнение возобладало, появилась какая-то неловкость. Она прибыла вовремя. Я ждал в доме, где мы проводили отпуск. Белое такси сманеврировало, когда я вышел встречать Катю, и, поднимая пыль, отправилось обратно.

– Привет! Заходи.

Мы вошли во двор. Улыбка вспыхнула на лице.

– Че это ты улыбаешься? – Недоверчиво спросила Катя.

– А что нужен повод, чтобы радоваться такой замечательной девушке?

Сладкоречивый дьявол во плоти.

– Держи телефон, а то снова будешь возвращаться.

– Я не против, – стрельнула глазами она.

Розовые вставки спортивного костюма возбуждающе влияли, как красный цвет для быка. Раздражая, и в то же время удерживая взгляд яркостью цвета.

– Можешь и без повода приезжать.

– Да?

Я кивнул и поцеловал, с силой прижимая к себе.

– Слушай. Давай сфотографируемся?

Заметив во мне кураж, Катя недоверчиво глядела.

– Что ты какой-то на взводе? – недоумевала она.

– Во-первых, фотографий у нас мало. Ты скоро уезжаешь, и на память ничего не останется. А во-вторых, от больших чувств, – бесовал я.

Я сделал несколько снимков около трехметровой клещевины, напоминающей пальму, около тренировочного столба с надписью «TKD» и пару селфи вместе.

– Гляди. На фотке среди твоих пальм, я как с животиком, – и улыбнулась.

Что-то в ней было такое…словно магнитное поле, увязывающее в притяжении. В ней чувствовалась мощная энергия. Двигатель сладострастия. Если отбросить все мысли и молчать с этой девушкой, я бы сказал, что она лучшая из всех, хоть и сварливая. Сейчас, когда прошло немного времени, вспоминаю, что ни разу не подарил цветы или подарок. Наши отношения сводились к примитивным утехам. По сути, на этом все и держалось. На энергии любви, т.е. ее подделке.

Пока не стемнело, мы пошли гулять по тем же закоулкам, где и прежде в отпуск кормили комаров. Говорили об отъезде. Что в России можно хорошо зарабатывать. Ее теплая ручка запомнилась такой мягкой. Теперь мы шли вместе, и она не вырывалась вперед, заглядывая в глаза друг другу.

На самом деле она много оставила после себя, хоть немало и осадка. По-другому научила смотреть на вещи, внесла пламя и страсть своим появлением. Как умела, так и делала. Может и правда ради меня приехала? А я только пользовался всем, что она давала. Ни во что не вникал. А теперь трушусь от этой беременности, как от атомной войны.

Прости Господи за малодушие и немощь.…

Если бы она знала мысли, которые я питал, врезала бы с размаху в жалкую рожу.

Полная жемчужина луны разливала иссине-блеклый свет. Обнаженные тела, как совершенные скульптуры будто подсвечивались ночным светилом. Снова Катя подарила волшебную любовь, пусть и кратковременную. Я жадно хватал ее, словно хотел поглотить. Гордился собой. О ней ни разу не подумал, как и о том, с кем она оставила Максима. А вспомнил лишь, когда вызывал такси и расплачивался.

На следующий день Катя приехала снова. Энергичная, гипперактивная, как я вчера. Сразу потащила меня по нашему единственному маршруту с таким рвением и желанием, будто просидела взаперти, а теперь вырвалась на свободу. Вдохновлено, словно тянулась к белой луне глазами, вдыхала серебряный воздух.

Какая-то искусственность чувствовалась в Катином настроении. Обычно я так же себя веду, когда хочу продемонстрировать, какой я счастливчик. Но все видимые черты не более, чем лицемерие.

Подножие высокого холма сторожили старые яблони и груши, отбрасывая серую тень. Мелкий ручей покойно протекал по узкому руслу. Зеркальная гладь отражала лунный шар и склонившиеся с берега колючки. Равнина луга ворсинилась травой. Посадки вокруг ограждали словно забором. Гектары земли дышали ночной прохладой, напаивая воздух разнотравьем.

Еще издали мы заметили выкошенную площадку. Рассыпанные тюки сена выглядели, как пузатые бочки. Такая простая и в то же время мирная красота воодушевляла русским духом и поила добрыми ароматами подсушенного сена. Маленькая страна тишины открыла свои ворота. Мы вошли как странствующие гости, дивясь, восхищаясь природной красотой. Катины черты лица в холодном лунном свете казались прямыми и гладкими.

Короткие скошенные стебли, как густая щетина грубо врезалась в подошву, похрустывая под ногами. Черно-синее с отливом полотно пестрилось миллионами бусинок звезд.

– Даже не знал, что под боком такая красота, – словно загипнотизированный шепнул я.

– Со мной многое увидишь, – белела зубами Катя.

Она забралась на толстый, туго скрученный тюк. Глубоко вдохнув, проговорила, закрывая глаза:

– Кла-аасс! Лезь ко мне.

Я хитро улыбался, давая понять, что мне от нее нужно, запрыгнул к ней и прижался к упругим ногам.

– Может, на всех тюках перепробуем? И на каждом по-разному? – искусительно тянул слова.

– Я не против, милый, всю ночь заниматься любовью.

Насмешливость в голосе настораживала. Я не мог попасть на ее волну. Загадочная ухмылка и далекий взгляд мимо меня вызывал неловкость.

Ее запах слился с пахучим сеном, мягко расшевеливая желание. Шея накалялась от каждого поцелуя. Она шумно выдыхала. Наш многозначительный профиль был виден издалека. Но меня это факт не смущал. Словно существовал только этот момент.

Куда еще романтичнее?! Одежда и волосы смешались с травинками и трубчатыми стеблями. Но мы довольные вытряхивали приобретенные дары лугового сена. Становилось холоднее. Ночное светило медленно перемещалось. Задорная Катя постреливала глазками с лисичьими ужимками.

– Что ты веселая такая, не пойму?

– Потому что люблю тебя.

Нечего не шевельнулось. Фраза словно с телевизора, ненастоящая, пустая. И моя болтливая сущность не смолчала:

– Чему-то другому радуешься, чуйка.

Как бы обращаясь не ко мне шепотом:

– Тебя не обманешь, – тихонько сказала она.

Остальные пару часов провели в нашем пристанище. Смотрели сводки в интернете. Катя выбирала, где бы хотела жить, а ее мама помогала, высылая варианты на выбор. Звала меня с собой. Настолько уверенная, будто нас там уже встречают. Один вопрос не дает покоя. Зачем? Зачем, я ей нужен? Ведь чувства не проведешь. Она не любит меня. Зачем ей бедный, нерешительный парень? Единственное, что связывало нас сейчас – беременность. Та ниточка, которая не отпускает. Возможно, единственная причина, по которой мы сейчас находимся в одном помещении. И ведь я тоже не люблю; так, полюбляю. Сын Кати меня бесит, бабушка хороша, как собеседник. И все. Вот весь багаж любви.

Меня пугали неизбежные мучения. Даже в мыслях не мог принять ее семью. Как же тогда жить? И зачем? Все только лишь из-за ребенка. Насильно, без любви и радости. Тошнотворное чувство мутило от подобных размышлений. Снова необходима жертва, как на языческий алтарь. Не чья-то, а моя собственная.

Глава 8

Зимой я с мамой выходил на пробежку. Нам нравилось поговорить, пройтись по кругу стадиона. Нередко вспоминали прошлую жизнь с отцом. Излюбленной темой стали наши отношения с Катей. Я сам заводил эти разговоры, иногда просто, чтобы выговариваться. По собственному малодушию рассказывал больше чем нужно, ища поддержки в лице матери. Разгорались споры в этой связи, обвинения, часто противоречия. Одним словом, хаос по поводу отношений между мной и Катей.

– Ты себе противоречишь. То жалуешься, то защищаешь ее. Определись.

– Хорошо, – начинал я, – скажи мне, почему отца сразу не бросила, как только поняла, что жить с ним невозможно?

– У нас по-другому было. Я боялась. Не хотела на маму проблемы вешать. А тебя ничего не держит. Стоит только сказать ей, и отношения кончены.

В такие моменты жалел о сказанном. Душевная боль только раздувалась, и становилось хуже. Может, материнская ревность? Я же один у нее. Иногда, казалось, мама стеной становилась между нами и жестко давила на меня.

Кажется у папы, была похожая ситуация. Он тоже не радел от тягот уготованных семьей. Ему важнее его интересы и друзья, от них он не мог отказаться. А мы ему мешали, вот гнев и падал на раздражающий объект, на нас. Трезвый терпел, а пьяный…

Я считаю это трусостью. Потому что трусы агрессией зарабатывают уважение. Подавляют, терзают. Трусы и только они рождают в сердцах страх, чтоб даже не хотелось говорить, но чувствовать себя перед ним виноватым. Сильный человек не позволит поднимать руку на женщину или оскорбить. Унизить ребенка он не может ни своего, ни чужого. Но доблестно и мужественно несет ответственность за совершенные дела. Переносит тяготы и оберегает от всякого зла.

Я не хотел переносить тяготы. Боялся элементарного переезда.

Мама вроде согласилась с рассуждением.

– Вот, мам, стараюсь не быть трусом, – убеждал я. – Все образуется. Мы все разные люди. Главное не сдаваться.

Тогда не знал, как обернется. И не представлял, каким трусом окажусь.

В третий раз мы встретились поздно, около полуночи. В руках темнели две бутылки безалкогольного пива.

– Ты зачем деньги тратишь? – налетел я.

Несколько дней назад Катя жаловалась, что совсем нет денег, но второй вечер продолжает привозить пиво. За такси в одну сторону платит тоже она.

У меня работы так и не было, поэтому из последних запасов оплачивал Катины поездки. А в последний вечер даже этого не смог сделать.

– Опять ругаешься. Милый, перестань, – гипнотизировала она.

– Катюш, я просто переживаю.

– Не волнуйся, все в порядке. Ты же мне давал три тысячи.

– Когда это было? В июне!

– Ты чего придираешься? Я завтра уезжаю.…Хочу побыть вместе…

Я сидел в доме на кресле и глядел на улицу через прямоугольные стекла. Глухая тьма, словно укрывала невидимой рукой. Спокойствие, как после тяжелого дня, расслабляло и выгнало все мысли.

Завтра уже не будет этой девушки. Жаль. Хотя…

– Я буду вспоминать эти встречи.

Теплые руки легонько мяли мои плечи.

Голос из темноты:

– У нас еще много таких вечеров. На всю жизнь хватит.

Словно ударом под дых сбила безмятежный покой. Мысли вернулись и начали давить на кишечник.

Пусть едет, мне спокойнее будет.

Резкий вопль наполнил комнату. Катя отдернула руки и громко визжала. Растрепанный силуэт что-то тщательно стряхивал, притоптывая ногами.

– Что случилось? – недоумевал я.

– Меня что-то укусило. Блин…посмотри, – Катя брезгливо вздрагивала.

– Может комар?

–…Нет, у этого большое…и с шершавыми лапками. Фу, – и перетрусилась, как мокрая кошка.

– Дай гляну. Куда укусило?

– В шею.

Я осмотрел.

– Ничего нет. Все хорошо, – подсвечивал телефоном, рассматривая открытые места. Озираясь по сторонам, посветил на пол. Еще раз посмотрел в волосах, на одежде. Ничего!

– Может жучок какой-то?

– Развел тут хозяйство, – бормотал недовольный силуэт.

Настроение скоро улучшилось, но без прежнего лоска. Разговор вяло растягивался в сумраке комнаты. Катя сидела на краю дивана, а я, скрестив руки, лежал, облокотившись на сильные бедра. Воцарилось молчание.

– О чем думаешь?

– О тебе, – моментально ответил я.

– Я ж рядом.

– И что? Как дальше будет, думаю…

– Все будет хорошо, – убеждала Катя.

Ее слова прошли мимо ушей. Перед глазами возникла картина, где я всю жизнь мучаюсь и терплю нелюбимое семейство. Мысли словно разъедали щелоком и жгли нутро.

Будто ошпаренная Катя подскочила и опять затряслась, как от тараканов.

– Что, Кать?

– Оно опять укусило…

Холодок испуга коснулся и исчез.

Катя размахивала руками, лохматила волосы и вертелась. Маленький комочек плюхнулся на покрывало рядом со мной. Я тут же засветил телефоном то место. Круглый белый шарик, похожий на жвачку с растопыренными в стороны лапками, вцепился в одеяло как репьях. Паук, украшенный красными точками на спинке, мирно сидел и не двигался.

С омерзительным отвращением отшвырнул ладонью цепкое тельце. Оно отскочило метра на полтора. Я бросился вдогонку, расправиться с гадом. Замахнулся тапком, но в последний момент замер.

– Что это было?

– Жучек какой-то, – не знаю, зачем соврал я. Наверное, чтобы не испугать. А паук тем временем воспользовался заминкой и засеменил лапками под диван.

– Ты убил его?

– Нет. Он убежал.

Два раза подряд укусил. Никогда таких пауков не видел в доме.

Попытки разыскать виновника ничем не увенчались. Ни в углах, ни под диваном, его нигде не было.

– Блин. Болит. Глянь, что там?

Катя откинула волосы, оголив шею.

– Где болит то?

– Вот, – ткнула пальцем ниже уха сантиметров на пять.

Гладко розовела кожа без видимых повреждений.

– Ничего нет! – И подумал, хоть бы не ядовитый оказался. – Пройдет. Хочешь поцелую?

На смену волнениям пришла ласка. Горячая любовь растянулась на полночи. Это была последняя встреча. Такая Катя и осталась в памяти: страстной, рисковой и взволнованной. До последней минуточки она была самой желанной. Какая-то частичка до сих пор теплится в сердце бенгальскими огоньками.

Грусть подкатила. Серые мысли затуманили ум. Не люблю прощаться. Чувство жалости смешалось с трусливым облегчением. Впереди стояла не разрешимая дилемма. Какая-то внутренняя усталость, как от долгой дороги, сковывала руки и ноги. Я ощущал себя одним среди бескрайней пустоши. Только в момент близости стирались все переживания. Взамен приходил приятный, глухой вакуум, безмятежно убаюкивающий в сон.

Луну словно украли. Небосвод был застелен черным покрывалом.

Такси долго не приезжало. Минуты тянулись особенно долго сквозь дрему. Я быстрее хотел уйти домой и завалиться спать. Разговор не клеился. Сон давил на глаза.

Сухо с деланным трепетом прощался, не веря происходящему. Кромешная тьма прятала Катино лицо. Пожелал удачи сдержанно, как военный на посту. Нащупал пухлые губы и осторожно тронул, без желания, вынужденно. Она утратила первоначальную сладость. Или я использовал весь сахар. На тот момент Катя была пуста как ночное небо.

Любовь так не заканчивается. Любовь не заканчивается вообще!

Глава 9

Дни клонились к осени. Солнце проливало медный свет, становясь холоднее. Зелень выцветала, трава остановилась в росте. В двадцатых числах августа мама с Аллой привезли деда и кота. Положение на родине ухудшалось, разворачивались бойни, прилетали артиллерийские снаряды. Военные машины заполонили дороги. По ночам, краснеющим заревом, зловеще пылал горизонт как адская печь. Земля содрогалась от рвущихся снарядов. Люди давились страхом, почти не выходили из дома. Слава Богу, мама спасла слепого дедушку.

Подходило время уборки урожая. Недоделанный ремонт, заросший огород, все это упало на плечи девчат. А они с радостью и улыбкой принимались за любую работу. В сравнении с тяготами в родной Брянке, каждый день в деревне был счастливым подарком.

Мама и Алла помогли докрасить дом, поклеить обои. Они как светлый лик хорошо влияли на настроение и всячески его украшали. Тетя Алла искрометным юмором, активностью, даже каким-то шармом. Мама мудро рассуждала и внимательно слушала с подчеркнутой сдержанностью. Заботилась как о маленьком и все так же оберегала от «сил зла».

Я так и не решился рассказать правду. Часто на грани вдохновения, хотел поделиться, но словно невидимая ладонь закрывала рот. Как бы мама отреагировала услышав: «Мам, ты скоро станешь бабушкой. От кого? От Кашиной». Не знаю, чем кончилось бы, давлением под двести или еще хуже. Не сказал, вообще никому.

Одиночество это не отсутствие друзей, наоборот, но отсутствие доверия к кому-либо.

Частые разговоры о Кашиной быстро выводили маму из равновесия. Она тут же раздражалась как от несправедливой политики, хмурилась словно обиженная, и колко выражалась в адрес соседки. Катя продолжала писать и звонить, чем еще больше бесила маму.

Соседка остановилась в Железногорске, ожидая распределения. Сразу же успела отличиться наглостью, за что стала общим недругом для коллектива беженцев. Зато выбила отдельную комнату. Словно подводя итоги дня, по вечерам звонила и делилась «успехами». В ее жизни существовала одна закономерность – где бы не находилась, всегда возникают проблемы.

С конца лета я все-таки начал работать, вышел из долгого отпуска, озлобленный на бригаду. Чуть больше чем за неделю немного заработал, и отправил маму домой. Тоскливый укол нещадно пронзил меня после их отъезда. Снова дом пустой, а черный кот Барсик никак не мог привыкнуть к новому месту.

Глава 10

Однажды я пробовал гадать. Говорят, пауки необычные создания, а мудрые хранители дома. Они всегда добрые вестники. Есть поверье, когда увидел паука спускающегося на паутине, подожди, пока он достигнет уровня глаз, и мысленно задай волнующий вопрос. Обычно паук задерживается на той высоте, словно выслушивая просьбу. Если продолжит спускать вниз, значит ответ отрицательный, вверх, значит, дела пойдут в гору. Так банально и просто.

Я был в доме, где подрабатывал. Красил трубы, когда случайно увидел маленького «альпиниста». Он медленно опускался, словно вразвалочку. С детской доверчивостью ради интереса, дождался, когда спустится до уровня глаз и мысленно проговорил: «Будет ли работа впереди?». Малютка замер на несколько секунд будто раздумывая, и через мгновение стал забираться вверх. Спасибо подумал я, улыбнулся и продолжил красить.