Читать книгу: «Уезд бездомных демонов», страница 3

– Тогда чем бы ты хотел заняться? – Она посмотрела по сторонам, но так и не поняла, с чего это он так скуксился.

– Ну-у, есть одна вещь, которая могла бы меня сейчас расслабить. Пойдём со мной. – Он взял её за руку и повёл за собой.

Лиза совсем не сопротивлялась, однако она не всегда поспевала за его широким шагом, порой ей приходилось быстро перебирать ногами, чтобы не отстать. И пару раз она даже споткнулась. Смотрелось это всё со стороны немного неуклюже, и порой казалось, что Арсений тащит за собой девушку несколько грубовато и нагло. Но зато всего за полчаса они преодолели несколько улиц (коих здесь было всего пять) и оказались у него дома.

– Таааак. – Она встала посреди комнаты, пугливо вжав плечи и начала растерянно перебирать пальцами перед юбки платья. – И зачем ты привёл меня в свою спальню?

– Не бойся, уверен, тебе понравится. – Он подошёл к тумбочке, стоявшей у кровати, выдвинул ящик и достал оттуда пистолет. – Держи!

Арсений протянул ей оружие, комната была небольшой, так что ему не пришлось делать и шага, чтобы дотянуться до её рук.

– Тяжёлый. – Её ладони опустились вниз на несколько десятков сантиметров, когда пистолет оказался у неё. Сначала показалось, будто она его и вовсе выронит, но оружие всё же надёжно улеглось в её руках.

– Весит около двух килограмм. – Он присел, открыв большую дверцу тумбы, перебирая сложенные вещи, Арсений внимательно выискивал остальные необходимые компоненты. – Ага, вот!

– А это что ты достал такое? – Лиза взялась за оружие уверенней, водрузив дуло себе на плечо.

– Этот мешок с порохом, а этот с пулями: они нам сильно пригодятся. Так что, покажешь мне ещё какое-нибудь укромное место в лесу, где мы бы могли вдоволь пострелять, не беспокоя окружающих? – Арсений стоял перед ней радостный, держа ровно перед собой два мешка, примерно на уровне своего лица.

– Думаю, я знаю одно такое место. Я тебе его покажу, а ты взамен научишь меня стрелять. – Она покрутила в руках пистолет, уже представляя, как будет из него бить точно в цель.

Доверив даме нести оружие, он покрепче ухватился за мешки, и парочка отправилась в лес. Спустя час они остановились у поваленного дерева идеально подходящего в качестве подставки для мишеней. Несмотря на то, что от деревни было далеко, Арсений всё равно создал вокруг звуконепроницаемый купол, дабы не пугать жителей (да и животных).

Создав несколько камней размером чуть меньше блюдца, он поставил их на поваленное дерево и отсчитал тридцать шагов.

– Смотри внимательно, как это делается. – Взяв Лизу за локоть, он придвинул её к себе и забрал у неё пистолет.

– Показывай, я сама внимательность. – Она притиснулась к нему ещё ближе, нежно положив левую руку ему на спину.

– Ставим курок на предохранительный взвод и открываем крышку затравочной полки; высыпаем порох на полку, но немного: пару грамм не больше, закрываем её. Теперь засыпаем порох в ствол: сюда уже надо насыпать прилично; теперь отправляем сюда пулю, пропихиваем её шомполом. Хорошо пропихиваем, чтобы пуля сидела там крепко, и порох был уложен плотно. Теперь ставим курок на боевой взвод и всё: оружие готово к выстрелу. После того, как мы нажмём на спусковой крючок, кремниевый курок ударит по металлической пластине-кресалу, высекая искры, и вместе с тем откроется полка с затравочным порохом. Он вспыхнет, подожжёт основной заряд в стволе, и пуля вылетит со скоростью молнии. – Он выстрелил в сторону сваленного дерева и один из камней упал.

– Ай! Как громко оно стреляет! – Она закрыла уши, немного пригнувшись. – Камень упал. Ты в него попал?

– Конечно, я в него попал.

– Метко. Ты всегда так хорошо стреляешь? – Немного потеребив уши указательными пальцами, Лиза вновь обняла спутника.

– Ну, первые два месяца учёбы я, конечно, промахивался, но не часто, а потом перестал. Теперь я всегда попадаю в цель. – Арсений, смотря на неё, сделал второй выстрел и ещё один камень упал.

– Удивительно! А теперь дай мне пострелять. Как там? Поднять вот это, насыпать сюда…

Он пристально и с улыбкой смотрел за её действиями; запомнила она всё очень хорошо. Но смотрел за ней Арсений не поэтому – ему просто нравилось на неё смотреть.

Держа оружие в двух вытянутых руках, крепко зажмурившись, она выстрелила: пуля пролетела метра на три выше цели; руки Елизаветы от отдачи поднялись вверх, едва не врезав ей полбу; девушка попятилась назад и непременно упала бы, если бы её не подхватил Арсений.

– Не стоит закрывать глаза, когда стреляешь. – Он бережно, словно хрустальную куклу, держал её на руках.

– Какая мощная вещь. Руки так и болят, дрожат аж. – Лиза не спешила выходить из своего полу лежачего положения, ей не особо-то хотелось освобождаться от его объятий.

– Это только поначалу, потом руки привыкнут, и будет проще. – Всё же он поставил её на ноги, стараясь, чтобы это выглядело не особо грубо.

– Никаких потом. Я хочу ещё. – Лиза прервалась, сосредоточенно заряжая пистолет по новой.

– Тогда поставь ноги шире, левую выставь чуть вперёд, правую чуть назад. – Он зашёл за её спину и положил руки ей на плечи. – Ровнее держи плечи, пистолет поставь перед собой, но не на прямых руках. Разведи локти в стороны и держи их параллельно. Не спеши, замедли дыхание, прицелься. Вот так, хорошо. Локти не распрямляй. Давай!

Арсений слегка поддерживал оружие ладонями, облегчая Лизе задачу, однако пуля всё равно пролетела мимо: в этот раз всего на пару сантиметров выше. Ещё через две попытки она смогла попасть в цель. К вечеру она научилась попадать уже без посторонней помощи.

***

Провожать человека в последний путь народ умел (а кто-то даже скажет, что и любил) как, собственно, и праздновать рождение нового человека – обществу есть дело до гражданина, только когда он рождается и умирает. А ведь если бы окружающие оказывали бы столько же внимания и уважения к человеку при жизни, сколько оказывают после его кончины, то возможно люди реже превращали бы собственную жизнь в гнилое болото, из которого не выбраться пока кто-нибудь не протянет тебе руку.

На проводы в лучший мир, почившего неделю назад Артёма Фёдоровича Мартынова, собралась вся деревня (и даже одна семья из столицы): все они тихо и смиренно стояли в церкви, бубня молитвы, понимая, что когда-нибудь настанет и их час. Однако все, как могли, гнали подобные мысли прочь, искренне надеясь, что этот день придёт нескоро.

Батюшка, отслуживший мессу по умершему, не спеша подходил к каждому прихожанину и миролюбиво беседовал: давая всем утешение и благословение; заботливо выслушивая чаяния по сгинувшему в одиночестве Артёму – не успевшему завести даже семьи.

Нисколько не скорбевший Арсений блуждал по церковному залу, увлечённо осматриваясь – здание казалось простоватым снаружи, но оказалось очень захватывающим внутри: сводчатый потолок опирался на восемь колонн, походя на несколько зонтиков поставленных вместе; нервюры покрывала голубоватая краска, на самом же потолке были нанесены фрески, изображающие различные деяния святых. Узкие, в форме наконечника стрелы, окна остекляли кусками разноцветного стекла, выкладывая из них мозаики: их тоже было восемь (по четыре с каждой стороны) и преимуществовал на них синий цвет и его оттенки.

На первой паре окон (расположенных напротив друг друга) изображалась, почитаемая всеми людьми, богиня Лиссия в окружении рек и водопадов, что было абсолютно логично – в пантеоне богов она отвечала именно за управление пресной водой, оттого и синий цвет в различных тонах всегда доминировал в церквях.

На второй паре окон была запечатлена её дочь Эйнера, за спиной которой противоборствовали огонь и вода. Что, опять же, было не удивительно, ведь её отцом являлся бог огня Зель – изображать которого строго запрещалось церковью. Третий ряд показывал Нераису – внучку богини, смиренно сидящую на камне в окружении змей: из всей святой троицы она была единственной, к кому народ относился с опаской, ибо кровь Зеля в ней была сильна – он ведь являлся ей и отцом и дедом одновременно, потому огня в ней было больше, чем воды. Однако люди её всё равно почитали, пусть и не столь охотно. Хотя в миру существуют трактаты, описывающие её злые деяния, но церковь отрицает подлинность таких случаев; называя подобные книги и утверждения – ересью.

Финальные витрины показывали казнь Лиссии пантеоном богов, пришедшим в мир людей, чтобы наказать мятежную богиню за убийство Зеля. В мире нет истории трагичней и ужасней, чем казнь Лиссии: её мучили и истязали на протяжении нескольких дней на глазах у тысячи человек, которые ничего не могли сделать, кроме как сострадать своей богине и презирать прочих богов. В ходе казни ей не только отрезали нос, уши и язык: ей также отрубили руки и ноги, а потом, из ещё живого тела чувствующего боль, стали доставать внутренние органы и бросать их в огонь заставляя пытаемую смотреть на это. И когда в её теле осталось лишь едва бьющееся сердце, пытавшие выкололи ей сглаза, а затем отрубили голову и сожгли все её остатки до небольшой крохи пепла, до сих пор хранящегося в главной церкви на святых островах.

Арсений прекрасно помнил эту историю; также он прекрасно помнил, как с ужасом сидел на кровати, дрожа коленками, и не понимал, зачем мама читает ему, четырёхлетнему мальчику, такую ужасную историю, от которой у него потом долгое время были кошмары. Даже сейчас, спустя столько лет, при упоминании казни богини его тело покрывалось мурашками, а по спине пробегал холод. Но местная церковь ему понравилась, он был впечатлён ей – она явно была дороже всех домов в деревне вместе взятых.

– Вы так внимательно всё осматриваете юноша, но мне всё же показалось, что вы здесь для того, чтобы задать мне несколько вопросов, а не для того, чтобы разглядывать иконы. Хотя, конечно же, подобное не воспрещается. Так что прошу меня простить, ежели я ошибся и отвлёк вас от мирного созерцания красот нашего храма. – Батюшка говорил тихим и мягким басом, гармонично вибрирующим в пространстве, но не создающим громкого эха, несмотря на хорошо подходящее для этого место.

Священник был довольно высок: Арсений редко встречал людей выше себя, а человека превосходящего его не целую голову он видел впервые. На вид, божий слуга был лет на десять старше отца, однако его голова, покрытая густой тёмно-чёрной шевелюрой длинных волос (где не было ни капли седины), изысканно пыталась убедить в обратном.

– Вы очень проницательны. Мне действительно требуется задать вам несколько вопросов о непростой жизненной ситуации. – Он не осмелился сразу же взглянуть в глаза священнослужителю. Сперва он осмотрел его символ веры: две косых линии, диагонально пересекающие друг друга ровно посередине; в центре был небольшой круг, ещё один круг был шире и запирал в себе ровно три четверти линий; ну а замыкали линии по краям четыре округлые дуги, выглядело это так, словно был третий круг, обводивший всю конструкцию, но его сломали. Такой крест носили все церковные работники и делали его исключительно из чистейшего белого золота.

– Буду рад, если мои советы помогут вам найти путь истины, юноша. – Батюшка учтиво поклонился, только слегка склонив голову на мгновение: священникам не пристало кланяться даже королям. Однако он не счёл для себя слишком оскорбительным почтить собеседника столь незатейливым жестом.

Конечно же, Арсений не мог оставить такой дифирамб безответным и тут же поклонился в пояс. Поклон вышел несколько неуклюжим, а оттого не вполне вежливым – волнение сковывало тело, принуждая то плохо слушаться команд.

– Вопрос пойдёт о грехах, а конкретно о том, какие грехи страшнее. – Только сейчас он набрался смелости, чтобы взглянуть в лицо собеседника.

– Не поверите, но такие вопросы мне задают довольно часто. Смелее, мальчик мой, спрашивайте, что конкретно вас интересует. – Чувствуя робость юноши, священник возложил десницу на его плечо.

– Есть два самых страшных греха: убийство и кража. Но что если я убью вора нещадно обворовывающего беззащитных людей?

– Убийство более тяжкий грех, чем воровство. Убив вора, ты запятнаешь свою душу и после смерти тебе никогда не увидеть лика богини: твоя душа будет неприкаянно слоняться в нашем мире, среди проклятых погостов и разорённых кладбищ. – Отпустив его плечо, батюшка поднял указующий перст к небесам.

– А что если речь об отце, избивающем своих жену и детей? Что тогда? Как можно ему противостоять? Можно ли его убить? Как метод самозащиты. Ну, или хотя бы ударить? – Арсений, как мог, изображал спокойствие, стараясь намертво сковать каждый лицевой мускул. И хотя под одеждой всё его тело дрожало, его мимика лишь мельком выдавала тревожность.

– Мужчина отвечает перед богиней не только за себя, но и за всю свою семью. Это очень тяжкое бремя, такому юному парню как вы этого пока не понять. Мужчина должен следить за тем, чтобы его чета не сбилась с пути истинного и для этого, порой приходится поднимать руку на любимых. – Он вёл себя совершенно спокойно, говоря подобное: ни в его голосе, ни в его мимике или взгляде не читалось не малейшего намёка на сострадание или жалость.

– А у вас есть семья? – Если бы глаза могли наглядней демонстрировать эмоции, то в его глазницах сейчас бы пылал огонь.

– Конечно. Как же без неё. Без семьи и птенец из яйца не вылупится. – Батюшка, прищурившись, улыбнулся, и развёл ладони, словно пытался показать насколько большая у него семья.

Люди в церкви, посчитав достаточным выказанное ими лицемерное страдание, стали постепенно расходиться. Ушли и родители Арсения: отец снова с кем-то завёл длинный разговор, а значит трезвым его ждать сегодня опять ни стоит.

– Небось, и вы тоже жену бьёте? – Арсений, хрустя костяшками, сжал трясущиеся кулаки.

– Ну, когда у неё грех на уме, то да, приходится. – Служитель церкви почувствовал агрессию в голосе и движениях прихожанина и стал менее добрее в своих манерах.

– Поди, и выпить тоже любите? – Лицо Арсения становилось всё более и более хмурым.

– А как же, святое дело выпить в выходной. – Единственная фраза произнесённая главой монастыря с искренней радостью.

– То-то я чувствую, от вас святым делом несёт.

– Не хами, мальчик. – Он подошёл к нему ближе, чтобы их разговор точно никто не услышал.

– С моей стороны было большой ошибкой приходить сюда и просить у чертей совета. – Их грубые каменные взгляды врезались друг в друга.

– Уходи отсюда и больше не возвращайся. Я скорее пущу сюда Хардимийцев или Тармитийцев, чем тебя.

Конечно, такие слова просто не могли не шокировать Арсения: услышать из уст священника, что он с большей радостью примет еретиков, чем тебя – это удар в самое больное, для любого верующего человека. Ведь каноничная церковь ненавидит сторонников Хардима и Тармитии сильнее, чем людей практикующих оккультизм, хотя Хардимийцы и Тармитийцы также свято почитают богиню Лиссию – просто делают это не по заветам классической Элитийской церкви.

– Знаете, батюшка, хоть вы и носите рясу, епитрахиль и крест, но я уверен, что после смерти вам ни за что не увидеть лика богини. Ваша душа будет метаться неприкаянной в вечных муках. – Он с трудом сдерживался от того, чтобы не повысить голос на него. Арсений ждал умиротворения от этого разговора, но получил лишь большее негодование.

Священник наклонился, поднеся губы к его уху, и сказал только одно слово:

– Вон!

Арсений и сам не собирался здесь больше задерживаться, ему требовалось найти место, где можно было бы успокоиться и остаться наедине с мыслями. Отправиться туда, куда тревоги и тяготы не доберутся, не проникнут в голову тяжёлым грузом, не заставят испытывать ненависть и гнев.

Его потухший почти мёртвый взгляд и не заметил, как ставшие слабыми, словно мочалки, ноги приволокли его безвольное тело к озеру. Он стоял и глядел в своё отражение, не видя ни себя, ни воды, ни происходившего вокруг – Арсения занимали лишь его мысли:

(Прошу тебя, Богиня, дай мне знак. Объясни, как правильно поступить. Родители с детства учат нас поступать по совести; император – уважать закон; церковь – чтить святость заветов. Однако при этом столько войн было развязано во имя Богини и религии; столько мерзостей творят люди, совершенно не нарушая законы; и столькие были убиты во имя эфемерной справедливости. Подлец всегда найдёт способ, как совершить убийство, не нарушив государственных законов, церковных догм и даже со своей совестью не вступит в раздор – так почему я колеблюсь, почему не могу решиться на поступок столь очевидно необходимый? Видимо, я всё же не могу стать мерзавцем, по крайней мере, пока. Ох, как же хочется убраться подальше от всех семейных неурядиц. Если уж не уехать, то хотя бы прыгнуть в воду и раствориться. Исчезнуть, да хоть испариться, лишь бы меня не было, и всего этого больше бы не было. Но даже этого я сделать не в состоянии, хотя это так просто. Быть может мы просто любим страдать – может именно так мы понимаем, что такое счастье. Может только так начинаем ценить те временна, когда всё было хорошо, накрепко фиксируя их в своей памяти. Надёжно запечатлевая эти мгновения в картинах и фотографиях – поэтому мы все улыбаемся стоя перед портретистами и фотографами.

Лживо источаем радость на праздниках и пиршествах, стараясь думать только о хорошем, забывая о плохих вещах, пусть и ненадолго. А как быть с теми, кто бежит от горечи и боли – познав раз в жизни неприятность, они бегут от проблем, старательно пряча голову, в надежде укрыться от разочарований. Как быть с ними? Они знают, что такое счастье, если постоянно обходят проблемы стороной? Чёрт знает, на что способны такие люди, но я точно не смогу укрыться от неприятностей и делать вид, что у меня всё хорошо – это тоже не мой путь. Так и что мне делать? Хоть кто-нибудь подсказал бы, ибо я не ведаю, как мне поступить. Богиня, дай хоть малейший знак – я был бы сейчас рад любому совету, даже совсем примитивному.)

– О чём задумался, рыбачёк? – Катя нагло водрузила правую руку на его левое плечо и повисла на нём, пытаясь в глазах Арсения прочитать причину его угрюмости.

– Да так. О вечном. – Он по-прежнему лицезрел собственное отражение, медленно выходя из своих тягучих мыслей, словно поднимался со дна океана.

– Ну, вечные в нашем мире четыре вещи: жизнь, смерть, любовь и мода на панталоны. Так чем конкретно был загружен твой котелок? – Она отпустила его и встала слегка с боку, чтобы он лучше её видел.

– Уж точно не о панталонах. – Арсений слегка повеселел рядом с ней, но его лицо всё никак не хотело убирать с себя гримасу. Да и брови упрямо не хотели расходиться, решив, что их свели навеки.

– А вот и зря: тебе бы очень пошли кружева и нежно-розовый цвет.

Арсений хмыкнул, больше изображая радость, чем чувствуя её на самом деле.

– Я искала тебя в деревне и мне сказали, что ты отправился к этому озеру. Знаешь, учитывая, что на нас здесь напали, было очень не разумно сюда возвращаться.

– Я не заметил, как оказался тут. – Он, наконец-то, отвлёкся от отражения и огляделся вокруг, будто видел это место впервые.

– Ладно, пошли со мной, горемыка. Покажу тебе кое-что, быть может, от этого твоя физиономия перестанет быть такой кислой. – Катя, схватив его за руку, поволокла Арсения куда-то по тропинке, ведущей в противоположную сторону от деревни.

Чуть более получаса пути к северу от села на высоком широченном округлом холме располагалось поместье Беловых: его возвышение над окрестностями весьма наглядно подчёркивало богатую родословную своих хозяев, пестрящую лицами высокородных господ, находившимися и находящимися в сословной иерархии где-то у самой вершины.

Ограждал территорию, в центре которой находился пятиэтажный сверкающий карминовой крышей белоснежный исполин, кованный трёхметровый забор – позволяющий прохожим любоваться богатством владельцев, но дающим чётко понять, что их там не ждут.

Внутрь своего дома Екатерина его не повела; она потащила Арсения влево от входа. Ещё пару десятков минут блуждания по ухоженным тропинкам, и парочка оказалась на конюшнях.

– Вот знакомься, его зовут Тирск. Он у меня с двенадцати лет.

Перед Арсением, запертый в стойле, тревожно фыркал чёрно-серый конь. С любопытством, но не без опаски, изучающий новое для себя лицо. Он медленно воротил мордой оглядывая новичка то левым глазом, то правым, совершенно не представляя, чего от него ждать.

– Какой красавец! – Его руки сами, непроизвольно, потянулись, чтобы погладить изящное животное, удивительно сочетающее в себе силу и скорость. Однако Тирск непрозрачно дал понять, что он признаёт только одни руки, отступив от незнакомца в сторону хозяйки. Гость не стал проявлять настойчивость и нервировать лошадь.

– За ним ухаживаю лично я, даже прислуге к нему подходить не велено. Я его кормлю, я его мою, и чешу ему гриву. – Она достала из кармана своих брюк для верховой езды кусок сахара и протянула его питомцу. Сегодня она надела брюки коричневого цвета, а не чёрного как в прошлый раз; да и её блузка была красной, а не белой, правда всё также с большим количеством расстёгнутых верхних пуговиц. Сапоги она выбрала с более высокой подошвой, но более низким голенищем. Благодаря этим каблукам она казалась одного роста с Арсением.

– Какая похвальная преданность. – Он подошёл к мешку с морковкой, взял оттуда одну и протянул её другой лошади стоявшей рядом.

– На мой взгляд, верность это самое важное в любых отношениях. Даже с животными. Не обижай их, и они не предадут тебя. – Катя любя поглаживала Тирска, тот источая взаимность, тыкаясь носом в её щёку.

– Тут с тобой сложно поспорить, хотя порой верность кому-то затуманивает наш взгляд, не давая нам увидеть очевидного. – Евший морковку рыжий конь тоже позволил себя погладить.

– Ты про то, что мы не видим недостатки тех, кого любим. Ну, так что ж, мы все не идеальны и вместо того, чтобы обращать внимания на чьи-то недостатки, не лучше ли подмечать в человеке только хорошее.

– Вот уж от тебя я такого услышать, точно не ожидал!

– Я не такая циничная, какой могу показаться на первый взгляд. – Она открыла загон и стала набрасывать на лошадь сбрую.

– Прости, я уж точно не хотел тебя обидеть. – Понимая, что с рыжим конём контакт налажен, Арсений также принялся снаряжать животное к прогулке.

– Я не обиделась. А что чувствуешь ты? Я слышала, сегодня были похороны вашего друга. Вы с родителями теперь уедете?

– Нет, мы здесь до конца лета.

– Как твой отец? Сильно скорбел о потере друга?

Идя плечом к плечу, они медленно покидали конюшню, ведя лошадей за собой.

– Не знаю. Мне нет дела до его чувств. Вот что меня действительно заинтересовало, так это почему умершего хоронили в закрытом гробу. Я что-то не слышал о том, чтобы он получил серьёзные увечья. – Потирая указательным пальцем за ухом, он поглядывал вниз, вспоминая утренний поход в церковь.

– Уродств не было, но его тело всё было покрыто какими-то знаками. Я слышала, как отец разговаривал со священником. Тот говорил, что это оккультные демонические символы, и что он не за что не станет проводить панихиду в церкви. Но папа сказал, что подобный отказ может вызвать панику в селе и лишние тревоги среди жителей, если те начнут подозревать, что в уезде проводят демонические обряды. Церковник согласился с доводами моего отца, но только после того как папа предложил ему немалую сумму. – Она поджала губы, едва не сложив их в треугольник, чувствуя неловкость за отца, ведущего себя порой не честно по отношению к окружающим.

– Интересное у вас тут место, как я погляжу: два дня всего у вас, а уже такие неординарные происшествия вокруг. – Увлечённый беседой, Арсений споткнулся о порог высоких двухстворчатых ворот сколоченных из светло-бежевого обтёсанного ясеня. Инерция сильно наклонила вперёд его торс и голову, но удержаться на ногах ему всё же удалось.

Беззлобный смех Кати над конфузом друга последовал незамедлительно, Тирск поддержал хозяйку, подхватив её тихий смешок своим громким ржанием.

– Так и живём. Но не думай, будто у нас тут монстры и сектанты за каждым углом встречаются. Местечко у нас глухое и спокойное, но весёлое. А все эти зомби в лесу до твоего приезда и не встречались особо. Последний раз отец к охотникам на чудовищ обращался лет пять назад. Изничтожать какого-то вурдалака забредшего к нам с заброшенного кладбища.

– Сомневаюсь, будто их интересуют мои или отцовские эликсиры. Вряд ли моя семья послужила причиной появления мутара возле того озера. – Потирая подбородок, на котором едва начали расти волосы, он вздохнул, продолжая вспоминать не самую приятную беседу со священником.

– Я этого и не имела ввиду. Я даже рада, что вы сюда приехали. Мне редко удаётся поговорить с жителями столицы, хотя про саму жизнь в столице я у тебя пока так и не спросила. Как-то всё не было подходящего момента. – Она, оперевшись на шею Тирска, изогнулась на правый бок, положив руку на талию. Обретя одновременно и деловой и соблазнительный вид.

– Спрашивай меня, о чём хочешь. Я был во дворце императора: самого священного правителя не видел. Но разговаривал с его дочерью: наследницей престола, её светлостью великой княгиней Натальей Галидовой. Очень сильно боялся, что скажу что-нибудь не так, и мне отрубят голову.

– Подожди, подробности расскажешь потом, а сейчас давай десять кругов по ипподрому наперегонки. Кто первый – тот молодец, кто последний – тот зелёная старая черепаха. – Катя грациозно и ловко залезла в седло.

– Ладно, Ваше Сиятельство, но не рыдайте, когда проиграете. – Арсений в седле держался не хуже и забрался на него столь же уверенно.

Осторожный толчок подошвой ботинок в бок коня и рыжий жеребец рванул с места, оставляя за собой вырванные клочки травы и земли.

– Эй, так нечестно! – Она пришпорила свою лошадь, помчавшись следом.

Поначалу Арсений держался впереди, обгоняя подругу на дюжину метров, однако породистый питомец Кати был непрост характером, и проигрывать не любил – как и его хозяйка. Обладая большей силой и упорством, Тирск постепенно нагонял вырвавшуюся вперёд лошадь и уже на пятом круге поравнялся с ней.

Пока животные скакали нос к носу, наездники смотрели друг на друга и улыбались, охваченные эйфорией от гонки. Кате очень хотелось сделать что-нибудь вредное, но безобидное: ткнуть плёткой в Арсения или ущипнуть его, но на такой скорости даже это было делать опасно. Недолго думая, она послала ему воздушный поцелуй, а затем, высунув язык (дразнясь им как маленький ребёнок), резко ушла вперёд со скоростью лодки плывущей по течению.

Арсений, конечно же, пытался ускорить лошадь, но сильно загонять жеребца не хотел: всё-таки конь не его, да и просто животное жалко было хлестать ради ничего незначащих простых догонялок. Возможно, именно поэтому шансов на победу у него не оставалось, и они с рыжим конём пришли к финишу, отстав от победителей почти на тридцать метров.

– Что ж, поздравляю. Теперь ты черепашка. – Порой её показное ехидство переходило некоторые границы, а лицо выражало такое самодовольство, что многих это отталкивало от общения с ней.

– Бывает, порой и мне не везёт. – Он тихо слез, всё ещё радостный от гонки, и привязал лошадь к прожилинам забора огораживающего ипподром.

– Везение тут не причём, просто признай, что я лучше тебя во всём. Будь то магия, фехтование или верховая езда. Я со всем справляюсь лучше.

– Нет, в верховой езде ты не лучше. У тебя просто попа толста и поэтому ты крепче в седле сидишь.

– Что ты сказал? – Её голос окутал Арсения со свирепостью и суровостью вьюги ворвавшейся в хижину через открытую дверь.

– Я ничего не говорил. Тебе всё послышалось. – Понимая, что его глупая шутка не понравилась Кате, он пытался смягчить её, отшучиваясь и дальше.

– Арсений, милый, повтори мне что ты сказал, и обещаю, твоя смерть будет быстрой. – Она приближалась к нему, медленно вышагивая, как кошка перед броском на мышь.

– Я ничего не говорил. Тебе показалось. – Видя в её руке молнию, он, благоразумно, попятился, перешагнув через забор ипподрома.

– Ах ты, гадёныш! Получай! – Стараясь не задеть друга, она не очень резким движением бросила молнию ему под ноги. Небольшая вспышка осыпала искрами его сапоги.

– Ха-ха, не попала! – Радуясь происходящему ещё сильнее, чем скачкам, он укрылся за стволом дерева как раз в момент, когда над его ухом пронеслось новое заклинание.

– Ах, значит, не попала! Ты ещё и радуешься?! Ну, сейчас я тебе устрою! Иди сюда, зараза! – Собрав силы для нового колдовства, она приблизилась к дереву.

Выскочив из укрытия, Арсений повалил её на землю, не дав ей возможности даже пальцем шевельнуть.

– Так, теперь мы выясним: бояться ли благородные дамы щекотки также сильно, как простолюдины. – Его руки потянулись к её рёбрам, быстро шевеля пальцами.

– Нет, не смей этого делать! – Покачав корпусом и тазом из стороны в сторону, она освободила одну ногу и, упёршись ей в его грудь, откинула Арсения от себя. И тут же села на него, не дав тому опомниться. – Ну, сдаёшься?

– Сдаюсь, сдаюсь! – Он трижды похлопал ладонью по её бедру.

– Значит, ты признаёшь, что я лучше тебя? – Катя ткнула пальцем в его лоб.

– Признаю. Ты великолепна.

– Так-то лучше.

Арсений ответил лишь ярким и ритмичным смехом на её притворную заносчивость, она тоже расхохоталась, падая в траву рядом с ним. Они, испытывая беззаботное счастье, лёжа в тени деревьев и глядя в чистое безоблачное небо.

***

Летняя погода неожиданно дала сбой: ещё вчера ничего не предвещало грозы, однако сегодня с самого утра крепко взялся за дело дождь, всё усиливаясь с каждым часом, заливая засохшую от зноя землю лужами и тонкими речушками.

Ближе к обеду подоспели и гром с молниями, с редкой периодичностью освещая небо и разгоняя тишину раскатистым могучим грохотом, заставляя всех сидеть в домах и печально глядеть в окно, вспоминая свои планы на сегодняшний день – тщательно продуманные и составленные вчерашним вечером.

Но, впрочем, нашлись персоны, которые не позволил внезапности стихий нарушить их привычный распорядок и сорвать намеченные заранее свершения. Одним из таких, конечно же, был, со свойственным ему упрямством, Арсений: накинув плотный плащ и окутав десяток дюймов пространства вокруг себя простецким заклинанием «зонтик», он, ползая в лесу на четвереньках, собирал столь необходимые ему нынче травы.

Узнав о прибытии лучшего алхимика в уезд, местное дворянство не преминуло возможностью заказать себе очень желанные, а потому дорогие, эликсиры: укрепляющие память настойки, возвращающие потенцию или позволяющие полдня выглядеть моложе на тридцать лет растворы – самые ходовые зелья среди привилегированного сословия, которое избалованное жизнью не привыкло ждать. Поэтому юному алхимику приходилось на всех окрестных опушках и зарослях кустарников выискивать необходимые ему: жёлто-бутонные травянистые пучки арнебии, легко скрывающиеся среди зарослей одуванчиков; бутень, чьи высокие разросшиеся стебли с широкими листами и мелкими как бисер белыми покрывающими макушку цветами легко могли затеряться в прочих кустах; чешуйчато-лиственные плауны, ползучий мягкий стебель которых мастерски окапывался в опавшей листве.