Русский вид. Медведь

Глава 8. Вместе

С той грозовой ночи в жизни Маши Русановой и в ее доме прочно обосновался человек, называвший себя Броком. Первое время она изо всех сил старалась держать его на расстоянии, которое он, впрочем, довольно легко преодолевал. Брок не мог понять, как прежде мог сносно существовать без нее…

Теперь они все делали вместе: спали в одной постели, готовили и ели за одним столом, даже гуляли по лесу или у озера, держась за руку. Брок ни на минуту не желал оставлять ее одну, но, иногда, ближе к рассвету, уходил далеко в лес проверить свое жилище, а, может, и поохотиться. Пару раз они наведывались в его дом вместе с Машей. Она навела там порядок, принесла пару пакетов необходимых мелочей для дома.

«Это потом может ему понадобиться, если вдруг останется один…».

Она старалась не думать, что однажды они могут оказаться порознь, и Брок снова останется один, Маша тщательно гнала из своей головы раздумья о том, что между ними происходит, кто ей этот вспыльчивый мужчина и как дальше будут складываться их отношения.

«Не надо ничего усложнять ярлыками и штампами, нам хорошо вместе, а там – увидим».

Однако, их никто никуда и не торопил. Сейчас они были соседями по дому и любовниками по сути, хотя о любви они вообще не говорили. Для Брока это было очевидно, как вдох и выдох, а Маша просто не облекала свои неясные чувства в слова, словно боясь сглазить. С каждым днем они все больше привязывались друг к другу, становясь друзьями и настоящими возлюбленными.

Поначалу Машу жутко раздражала привычка Брока распоряжаться каждой минутой ее жизни. Поначалу он даже запретил ей ходить в общую столовую, пользуясь предложением Короткова доставлять еду на дом. Сам же Брок категорически отказывался появляться поблизости центральных строений «Северного».

И все-таки Маша решительно отвоевала себе право выходить одна из дома, исправно посещала административный корпус, перекидывалась парой фраз с обслуживающим персоналом, здоровалась с Ольгой Комаровой. Та вдруг стала держаться гораздо дружелюбнее, приглашала на "чашку чая с вареньем", как будто хотела дать совет. Но разговоров о своем лесном друге Маша старательно избегала даже с начальником базы. И Коротков понимающе вздыхал при случайной встрече.

– Все хорошо, Машенька? Вот и славно! А я вам тут книжек привез и мелочи кое-какие… Пакеты заберите в приемной.

Маша раздобыла удобную машинку для стрижки волос и сама сделала Броку короткую прическу. Особого навыка в этом деле у нее не было, но раньше она часто наблюдала, как мать подобным образом ухаживает за внешностью отчима. Для первого раза получилось вполне неплохо. Главное, что Броку было удобно и выглядел он теперь моложе.

Немного освоив ноутбук, теперь он сам мог включать музыку, заходил в Интернет на ресурсы разрешенные и доступные в «Северном». Маша составляла ему подборки из документальных фильмов на различные темы: история, научные открытия, охота и рыбалка, дикая природа, различные уголки России и планеты в целом.

Брок живо всем интересовался, схватывая на лету новую информацию, торопился наверстать упущенное, и, возможно, догнать в чем-то саму Машу.

Она с удивлением замечала, что Брок не знает ряда обычных фактов, как, например, фамилий актеров и других известных, публичных людей. Оказалось, что Брок никогда не слышал прежде песен Аллы Пугачевой, слова «Владимир Высоцкий» ни о чем ему не говорили. Маша искренне поразилась тому, что он не видел ни одной из популярных отечественных кинокомедий. Это нужно было срочно исправить!

За пару недель июля Маша пересмотрела с Броком множество хороших кинолент, от добрых сказок Ромма до «Москва слезам не верит». Правда, «Обыкновенное чудо» с «медведем» – Александром Абдуловым она все же вычеркнула из списка предстоящего просмотра, опасаясь возможной негативной реакции Брока.

Выбирая кино, Маша старалась избегать военной тематики, однако, вскоре заметила, что театрализованные сцены военных действий не вызывают у Брока каких-то резко негативных реакций. Они вместе с удовольствием просмотрели «Гусарскую балладу».

Самой Маше очень нравились советские фильмы о Великой отечественной войне: «Женя, Женечка и Катюша», «В бой идут одни старики» и многие другие. Но начать просмотр фильма «Сто солдат и две девушки» так и не удалось. Увидев в первых же кадрах вереницу советских солдат, шагающих по лесной дороге к месту боевых действий, Брок вдруг разволновался и попросил Машу включить что-то другое.

Из современных отечественных фильмов Броку особенно понравился «Охота на пиранью». Он с охотничьим азартом следил за противостоянием героев Миронова и Машкова – еще бы, выживание в диком лесу казалось Броку самым обычным делом.

Вдохновившись его интересом, Маша предложила к просмотру иностранный исторический боевик «Викинги», но, уже после двух первых серий Брок объявил, что для «молодых девочек» там слишком много жестокости и крови, и он будет смотреть его один, исключительно по ночам, когда Маша заснет.

С некоторой грустью она призналась себе, что всегда испытывала тайное влечение к таким грозным воинственным мужчинам – лидерам и пассионариям, как тот же Рагнар Лодброк – предводитель викингов в фильме. Может, поэтому она когда-то потянулась к Вадиму, а теперь была с Броком, несмотря на его тяжелый характер.

А может быть, один только вид сильного, уверенного в себе мужчины, – бесстрашного, неистового в бою и в любви, щекочет кончики Х – хромосом у многих женщин? Похоже, что так…

Не обошли без внимания и любимые Машей красивые зарубежные сказки Голливуда и прочих известных компаний: «Гладиатор», «Спартак», «Король Артур», «Кинг Конг» и «Аватар». Даже классику фантастики в виде «Хищника», а также «Чужой» во всех своих продолжениях. После последнего фильма Брока здорово заинтересовала тема освоения космоса.

Маша отыскала множество интересного материала о научных открытиях в этой сфере. И тут ее поразило убеждение Брока в том, что первыми запустили космический спутник ученые США, первыми вылетели в космос именно американцы. Пришлось немедленно развенчивать этот миф. Брок был страшно горд за свою страну, когда Маша нашла в Интернете хронику первого полета Юрия Гагарина, а потом вместе с Броком она посмотрела впервые новые отечественные киноленты о подвигах русских космонавтов: «Время первых» и «Салют-7».

– Такие фильмы нужно каждому русскому школьнику показывать. Пусть знают свою историю и своих героев.

– В России теперь есть не просто ракетные войска, но и воздушно – космические силы, – резюмировала Маша, – в этой отрасли мы по прежнему впереди планеты всей. Нам никто не страшен, есть чем ответить любому агрессору.

– Это правильно, – тяжело вздыхал Брок, думая о чем-то своем.

– Лишь бы в самом обществе не было раскола и гражданской войны. Я помню еще с лекций по истории, что все великие цивилизации гибли изнутри.

Она пробовала читать ему также и книги, но чаще всего он засыпал в самом начале. Только одна из любимейших книг вдруг сразу же привлекла внимание Брока: великолепный роман-сказание тюменских авторов Сазонова и Коньковой «И лун медлительных поток…»

Маша всегда хорошо читала вслух, похоже, это был природный дар, отточенный несколькими годами работы с детьми. Плавным напевом звучала речь ее в полумраке засыпающего дома:

«…Любить-то грех? Любовь страшнее огня и сильнее воды. Она громче грома и тише тишины. Все живое выходит на зов любви. На зов волка выходит волчица. Трубит лось, и среди диких скал бьется олень за свою важенку. Медвежьим ревом ревет любовь на кровавых медвежьих свадьбах…»

– Как красиво это сказано, – прошептал Брок, укладывая голову на теплые Машины колени.

«…И на всю жизнь, на всю долгую жизнь в Мирона вошло и осталось пронзительное, неугасимое удивление перед женщиной, что горячим телом, гибкими сильными руками, обжигающим ртом защитила его, оборонила от смерти… Она обнимала его нежно и плотно, обнимала волной от головы до пят – Мирон тонул в ней, тонул безмолвно, ликующий и прозревающий.

Апрасинья не отдалась жадно и неутомимо, как женщина оголодавшая по мужчине, она отдавала свое тело так, как мать отдает тугую грудь ребенку, она словно переливала себя в Мирона, переливала торжественно и истово, как приносят жертву великим Духам, что хранят для Жизни Светлый День! И Мирон выжил, поднялся в острой, ненасытной жажде жизни и любви».

– Это будто про тебя и меня, – прошептал Брок, – ты даешь себя так же…

Маша поняла, что именно хотел он выразить незаконченной фразой. Подчиняясь его настойчивым ласкам, полностью раскрываясь перед ним, она, в то же время, словно перенимала его мощь – становилась сильнее и больше его, тогда как он, припав к ее груди, чувствовал себя удивительно маленьким и бесконечно в ней нуждающимся.

Броку казалось, что он единственный на всей земле мог испытывать такое невероятное чувство со своей женщиной, но раз об этом написано в книге, подобное случалось и прежде до него, а, значит повторится и вновь с кем-то другим. Не так уж печален мир, если в нем бывает подобное счастье.

«…Наверное, любовь повелевает миром живущих, ни разливы рек, ни грозы, ни пожар, ни засуха не останавливают любовь. Из любви рождается детеныш, но ведь не думаешь сразу о нем, ведь любящие просто хотят слиться в одно, хотя никто не знает, что такое быть Одним?

Может быть, это только Творец Вселенной знает – одним может быть Солнце, Луна, Земля, а люди, слабые, обнимаясь, тиская, раздирая друг друга, врываясь друг в друга, разве они могут стать одним? Ведь они не боги, они не Солнце и Луна, они даже не реки. Но, наверное, в каждом что-то есть от березы, и от кедра, от лося и от горностая…»

– Послушай, Брок, а ты совсем не помнишь своего прежнего имени? Ну, может быть, то место где ты жил в детстве – город или село? Хоть что-нибудь, из прошлого…

– Зачем? – хмуро спросил он, и гримаса застарелой боли пробежала по загорелому лицу.

– Мы могли бы попытаться найти твоих родственников, у тебя ведь могут быть братья, сестры, племянники, тети, дяди… что-то о родителях твоих узнать.

– А почему бы не поискать мою родню в глухой чащобе? – оскалился Брок.

– Потому что ты прежде всего человек! – быстро ответила Маша и задумалась, прежде чем развить тему.

– Хотя, сказать по правде, человек ведь тоже животное в иерархии природы. Если сопоставить факты из цитологии, эмбриологии и генетики – все мы одинаковы по сути. Тот же набор элементов, сходная анатомия и физиология. На ранних стадиях развития зародыш имеет жабры и хвост, а появление атавизмов… Биология восьмого класса. Это знает каждый.

Маша говорила с воодушевлением, а Брок любовался ее живой мимикой.

– Даже если человек стоит на вершине живого мира, с одной стороны, он всего лишь высокоразвитое животное! Между микробом и слоном тоже колоссальная разница. Но все-таки, амеба и собака гораздо ближе друг к другу и бесконечно далеко от человека.

– Сейчас ты опять будешь говорить о Боге, – зевнул Брок, – ну, продолжай, продолжай, мне нравятся и эти твои сказки. Хотя они очень злые и жестокие.

– Как это – злые? Ты о чем?

Он вдруг сел на кровати, напряженно глядя на Машу.

– Ну, вот ответь мне, если Христос был принесен в жертву для спасения людей, то кому была предназначена эта жертва? Кого она должна была задобрить?

Она растерянно молчала, понимая, куда может завести такой разговор.

– Кто придумал, что для спасения погрязшего в грехе человечества, непременно нужна кровь сына Божьего? Кто поставил такое условие? Не пот, не слезы, не труд миссионера, а непременно его кровь? Только бог дикарей мог быть столь кровожадным. Бог людоедов, ацтеков Южной Америки! Слово, видите ли, не может спасти, непременно нужно очиститься кровью, что за варварский ритуал?

– Возможно, следует понимать эту жертву иносказательно, – Маша попробовала вступиться за Книгу Книг, но Брок и не думал отступать.

– Тогда зачем эти страшные сказки рассказывают детям? Чтобы их сразу запугать? Стали бы люди так истово верить в Бога, если бы не боязнь ужасов загробной жизни, если бы не было понятий рая и ада? А ведь однажды в нашей русской истории бога и сопутствующие ему атрибуты уже отменяли. Мощный эксперимент, правда? За советский период русское общество уж точно не погрязло во грехах более, чем все предшествующие поколения. Среди атеистов было немало честных людей, заменивших бога совестью! А вот те, кто носил Библию за пазухой сжигали людей живьем.

– Я думаю, надо иносказательно понимать Евангелие, искать смысл…

Брок перебил ее новой гневной тирадой:

– Мне совали под нос разные сочинения, я неплохо их выучил. Да-да… Страдания Иова и страдания Христа в итоге были вознаграждены и оправданы. А множество замученных в годы инквизиции, погибших за «истинную веру» во время религиозных войн? Страдания миллионов людей в лагерях смерти… дети, отправленных фашистами в газовую камеру? Муки матери, потерявшей на Великой Отечественной войне пятерых сыновей и мужа…

– Давай успокоимся. Я тебя прошу.

– Маш, скажи, с чем сравнится ее боль, и будет ли от нее избавление?

Чем же страдание матери-солдатки слабее горя Богородицы? Чем меньше ее жертва? И ведь из ее детей уже точно никто не воскреснет, никто не родится заново. Утешение лишь в том, что воля Божья непостижима, да? Нам не дано понять его замыслов, верно?

– Ну, так…

Брок яростно замотал головой, стиснув зубы от напряжения мысли.

– Но если пути Господни неисповедимы, тогда почему вы – люди, считаете, что ваше трактование Библии исключительно верное, что ваше понимание божьих замыслов соответствует первоисточнику?

А вам в голову не приходит мысль, что Сатана, напротив, есть очень значимое и чрезвычайно ценное творение Божье? Вдруг на него-то как раз и возложена особая миссия? Может ли древо доброе принести худой плод? Дьявола создал, учил и воспитывал Бог, за Дьявола и отвечать должен Бог. А если твое порождение тебя подводит, предает, да еще и других заставляет страдать… Как следует с ним поступить? Может, по примеру Тараса Бульбы, а? Сразу в расход.

Брок помолчал немного перед ошеломленной Машей и продолжил развивать свою странную теорию:

– По моему разумению, здесь напрашивается всего два вывода: Бог не может уничтожить или «улучшить» дьявола, но тогда какой же он всемогущий? Или Бог согласен с положением дел и всеми дьявольскими кознями, то есть дьявол нужен Богу. Ну, хотя бы как средство устрашения людей. Также возможно, они между собой договорились на равных, заключили договор на поставку грешных душ и их утилизацию.

– Пожалуйста, не кричи. Ты меня пугаешь.

– Сейчас, сейчас, я только последнее тебе скажу… Вот представь, Маш, был такой парень лет восемнадцати, рожденный в семье советских атеистов, настоящий комсомолец. Вырос в среде отрицания Бога, сам снимал иконы в бабкиной избе, смеясь над проклятьями – причитаниями. Потом началась страшная война, парень добровольцем пошел на фронт, пережил пару боев, увидел множество жутких картин – гибель и тяжкие увечья товарищей, сожженные деревни, изуродованных мертвых женщин и детей, санитарку с выколотыми глазами в снегу. Даже сумка с красным крестом ее не спасла от похоти и злобы.

И вот сам он был ранен, попал в плен, прошел всяческие мучения в концлагере, там помер от голода или истязаний. Душа его предстала перед Божьим судом и сурово говорит ей Создатель:

– Не верил в меня! Лики святых на дрова пустил! Ступай теперь в ад на вечные муки, нечестивый грешник!

– Брок, давай оставим эту тяжелую тему… Я тебя понимаю.

– А душа парнишки посмеется горько над этими словами: "Так ведь я только что оттуда, дедушка! Куда уж хуже…"

Потрясенная неистовым монологом, Маша тихо спросила:

– Ты действительно Библию знаешь. Читал раньше?

– Нет! – сквозь стиснутые зубы процедил Брок, – мне пришлось слушать, много слушать… Он любил рассуждать о Боге, о том, что все они избранная им раса, а мы, свиньи советские, есть скотские отродья, нас нужно держать на цепи или в клетках.

Он утверждал, что Бог поможет им завоевать нашу страну. Да, у них на пряжках ремней были выбиты эти слова: «Gott mit uns» – «С нами Бог». Только где он сейчас сам, а? Может, в своей Валгалле, он в это верил, он бы этого хотел… Знаешь, Маша, я уже давно понял, что у каждого есть свой Бог, свой собственный личный Бог, и свой ад и рай конкретно для каждого человека.

И самое удивительное, что тот, кто издевался над нами, кто презирал и ненавидел нас, как отбросы, тоже может быть сейчас в своем раю, заслужив одобрение своего Бога. Вот, что самое жуткое для меня. Я не могу до конца понять…

– О ком ты сейчас говоришь?

– Они называли его доктором, у него были умные пронзительные глаза, но изо рта лился яд, и я весь отравлен им, Маша. И этот яд у меня внутри вместо крови. Как я могу быть с тобой, как я могу, вообще, такой грязный, к тебе прикасаться?

– Брок, все это прошло! Все плохое уже закончилось… Ты хороший, ты чистый, ты лучше всех для меня!

Его била крупная дрожь, глаза лихорадочно блестели, он вдруг побелел как снег:

– Маша, я сейчас почему-то вспомнил, у меня ведь тоже когда-то был маленький оловянный крестик. Мне его дали, зашили куда-то сюда, изнутри в гимнастерку, – тут Брок показал в левую область груди, – «Игнатушка, береги… Береги, он поможет…»

Он вдруг застонал, схватившись за голову руками, раскачиваясь на постели всем телом:

– Ничего больше не помню, я ведь даже не вижу ее лица, только голос остался – «Игнатушка, береги…» Что они со мной сделали, Маша, если я даже лица матери не помню?

Она плакала, обнимая его, желая как-то еще утешить, защитить от боли, а в голове сама собой складывалась картина далекого прошлого.

«Игнат… Его звали Игнат, значит, это его настоящее имя».

Тяжело дыша, он, наконец, затих, крепко прижав к себе Машу. Пытаясь поддержать друга, отвлечь от невеселых дум, она предложила найти в лесу двух подобных ему мужчин, но Брок тут же категорически отверг эту идею:

– Тебе меня мало? Не позволю даже заговорить ни с кем из тех лесных, смотреть на них, слушать не дам.

– Ну, чего ты боишься? Может, они нас вместе увидят, захотят приходить в лагерь, в столовую, Коротков для них что-нибудь придумает. Мы же не знаем, какие они, вдруг им плохо одним? Ведь можно просто общаться, поддерживать друг друга… вместе вам будет легче.

Вдруг мысль о том, что Коротков может привезти сюда еще одну молодую сотрудницу, якобы для работы, показалась Маше гадкой и пошлой. У них с "медведем" все получилось естественно, само собой, как будто они были всегда предназначены друг другу. А другая девушка на ее месте могла бы испытать сильнейший стресс только от первой встречи с кем-то вроде Брока. На него же вдруг нахлынул приступ дичайшей ревности.

– А если тебе приглянется другой? Я их видел – один довольно смазливый, белобрысый, глазастый, такие, наверно, женщинам нравятся. Волчонок тоже ничего, быстрый. Я пару раз хотел спустить с него шкуру, да не смог догнать.

– Брок, ты совсем спятил? – ахнула Маша. – По-твоему, я из тех женщин, что прыгают от мужика к мужику? Я же только хочу для тебя лучше, вы подружиться бы могли, встречаться, иметь общие интересы и цели, у вас непременно должно быть что-то общее.

– Мне они не нужны! И тебе тоже. Забудь!

Маша только брови поднимала, покачивая головой. Брок был неисправим и, конечно, тайно мог сам страдать от своей неуступчивости, оттого еще больше хотелось ему помочь.

Глава 9. Дикая выходка

Наступил август. Приятно теплый и относительно сухой после грозового дождливого июля. Кутаясь в большое махровое полотенце, Маша сидела на расправленном покрывале на берегу. Скоро вода остынет, купания придется отложить до следующего сезона, но уж, конечно, не Броку.

Маша с удовольствием наблюдала, как он по – звериному встряхивается, выходя из озера.

– Ты куда уходил ночью? К медведице в чащу бегал?

– Я охотился вчера… – лениво ответил он, усаживаясь рядом.

– И где же добытый мамонт? Почему до сих пор не на вертеле?

Брок озадаченно посмотрел на Машу, пытаясь угадать, шутит она или всерьез.

– Тебе-то зачем с кровью возиться? Я потом сам на решетке приготовлю, вырезку пока в холодильник сунул, а еще хорошие куски на крыльце у кухни оставил, они знают уже… разберутся. Остальное, что осталось, выбросил в овраг у Согры, волки подберут.

– Ого! Здесь и волки водятся? Коротков не говорил…

– Лис много чего тебе не говорил, – резонно заметил Брок, – у лагеря серые не бродит, гораздо дальше. Волчонок их сюда не подпускает.

– Он за командира у них? И почему ты его «Волчонком» все время зовешь? Он тебя намного моложе?

– Ну, на вид похудей, конечно, а так… Ты зачем спрашиваешь? – вдруг прищурился Брок, с подозрением глядя на Машу.

Но ей захотелось в который раз поднять тему прочих лесных бродяг.

– У них есть свои имена? Просто любопытно… вот если бы нам всем вместе собраться…

– Не знаю и не хочу знать! – огрызнулся Медведь, стаскивая полотенце с Машиных плеч, – я один их обоих стою, ты сейчас убедишься.

Где-то недалеко в лесу вдруг загорланила ворона, ей тут же начала вторить другая и Брок моментально обернулся к лесу, закрывая подругу своим телом от возможной опасности. Взгляд его перебегал от одного дерева к другому, ноздри раздувались, словно он пытался учуять врага.

– Мы, кажется, тут не одни. Давай-ка ближе к дому.

– Так это всего лишь птицы! Кто там еще может быть сейчас? Твои лесные товарищи только ночью приходят к лагерю, да и то редко. Посидим еще…

– Нет у меня товарищей! Нет…

Брок протянул ей платье и стал быстро одеваться сам. Вскоре они вернулись в дом, и Маша начала собираться на обед в общую столовую, поскольку старалась соблюдать ритуал посещения административной зоны «Северного». Но все попытки ввести друга в маленькое общество заканчивались провалом.

– Может, хоть сегодня со мной пойдешь? Коротков уехал вчера по делам… Подумаешь, посмотрят на тебя наши повара, полюбуются. Они часто спрашивают о тебе. Вместе борща поедим и вернемся, ну… соглашайся уже…

– Я дома тебя подожду, – хмуро ответил Брок, – возвращайся скорее.

В ответ она лишь грустно вздохнула, закрывая за собою дверь. В светлой, полупустой столовой Маша поприветствовала знакомых сотрудниц, поковырялась вилкой в салате, уделила заслуженное внимание горячему и направилась в сторону своего коттеджа, когда ее окликнул Максим.

– Маша, здравствуй!

– Привет! Как дела?

Давненько они не виделась с водителем. Похоже, у него неприятности – лицо осунулось, под глазами синева, сама фигура сжалась, поникла. Отросшим волосам не помешала бы приличная стрижка.

– Маш, ты, наверно, на меня сердишься? – странно растягивая слова произнес Савельев. – Я дурак. Обидел тебя тогда, на складе. Прости, злился очень… Можно с тобой поговорить?

– Попробуй.

Она прошла вперед и присела на скамью под невысокой елочкой. Максим устроился рядом, сразу принялся жаловаться:

– Маш, у меня и так большие проблемы и ты еще не выходишь из головы. Что со мной не так? Чем я для тебя плох?

Ей вдруг показалось, что у него, как у пьяного, заплетается язык. Расхотелось даже находиться близко.

– Мне пора идти… Ничего я про тебя плохого не думаю, успокойся. Тебе отдохнуть надо или обратиться к врачу. Выглядишь неважно, честно сказать.

Максим попытался взять ее за руку, чуть не бухнулся на колени перед скамьей, будто ноги не держали.

– Ты этого дикаря приручила? Тебя полковник купил? Ты теперь с этим чудом лесным живешь и тебя все устраивает?

– Послушай, это мое дело, с кем мне жить, что ты привязался?

Савельев пустился в откровения:

– Я уехать хочу. Вообще свалить с этой гребаной Рашки, у нас родня в Германии нашлась. Матери пришел вызов, она ездила недавно, а теперь может и меня забрать. Маш, ты же не знаешь, не понимаешь, там совсем другая жизнь! Там все иначе, лучше – в тысячу раз лучше! Я могу взять тебя с собой, я там отлично устроюсь, я ж пробивной. У тебя будет куча денег, всякие шмотки, тачки… все, что захочешь, поедем со мной.

Она пару секунд пыталась осмыслить сказанное, а потом решительно тряхнула головой.

– Как еще объяснить, что я ничего от тебя не хочу! Тем более уезжать вот так, с бухты-барахты. Не потому, что в тебе что-то не так, а просто… – Маша задумалась, тщательно подбирая слова, – я люблю свою страну, пусть здесь не все гладко, но это моя страна, я здесь родилась, живу. Меня никто не гонит отсюда… Да пойми ты, я русская, говорю по-русски, как мои родители, мои бабушки, здесь мой дом, мои корни, зачем уезжать? Объясни? Ради кусочка сладкого пирога? Ради модного гардероба подешевле? Ради навороченной машины на идеальной дороге?

Отчего-то заныла в груди невидимая струна, больно сжалось сердце. И захотелось, чтобы другой человек понял, разделил ее чувства.

– Вот скажи, а там есть такой же лес, там есть такой воздух, такое озеро, как наше? Может и есть, конечно, но они чужие. А здесь все мое, как ни пафосно звучит. Я знаю, я это чувствую каждой своей клеточкой – здесь все для меня! А кто я буду там? Зачем я там буду? Нет, я, конечно, не против туристической поездки, порой хочется мир посмотреть, познакомиться ближе с другой культурой, но чтобы вот так насовсем… Ты меня слышишь?

Маша с надеждой заглянула в мутноватые глаза Максима, тот улыбался блаженно щурясь.

– Ты мне нужна.

– Ну, все, хватит! Мне в самом деле пора домой, а тебе не мешает в медпункт наведаться.

Она резко поднялась со скамьи и быстрым шагом пошла прочь, решив, что неприятный разговор окончен. Позади остались главные корпуса, осталось миновать аллею молодых елочек и покажется маленький коттедж у леса, но Максим вдруг толкнул ее в плечо и дерзко схватил за руку, разворачивая к себе.

– Подожди, мы еще не договорили!

– Не о чем больше говорить. До тебя не доходит… Да пусти, ненормальный!

Маша начала отчаянно вырывать ладонь из крепкой хватки Максима, теперь его увеличенные зрачки и свистящее дыхание вызывали в ней настоящую панику. Неожиданно рядом раздался грозный возглас:

– Руки убрал от нее, мразь!

Брок отодвинул Машу в сторону, ухватил Максима за ворот рубашки и грубо откинул на ближайшее дерево. Послышался треск рвущейся материи, а потом сдавленный стон.

Маша начала уговаривать:

– Пожалуйста, пойдем домой! Не надо его бить. Это наш водитель, он болен, наверно, или… пьян.

– Зачем он трогал тебя?

– Не подходи к нему! Ты же покалечишь!

– Пожалела, да? Ты с ним ходишь встречаться каждый день?

Маша дернулась в сторону, онемев от подобных обвинения.

– Да ты что? Я ведь живу с тобой. Брок, пожалуйста, пойдем домой! Савельев хотел только поговорить, а я торопилась, вот он и пытался меня задержать.

– Чего ему от тебя надо?

Она даже не успела ответить, потому что Максим с тихим, противным смехом начал кататься по траве, держа себя за голову.

– Семейные разборки! У-ху-у… Домашний питомец отбился от рук. На хозяйку рычит.

Ощутив, как напряглись мышцы на плече Брока, испуганная Маша обхватила его обеими руками за талию:

– Не слушай! Он специально тебя провоцирует! Хочет, чтобы ты разозлился. Псих несчастный… Пусть Коротков сам разбирается.

Савельев вдруг примирительно поднял руки:

– Все, я сдаюсь! Все… Через неделю заканчивается мой контракт и меня здесь не будет.

Он вдруг завыл в голос, выгибаясь всем телом, будто на раскаленные угли его уложили, а не на подстриженную траву.

– А-а-а! Я скоро свалю отсюда! Оставайтесь сами в болоте вонючем! Какое мне до вас дело?

После такого заявления Маша нервно засмеялась и округлила глаза, выразительно покрутив пальцем у виска.

– С ним что-то не то, – медленно проговорил Брок, принюхиваясь.

– Давай дома обсудим!

Неохотно подчинившись ее просьбам, он позволил увести себя, но последний взгляд на Максима выражал всю степень ненависти к обидчику любимой девушки.

* * *

Окна на кухне и в гостиной были широко раскрыты, свежий воздух заполнил комнаты, но атмосфера продолжала накаляться.

– Послушай, ты не должен так реагировать, он всего лишь держал меня за руку. Да ты убить его мог!

– Мог! Ну, и что?

Нахмурившись, Брок стоял перед Машей, скрестив на груди руки.

– Больше ты в их столовку не пойдешь. Я сам буду приносить еду в дом.

Маша недоверчиво хмыкнула.

– Туши оленей? Или зайчиков несчастных? А может, сразу на цепь меня посадишь или запрешь на чердаке, чтобы я всегда была под рукой? Брок, я не согласна так жить. Ничего страшного не произошло, а ты уже из себя выходишь. Макс просто дурак! Что с него взять? Уверена, он все понял, и теперь точно отстанет. Я всегда предлагала вместе ходить по лагерю, но ты же уперся как баран в какие-то непонятные принципы…

– Да, тебе не понять. Ты из другого времени, слабая закалка, – упрямо повторял он.

– При чем тут другое время? – возмутилась Маша. – Эти люди тебе ничего не сделали. Ни повара, ни Коротков, ни даже Максим, чего ты их сторонишься?

– Алекс только того и добивается…

– Чтоб ты съел котлету с картошкой в помещении столовой, а не у меня дома? Действительно, достижение!

Маша чувствовала себя скверно, кажется, у нее поднималась температура.

«Неужели, перекупалась сегодня, вода была прохладная…»

– Брок, тебе нужно учиться идти людям навстречу. Не ради себя, так ради нас. Или ты всерьез думаешь, что я до конца своих дней буду сидеть с тобой в лесу, никуда не выезжать, ни с кем не видеться? У меня есть мама и сводный брат. Мы с ним не особенно ладим, но какая ни есть родня. Отчим, дядя Слава, меня растил с двенадцати лет, никогда не обижал. Еще есть подруги, одна точно. А еще… – Маша вдруг почувствовала, что задыхается, – еще у нас могут быть дети… наверное.

– Я не думаю, что это возможно, – хрипло сказал Брок, – меня изменили.

– Ну, нет, так нет! У меня уже была одна неудачная попытка, может, больше и не получится – пренебрежительно махнула рукой Маша, из всех сил пытаясь казаться спокойной.

– Если я не смогу дать тебе ребенка, ты меня оставишь? – Брок сел на пол у ее ног, снизу вверх заглянул в глаза.

– Я не знаю… кажется, теперь это не важно, – Маша искренне старалась быть честной, хотя бы перед собой.

Он тут же переместился на диван, и попытался усадить ее к себе на колени, как бывало прежде во время задушевных бесед. Неожиданно Маша воспротивилась.

– Не надо, я сейчас хочу побыть одна.

– Я тебе надоел? Может, мне вообще уйти?

– Можешь уйти… только вернись обязательно. Я буду тебя ждать к ночи.

Он рывком поднялся с дивана и молча выскочил из дома. Маша сползла на пол, растянулась на коврике, раскидывая в стороны руки, и наслаждаясь тишиной.

«Иногда от него надо отдыхать, он слишком меня подавляет, вечно командует и злится, чуть что не так. Во всех видит угрозу».

«Что-то в последнее время я быстро устаю. Ни на что не хватает сил, хочется только свернуться в клубочек и заснуть…»