Харьков в годы Великой Отечественной войны. Город и война

Немцы ввели продразверстку.

Был у Черноморченко²⁰¹. Он мне все больше нравится. В нем живет чувство родины.

[Профессор архитектуры Черноморченко читал у нас лекции – былинная борода и свободная манера ведения разговора. Помню его слова: «Если вы не побываете в Греции и Италии – архитекторов из вас не получится». Мы недоумевали – как можно там побывать, если выезд заграницу запрещен, да и на какие шиши? Говорили, что его сын был полковником НКВД. – А. У.]

7.VIII.42. Август. Год тому назад в этот день уезжал на работу в колхоз вместе со студентами. Было хорошо и прочно верилось, что не быть в Харькове немцам.

Сейчас немцы на Северном Кавказе, недалеко от Майкопа²⁰².

Не весьма широкой полосой льется фашистская лавина на Кавказ. Если бы ударить сильными соединениями от Орла и Воронежа на юг, наперерез коммуникационных линий – в мешок, в настоящий мешок попали бы «вызволители». Слухи, что что-то подобное делается. Уже несколько дней немцы молчат о положении на среднем участке фронта.

– Вы не граф Капнист²⁰³ будете?

– А вы откуда меня знаете?

– А вот знаю. Хотите, напомню вам один случай из вашей и моей жизни, и тогда, как хотите, признавайте или не признавайте, что знаю.

Разговор происходит в Берлине, в скверике, между русским инженером, мобилизованным в Германию, и 77-летним стариком Капнистом-эмигрантом.

– Пожалуйста, – отвечает граф.

– Вы ухаживали когда-то за моей матерью. Дело было в Петербурге, в Летнем саду. Здесь состоялось свидание матери с вами. Я был маленьким мальчуганом 7–8 лет. У матери чего-то упало, и вы галантно кинулись поднимать. Этот случай и вы запомнились мне на всю жизнь. Сами знаете, впечатления детства очень ярки и никогда не забываются.

– Было это? – закончил инженер.

– Да, было.

– Вот видите.

Капнист приглашает инженера к Скоропадскому²⁰⁴, который живет, якобы, в Берлине. Инженер отказывается.

– Тогда заходите ко мне.

Инженер зашел. Разговор шел на злободневную тему – о перспективах войны, о возможных победителях и побежденных…

– Движению немцев к Волге, – начал Капнист, – в Англии и Америке только радуются. Это растягивает их коммуникации и делает более уязвимыми. Союзники помогают большевикам, но постольку поскольку. Их цель – обессилить и уничтожить обе стороны.

– Неужели?

– Можете не сомневаться. – Америка, уже это известно, возьмет Украину на 20 лет под протекторат. В России установят политический строй.

– Ну, это если немцы сдадут Украину, – говорит инженер.

– Поверьте, что немцы уже перестали верить в свою победу. Настроение здесь таково…

Этот разговор передал мне на днях Фаворов со слов той самой дамы, за которой ухаживал Капнист.

В последние дни у немцев угнетенное состояние. Подоплека? Неизвестно. Но что-то есть.

Толпа на Сумской и Технологической человек 20–30. Я иду вниз по Сумской. Останавливаюсь… Немец бьет мальчишку, с силой отшвыривая… В чем дело? Возмущенные зрители рассказывают. Мальчишка показал немцу серебряную монету… Ясно, хотел обменять на хлеб. Немец выхватил и хода. Мальчик уцепился. И вот, завязалась борьба.

– Изверги, вандалы, – слышатся голоса.

Немец уходит по Театральной площади мимо здания банка²⁰⁵, к Пушкинской. Мальчишка, плача, бежит за ним.

В домоуправлении список на отправку женщин от 15 до 50 лет в Германию. Двадцать тысяч немцы мобилизуют «охотников»²⁰⁶.

Заседание бюджетной комиссии Управы.

9.VIII.42. Воскресенье. Был на огороде. Растет все прекрасно. Мало картофеля. Фасоль плоха.

Читал и думал. На Кубани немцы продолжают двигаться. 30 км от Краснодара. Адлер, куда уехал институт, таким образом заперт, если не успели уехать. Но их положение – ничто по сравнению с моим здесь, в этой удушливой, грабительской немецкой атмосфере.

В районе Ржева наши, видимо, предприняли широкое наступление, ибо немецкая сводка сообщает о «важких оборонних боях на широкому фронті»²⁰⁷.

Читаю «Историю германского народа» Карла Лампрехта²⁰⁸. Известная борьба немцев и славян. Первые стремятся на восток, вторые отражают удары.

Исстари, земли между Эльбой и Вислой принадлежали, по Лампрехту, будто бы германцам. В начале нашего летоисчисления «наводнивши страну славянские народные массы истребляли немецкий элемент до самой Эльбы, и только немецкий крестьянин средних веков, поддерживаемый сильной рукой землевладельца и рыцаря, снова мирным путем завладел оторванными от Германии областями» (т. 1, стр. 62).

«Восточная Германия сделалась окончательно их (немцев) уделом только во времена Фридриха Барбароссы»²⁰⁹, т. е. в средние века (около половины XII века).

Больше тысячи лет шла борьба!

Зачем двигались немцы?

«Земля – вот слово, которое постоянно и всегда слышится в бесконечном ряде немецких переселений» (т. 1, стр. 54).

«В средние века немец двигался на восток как крестьянин, для индивидуального приобретения» (т. 1, стр. 62).

На востоке «с древних веков свирепствовали опустошительные хищнические войны между славянами и немцами» (т. 1, стр. 399).

Грабеж такой же, как и сейчас, в 1942 году, – т. е. через 1000 лет!

В первой четверти IX века борьба приняла особо острые формы. «Каждое поражение славян, завоевание каждого их бурга²¹⁰ доставляли немцам при разделе военной добычи людей, земли» (т. 1, стр. 400).

А что делали со славянским народом?

Немцы захватывали:

А) земли славянских предводителей, которые не обрабатывалась родом. «Земля эта была конфискована, захвачена немецким королем; на доходы с нее совершались управление и военная блокада страны, а часто она переходила участками во владение немецких поселенцев, дворян и крестьян (т. 1, стр. 409).

Теперь тоже – на наши доходы содержится военное управление!

Б) Но немцы скоро завладели и славянскими родовыми селениями. «Если славянина забирали в плен на поле сражения, его или убивали, или, как колониста, переселяли в саксонскую землю по ту сторону Эльбы, и почти никогда уже ему не удавалось увидеть родину его предков. Вместо него, на освободившееся место водворялся саксонец, и немцы эти завели скоро и дома, и на пашне свои порядки» (т. 1, стр. 409–410).

Нет, эти слова в наши дни жестокой борьбы с германскими полчищами следовало бы миллионными тиражами распространять среди нашего народа!

Немецкие историки любят писать о якобы неспособности славян к государственному строительству. А. Лампрехт пишет: «вне пределов империи славянские народы после смерти Карла Великого²¹¹ в середине 9 века создали Великое Моравское государство²¹². Это было первое богатое на чисто славянских основах созданное государство. Но и тут немец Лампрехт не может удержаться, чтобы не соврать: «но при этом предполагать (надо предполагать!! Факты есть?), что создание такого государства было возможно только под влиянием германского мирового государства» (т. 2, стр. 238).

Без немца ничего не обходится!

Надо отдать справедливость немецким историкам – они умеют воспитывать свой народ на подобного рода фактах.

«Мечты о немецком мировом государстве над восточными славянами, с которыми носился еще Оттон III²¹³» (т. 1, стр. 505).

Эти мечты берут свое начало с IX – X веков.

10.VIII.42. Немцы взяли Краснодар, Майкоп, Пятигорск.

11.VIII.42. Серовский рассказывает:

– На днях встретил одного знакомого старика. Поверите ли, не узнал. До того внутренне изменился человек. Перед войной он говорил: скорей бы она грянула. Может быть, очистила бы воздух от этой скверны. А теперь? А теперь со слезами на глазах (слезы – искренние, я им верю) говорит: «Вас. Вас.²¹⁴, еще зимой я готовил чемодан. Думал, придется уходить на старости лет вместе с немцами. А сейчас жду большевиков как настоящих избавителей. Первого красноармейца, которого увижу вооруженным занявшим город, подойду и расцелую.

– А вот вам другой факт, – продолжает Сер-кий. – Сын архиепископа…

– Старой формации, – прерываю его.

– Как старой? – не понимает он.

– Ну, дореволюционной!

– Да, да, конечно. Так вот, встретил меня и говорит: «Если придут наши, заявляю, – я телом и душой ваш. Остался – как враг, остаюсь теперь – как друг. Хотите – расстреливайте, хотите – используйте».

Я слушаю с внутренним волнением и думаю: а если бы там, за фронтом, теперь далеким, знали о настроении народа, о его муках, о том перевороте в его душе, о том повороте в сторону советской – родной, своей – власти!

Как донести эти настроения туда?!

Многие говорят: не умела наша агитация рассказать правду о немцах.

Видел беженцев, вернее, насильно выселенных немцами из Воронежа. Говорят, города не существует – разрушен. Немцы всех выселили. Куда их гонят (сопровождают офицеры), они не знают.

Упорно говорят о мобилизации мужчин до 50 лет.

13.VIII.42. – Ну, як моє замовлення?²¹⁵ – встречаю вопросом библиотекаршу Управы Хоткевич, жену Гната Хоткевича.

– На превеликий жаль, воно не може бути виконане.

– Чому?

– Вийшла заборона від німців видавати без дозволу книжки.

– Он як! Заборона читати книжки?! – тяну я удивленно. – Як же тепер бути? Мені потрібні книжки для наукової i практичної роботи…

– Треба клопотати перед Штандорткомендатурою через відділ освіти.

– Ще краще!..

– Це, бачте, робиться тому, – произносит она тоном, оправдывающим это «культурное» мероприятие, – що зараз вилучається багато літератури з Короленківської книгозбірні та інших, i, очевидно, задля контролю.

– Хто що читає? Так?

– Ну, напевно.

– А що вилучатимуть?

– Політичну літературу…

– Маркса, Леніна?

– Ну, безумовно. Потім, очевидно, деяких письменників – Горького, Маяковського…

– Горького?! Та це ж великий письменник, його вся Європа, весь світ поважають…²¹⁶

Хоткевич мнется, ей нечего возразить.

В тот же день пишу соответствующее заявление Дрыге, зав. отделом освиты²¹⁷, с просьбой ходатайствовать перед комендатурой о разрешении мне… читать.

Продолжаю читать Лампрехта. Умели писать немецкие историки. Умели воспитывать народ в провиденциальной великой его миссии.

Читаешь и удивляешься: чего здесь больше – мюнхаузеновского бахвальства или чисто немецкой тупости?

[…]

15.VIII.42. … Наши наступают на участке Ржев, Вязьма. Это явствует из скупых сводок немцев, все пишущих о «важких оборонних боях».

Случайно встретил бывшего студента Герасименко. Работает землеустроителем. Был в армии, ранили. Попал в плен (сдался?), отпустили, теперь работает. Никаких коллизий он, бывший советский студент, от перемены своего положения не переживает. О родине, долге ни разу не вспомнил. По-видимому, считает свое поведение не предосудительным.

Господи, кого мы воспитали?

18.VIII.42.

Черчилль в Москве в сопровождении военных и американского посла в Анкаре. Сообщает об этом «Ost-Front» в «Новій Україні» – ни слова. Находится там с 13 августа. Прилетел самолетом из Каира через Тегеран.

Тенденциозное сообщение шведского радио, разбавленного, очевидно, еще водой лжи Берлина, говорит, что целью поездки является – установить, насколько сильна воля к победе у русского народа и как крепок режим.

А на самом деле, очевидно, договариваются о деталях общего военного похода против Германии.

Немцы забрали почти все предприятия у индустриального отдела Управы – осталось только три.

Селезень сообщила мне следующее положение в Германии со слов очевидца – женщины, сопровождавшей транспорт рабочих в Германию и поездившей по Германии – две недели:

Паек: 1. 280 грамм хлеба на душу в сутки; можно заменить 100 граммами белого или пирожным. Никаких базаров, ничего нигде без карточек купить нельзя.

2. 170 грамм жиров на неделю;

3. 150 грамм сахара, но не часто;

4. овощей 2 кгр. в неделю.

Обувь: все ходят в обуви на деревянной или соломенной подошве. Много соломенной подошвы.

Настроение: внешне все как будто хорошо. В одной интеллигентной семье в Берлине выражали явное недовольство политикой Гитлера. Характерно: ее, как гостью, решили угостить чаем с сахаром. Так мальчик хозяина стал требовать сахара, а потом запустил в сахарницу руку.

С этой недели начиная, немцы, вместо муки, стали выдавать паек печеным хлебом – 2 кгр. в неделю на основного и 1 кгр. на иждивенца (маманям, бабушкам и др. – ничего). Припек, таким образом, весь им. Хлеб стандартный, не взвешивают. Поди проверь, каков его вес!

О приближающейся зиме думаю с ужасом.

19.VIII.42. Обучение наших из военнопленных и всякого сброда на площади Дзержинского. Немец обучает. Команда немецкая. На этом языке никто ни гу-гу. Один из обучающихся не понимает, стоит бараном в то время, как немец зовет выйти из ряда. Немец орет, повторяет требование. Напрасно! Вдруг быстрым шагом подходит он к непонимающему и с размаху бьет по лицу – раз, другой… У рядом стоящего старика на глазах слезы.

– Подойти и ударить немчуру, а потом пусть вешают! – тихо говорит старик.

Партия пленных человек полтораста. Свежих? Возможно. Все – разутые. Сняли немцы. Одеты – кто во что горазд. Мне видно из окна, как десяток из них бросились к продавщице овощей с протянутыми руками. Продавщица не в состоянии всех одарить. Она бросает несколько яблок и помидор… Конвойный – немец, бьет прикладом и водворяет порядок.

Жутко…

Попалась киевская газета «Нове українське слово»²¹⁸ от 19.V.42 г. В статье «Ціна i винагорода»²¹⁹ читаю: «Кожна розумна людина знає, що війна потребує грошей, дуже багато грошей. Отже, визволення України з-під ярма більшовизму коштувало Німеччині дуже великих сум. Тому це не право переможця або загарбника, але право визволителя примусити Україну саму нести воєнні витрати за своє визволення. Це так логічно!»²²⁰ – довольный своим открытием кончает автор, спрятавшийся по псевдонимом «Ї».

Мы его знаем… Но так цинично и… в газете! Во всеобщее сведение!..

Кто должен платить?..

Народный доход, – повествует автор, – состоит из рабочей силы и доходов, даваемых землей (какая безграмотность). Но все разрушено…

«Крім прибутків з сільського господарства, Україна зараз не має нічого, чим би вона змогла сплатити за своє визволення»²²¹.

Вывод ясен: за «визволення» должен платить крестьянин.

20.VIII.42. Немцы уничтожили десант англичан, американцев и канадцев, сделавших попытку силой одной дивизии высадиться на северном берегу Франции. Но это начало, закладка второго фронта.

Рассорился с Кобалевским. Он – инициатор организации юридического факультета. Он (на чью пользу?) силится начать занятия на юридическом факультете. Сосновый – бездарность и невежа – добивается кафедры политической экономии. Кобалевский на заседание факультета, созванное им 18 августа, прислал повестку и мне. Я не пошел. Мне не по дороге с этими приспособленцами.

На восток! Как в дни далекого детства мой пастушеский взор всегда устремлялся на восток, в сторону Холма, так и сейчас он тянется туда. Когда выйдешь в технологический сад и окинешь оком город, его не дымящиеся трубы и развалины – тоска и грусть охватывают тебя!

С востока придет спасение… Мы победим!..

23.VIII.42. Пережил неприятных несколько минут…

Медленным шагом иду Павловым полем²²², с огорода. Теплый августовский день не радует. Голод и немцы – таков центр моих мыслей. Навстречу мне походкой разгуливающего движется немецкий летчик.

Вот он уже близко. Я зло смотрю и опускаю глаза. Не могу смотреть на представителя подлой расы.

– Здравствуйте, – вдруг слышу, произносит немец ломанным языком, поравнявшись со мной. Я ни звука. Даже головы не поднимаю. Слышу (уже за спиной), немец делает два шага и останавливается. У него револьвер. Может не стерпеть такой дерзости. Я продолжаю идти, не ускоряя шага. Немец тоже двинулся.

Не выдерживаю, оглядываюсь. Немец стоит, зло перебрасывая папиросу в зубах. Удивлен, видимо. Я продолжаю свой путь.

Ненавистью, ненавистью окружить их, мерзавцев, надо.

28.VIII.42 Арестованы гестапо: Крамаренко (бывший бургомистр), Мигулин (бывший начальник административного отдела Управы), Светличный, Федосеев (начальник жилищного отдела). Говорят, сегодня, будто бы, арестован Бекарюков (руководитель контрольной инспекции и «лидер» дворянской партии).

Жестокие бои за Сталинград²²³.

Жгучая тоска. Уйти? Почему я не ушел, когда фронт был ближе?

Жаль жены и Нелли. Как они проживут?

Картина. Немец в городском саду на лавочке тискает девочку 17–18 лет. Мимо проходит древняя старушка, останавливается, охает, качает головой:

– Охо-хо! Такие-то сто лет тому назад с вилами на француза-врага шли!..

И, действительно, нельзя без омерзения смотреть на поведение харьковских женщин в эти тяжелые для родины дни.

31.VIII.42

– Наступит ли время, когда я, инженер, найду работу по специальности? – с таким вопросом обратился я к Слипченко (зам. обер-бургомистра), – говорит мне инженер Волошин, мужчина 40–42 лет, в свое время репрессированный.

– Ну и что он ответил? – спрашиваю.

– Ничего не ответил.

– А вы как думаете?

– Думаю, не скоро это будет.

– Даже по окончании войны?

– Даже. Если, конечно, войну выиграет Германия и останется господином Украины.

Я радуюсь эволюции сознания этого человека, еще недавно брызгавшего слюной на большевиков.

– Да, для нас, для интеллигенции, – конкретизирую я его мысль, – вопрос ясен: победит Германия, мы никогда не найдем работы по специальности да и, вообще-то, будем ли работать. Немцы своей интеллигенции имеют в избытке.

– Правильно, – подтверждает Волошин. – Промышленности не будут ведь они развивать, немцам нужно сырье…

Все чаще слышишь подобные разговоры. Они становятся все откровеннее, прямее, конкретнее.

Маевский А. П., экономист планово-экономического отдела, просидевший год в тюрьме, в разговоре сегодня сформулировал так четко свою мысль, что поразил меня – эта мысль давно стала для меня непререкаемой:

– Иногда думаешь, – говорит Маевский, – что большевики – единственная сила, которая может спасти Россию.

– Правильно! – кричу я возбужденно. – Правильно, Алексей Павлович!

1.IX.42. День начала занятий в институте. Такая тоска! Полная прострация. Бросил чтение. Не могу. Как добраться до фронта и перейти на ту сторону?

От Сталинграда немцы в 25 км.

2.IX.42. Был на базаре. Все есть: хлеб печеный (черный, чуть белый), много сливочного масла, уйма молока, фрукты. Но покупателей мало. В крытом рынке, в хлебном ряду, их почти совсем не видно. Покупатель не в состоянии изо дня в день платить 85 (черный) – 190 (белый) за килограмм хлеба; 600–700 руб. за кгр. масла; 30–35 руб. за литр молока.

На улицах Харькова торгуют яблоками (которых год тому назад не видно было). Торгуют женщины, старики, дети. Просят купить. По всей Пушкинской таких торговцев много и на других улицах тоже.

И – странно, покупателей нет.

Низкая покупательная способность населения. Оно обнищало, оно живет, голодая. Торговец уличный, продающий два – три десятка фруктов, – тоже голодающий. Продают, спасаясь от голода. Не покупают, ибо не за что. Все есть, но не за что купить.

Вот факт! И именно этот факт убеждает тебя в тысячу раз больше в том, насколько велика была покупательная способность нашего советского населения в том же городе Харькове и по всему [Советскому] Союзу. За всем стояли очереди. Яблоки, груши, помидоры мелкий производитель ел сам, не нуждаясь в их продаже. Всеобщее довольство – вот что такое советская система. Капитализм никогда этого не обеспечивал. Там всего много, но покупателей мало.

Упорно говорят о закрытии немцами базаров. Из сел идут недобрые вести – немцы подчищают все.

4.IX.42. Возросло автомобильное движение. Немецкие машины движутся по направлению к Белгороду. Значит, наши где-то жмут.

Сегодня бегал за хлебной карточкой маме. Пока не получил. Получу ли? Немцы объявили, что будут давать хлеб старикам старше 60 лет и то родителям по прямой линии. Дина не может записать ее, как иждивенца, на свое имя – она безработная. Для меня она не родная мать. Значит, помирай с голоду – таков закон немецких варваров.

Когда пишу эти строки, в ночь с 4 на 5 сентября, умерла старушка Тютюнник – не дождалась, бедная, немецкого пайка. Старикам почет только у нас.

5.IX.42. Я опять в «Бюро харчування»²²⁴. Запись в очередь со двора. Но мне удалось проникнуть через парадную дверь. Зал бывшего планового института. В 8.30 пускают. Занимаю очередь одним из первых. Но, нет, подходит какой-то из «начальства» и становит очередь по списку, составленному во дворе. Меня оттесняют. Приходится просить пропустить вне очереди, как служащего Управы. Он делает одолжение. Я у стола.

– А это, скажите, не теща? – спрашивает меня регистратор.

– Нет, помилуйте, родная мать, – вру я, – вот справка из домоуправления.

В справке написано: «мати, спільно з ним живе i перебуває на його утриманні»²²⁵.

– А почему другая фамилия?

Вопрос не застает меня врасплох. Я к нему готов. Я, доцент института, вру. Я должен врать, ибо по фашистской теории нашим хлебом кормят стариков в Германии, а у нас им в хлебе отказывают: не родная мать подыхать с голоду должна.

– Она, видите ли, вышла во второй раз замуж, отсюда другая фамилия.

Регистраторша – злющая особа – еще раз прочитывает справку, подчеркивая красным карандашом слова «мати» и «на утриманні».

– А Денисенко Е. – это ваша жена? Почему одинаковая фамилия с матерью?

– Да, это жена. Но тут простое совпадение фамилий.

В толпе, слышу, на мой счет разговоры. Видно она, толпа, подметила шаткость моей аргументации.

Еще раз проверяется справка. И, наконец, рука регистратора протягивается к бланкам хлебной карточки.

Я – в волнении.

– Я вам даю карточку. Но, имейте в виду, если при проверке окажется все это ложью, отберем карточки у всей вашей семьи.

Я не сомневаюсь в реальности этой угрозы. Я удивляюсь ее мягкости. Немцы за это вешают. Но я, голодный, вынужден идти на риск. Не могу не кормить старушку, пусть не родную, мать…

Немцы предложили закрыть харьковское «Наукове товариство»²²⁶, куда меня тянули. Но туда идти я отказался. «Самостійникам» это наука. Эти романтики от политики думали, что фашисты своим оружием для них самостійну Україну создадут.

Переводчица-немка Засядько О. А. сообщила мне, что немцы собираются переселить весь Нагорный район. Дома займут жандармерия и войска. Мы, русские и украинцы, будем загнаны в гетто!

10.IX.42. Пятый день в постели. Может оказаться катастрофой. Надоело жить. Опротивело все. Все же со своими, среди своих, сражающихся так упорно за родную землю, было бы мне и радостнее умирать.

За некоторыми исключениями, господствует мнение, распространяемое немцами, что наш красноармеец не стоек, не мужественен. Но эту ложь не могут скрыть даже наши враги. В «Краківських вістях»²²⁷ напечатана (перепечатка в местной газете) статья: «Європа починає познавати Московщину»²²⁸. В ней автор дает обзор высказываний итальянских и немецких журналистов о красноармейце. Всех их поражает мужество и стойкость нашего солдата. И чем это объяснить, – спрашивают они себя, – если, кроме нищеты, страна им больше ничего не дает?

Ошибаетесь, господа, страна дала нам все, и за это проливает кровь наш красноармеец!

18.IX.42. Немного окреп. Все та же безысходная тоска.

Порадовали три старые газеты – «Комсомольская правда» и «Правда» от 7 и 19 мая 1942 года. С каким волнением читал эти газеты более чем четырехмесячной давности! Родина все так же живет напряженной жизнью. Сводки, изложение первомайского приказа т. Сталина и разгром врага. Будни трудовой жизни. Почему я не там?..

Еще радость.

Воскресенская встретила на Бассейном пленного красноармейца, знакомого. Он сообщил, что в ноябре прошлого года видел Кадю. Жив? Жив, дорогой!

20.IX.42. Опушка леса. Отдыхаю. Из лесу выходят человек 6–7 в немецкой форме. Русские. Военнопленные.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю

– Да, вот по лесу ходим, груш ищем.

– Разве вас не кормят?

– Кормят.

– Я думаю. Раз немецкую форму надели, значит, хлеб дают. Что, воевать против своих собираетесь?

– Не знаем.

– Как не знаете? Немцы народ практичный, даром кормить и одевать не будут. Ведь пленных наших не кормят, они массами гибнут.

– Да, вот… – молчание.

Отребье. Изменники. Для них не существует родины, любви к ней. Почему в плен сдались? Потому мол, объясняют, что командиров нет, что сами командиры сдаются.

Возможно.

Вот где трагедия нашей армии, нашего народа, одетого в красноармейские шинели. Действительно, командного состава у нас нет.

23.IX.42. Немцы через Управу «регулируют» экономику.

Во-первых, издали постановление о максимальных ценах на предметы продовольствия на базаре (по 44 наименованиях). Результат: продукты исчезли. Можно купить из-под полы, например, молоко за 40 руб. литр при регулируемой цене в 20–25 рублей и т. д. Цель ясна: не дать продуктам просочиться к голодающему городскому населению, а изъять их в максимальном количестве в Германию и на нужды армии.

Во-вторых, организовано «Оценочное бюро», которое отныне будет предварительно оценивать вещи, распродаваемые населением. После оценки в бюро, вещь сдается в комиссионный магазин. Цель – тоже ясна: вещи за бесценок попадают в руки немцев.

В-третьих, запретили продавать хлебные и прочие продукты объемом и поштучно, а только весом, распространив запрещение и на базары.

В-четвертых, запретили на базарах торговать с рук золотыми и серебряными вещами.

Сталинград героически обороняется больше месяца. Только тут, на русских равнинах, немцы стали испытывать силу оружия тех, на кого напали.

28.IX.1942. Опубликован список вещей, которые должно оценить «Оценочное бюро» прежде, чем продавец понесет их в магазин. Все тут есть. Вещи оцениваются в 3–4 раза дешевле, чем до введения такого порядка. А цены на жизненные продукты растут. Значит, теперь заставляют тебя продавать вещь в 3–4 раза дешевле, а купить жизненные продукты в 3–4 раза дороже.

Грабеж, настоящий грабеж, совершаемый «культурно» среди бела дня.

Немецкая корреспонденция о боях в Сталинграде прямо утешительна: боевая мощь немцев уменьшилась – полки уменьшились до батальонов. Бьют, выходит, немчуру наши здорово. Это признание устами немцев же.

15.Х.42. Уже более месяца идут бои за Сталинград.

Нелечку отдал в репетиторскую группу «Просвіти». Не хотели принимать, ибо я не член «Просвіти». Но сегодня узнал, что русского языка не изучают. Придется взять девочку. Куда отдать? Школ семилетних нет. Уже второй год не учится. Все дети растут неучами.

24.Х.42. Позорная годовщина. Десятки умерших от голода. Голод и сейчас. Подчинение всей жалкой промышленности Харькова немцам. Индустриальный отдел в Управе ликвидировали – ему делать нечего: все предприятия забрало ВИКАДО²²⁹. Разгон частной торговли. Рожь и пшеницу на селах всю забрали немцы. Оставили крестьянам по 10 кгр. ячменя. В довершение уменьшение хлебного пайка:

Если до 1.XI.42 давали хлеба работающему в неделю – 2300 грамм, иждивенцам – 2000 грамм, то с l.XI.42 дают работающим – 2100 + 300 грамм пшенной муки, иждивенцам – 1500 + 300 гр. пшенной муки.

7.XI.42. День Октябрьской революции. Ее 25-летие. Можно ли было предположить более трагическое двадцатипятилетие?

Она дала народу много. Нет, она дала очень много. Но ее несчастье в том, что она произошла в стране отсталой, и что она осталась единственным революционным взрывом на земном шаре и не имела успешного повторения.

«Мы не умели ценить советской власти» – такую оценку дали Октябрьской революции две женщины, разговор которых на улице я случайно подслушал.

Но революция не умерла. Ее судьба решается битвой за Сталинград, героический Сталинград, обороняющийся уже более двух месяцев.

Да здравствует Октябрьская революция!

10.XI.42. Морозы. Начались седьмого с 9° в день Октября. Сейчас – 15°. Без снега.

Сегодня сгорело здание Горсовета. Три верхних этажа. Подожгли немцы печкой, установленной на пятом этаже без всяких правил. Если бы кто-либо из наших – уже висел бы на фонарном столбе. Им – ничего. Управе теперь негде разместиться.

Мерзну. Был в Алексеевке²³⁰. Выбил немного масла.

14.XI.42. День рождения. Стукнуло 44 года.

Гитлер произнес, вернее, разразился очередной речью в Мюнхене. Нельзя без омерзения ее читать. Честолюбец и бахвал!

Сталин в день 25-летия Октября тоже произнес речь, содержание которой известно только понаслышке. Сталин на две головы выше немецкого горохового шута.

Морозы не утихают. Снега нет.

15.XI 42. Благое дело сделала «Нова Україна», поместив некоторые выдержки из итальянского журнала «Иль Темпо» (статья «Мрія Хмельницького i кістяк в лахміттях»²³¹).

«На востоке Европы, т. е. в Польше и СССР, на территории, занятой ныне немцами, – никаких новых наций, никаких новых государств, никаких границ», – так пишет автор статьи упомянутого журнала.

Все меньше становится дураков, которые верили бы в некую иную программу фашизма, чем предложенная автором статьи.

Полное закабаление – национальное, экономическое, политическое, духовное.

В Днепропетровске заводы уже переходят в руки немецкого капитала.

В Харькове – только вчера стало известно – электростанция переходит в руки немецкого консорциума, Вскоре, надо считать, перейдет в те же руки и остальное городское хозяйство.

Управа – без хозяйства. Управа – на побегушках, вот – судьба.

Нет! Жестокую борьбу объявить надо этим попыткам германского фашизма!

19.XI.42. Первый снег. И, вместе с ним, надежды на разгром оккупантов. Неужели и эта зима не принесет победы?

25.XI 42 Факты. Немец – Unterarzt – убил выстрелом из пистолета в своем кабинете русского главврача Александровской больницы Рахманинова²³². Две версии причин. Одна – будто бы Рахманинов назначил врача, русского военнопленного, наблюдать за инфекционным отделением, отведенным для русских военнопленных. Немец запротестовал… выстрелом. Другая – будто Рахманинов освободил (!) двух русских пленных и… погиб.

Подробностей никто точно не знает. Семененко – обер-бургомистр – будто ездил к какому-то генералу и просил расследования. Вчера будто нарочный от этого генерала лично сообщил Семененко, что врач немец-убийца арестован. По всей вероятности, последнее – вранье. Сделано для отвода глаз. А немец-убийца продолжает гулять.

Ужасно. Все возбуждены.

Наши перешли в наступление на Смоленском направлении. На Дону – тоже наступают.

Во Франции дела немцев плохи. Восстали флот и сухопутная армия. Восстание немцы подавили. Часть флота (в Тунисе) французы потопили.

Открыто желают возврата наших сотрудничающие с немцами и ни боятся ответственности – так резюмировал в разговоре со мной свои наблюдения Сер-кий.

Молодежь от 17 до 23 лет получила повестки явиться в обязательном порядке для записи в украинский батальон.

Плохо с резервами у немцев.

12.XII.42. Слухи. Ползут слухи со всех сторон. Народ страшно устал, ненависть к немцам выросла колоссально. Открыто говорят, выражая недовольство. Жадно ловят слухи об успехах наших. Но из немецких сводок успехов не видно. Наоборот, сводки так и пестрят: «зазнали невдачі атаки ворога»; «криваві втрати більшовиків»; «власні наступальні операції мали ycпіx»; «оточено й знищено ворожу групу»²³³ и т. д., и т. п.