Харьков в годы Великой Отечественной войны. Город и война

№ 5
Стихотворение Б. Полушина (Чичибабина) ²⁷⁷ , написанное после разгрома немцев под Москвой

[декабрь 1941 г.]

 
Бывает так, что ты живешь на свете
Читаешь книги, бодрствуешь ночами.
Мечтаешь о грядущем, дразнишь глупых,
Или грустишь о девушке любимой,
Высокой и насмешливой. И вдруг
Нагрянет жизнетворным ураганом
Огромнейшая радость и коснется
Не твоего обиженного сердца.
Но всех сердец – веселых, звонких, жадных,
Пылающих в открытую сердец.
И все твои сомненья, все тревоги,
Все личные обиды и утехи
Сейчас смешны. Они всеобщим счастьем
Овеяны, как низкий дым.
Слыхали?
Мы их таки поперли от Москвы!
Мы не пустили на асфальт столицы
Вонючих, отощавших кабанов.
Об этом просто говорить словами.
На деле это был великий труд,
Кромешный ад. Все ближе, ближе, ближе
Ползли враги, все яростней смыкались
Кольцом удава. Ладно? Их солдаты
С чужим, голодным, боязливым взглядом
Давили вшей на порванных рубахах,
Да крыли генералов по-немецки
И грели волосатые ладони
В золе испепеленных городов.
Их увели от самок и семей,
Их привели за тридевять земель,
Сказали им: «Стреляйте, грабьте, мучьте»
И в мерзлой почве вырыли могилу
Одну для сотен тел, и в той могиле
Они погребены. Сейчас кресты
Топырят пальцы над солдатской долей
И инеем, покрытые деревья
Их караулят. Кровь за кровь! Так надо.
Но мы встаем и мы идем в атаку.
Вперед! За Родину! Мы разорвали
Еще не сомкнутое до конца кольцо
И отшвырнули прочь, свои ладони
Гадливо отирая о штаны.
Живите, села! Радуйтесь столицы!
Одесса, слышишь? Киев, слышишь? Минск,
Ты слышишь нас? И Харьков мой, ты слышишь?
Москва жива! Мы наступаем, и —
Мы скоро будем вместе, дорогие!
Держись, мой Харьков: Видишь: наши части
Идут вперед, а немцы отступают
Бросая танки, пушки и снаряды
И мы идем вперед, и наше знамя
Горит и согревает наши души
Неслыханной доселе теплотой.
[…]
Так что же нам? Торжествовать? О нет!
Какой нелепый и опасный бред!
Еще тесней и яростней сплотиться
На подступах к прославленной столице,
И тверже стать ногами на холодной,
Мороженной, родной своей земле.
Сегодня в мире солнечно и ясно.
Я радуюсь, но я не легкомыслен
И знаю: много новых испытаний,
Еще трудней, еще пограндиозней.
Сулит нам новый, долгожданный год.
Но я уверен: никогда на свете
Не быть болезненным и низколобым
Хозяевами родины моей!
Пускай кричат от холода и злобы
И мускулы, изъеденные вшами,
Бессмысленно стараются согреть, —
Им умирать, а нам любить и жить
Не может плесень солнца потушить.
Живите села. Радуйтесь, столицы!
Как здорово быть русским и дышать
Тяжелым ветром сказочной эпохи.
Безжалостной поры. И если ты
Спокойно равнодушен в этот миг.
И не разгладила морщин твоих
Победы первой радость, и сидится
Тебе спокойно дома, – то ручаюсь —
Не человек ты, и ничто на свете
Тебя не сможет тронуть, и товарищ
Руки тебе не даст и отвернется,
И девушка на перекрестке улиц
С презрением тебе посмотрит вслед.
Сегодня в мире солнечно и ясно,
Тепло на улице, прозрачен воздух,
Синеет небо. Разве можно дома
Сидеть? И я хожу, хожу, –да что там
Почти лечу. Мне хочется, мне нужно
Остановить прохожих, засмеяться, —
И с каждым поздороваться за руку
Как со знакомым каждого спросить
«Ну что слыхали?», и осведомиться
Как спалось нынче, что жена и дети
Сегодня нету у меня врагов.
Все люди правы, каждый – понемножку.
 

(Из личного фонда Л. С. Карась-Чичибабиной. Оригинал, автограф).

№ 6
Из донесения парторга ЦК КПУ А. П. Коротуна ²⁷⁸ о работе подполья

[6 января 1942 г.]

Я вышел из Воронежа 5 ноября 1941 года. 1 декабря 1941 года я приехал в Герасимовку²⁷⁹. В Герасимовке в политотделе 38-й армии тов. Тимофеев меня задержал два дня, в Герасимовке мне дали человека – тов. Потапова, который мне должен был помочь добраться до места. В Купянск²⁸⁰ мы приехали на машине. В Купянске я пробыл два дни, после чего на машине доехал до Староверовки²⁸¹. В Староверовке, где я был 8 декабря 1941 года, тов. Шварцман дал мне следующий маршрут: Булацеловка²⁸², Шевченковского района, Харьковской области, затем Богодаровка²⁸³ того же района и Моспаново²⁸⁴, Балаклейского района. Я пошел на Булацеловку. Там начальник райотделения НКВД тов. Середенко изменил маршрут и предложил идти на Малую Криньку и Василенково²⁸⁵, Печенежского района. Когда я пришел в Василенково, мне сказали, что пройти через линию фронта очень трудно, и я должен идти между Печенегами²⁸⁶ и Старым Салтовом²⁸⁷. Тут же один лейтенант посоветовал мне идти на Николаевку. Я сам решил, что мне идти прямо нет никакого смысла, я должен идти окольным путем, Я вошел в Худояровку²⁸⁸. Только дошел до Худояровки, как от меня в 100 метрах разорвался один снаряд, а через некоторое время – другой. Я бросился к домику, стоявшему недалеко от меня. Там оказалась наша застава и на этой заставе мне сказали, что я тут никак не пройду, я снова через яр пошел на Богодаровку. В Богодаровке начальник штаба 854 полка тов. Сердюк мне сказал, что я тут не пройду, а должен идти на Бригадировку²⁸⁹, по направлению к Балаклеевке²⁹⁰. Он мне посоветовал идти в Бригадировку с севера, Я так и сделал. Там мне удалось остановится в одной хате на ночлег. Правда, меня не хотели пускать, но все же пустили, а потом пошли к нашим и заявили, что какой-то человек ночует в хате. Пришел командир разведки, я ему показал свой документ, он все же, несмотря ни на что, взял меня с собой, и мне пришлось с ним отойти назад на 14 километров. В Бригадировке находился уполномоченный особого отдела Гончаров, и я предлагал командиру разведки повести меня к этому Гончарову, но он и слушать не хотел. После того, как я прошел 14 километров, я снова направился в Богодаровку, и в Богодаровке перешел линию фронта, вернее, линию фронта я перешел в Грузиновке, Шевченковского района.

В Грузиновке я переночевал и на следующий день в 12 часов вышел по направлению на Волохов Яр²⁹¹. В хуторе Голубовка²⁹² меня сразу задержали немцы. Сейчас же обыскали меня, но ничего не нашли и забрали перчатки и шарф. Кроме меня немцы задержали еще 3-х человек и всех нас повели в немецкий штаб, который находился в Болдуновке²⁹³. Постояли мы там час, а потом пришел переводчик в комендант. Нам задавали такие вопросы: откуда идем, куда идете, где вы видели красных, сколько их, что вам говорили красные. Я на все эти вопросы отвечал таким образом: я ехал с эшелоном, в котором эвакуировался театр, на одной станции, за Алексеевкой²⁹⁴, я сошел с поезда, пошел назад и иду уже больше месяца. Все время стараюсь ходить так, чтобы меня красные не задерживали. У меня семья в Харькове, и я хочу пройти к своей семье. Больше ни о чем меня не спрашивали. Правда, посмотрели мой паспорт, а в паспорте у меня Харьковская прописка. Во всяком случае, я тогда не вызвал никакого подозрения.

Зашел я в Волохов Яр. Там было очень много немцев, В этом селе я переночевал, а когда пошел в совхоз, то там меня забрали на работу. В совхозе я проработал возле кухни три дня. Оттуда я прямо пошел на Харьков. Маршрут у меня был такой: с Волохов Яра в Скрипаи²⁹⁵, из Скрипаев на Мохначи²⁹⁶, потом в Лизогубовку²⁹⁷ в по Змиевской дороге²⁹⁸ в Харьков. К Харькову я подходил как человек, который ходил за продуктами. При мне была сумка, и я напоминал людей, которые ходят по селам, чтобы приобрести какие-нибудь продукты.

Пришел я в Харьков 20 декабря 1941 года, в 2 часа дня. Зашел на Плехановскую улицу № 36. Хотел там остановиться, но знакомые, к которым я пришел, боялись, хотели, чтобы я ушел. Пришлось уйти. Пошел я на Холодную гору, и Рудаковский переулок № 3 к своим дальним родственникам – Овсяникову Павлу Гавриловичу.

На второй день после прихода в Харьков 21 декабря – я пошел к Да-нишевой²⁹⁹. Зайдя в дом, я спросил у женщины, которая мне открыла дверь: Вы хозяйка. – Я. В квартире никого не было. Я к ней обратился с такими словами: знаете, я везде был, зашел к вам, вы меня извините, но я ищу прачку, чтобы постирать белье. Она мне ответила: я бы постирала, но сейчас топлива нет, а сама смеется. Тут же я сразу задал такой вопрос: А Нагорный³⁰⁰ есть? – Есть. Она мне предложила зайти в комнату, сесть. Данишева – замечательный человек и, главное, что она совсем не трусит. Я у нее просидел часа два. Данишева мне сказала, где живет Нагорный. Адрес Нагорного: Холодная гора, Залютинская улица, 28. Я пошел туда, но Нагорного не застал, хозяйка квартиры мне сказала, вы в это время его не застанете дома, потому что он утром уходит на работу и приходит с работы к концу дня.

/ВОПРОС: где он работает?/.

Он нигде не работает, но хозяйке сказал, что ходит на работу. Я пришел вторично уже в начале 4-го я застал Нагорного. Зашел я в квартиру с таким вопросом: завтра пойдем за хлебом? Он мне ответил: да, пойдем. В квартире было темно, я вышел из квартиры, Нагорный вышел за мной. Выйдя из квартиры, я у него спросил: вы Нагорный Иван Иванович? – Да, я. Я ему сказал пароль, он ответил мне. Мы договорились встретиться на следующее утро. Он пошел назад, а я пошел к себе на квартиру. На следующее утро я снова пришел к Нагорному. В его квартире говорить нельзя было, и поэтому я предложил ему пойти ко мне на квартиру. Мы пошли и у меня на квартире провели 4–5 часов. На следующий день мы снова собрались и вместе пошли на Конный базар. На Конном базаре 22 декабря, часов в 12 дня, мы с ним расстались.

Что я узнал от тов. Нагорного? В Харькове 5 райкомов³⁰¹, из которых есть только 2 и то один из них работает – Основянский, а другой – Железнодорожный состоит только из одного секретаря. Секретарь Основянского³⁰² райкома партии работает дворовым рабочим. В этом райкоме есть и члены райкома. В остальных трех райкомах людей нет.

Никаких листовок в Харькове не выпускают. Не на чем и нечем. Нагорный с райкомами держит только живую связь. О том, что происходит здесь, не знают. Известно, что на торжественном заседании был доклад товарища Сталина³⁰³, но о содержании этого доклада не знают. О докладе товарища Сталина Нагорный узнал через немецкого офицера, у которого есть радио. Тов. Нагорный жаловался, что условия для работы очень трудные. Получилось совсем не то, что предполагалось, когда его оставляли в Харькове.

Тов. Нагорный рассказал мне о таком факте, который имел место в Харькове. Там повесили на балконах 116 человек, и когда трупы замерзали, а люди проходили внизу по тротуарам, то эти трупы сбрасывали вниз на людей. Были случаи, когда люди при виде этого падали в обморок.

В гостинице «Интернационал»³⁰⁴ находится около 1200 человек заложников. Заложники были взяты за взрыв моста на Холодной горе и убийстве одного генерала на улице Иванова. Власти предупредили, что если подобные случаи будут еще иметь месте, то эти 1200 человек заложников будут расстреляны и будут взяты еще новые заложники.

Сейчас в Харькове проводится регистрация коммунистов и комсомольцев, причем дан срок окончания регистрации 1 января 1942 года. На регистрацию является очень мало людей, но все же случаи явки имеются. Я сам наблюдал явку на регистрацию в двух районных управлениях. Я был в районных управлениях на Холодной горе, на улице Залютина³⁰⁵ и на улице Артема № 2, где помещался научно-исследовательский институт лесного хозяйства. Я в одном из этих управлений посидел примерно полчаса и сам видел, как вышел один человек очень взволнованный, видно было, что его буквально обливает потом. Очевидно, человек решил сознаться, что он коммунист и зарегистрироваться. Что требуют во время регистрации? Сдать партийный или комсомольский билет. Власти предупредили, что в случае, если будут обнаружены незарегистрированные коммунисты или комсомольцы, их причислят к жидам, и они будут отвечать за то, что не зарегистрировались.

Надо сказать, что в Харькове население буквально голодает, власти ничего не делают, чтобы обеспечить население. Кроме того, имеется приказ, по которому все поселившиеся в Харькове, откуда бы они не прибыли, в 1936, 1937, 1938, 1939, 1940 и 1941 гг., до 20 декабря 1941 года³⁰⁶, в обязательном порядке, должны освободить город Харьков. Все остальные, желающие выехать из города, должны подать заявления бургомистру города Харькова и могут выехать по направлению Суджа³⁰⁷, Полтава, Лозовая³⁰⁸.

Вывешен приказ бургомистра такого содержания: в связи с зимним периодом и в связи с тем, что немецкие солдаты расположены в городе на зимовку, требуется обеспечение их квартирными условиями, а также и одеждой, а поэтому, кто имеет ковры, теплые одеяла, простыни, часы, зеркала, художественные картины, валенки предлагается сдать бургомистру, а по желанию немецких солдат эти вещи могут быть возвращены. Такой же приказ распространен и на население Харьковской области. По всей Харьковской области сейчас ходят немецкие солдаты и собирают валенки, одеяла. Как правило, в валенках ходить нельзя. Если дома находят валенки, то сейчас же их забирают.

О гестапо. По данным, которые мне сообщил тов. Нагорный, на 10 декабря в гестапо поступило больше 600 заявлений. Содержание этих заявлений таково: этот коммунист, этот комсомолец, этот был активным, этот опасный элемент, этот скрывается и т. д. Данные эти взяты Нагорным со слов офицера-жандарма, который ведает этими заявлениями. Этот офицер жил на квартире у профессора Михайловского, который оказался большой сволочью. Между прочим, Нагорный мне сказал, что он чувствует, что на него есть заявление. Дело в том, что в сельхозинституте, где работал Нагорный, собралась группа людей: профессор Михайловский, бухгалтер Соловьяненко, профессор Пищемуха, профессор Коралов, которые, безусловно, могли написать заявление на Нагорного. Разговор об этом уже имел место; Соловьяненко как-то заявил – «а вы знаете, что Иван Иванович живет в городе, у нас может быть неприятность, что мы об этом не заявляем?». И вот, каждый не хочет брать на себя, чтобы заявить об этом, но все-таки все такого мнения, чтобы заявление подать. В этом сельхозинституте был такой случай: там были бюсты Ленина и Сталина, пришел немецкий солдат и сказал убрать, тогда завхоз института взял кузнечный молот и побил эти бюсты на куски. Словом, в сельхозинституте сволочей оказалось немало, и среди них профессора Михайловский, Коралов, Пищемуха. Коралов обвиняет большевиков в том, что над ним много лет издевались, и рассказывает, что Иван Иванович принес ему литер и хотел, чтобы он из Харькова выехал. Между прочим, Коралов орденоносец. Сейчас директор сельхозинститута профессор Михайловский.

Нужно сказать, что в Харькове полиция, которая состоит из местного населения, и всякие желтоблакитники³⁰⁹ проявляют большую активность в части разных донесений в гестапо. Сейчас проходит набор в полицию в возрасте от 18 до 25 лет. Нужно подать заявление и принимают на работу. В полиции есть часть бывших милицейских работников. Было объявление коменданта города Харькова о том, чтобы милицейские работники явились зарегистрироваться и им сейчас же будет предоставлена работа. Полицейские ходят в красноармейских шинелях с немецкими винтовками и с нашими наганами, а на рукавах нашивки.

Сейчас имеется приказ немецкого командования о том, что из Харькова без пропуска выход запрещен. Пропуска к Салтову, Балаклее, Чугуеву, Волчанску, Белгороду не дают. Дают пропуска в направлении Змиева, Мерефы, Валок, Богодухова³¹⁰.

Имеется приказ немецкого командования о том, что до 16 декабря в течение 2-х дней все евреи должны быть выселены на Станкострой³¹¹ без предоставления для этого какого бы то ни было транспорта. В Харькове имел место настоящий погром, 16-го декабря за ХТЗ³¹² было много расстрелов. За ХТЗ имеется небольшой яр³¹³, туда направили много хулиганов, которые должны были перебрасывать ехавшие санки, задерживать их, а при сопротивлении убивать людей. Тут же находились автоматчики. Стреляли прямо в евреев, которые двигались по направлению к Станкострою. Тут же на машины забирали все их вещи и увозили. На станкострое бараки³¹⁴, которые должны были быть отведены для евреев, были без окон, без дверей, без отопления. В город евреи ходить не могут, а могут находиться только на той территории, где они живут. Выселили 25 тысяч человек, расстреляли около 14 тыс. человек. Расстрелянных закапывали наши военнопленные. Кстати, нужно сказать, что по дорогам немало убитых, расстрелянных и замученных военнопленных.

На Станкострое люди оставлены на то, чтобы умереть голодной смертью. Уже сейчас есть много случаев, когда люди умирают от голода. Доступа мужчин туда нет, некоторые женщины носят туда еду, но это грозит им большой опасностью. Трудно передать, что делается в этих бараках.

Сейчас раздевания на улицах города Харькова нет. Немцы несколько изменили свои методы, они вещи забирают в квартирах.

По благоустройству города Харькова абсолютно ничего не делается. Света и воды нет. Сейчас ремонтируют баню, к новому году ее должны были пустить. Воду берут в речке и в ямах, но сейчас есть приказ в ямах воду не брать, так как это грозит эпидемиями.

В городе проводится регистрация инженеров для получения ими работы на заводах. Судя по разговорам, немцы хотят привести в порядок все трактора с тем, чтобы они были пригодны к весеннему севу. Никакого ремонта в городе нет, единственное, что ремонтируют – это мост на Холодной Горе, но ремонт его затянется. Закончили ремонт железнодорожного моста возле Эсхара³¹⁵. Остальные мосты не ремонтируют. Поезда ходят на Киев, затем до Белгорода и по направлению к Змиеву от Основы³¹⁶. По железной дороге перевозят военное снаряжение.

Город выглядит ужасно. Люди унылые, измученные, похудевшие из-за отсутствия питания. По городу ездят немецкие машины, больше всего грузовые.

Расположены немецкие части на таких улицах: Кооперативной, Кузнечной, Плехановской и Змиевской³¹⁷. Там даже выселили часть жителей. Кроме того, расположены они и на Холодной Горе. В самом центре – на Сумской улице никто не живет. На Пушкинской улице, по улицам Дарвина, Красина, Фрунзе живут военные, но больше всего офицеры. Некоторые большие дома совсем освобождены от жильцов.

/ВОПРОС – Какие дома в Харькове были взорваны?/

Там дома не взрывали, единственный дом, который был взорван, это около Дмитриевского моста³¹⁸, где помещался научно-исследовательский институт. От Дома проектов³¹⁹ остался только один хребет, в Госпроме никто не помещается, там крыши тоже нет. Поврежден дом, где находился штаб Харьковского военного округа, но дом не весь взорван.

По Харькову был еще один приказ о продовольствии. Немецкие власти потребовали сдать продовольствие, у кого оно имеется, и в случае обнаружения его, виновные будут подвергнуты наказанию. Сейчас ходят по квартирам и ищут продовольствие. Если продуктов не находят, то забирают носильные вещи и все, что попадается под руку. Как правило, в Харькове немцы питаются за счет населения.

На немецких солдатах вы можете увидеть женскую одежду, и особенно они пользуются платками, которыми обвязываются. Это почти массовое явление.

Есть приказ Гитлера о назначении министра земледелия Украины. Это некто Розенберг³²⁰, который раньше, как говорят, занимался у Гитлера украинскими вопросами. Есть, также приказ о назначении государственным министром Коха. Латвия, Литва, Эстония, Белоруссия объединены, и там также имеется два министра.

Везде уже имеются земельные управления. По всем районам произведена перепись посевного материала колхозов – яровых и озимых культур. На вопрос: для чего переписывают озимые культуры? – был дан ответ: чтобы заменить яровыми. Конечно, все это сделано для того, чтобы выявить, сколько у каждого хлеба, сколько скирд осталось необмолоченных. Немцы дают горючее, ставят трактора и требуют: весь хлеб обмолотить. Одна четвертая часть или одна третья часть хлеба засыпается в амбар для посевного материала, а остальное идет в распоряжение немецкого командования, и в результате колхозник ничего не получает. Колхозник работает на немца и еще доволен, что его не трогают.

С лошадьми поступают так: там, где лошади обеспечены фуражом, там их забирают вместе с фуражом, а там, где фуража нет, их оставляют.

На селах все продовольствие поступает в немецкую армию. В Тернах³²¹ дали наряд на 28 коров, из них отобрали 8 дойных и отправили в Чугуев. То же самое было сделано в селах Задорожном³²², Шелуте³²³, Скрипаевке³²⁴. Колхозники за коров деньги не получают. Каждые 6 дней (четыре раза в месяц) нужно сдавать продовольствие – картофель, зерно, лук, капусту, свеклу, а также свиней и коров. На убой скота население разрешения не получает. В Старом Салтове был такой случай мальчик 15 лет попросил своего дядю, чтобы он ему зарезал поросенка, так как отец мальчика мобилизован в Красную Армию. Дядя зарезал и в результате этого дядю, по фамилии Зозуля, немецкое командование повесило в центре района, и труп висел три дня. Это было в декабре месяце.

Немало случаев, когда к одному и тому же колхознику в течение дня приходят немецкие солдаты по 3–4 раза и требуют продовольствия. Забирают муку, забирают соль, керосин, берут все, что находят в хате. Селяне ходят с жалобами к коменданту, заявляя, что солдаты берут по наряду, а потом приходят снова. Обычно следует один и тот же ответ: на то война.

Зверства, чинимые немцами, неописуемы. Немцы выселили всех из таких сел: Болдуновка³²⁵, Грузиновка³²⁶, Дьяковка, Голубовка³²⁷, Волохов Яр³²⁸, Борщевка³²⁹, Николаевка³³⁰, Гавриловка³³¹, Лебяжье³³², Хотомля³³³. Обычно это делается таким образом: в 10 часов утра дается распоряжение до 12 часов дня выселить из села всех до одного человека. Народ уходит, не имея возможности ничего взять с собой. Поднимается плач, крики, идут с жалобами к коменданту, но ничего не помогает. То, что можно взять на плечи, то и берут. Не выселяют только полицейских и старост, причем местными властями дано распоряжение, чтобы у них ничего не забирать. В таких селах, как Новый Лиман³³⁴, где было 96 домов, Худояровка³³⁵, Писаревка³³⁶, Чернецкая³³⁷ уцелело только по 3 дома. Был такой случай: одна женщина вышла из терпения и плюнула, и вот ее то, что она выразила свое возмущение, ее бросили в пламя и ждали, пока она не сгорит. В Писаревке³³⁸ из 200 домов уцелели только 4 дома. По Писаревке был такой приказ: к 1 часу дня освободить село. Ровно в 4 дня выстроили команду в 50 человек, разошлись по улицам и начали со всех сторон палить. Когда народ увидел, что село горит, то стали убегать. Во многих домах остались дети, в сараях стояли коровы, везде был крик, плач. Через час немцы начали стрельбу. Когда немножко затихло, они пошли по погребам и, что кому нравилось, то и брали. Это было 2 января 1942 года. Я сам помогал людям вывозить продукты и вещи. У одного селянина, по фамилии Нагорный, которому 76 лет, три сына в Красной Армии, у одной невестки четверо детей, из них один ребенок грудной, у другой – трое детей. И вот у этого старика сгорела хата. Пришел немецкий солдат и потребовал, чтобы вся эта семья ушла из села. Одна из невесток начала просить, но ничего не помогло. Ей сказали – если через час не выберетесь, расстреляют тебя и всех остальных. Солдат ногой ударил ее в грудь. В Писаревке еще имел место и такой случай, когда из хаты выходила женщина, а немецкий солдат бросил в нее гранату, и она погибла.

В Хотомле в 10 часов вызвали к коменданту старосту и заявили, чтобы к 12 часам дня ни одной души в селе не осталось. Люди думали, что начнут жечь хаты и поэтому повыносили вещи на улицу, часть вещей в погребах оставили. Не прошло и часа, как немцы предложили всем оставить село, а вещи начали сами забирать. Народ из села ушел.

В Новом Лимане из 96 хат – 93 хаты сгорели, остались только три хаты. На немецкой машине приехало человек 20 солдат, и было заявлено: дается час на то, чтобы освободить квартиры, а через час начнем хаты жечь. Народ начал выносить все вещи на улицу. Через час все хаты были подпалены. Приехали подводы, еще одна машина, и немцы начали забирать все вещи, а после этого стрелять по народу.

То же самое было и в Волоховом Яре. Большинство населения не успело взять ни питания, ни одежды.

В Новом Лимане сделали хуже, чем в Писаревке. Двух женщин там расстреляли, а 28 женщин, которые решили пойти в совхоз за продуктами, забрали и посадили в холодный сарай. Их продержали 5 часов в сарае и после этого начали каждую из них избивать, из этого совхоза под конвоем женщин направили в Чугуев, там их посадили в холодное помещение, они просидели ночь, а утром их выпустили. Это рассказывала одна из этих пострадавших женщин, причем она говорила, что когда ее били, она не чувствовала боли, а после этого 6 дней лежала.

В Волоховом Яре двое пришли за хлебом. Это некто Шамрай и Сидоренко. Патруль забрал их и привел в штаб. Командование дало распоряжение расстрелять. И вот этих людей привели на их же квартиры и при женах у них во дворе их расстреляли, причем приказали чтобы трупы лежали три дня и их не смели хоронить. Это было 29 декабря. В том же Волоховом Яре был такой случай: там живет Махонько Ольга – колхозница, 26 лет, имеет 2-х детей, муж ее в Красной Армии. В хату к ней, когда она лежала на печи, пришел немецкий солдат. Он начал взбираться на печь, пытался ее изнасиловать. Она в испуге потеряла сознание. Сейчас эта женщина сошла с ума. Женщины колхозницы собрались и пошли к коменданту, рассказали ему об этом случае. Комендант им ответил на то война, на то воюем. Он приказал через переводчика, чтобы они моментально ушли. В том же Волоховом Яре 15-летнего мальчики одной колхозницы я 17-летнюю девочку расстреляли и подпалили их хату. Хозяйки не было дома. Когда она на другой день пришла к офицеру с вопросом: что вы сделали, за что расстреляли детей, то тут же на месте и она была расстреляна. Этот 15-летний мальчик был заподозрен в связи с партизанами.

В Моспаново, Балаклейского района, расстреляли 9 учеников только за то, что эти ученики все время бывали там, где стоял наш штаб. Кто-то донес, что эти ученики были разведчиками, и их расстреляли. Это было в первой половине декабря месяца.

Харьковская тюрьма³³⁹ переполнена военнопленными. 19 декабря, примерно 120–140 пленных вели по Григоровскому шоссе³⁴⁰, 11 пленных, которые отставали из-за своего бессилия от недоедания, расстреляли. Этих убитых людей отбросили в сторону с дороги. Так они лежали дня четыре. Над всеми пленными страшно издеваются. Пленных, которые отстают в дороге, избивают прикладами. Один немецкий офицер, который работает в тюрьме .говорил следующее: я был в Голландии, был в Бельгии и, наконец, попал сюда, но то, что я вижу здесь, я не видел нигде. Я сам себя застрелю или сойду с ума. Такого зверского, нечеловеческого отношения я еще в жизни не видел. Он просил, чтобы его освободили от работы в тюрьме. Этот же офицер рассказывал, что пленных не кормят, помещения, в которых они находятся, не отапливают, людям не дают возможности уснуть, их избивают, над ними издеваются. Ежедневно умирает десятки пленных. Вот все это рассказывал немецкий офицер.

В Гракове³⁴¹ шел немецкий обоз из 30 подвод. В обозе работали наши военнопленные. Одна подвода отстала, и немецкий солдат избил до полусмерти военнопленного. Ночью он умер.

В Харькове сволочей, которые подают заявления на наших людей, очень много. На селах таких людей значительно меньше.

Несколько слов по земельному вопросу. Немцы объявили, что усадьбы, которыми пользовались раньше колхозники, рабочие, остаются у этих колхозников и рабочих, и они могут ими пользоваться. Есть отдельные случаи, что когда обращаются к немецкому коменданту и заявляют: в моей хате живут, а я сам живу у соседей, то комендант приказывает выселить и возвратить хату хозяину. Что касается распределения земель, то до окончания войны на этот счет никаких разъяснений, по словам коменданта, не может быть, а после окончания войны будет видно.

О настроениях населения. Среди населения была такая прослойка, которая ждала прихода немцев. Многие рассуждали так: придут немцы, колхозов не будет, получим землю и будем жить, как хотим. На опыте трехмесячного существования немецких властей на временно оккупированной ими территории все эти люди убедились, что ничего подобного немцы не собираются делать и что их надежды не оправдались. Сейчас все ждут одного – скорее бы пришла Красная Армия, и есть даже такие заявления: если придут наши войска и в случае, если придется им отступать, то мы тоже будем отступать и не останемся на территории немцев.

Нужно сказать, что в Харькове есть и другие настроения, главным образом у поездников³⁴². Можно услышать такие разговоры: почему допустили сюда немцев, можно было этого не делать. Это, безусловно, антисоветские настроения. Такие разговоры можно слышать со стороны людей, которые сидят дома. Это – дезертиры, но даже и эти люди, антисоветски настроенные, недовольны, что немцы здесь.

Много есть всяких провокационных слухов. Вот, например, задают такой вопрос: что, уже Москва и Ленинград затоплены? Оказывается, распускают провокационные слухи, что немцы пустили воду на Москву с Волги, а вокруг Ленинграда вообще воды много, вот и затопили Москву и Ленинград. Даже сам тов. Нагорный был в недоумии и спрашивал меня о положении дел. Он говорил так: я вижу по сводкам немецкого командования, что где-то нажимает Красная Армия, но ничего определенного не знаю. Надо сказать, что если судить по тем четырем районам Харьковской области, которые я прошел, то все догадываются, все знают, что где-то на немцев нажимают. Немцы собираются отступать. Сами солдаты заявляют: рус туда, рус туда, а мы вот – … и они показывают кольцо. Плачут немецкие солдаты, что долго воюют. В одном из сел был такой случай, когда немецкий солдат получил письмо от жены, что она вместе с детьми эвакуировалась из Берлина. Этот солдат плакал. На вопрос: чего плачешь? – он ответил: – жена и трое детей эвакуировались. Там рус и Англия бомбят. Должен сказать, что немецкие солдаты упали духом, они чувствуют, что положение германской армий неважное.

Очень плохо то, что население на оккупированной территории не имеет информации о военных действиях, оно только догадывается, что немцам придется сматывать удочки. Люди делают выводы по сводкам немецкого командования, которые все одного мотива – советские войска атаковали, потом были отброшены. О Ростове³⁴³ в Харькове знают, что Ростов взят советскими войсками. Часть немецких офицеров, живших на квартирах в Харькове, выехали в направлении Ростова. Кое о чем знают благодаря радио. На квартирах у офицеров есть радио, а хозяйки могут подслушать, но даже если они и слышала что-нибудь, то боятся говорить, потому что в Харькове был один случай, когда женщина сказала, что немцы отступают, и ее за это расстреляли; вторая сказала, что возле Москвы немцев набили, ее также расстреляли. Шпионы у немцев работают неплохо. В Хотомле 5 января немцы исправили все свои повозки и приготовились уходить, а население выслали, причем мужчин отправили в тыл. И вот по таким фактам население делает выводы, что немцы собираются отступать.