Читать книгу: «Рубеж», страница 2

На следующий день погода была пасмурная, намеревался дождь. Зима в тех краях очень условная, похожа на наш апрель/май, температура примерно 17-20 градусов, ветрено; если и выпадают осадки, то минимум на день дождя стеной. Разумеется, в проливной дождь полет не состоится, и мы загружали машину так, «на всякий случай». Машину в любом случае надо загрузить, чтобы потом перегрузить в самолет, чтобы потом выгрузить, перезагрузить в машину и уже в завершении разгрузить в месте дислокации.

Ехать было недалеко, полкилометра, в самый край взлетной полосы, самый отшиб. Вероятно, в мирное время тут просто была стоянка самолетов или что-то вроде этого, потому что даже разметки не было и каких-либо сигнальных систем. Судя по наличию самолетов, я было подумал, что это музей. Мятые и побитые жизнью машины сами собой в голове вызывали песню «Смуглянка» и залихватские кадры из «В бой идут одни старики». Но почему-то верилось, что этот экспонат долетит куда угодно, потому что он – добрый. Добрый самолёт.

Мы стояли, курили. Любопытно было то, что я не знал, куда девать окурки. Выкидывать на землю я не обучен; к тому же, окружавшие пальмы и зелень и маниакальная воинская аккуратность меня стесняли вдвойне. Но урн не было на взлетной полосе, так что прости, Латакия.

Прилетел наш самолет и моментально вызвал изумление. Кратко говоря, это была летающая «ГАЗель» – маленький такой самолетик, который должен был увезти сорок человек и целую машину имущества роты. Назывался он Ан-26, он был по-своему добрый, но все же не такой винтажный. Перед загрузкой построились. Аппарель, лавки по бокам, инструкции пилота.

Загружались очень плотно. До конца не верилось, что все влезет. Загрузились практически под крышу – все в ящиках и рюкзаках и мы сами. Жвачка уже во рту, я готов.

Такой прыти от самолета я не ожидал. Потом мы шутили, что пилот этого самолета очень хотел быть штурманом истребителя, но не взяли, и он выжимал все дерьмо из транспортника. Одно время казалось, что он взлетал как ракета – строго вверх; не было даже мысли жевать жвачку, потому что закладывало уши и от резкого набора высоты, и от рёва двигателей и вибрации. Трясло мощно. На секунду показалось, что мы – массовка в съёмках эпизода скетча «Крутое пике».

Выровнялись, и я насладился видом в иллюминаторе. Все же полет на малой высоте – это прекрасно. С такой высоты вся земля при ее неоднородности принимает четкие границы зелени, застроек, холмов и деревьев. Природные четкие контуры внизу, наравне же с нами – облака, белые и плотные, в убаюкивающей синеве небесного покрова.

Приземлялись так же резво, как и взлетали, но по спиралевидной траектории, чтобы в случае атаки труднее было сбить. «Простите, а нас что, могут сбить?!» – возник у меня немой вопрос к экипажу, командиру и чертовому ящику с оружием, который при каждом крене самолета выезжал из общей массы и опасно приближался к моей голове. При обратном крене, вероятно, он так же пугал соседа напротив. Но обсуждать это с кем-то было невозможно из-за шума, летели молча.

Резкое снижение заставило отвлечься от иллюминаторов и направить взгляд в пол. Жвачка не помогала – уши заложило плотно, жевать ее получалось не часто, но очень сильно, до сведения челюстей.

Аппарель открылась. Мы начали очень быстро разгружать имущество, так как подобный транспортный самолет локального значения и правда служил тут маршрутным такси. Одних привез – других сразу увёз.

Нас ждала большая часть роты, которую мы меняем. Пока они грузились, удалось переброситься парой фраз с сержантом:

– Парни, вы откуда?

– С Центра России! А вы?

– Сибирь!

– Че тут и как вообще?

– Ну вот смотрите, там, – махнул он рукой, – за горой – пидорасы! Там, – указал левее, – тоже пидорасы, там, – махнул направо, – город, стоят садыковские опорники, но если че – они сразу убегают, воевать не хотят.

– А пидорасы далеко?

– Ну, за Евфратом в основном, – сержант повторно махнул влево.

– А, ну понятно, – хотя, что понятно? Где тут Евфрат? Как далеко он отсюда?

Сержант крикнул, забегая в самолет:

– Только по тропинкам ходите, а то все заминировано, а в здании терминала наши десантники находятся, но они ненадолго! Ну, бывайте, удачи!

– И тебе! Счастливо добраться!

Информации, конечно, вагон. Пока мы ждали машину, что приедет за нами, было время осмотреться наконец-то.

Убожество. Терминал аэропорта разбит, ни одного целого стекла, некоторые стены обрушены, металлоконструкции помяты. Здание обнесено забором, который перекосился и зияет дырами. По краям аэропорта кладбище сожженной и разбитой авиатехники: вертолеты без лопастей, сгоревшие МИГи. Дальше, за пределами взлетной полосы – пустырь, на котором кладбище колесной техники: сгоревшие и искореженные «Уралы» и «КАМАЗы», рваными лоскутами тентов машущие нам из загробного мира.

Огромный и протяженный холм, за которым Евфрат и враги. По другую сторону – жидкие одноэтажные постройки, какие-то убогие колючки и растения, песок. Среди всего этого валяются запчасти, разорванные колеса, обугленные части техники, воронки от снарядов.

Располагаться нам предстояло в бывшей технической зоне аэропорта рядом с гаражами и ангарами, но сначала дотуда следует доехать и дойти только по дорогам и тропам, потому что остальное заминировано.

Глядя на все это после лоска Хмеймима, закралась невольная мысль, что у меня ничтожно маленький автомат, ничтожно мало патронов, а гранаты – это детские петарды.

Вторая мысль: если меня тут убьют, то это не будет похоже на сцену из боевика, не будет геройской музыки и кадров замедленной съемки, не будет повторов, спецэффектов и планов.

Я просто рухну и буду медленно тлеть, как сгоревший грузовик, приветствующий меня рваным тентом, развевающимся ветром пустыни. Никаких красивых фраз. Погибну я тут молча.

Прилегающие к аэропорту города Дейр-эз-Зор местности,

технические зоны, ставшие «кладбищем» техник

Глава 4

Декаданс.

Аэропорт, в который мы прибыли, находился в паре километров от города Дейр-эз-Зор. Это был город, расположенный на отчаянных и последних участках зелени, граничащих и борющихся с пустыней. А там, где пустыня берет вверх в безмолвной схватке, пустошь и граница с Ираком. Жизни этому месту придает только Евфрат – древняя река, родоначальница жизни, артерия истории человечества.

За Евфратом уже находилась граница с курдами – многострадальным народом, проживающим на территории сразу трёх стран. Фактически это территория Сирии, но без лишней надобности туда ездить считалось не дипломатично.

Загрузив имущество в машину, мы двинулись к месту дислокации вглубь аэропорта. Предполагалось, что жить мы будем в небольших жилых модулях, где быт уже был налажен парнями из Новосибирска, которых мы меняем. На несколько человек по комнате с кроватями, в отдельной технической комнате – печка, место для сменной обуви. Раковина, душ и туалет – на улице. Днем тепло. Условия, прямо скажем, неплохие. Личную гигиену соблюдать можно вполне – это уже замечательно.

Застав несколько отдыхающих бойцов, мы поздоровались с ними и начали осматриваться, ожидая команды от командира. Командир сказал следующее: «Парни, пока перекусите сухпайками. Я пойду до местного начальства, все выясню». Такие команды нам всегда по душе. Тревожить расспросами парней, что мы меняем, не охота – они отдыхали с дежурства. Во время постоянного пребывания в одном месте личный состав охраняет сам себя, так называемый наряд. Караулы выставляются по всей территории и формируются две смены – отдыхающая и в наряде. Если получается так, что поступает задача – значит, караул практически не меняется и несет службу постоянно.

Нам предстояло назначить первый наряд и поставить его сразу, принимая посты и рекомендации от уезжавших парней. Вернулся командир:

– Вещи пока что в одно место, ночуем сегодня все вместе тут. Достаньте теплые вещи – ночи очень холодные.

– Командир, есть будете? Мы вам погрели.

– Да, спасибо, парни.

Пока командир ел, мы продолжали осматриваться под комментарии вошедшего «местного» сибиряка, который давал нам наставления:

– В общем, город там, через шоссе. Три поста обороны, последний – мы, если что, пацаны-десантники помогут, – махнул он в сторону терминала, продолжил:

– С ними связь по рации, лишний раз туда не ходите. Там и так все заминировано, так еще и они растяжек наставили.

На секунду он отвлекся на наш выгруженный багаж:

– Хуя у вас ящиков! – и, затянувшись, продолжил:

– На садыков надежды нет, если что – побегут, как пить дать. А там, – махнул рукой в другую сторону, – садыковский магазин. Сигареты, сладости, консервы. Сигареты, правда, говно, садык жадный, цены гнёт.

«Садык» – это обозначение сирийца. По-арабски «садир» – это друг, товарищ. Но арабский язык – очень быстрый, и название «садык» логично и подходит. Садык и есть садык.

– А много тут садыков? – начали оценивать обстановку мы.

– Да не понять. Их проще по постам считать, они постоянно меняются и одеты как бомжи. Ну так-то город большой, тут целый гарнизон. Но все это бесполезно. Рассчитывать придется только на себя. У садыков бабки не меняйте, с курсом врут.

– Ну че, тут как вообще, спокойно? – наконец перешли мы к сути.

– Да более-менее сейчас да. На опорниках постреливают шальные, сюда не суются – тут наших много. Там, – махнул в сторону, – артиллерия стоит, тоже почти наши. На колонны могут напасть, пострелять. А так…

– У вас потери были?

– Были, – сибиряк замолчал. Мы тоже. Через паузу он продолжил:

– Да, кстати, тут в соседнем модуле генерал живет садыковский. Он по-русски немного понимает, так что вы его нахуй не шлите – он может обидеться.

Я задумался: а как выглядит генерал, который обиделся на солдата? И вообще, зачем и как можно послать нахуй генерала, пусть даже чужого? Это ж вопиющий случай, если разобраться. Но на эти вопросы я ответил себе сам, вспоминая один из инструктажей в нашей части, где нам специалисты рассказывали о грядущей миссии. Подбирая слова помягче, нам сообщили следующее: сирийская регулярная армия за долгие годы войны состояла уже из ополченцев, которые ни выучкой, ни мотивацией, ни дисциплиной не отличались. Боеспособные подразделения были выкошены в первые годы, сейчас остается то, что остается: офицерский состав не обучен, солдаты в основной массе воевать уже не хотят и не могут – тотальная демотивация и усталость от разрухи.

– Так, – командир окончил трапезу.

Мы замолчали, ожидая указаний. Можно было тысячу раз спрашивать одно и тоже, но информация бывает и лишней в том плане, что за неимением опыта начинаешь додумывать сказанное, а не то, что видел сам. А это самая большая ошибка в армии для солдат – за исключением трех вопросов «зачем?», «почему?» и «а че сразу я?». Нам повезло, и наш командир был опытен и всегда знал, что делать:

– Значит, сегодня ночуем тут, завтра прилетит остальная часть роты. Кто останется тут на постоянном месте дислокации, решим завтра. Сегодня надо принять посты и технику. Сейчас со мной выдвигаются техник, водитель и Иванченко со своим отделением.

– Есть, – ответили названные.

– Тут остается лейтенант Лысенко. Принимаем наряд и быт у парней, надо узнать маршруты и выставить наряд на ночь, – продолжил командир.

Так и прошла вторая половина дня. Психика работает так, что твой мозг моментально оценил и принял апокалиптический пейзаж, что ты будешь находиться тут. Твой мозг моментально принял, что надеяться придется только на себя и что еще пару дней назад твои ноги мокли и мерзли в центре России, с утра ты ел прекрасную еду и мягкий хлеб в окружении гор и морского воздуха ласковой Латакии, а сейчас – развороченная техника, обугленная какая-то непонятная полупальма и обидчивый сирийский генерал. Времени на то, чтобы прочувствовать всю атмосферу и впитать ее в себя, спросить своё эхо глубины сознания – «ну как тебе это?» – на это времени просто нет. Возвращались сибиряки, в прекрасном настроении. Завтра они улетают домой, сегодня они расслаблены и могут провести остаток дня свободно. Посты мы приняли, мне выпал патруль внутренней территории с 11 ночи, на четыре часа. Весь лагерь был оповещен о пароле – кодовое число, которое спрашивают, если видят перемещение. При любом замешательстве лучше задержать, опросить, в худшем случае – открыть огонь.

Въезд в аэропорт города Дейр-эз-Зор

Ну, здравствуй, сирийская ночь.

Территория тыла не обследованная, но патрули уже поменялись, радиостанции были при мне, и каждый меняющийся патруль докладывал о передвижении, ошибок быть не может. Лишние не прошли. Я стоял и наблюдал, вертел головой по сторонам, максимально настроив свои сенсорные системы к восприятию.

Из нашей бытовки вышел командир и назвал меня по фамилии.

– Я! – откликнулся по-военному.

– Все нормально?

– Так точно.

– Сейчас придет смена с дальнего КПП, там будет офицер сибиряков. Как придет, проводи его ко мне.

– Есть.

Дверь захлопнулась. Когда есть конкретная задача – так проще.

Восточное небо просто усеяно звездами, я такого не видел. Ночь, тем более в отсутствие центрального освещения, казалась просто невыносимо тёмной, что, наверное, и обуславливало яркость и количество звезд на небе. Ночь тёмная, ночь тихая. Это и хорошо, и плохо. Слышно каждый шорох, но на каждый шорох и реагируешь. Незнакомые колючки незнакомо цепляются друг за друга, незнакомый ветер незнакомо гоняет незнакомый мусор.

По распоряжению из центра после 17:00 по Москве (а мы жили по московскому времени), была команда «Стоп колёса». Военная техника не ездила, только по спецразрешению и оповещению всех окружных контрольных точек, иначе можно нарваться на дружественный огонь. Местные жители тоже побаивались ночи, поэтому очень и очень мало машин ездило по дорогам, да и некуда было ездить – все вокруг уничтожено. Поэтому – тишина.

Шаги и тихий разговор на русском вблизи – идет командир сменяемой команды. Ответили мне пароль, я проводил их до командира, сам же продолжил нести службу.

Чертовски умно я купил утепленный маскировочный халат. Становилось все холоднее, особенно ветер – он пронизывал до костей. Хожу по маршруту активнее, курю, двигаюсь.

Открылась дверь, вышла очередная смена на КПП, куда еще днем вышли наш техник и сержант со своим отделением. Смена вышла, мы перекинулись парой фраз, интересно все же было, о чем разговаривают два командира:

– Ну что там?

– Разговаривают.

Спасибо, парни, за конкретику. Ушли. Через некоторое время зашипела рация:

– «Калитка» (наряд КПП) – «Алмазу» (позывной командира).

– Я – «Алмаз».

– Наряд пришел, разрешите поменяться.

– Разрешаю.

У всех была настроена общая частота, все переговоры слышали.

Хожу активно, греюсь. Холодно, но уже моя смена подходит к концу. Потихоньку мой слух научился отличать природные шумы, стало спокойнее. Шаги, пароль – наши. Техник Саня, он же товарищ прапорщик, он же товарищ прапорщик Саня, стрельнул у меня сигарету, стоим, курим. Вот-вот должны сменить меня. Затянувшись, Саня сказал:

– Технике пиздец. Один БМП, два БТРа, один вроде на ходу, но масло течет. БМП вообще наглухо встал, они его используют как опорник – пушка рабочая, повернута в сторону дороги, в случае боя пригодится, но даже заводить смысла нет.

– И че делать?

– Да не знаю. Чинить нечем, если только его в Химки (Хмеймим) везти. Вообще еще вопрос, надо ли.

– А БТР?

– Один на ходу, ко второму вроде запчасти есть. У них техник отморозок, пошел за запчастями в поле (где стояли раскуроченные автомобили), прям по минам пошел. Знал бы, что заминировано – взорвался бы.

– А на чем мы ездить будем? – стало интересно мне. До этого по Сирии я передвигался только пешком и на бешеной летающей ГАЗели.

– А куда ты ездить собрался?

– Ну не тут же нам сидеть постоянно.

Сашка пожал плечами.

– Или сидеть? – может, Сашка что-то слышал из беседы с командирами.

Сашка повторно пожал плечами. Зашипела рация:

– Березка, прием!

Березка – это циркуляр. Это позывной для всех, когда общая информация всему подразделению.

– Березка, прием! Значит, информация следующая: желтая осветительная ракета – это освещение, зеленая – требуется проверка связи, красная – тревога. Как поняли?

На каждом посту были такие сигнальницы. Если коротко – это вид пиротехники, похожий на салют: дергаешь за ниточку и очень высоко вылетала осветительная ракета, которая светит ярко и продолжительное время. Разные цвета, как было сказано, означают разные ситуации.

– Как поняли? – повторил командир.

– Принял.

– Принял.

– Принял, – пошли ответы от всех постов.

– Принял, – ответил и я.

Как только я ответил, где-то в километре от нас, уже за пределами аэропорта, вверх взмыли три красные сигнальные ракеты, чуть позже послышалась стрельба очередями.

– За-е-бись, – резюмировал прапорщик.

Мигом зашипела рация:

– «Алмаз», я «Калитка»! Три красные ракеты, направление – город, расстояние километр! Как понял?

– Понял, наблюдайте! – ответил командир.

Мы замолчали с Сашкой.

Еще одна автоматная очередь там, вдали.

– «Алмаз», я «Калитка»! Вижу движение! – крикнул в рацию командир отделения, его я узнал по голосу, – разрешите открыть огонь!

Тишина. Мы с Сашкой напряглись, я был готов уже бежать туда. Адреналин на секунду мне настолько поднял зрение, что, казалось, в полной темноте я видел всё.

Распахнулась дверь, выскочил командир новосибирцев и побежал в соседний жилой модуль.

– Отставить огонь! «Калитка»! Я «Алмаз»! Отставить огонь, как понял? Это садыки бегут!

– Понял, – зашипела в ответ рация.

Я стою и понимаю, что истлевший окурок мне уже настойчиво жжет пальцы, адреналин внутри меня отступает, но наступает самая неприятная часть всего этого – теперь я ничего не понимаю. Если до этого я был уверен, что нас идут убивать, и пора бежать и отстреливаться, то сейчас я не понял ничего.

Я слышал повышенный тон офицера, который на смеси матерного, русского и английского беседовал с сирийским генералом.

– Иди разбирайся!! Гоу ту зе пост! Ёр солджерс мувед эвэй фром позитион, блядь! – кричал наш офицер.

– Но, но, но! Но тамам! – отвечал генерал

– Ви ар старт шутинг иф ю донт телл им гоу бэк!

– Ес, тамам! – ответил генерал. Он выскочил из хижины, завел припаркованный мопед, и в компании какого-то еще сирийца, который, видимо, сидел с ним в хижине, они двинулись туда.

– Мудак ебаный, – добавил в след ему офицер и взялся за рацию:

– «Калитка», я – «Бритва». К садыкам их генерал едет, выпустите его, садыков не запускать, держите на прицеле, но не стрелять! Как понял?

– Понял.

Тишина.

Наконец-то стало всё понятно. Дальний пост садыков обстреляла проезжающая мимо машина, они запустили сигнальные ракеты и побежали в нашу сторону со страху в поисках укрытия. Да и, собственно, бежать больше некуда. Однако, увидев, что в них целятся еще и со своей стороны, они окончательно растерялись и просто стали стоять и вопить.

Офицер сменяемой команды сразу понял, в чем дело, и взял командование данной ситуацией на себя. Он знал, что это бегут садыки, испугавшись обстрела. Они бежали, бросив оружие, просто в нашу сторону – видимо, он хорошо изучил менталитет и порядок местных военных.

Адреналин отступил, наступило полное опустошение. Я понял, что только что в километре от меня произошел эпизод войны, который я наблюдал онлайн. Наблюдал, но все прошло мимо меня, будто я невидимка, призрак, меня тут нет и не должно было быть. Хотя я поймал себя на мысли, что я внутренне был готов бежать на помощь нашим и отстреливаться, когда услышал «вижу движение». Можно успокоиться и покурить.

Мы с Сашкой закурили и молча посмотрели друг на друга. Говорить ничего не надо было, в таких моментах открываются экстрасенсорные возможности чтения мыслей. Зашипела рация:

– «Алмаз», я «Калитка», прием.

– Прием, – отозвался командир.

– Генерал садыковский и пять садыков хотят пройти в лагерь. Пускать?

Через несколько минут поступил ответ:

– Пускайте.

Это означало, что дальний опорный пункт остался вообще без какой-либо, пусть даже самой хреновой, но все же охраны, пришла мне мысль в голову. Следующая мысль была еще грубее: когда по ним стреляют, хотя бы становится понятно, что враг близко.

Сашка пошел спать, я попросил его поторопить мне смену, если таковая вообще планируется в нынешней обстановке. Чертова тихая и темная арабская ночь, где слышны выстрелы за километр и красные сигнальные ракеты видны за два.

Вышел Серега, мой сменщик. Мы обменялись мнениями: он сказал, что наш командир и командир сменной группы с самого начала действовали сообща, и офицер сибиряков сразу понял, в чем дело, по сути, он спас обреченных сирийцев. Если бы не он – наши парни бы открыли огонь. Сирийцы обычно ходят просто в камуфляжной форме, без шевронов и каких-либо отличительных знаков. К этому тоже приходилось привыкать.

Я лег на койку, сняв только бушлат и берцы. В комнате в целом было натоплено, но раздеваться как-то не хотелось – наверное, не отпускала недавняя ситуация, я еще был в ней.

Закрыв глаза, я заснул моментально, даже без намёка на какие-то нервяки. Моя нервная система моментально переключилась на режим «отдых», я закрыл глаза, и сразу наступил следующий день.

Терминал Аэропорта Дейр-эз-Зор

Фото взято из открытых источников интернета

Глава 5

Роскошь и песок

Следующий день даровал солнечную погоду и уже привычный ветер. Должна прибыть отставшая часть нашей команды, увезти парней обратно в Новосибирск, также должно произойти дальнейшее распределение нас по территории провинции. Днем патруль внутри территории выставлять не надо, поэтому свободные люди занялись налаживанием быта: нужно было доработать душ и построить новый туалет, назначенные люди пошли в будущую столовую – одно из зданий аэропорта, где назначенный повар должен войти в курс дела и уже приготовить обед. Cухпайки, все же, это стратегический запас. Да и надоедают быстро.

Из домика генерала вышли покурить те самые садыки, которые прибежали ночью. Не без любопытства я на них смотрел. Говорливые и подвижные, одеты, и правда, кто во что. Общего у них только китель и штаны; двое в сланцах, кто-то в берцах, остальные в кроссовках. Головной убор был у генерала и у одного из солдат. Ни погон, ни шевронов, никаких отличительных знаков. Они так же занимались какими-то делами, постоянно звонили, махали нам рукой в знак приветствия.

– Ну все, рабочий день у них окончен, – усмехнулся один из сибирских.

– Почему?

– Матэ пить садятся. Значит, часа три так просидят, а то и весь день.

И правда, откуда ни возьмись появился маленький столик, чайничек, и садыки уселись вокруг него. Такое чувство, что вчерашней ситуации просто не было. Генерал пытался держаться особняком и с важным видом ходил вокруг своей хижины, поглядывая в нашу сторону и в сторону аэропорта. Периодически он звонил и подходил к нашему командиру.

Донесся звук самолета – летят наши. Осмотрев небо, я нашел глазами силуэт, который уже нарезал круги, готовясь к посадке. На посадку он заходил примерно также, как сокол, завидя добычу – резко головой вниз, выравниваясь только перед землей. Мы сразу начали посмеиваться, что там сейчас винегрет, ибо сами были в такой же ситуации.

Пока происходили встреча и разгрузка самолета, я решил последовать примеру товарищей и помыться. Холодная вода из крана, сланцы, шампунь, обрезанная полторашка – чтобы обливаться, ну и, чтобы высохнуть, – полотенце и ветер. Условия более чем замечательные для зоны вооруженного конфликта, да и кофе с утра не дают, а холодная вода бодрит не хуже.

Намылившись, я услышал, что зашипела рация и командир называл позывной «Березка». Значит, информация для всех. Стоя голый и в сланцах на скользких досках, намылившись, я заглушил воду, чтобы послушать, что говорит командир. Моя рация была в одежде, которую я снял. «А плевать, – подумал я, – все равно голый и в сланцах». Но домываться надо было в темпе, вдруг война – а я немытый.

Командир передал, что через час придет машина забирать нас на распределение по точкам, плюс со стороны аэропорта взлетит наш беспилотник – по нему не стрелять.

Можно было не торопиться.

Привезли наших парней с самолета, мы тепло поздоровались, хотя виделись еще вчера, но эти сутки произошло уже так много событий, что мы успели друг по другу соскучиться, судя по всему.

Наперебой с разных сторон мы рассказывали прилетевшим ночной случай, а прилетевшие нам – впечатления о полете. В лагере сразу началось движение – сибиряки собирались на вылет домой, паковали вещи, а прибывшие распаковывались.

– Парни, продайте зимнюю шапку! Пять баксов дам! – доносилось со стороны уезжавших.

– Парни, есть у кого бушлат запасной? На симку поменяю! – аукцион становился заманчивым.

Проблема в том, что сибиряки приехали сюда летом, улетали в летней форме одежды, а вот возвращаться им придется зимой. Некоторые этот момент не продумали, но они и не предполагали, что зависнут на полгода в пустыне, потому что обычная командировка рассчитывается на три месяца. Пошел натуральный обмен. Мы меняли бушлаты на местные сим-карты, на портативные радиостанции, кто-то просто продавал. Нам улетать точно в лето, а по прилёту уж как-нибудь разберемся.

Командир возвращался с совещания, наконец-то родная сердцу команда:

– Строимся. Форма одежды свободная.

На построение ушло две минуты, потому что любая информация облегчала наше пребывание тут. Командир начал:

– Значит, сперва я зачитываю список фамилий, которые остаются со мной тут.

Моей фамилии не оказалось в списке. Значит, не остаюсь.

– Дальше команда старшего лейтенанта Семёнова. Они уезжают на территорию Дейр-эз-Зора.

Среди прочих моя фамилия. Дейр-эз-Зор.

– Следующие из списка отправляются с лейтенантом Лысенко за Евфрат.

По остаточному принципу. Командир продолжил:

– Сейчас должны приехать две машины за командами. Парни, пакуйтесь побыстрее, надо менять ребят, самолет ждет. В дальнейшем мы будем разбросаны по провинции на 3-5 километра. Командиры и заместители – следить за средствами связи. Мы всегда должны быть на связи. Вы все будете переданы местному командованию, какие конкретно выполнять задачи будете – я сказать не могу. Скорее всего, всё подряд. Мы ж спецназ, – улыбнулся командир, – а местные считают, что если мы разведка, то должны уметь консервным ножиком взорвать танк. Сулейманов, ты это умеешь? – со смехом обратился к одному из солдат командир.

– Так точно! – под добрый смех отрапортовал Сулейманов.

– Ну, значит, не врут, – резюмировал командир. И, вернувшись в серьёзное русло, продолжил:

– Никаких тельняшек и опознавательных знаков. Никаких российских шевронов и триколоров. Слушать командование и не выёбываться перед руководством. Самое главное – держать оружие в чистоте. Вопросы есть?

– Никак нет! – хором ответили мы. Не выёбываться и держать оружие в чистоте. Какие еще тут могут быть вопросы?

Подъехал первый Урал, привез сменную команду, и мы начали загружаться. Ящики с оружием, имущество, мы, ящики.

Загрузившись, мы махнули рукой парням и поехали. Последний пост, где стояла наша смена, махнуть надо и им.

Дальше – прямая дорога, открытый «Урал», мы и выезд в город.

От выезда из аэропорта до въезда в город было где-то два-три километра дороги по пригороду. Город встречал нас послевоенным безумием. И без того простенькие дома садыков после войны смотрели еще более мрачно. Сирийцы строят дома быстро из доступных и малозатратных материалов – серых шлакоблоков. В условиях теплого климата это практично, но нас всегда удивляло, почему они живут в недостроенных домах: у большинства домов на крышах торчит арматура и стоят какие-то стройматериалы. Нам потом объяснили, что простолюдины таким образом увиливают от налогов: фактически дом достроен и в нем живут, но на бумаге – нет, стройка продолжается, так что платить налоги не нужно. Торчащие арматуры были дополнением к всеобщей разрухе. Подобные дома не отличались прочностью и разваливались сразу, как карточный домик.

Город был разворочен.

Целые кварталы из скелетов построек, серых бетонных трупов. Наш грузовик то и дело маневрировал между сгоревшей техникой, брошенной на дороге. Вот танк без башни, вот сгоревший БТР. Два перевернутых поперек дороги автобуса, скорее всего, служили заграждением при пешем наступлении одной из сторон. Искореженные и сгоревшие легковушки просто кидали друг на дружку и ставили как заграждение на опорниках.

Дорога была широкой, по две полосы в каждую сторону; разделительной полосой часто служила высадка из пальм и пихт, сейчас же это сгоревшие поленья и стволы. В разбитых кварталах то и дело что-то догорало, везде был чёрный дым. Часто там шарились местные, бывшие жители домов или мародеры – искали чем поживиться либо оплавляли бытовые провода на медь. Нередко они натыкались на мины, растяжки и на прочие «подарки», нарываясь на смертельное эхо войны. Такие взрывы, к слову, заставляли нас вскакивать и моментально оценивать обстановку первое время. Потом стало ясно, что такие взрывы в «серой зоне» – это самоубийство очередного мародера.

Не жаль.

«Серая зона» – потому что это были гектары разрушенных построек серого цвета, в которые лучше не заходить. Да, собственно говоря, и незачем.

«Серая зона» – разбитые улицы и кварталы

Фото взято из открытых источников интернета

Въезд в город начинался с кругового кольца. Развернувшись на нем, я заметил одну интересную деталь – само полотно дороги было в восхитительном состоянии. То, что в России творится весной после схода снега, по логике, должно происходить тут, где девять лет идет война. Дейр-эз-Зор одно время был лакомым куском для ИГИЛа (запрещенная в России террористическая организация) – захватив власть, они продержались три года. Можно, конечно, подумать, что они сразу взялись за строительство дорог, тендеры и подряды, но слабо верится. Скорее всего, дороги тут делают на совесть и навсегда. Что впоследствии нами подтвердилось.

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем больше мы встречали людей – местных жителей, больше разрухи, и все крепче наши руки сжимали автоматы. Начиналось движение на автомобилях, город пытался поддерживать хоть какое-то свое существование.