Читать книгу: «Вольные мореходы. Книга вторая: Проклятый меч», страница 4

IV. Погребальный костер

До рассвета кочевники жгли костры и в их жарком пламени считали убитых. Воинов погибло семеро, тварей же полегло несколько сотен. Их блестящие трупы невысоким валом окружали стойбище и стлались длинным ковром от шатров к соседнему холму, к тому месту, где они напали на Кану.

Мореход сидел на влажной от росы земле, положив рядом с собой свой скарб – оружие, седло и узду. Слышался громкий женский плач. Женщины расплетали косы и, становясь на колени, утирали волосами раны погибших. Это были матери, жены и дочери. Кану с безразличием глядел на них. Он привык убивать и знал, что сам рано или поздно падет от чьей-то сильной руки. Мореход молил Нелена, чтобы тот уготовил ему легкую смерть – он не желал бы умереть в лапах ночных существ. Пленник Кану затих, лишь редко елозил и тихо всхлипывал. Кочевники отвели коня морехода к реке и промыли его раны – шея животного была сильно расцарапана когтями черной твари.

К Кану подошел старик в богатом одеянии. Мореход решил, что это вождь племени. Старик попытался заговорить с Кану, но вскоре понял, что они не поймут друг друга, и жестом пригласил морехода в свой шатер.

Молодая черноволосая девица принесла им горячее темное питье в глиняных чашах и села рядом с Кану, обвив тонкими руками его шею. Мореход ощутил запах ее волос, он опустил взгляд и увидел два бледных холмика грудей, видневшихся из-под темно-синей ткани, украшенной похожими на монеты золотыми кружками. Ее губы были намазаны чем-то блестящим, и казались очень яркими. Округлые колени девушки скрывала грубая темная ткань широких штанов. Над поясом виднелась ямочка пупка, украшенная прозрачным стеклянным камнем. Откуда у дикого племени такие дорогие украшения?

В это время в шатер зашли двое юношей и, сложив крестом ноги, сели рядом с вождем. Старик улыбнулся Кану и жестом предложил ему отпить. Мореход согрел ладони о стенки чаши и чуть пригубил. В груди приятным теплом разлилась сладкая влага. Кану выпил все без остатка и отставил чашу в сторону, на цветную циновку.

В голове морехода всплыли неприятные воспоминания его позорного пленения – и старик-вождь, и узкоглазые воины, и бронзовое оружие. Лишь одни боги ведали, как бы обошелся с ним сидевший напротив вождь, если бы Кану встретился с воинами его племени в другое время, среди голой степи. Впрочем, старик явно не собирался причинять Кану вред.

Вождь что-то произнес на своем языке, и юноши засмеялись. Внезапно один из них – с вислыми усами и длинной черной косой – спросил на ломаном эрнонском наречии:

– Ты можешь понять меня?

Кану кивнул и удивленно спросил:

– Откуда тебе известен этот язык?

– Моей матерью была женщина, которую нашли на берегу соленой реки, и она научила меня этому языку. Она была из страны, которую называют Эрнон. Мы плавали туда три раза и меняли товары, – он гордо выпятил грудь.

«Так вот почему это племя богаче – они торгуют с Эрноном…» – подумал Кану. Он положил руку девушке на плечо и ласково провел ладонью по ее спине. Она закрыла от удовольствия глаза и улыбнулась.

Старик что-то спросил, и юноша перевел:

– Оснарк спрашивает твое имя и откуда ты родом? И почему твой глаз сияет во тьме, как волчий? Ты – демон?

Кану ухмыльнулся:

– Нет, я не демон. Родом я с далекого снежного севера. Я – сын бога, поэтому могу зрить во тьме. Мое имя – Кану. А как твое имя? – спросил он у юноши.

– Гокхор, – ответил он. – Как ты, Кану, попал в наши земли и что тут ищешь?

Мореход, немного подумав, произнес:

– Я ищу здесь своего врага, того, кто выковал мой меч. А оказался я здесь по воле богов, я приплыл по соленой реке.

Гокхор кивнул и сказал:

– Оснарк благодарен тебе за подмогу в битве и предлагает стать гостем. Эта девушка – дочь вождя, она твоя. Ее имя – Ирзала. Она ждет твоей любви, Кану. Оснарк хочет, чтобы у нее остался от тебя сын с кровью бога в жилах.

Кану посмотрел на девушку, прижавшуюся к его жесткой кольчуге. Мореход не раз слышал о диких народах, в обычаях которых было класть чужеземцев рядом с дочерями и женами, но еще никогда ему не приходилось встречаться с подобным гостеприимством. Дети от чужеземцев вырастали, как правило, сильными, высокими и красивыми. Ладонь Кану легла на ее колено, и мореход вдруг почувствовал, что девушка вся дрожит – не то от холода, не то от страха.

– Не бойся, – прошептал он ей.

– Если ты пожелаешь, мы возьмем тебя в племя, – сказал Гокхор. – Ты станешь великим воином…

Кану ухмыльнулся про себя и уклончиво ответил:

– Не думаю, что подобная жизнь для меня. У меня свой путь.

– Жаль, но это твой выбор, – ответил Гокхор. – Однако мы поможем тебе в любом твоем деле, если оно покажется нам достойным…

«Кто кому поможет, – усмехнулся в мыслях Кану. – Неужто эти дикари в самом деле думают, что они – средина ойкумены?» Впрочем, он решил, что боги могут рассудить иначе, поэтому вынул меч из ножен и протянул его Оснарку. Вождь благоговейно принял оружие, и его взгляд потек по сверкающему клинку, в котором отразилась седая борода. Он поворачивал меч в сухих ладонях, восхищенно оглядывая его со всех сторон. Старик провел пальцами по холодной стали, едва коснувшись ее, тронул колкие грани рубина и вернул меч Кану. Подняв глаза, он что-то произнес.

– Оснарк говорит, что это страшное и сильное оружие, он чувствует колдовской холод, который исходит из самой глубины клинка. Меч древний, его выковал Каменный Великан, который живет на севере, в горах. Но тебе, говорит Оснарк, не одолеть его, – Гокхор пристально посмотрел на Кану. – Лучше иди через горы в Эрнон и ищи там себе славу. Здесь ты погибнешь. Я многое слышал о Каменном Великане, но лишь маленькая девочка один раз видела его. Он пожалел ее и не обратил своими глазами в пламя.

Кану задумался. Конечно, легенды, которые шли через поколения, меняли свой лик, становились страшнее и величественней, но не верить им все равно было нельзя. Древние сказания таили в себе правду. Каменный Великан… Кто он? Идол на горе, которому кланяются черные твари и приносят свои страшные жертвы? Или же гора, по краям которой вечно течет жидкий огонь, поглощающий все вокруг себя? Был ли он аарасцем или только одним из потомков древнего народа? Кану понимал, что ответит на эти вопросы, только если пойдет на север. Мореход более не сомневался в том, что кузнец меча жив. Но сможет ли он, Кану, полубог, одолеть таинственного создателя клинка, обладающего самой сокровенной магией, какая была когда-либо доступна смертным?

– Ты слышал об аарасцах? – спросил Кану Гокхора.

– О ком?

Он ничего не ведал о древнем народе. Все его знание не уходило дальше легенды. Мореход тупо уставился на глиняную чашу у своих ног. Оснарк сделал еле заметный знак Ирзале, она оторвалась от Кану, взяла чаши и выскользнула из шатра. Повернув голову, Кану проводил ее взглядом. Хлопнув, полог шатра обдал его легким ветерком.

– Сколько дней пути до Каменного Великана? – спросил мореход.

Гокхор пожал плечами:

– Не так долго, два или три дня.

– Два или три дня? – вскричал Кану. – Так почему вы его никогда не видели?

Гокхор передал вопрос Оснарку. Старик долго думал над ответом.

– Оснарк говорит, что наше племя – самое смелое, мы берем дань с трех племен. Никто еще не мог сломить нас, лишь однажды, в глубокой древности… Но то люди. А Каменный Великан – иное. Он из богов. Как могут смертные перечить богам? Они должны лишь кланяться им и чтить их. Там – Земли Богов, и мы не смеем ступать туда… Там вечная ночь, и ничто не рассеет ее…

«Земли Богов, – подумал Кану. – Уж не сам ли Каменный Великан дал им такое название, чтобы возвеличить себя? Вряд ли боги напрочь забыли гордость, и стали обитать в ойкумене. Они и спускаются-то сюда редко, лишь ради любовных утех с земными женщинами. Их дворец – небо. Наверняка легенды сильно приукрашены, и в этих землях нет ничего, что могло бы испугать вольного морехода. И, уж точно, не может быть там вечной ночи». Кану улыбнулся своим мыслям.

Полог приподнялся, и в шатер впорхнула Ирзала. Она подала Кану и Оснарку чаши с настоем. Старик кивнул юношам, и они вышли. Оснарк быстро выпил настой, его седая борода разгладилась в улыбке, и он тоже покинул шатер.

Кану мягко отставил чашу в сторону и повернулся к Ирзале. Она сняла с него ножны с мечом и отложила в сторону, на плетенку. Мореход прикоснулся ладонью к ее щеке, и почувствовал, как горячие губы девушки прижались к его пальцам.

– Как тебе мало надо от богов… – прошептал Кану, понимая, что она не поймет его. – Впрочем, боги наделили тебя неземной красотой, – он посмотрел на нее светящимся глазом и прижался своими губами к ее. Мореход запустил грубые пальцы в ее густые волосы и крепко прижал к себе. Ирзала оторвалась от его губ и стала покрывать поцелуями его шею и лицо. Кану отстранил от себя девушку и снял тяжелую кольчугу. Ирзала сразу же стянула с него тунику и принялась целовать широкую грудь морехода. Кану вдруг схватил ее за плечи и, опрокинув на плетенки, стал ласкать ее шею и плечи. Девушка громко дышала, ее руки яростно гладили спину морехода, а ногти оставили на коже несколько царапин.

Он скользнул ниже и впился губами в украшенный стеклянным камнем пупок. На гранях блеснул отраженный свет его зеленого глаза. Холмик живота чуть прогнулся под его губами, Ирзала застонала.

Кану сорвал с нее звенящую золотыми украшениями одежду и сдавил пальцами отвердевшие соски. Затем приблизился губами к шее и оставил темный след от крепкого поцелуя. Ирзала изогнулась всем телом и громко вскрикнула. Ее руки сгребли волосы морехода и крепко прижали его голову к ее груди. В глазах девушки отразились зеленые крапинки. Шатер наполнял ее запах – сладковатый, пьянящий. Кану провел языком от ее груди по шее до самого подбородка и приник к ее липким губам.

Ирзала распутала завязки кожаных штанов Кану и стащила их с него. Целуя ее живот, он спускался все ниже и ниже, пока не почувствовал губами завитки ее коротеньких волосков. Яростно, словно разъяренный лев, сорвал с нее остатки одежды и обнажил ее всю.

Ирзала вдруг сжала колени. Кану нежно поцеловал их и с силой раздвинул. Она засмеялась. Вдруг на мгновение ее лицо исказила боль, и девушка издала стон. Ее плечи блестели от пота, она закрывала глаза, Кану теребил языком ее упругие соски. Она закричала от наслаждения. Еще несколько мгновений и, казалось, что на ее крик слетятся все демоны ойкумены. Раза три или четыре Ирзала сильно дернулась и затихла. Мореход крепко обнял девушку и прижал ее голову к своему плечу. По локонам ее волос побежали блики его глаза. Ирзала посмотрела на Кану и почему-то вдруг заплакала.

Через некоторое время мореход покинул шатер. Разогнувшись, он прищурился – небесный свет показался ему чересчур ярким после полумрака. Повсюду – из-за шатров, сквозь сизый дым костра кочевники поднимали на него глаза и глядели с восхищением и благоговением, словно он был богом, сошедшим к ним с небес. С криками бегали голые дети. Мальчики и девочки. «Какая дикость, – подумал Кану, – в великих царствах ойкумены так обходятся лишь с детьми рабов… Неужто и моего сына ждет та же участь?»

Обернувшись к шатру, мореход скользнул глазами по накинутым внахлест одну на другую шкуры. За ними осталась Ирзала, которую он вряд ли когда-нибудь увидит еще раз. Она долго не хотела выпускать его из своих объятий, а ее теплые слезы текли по его груди и плечу. Кану прикоснулся к своей щеке и стер соленую влагу.

К мореходу подошли Оснарк и Гокхор. Старик широко распростер руки и прижал к себе Кану.

– Теперь ты его зять… И мой брат… – сказал Гокхор.

– Что? – изумился Кану. У него мелькнула мысль, что сейчас эти дикари заставят его остаться в их племени и, чего доброго, нарекут вождем! Тогда ему придется сразиться с ними, чтобы покинуть стойбище, а он этого совсем не хотел.

Старик что-то прошептал мореходу, скребя сухими пальцами по спине Кану. Мореход лишь кивал, не понимая ни единого слова Оснарка. Гокхор поймал взгляд Кану и произнес:

– Оснарк хочет, чтобы ты остался с нами. В нашем племени еще не было такого могучего и сильного воина. Рыдания дочери растопили Оснарку сердце, он никогда не найдет ей такого достойного мужа, как ты. Ее удел теперь будет всю жизнь делить ложе с воином, который ни в чем не сравнится с тобой.

«Он мыслит, как дитя, – подумал Кану, – но я же не клялся перед Неленом жениться на всех дочерях вождей, с которыми сводила меня воля богов!»

– Я уже выбрал свой путь, и Оснарк говорил, что не станет перечить мне в выборе, каким бы он ни был, – ответил мореход. – Я должен найти Каменного Великана, иначе мой клинок рано или поздно погубит меня, как убил моего друга и как кромсал этих ночных тварей, – он огляделся и увидел между шатрами скрученное веревками черное блестящее существо, вокруг которого полукругом собрались босые мальчишки и что-то лопотали на своем языке. Они не решались подойти к пленнику ближе, чем на три локтя. Однако один из них, самый смелый, все же быстро подбежал к твари и пнул ее в бок ногой. Существо резко изогнулось и зашипело. Мальчишки с криками бросились врассыпную. Смельчак от неожиданности споткнулся и упал. Тварь рванулась и попыталась ухватить его за пятку рыбоподобными челюстями.

В это время сапог Кану пинком отшвырнул голову черного существа в сторону. Тварь брызнула прозрачной слюной и замерла, мелко подрагивая всем телом. Мальчишка лежал на земле, вымазанный в грязи, и громко ревел. Из ближнего шатра выбежала тучная женщина и, звеня побрякушками, устремилась к нему. Она несколько раз звонко шлепнула мальчишку по голому заду. Раскатившись громом непонятных Кану слов, она посмотрела на морехода и благодарно улыбнулась. Схватив сына за ухо, она поволокла его в шатер.

Кану ухмыльнулся и склонился над существом. Кожаный сапог морехода, покрытый белой каймой морской соли, прижал голову твари к земле, не давая шевельнуться. Меч вонзился в землю в кулаке перед красными глазами существа, и мореход грубо спросил на языке аарасцев:

– Что это?

Основам древнего языка Кану пытался обучить один мудрец в Статгарде, когда мореход еще был любопытен и желал получить все знания, которые только есть в ойкумене. Лучше всего Кану далось искусство владения мечом. В совершенстве постигнув его, мореход более не обращался к наукам, хотя никогда не брезговал выучить несколько слов незнакомого языка.

Существо попыталось отвернуться, спасаясь от перламутрового блеска стали, в которой черным вытянутым пятном отражалась его морда.

– Не нравится, урод! – процедил Кану. – Говори, сволочь: знаешь, что это за меч? Что это? – спросил он вновь.

– Хе-э-э-йги-и… – прохрипела тварь.

– Что? – Кану наклонился близко-близко к его издающей гнилостный запах блестящей голове и приставил меч к горлу. – Повтори, гаденыш!

Существо полными злости глазами уставилось на морехода и, выронив из рыбьего рта тягучую слюну, снова просипело:

– Хе-э-э-йги-и… – потом вдруг дернулось, и черная кровь поползла вверх по клинку от его горла. Словно меч сам притянул к себе жертву, чтобы не выдавать древних тайн. Глаза существа замутнились, в распоротом горле что-то тихо булькнуло, и черное тело обмякло. Кану поднял голову и обвел стойбище пронзительным взглядом. Вокруг морехода кольцом стояли люди. Они пристально глядели на него, не произнося ни звука.

– Проклятье! – взревел Кану, взметнув меч в воздух, и черная кровь веером брызнула с клинка. Неужто меч способен карать? А не кара ли пала на голову Нера? И меч сам может выбирать себе жертву и способен заставить замолчать любого, кого пожелает? Неужто столь могучая сила заключена в нем? И сможет ли он, полубог, совладать с этой силой? А если и сможет, то как? Какова будет этому цена? Сколько силы у Каменного Великана, выковавшего столь могучий клинок? Мореход боялся об этом даже подумать.

И еще одна мысль не давала Кану покоя. Он отчетливо слышал, как тварь произнесла слово Хейги. Но что оно означало? Место? Имя? Или же он, мореход, просто не ведал его смысла? А может, это был незнакомый язык? Вряд ли существо говорило на языке кочевников, но Кану все же позвал Гокхора и спросил. Сын Оснарка лишь беспомощно развел руками:

– Я не знаю этого слова. Может, Хейги, это имя горы или реки. Мы даем имена рекам, горам и ручьям, ведь они когда-то были живыми. Может, так делают и другие…

Кану усмехнулся про себя простоте Гокхора.

– Завтра на рассвете я отправлюсь в путь, – сказал мореход, оглядывая холмы.

– К Каменному Великану? – не скрывая страха в голосе, спросил Гокхор.

– Да, – кивнул мореход, с лязгом задвигая меч в ножны. – Я должен сразиться с собственной смертью. Я должен пересилить волю богов.

– Но волю богов не может пересилить никто… – возразил кочевник, опустившись на корточки рядом с шатром.

– Я – полубог, не забывай об этом. И наверху, на небесах, мой отец, который глядит за каждым моим шагом, и судит, достойный он или нет. Он решает, могу ли я называться его сыном и жить дальше. Если да – он дарует мне удачу, если же нет, то посылает испытания. Так что мне придется встретиться с Каменным Великаном, или как вы там его называете?

– Никто из нашего племени не осмелится отправиться с тобой в этот путь. Эта верная дорога к праотцам, – ответил Гокхор. – Но мы снарядим твоего коня и дадим тебе все, что пожелаешь – и воду, и еду.

– Все мы рано или поздно встретимся с праотцами, как они, – Кану кивнул на груды веток и сухой травы, которые кочевники сгребали в единую кучу на берегу реки. Неподалеку, в ряд, с оружием на груди, лежали семеро убитых ночью воинов. Рядом с погибшими полукругом на коленях стояли женщины и, простирая к мертвым телам руки, громко причитали. Казалось, их заунывный плач несся над холмами и долетал до самых небес, до обители богов. Мужчины продолжали терпеливо нести на погребальный костер ветви…

Когда стемнело, и на небе появились первые звезды, – все племя – от самых старых, до младенцев, которых матери качали на налитой молоком груди, собралось проводить погибших в последний путь. Оснарк что-то коротко сказал, и воины уложили тела на самую вершину будущего костра. Ветви с хрустом примялись тяжелыми, облаченными в доспехи телами.

Гокхор протянул Оснарку горящий факел. Ветер трепал желтый язык пламени, освещавший во тьме морщинистое лицо старика и стоявших рядом людей. Кану заметил, что рука вождя дрогнула. Оснарк подступил к кострищу и запалил его в трех местах. Ветер быстро разметал огонь, и красные языки пламени вскоре полезли из-под груды ветвей, облизывая острыми жалами ноги мертвецов. Резвые духи огня поднимали в небо искры. Костер разгорался, и кочевники отступали все дальше от жаркого пламени.

Неожиданно в толпе раздался тонкий протяжный крик, и к костру метнулась юная девушка. Кану был уверен, что ей еще не исполнилось и шестнадцати лет. Ее ухватили за косу, но она мотнула головой, вырвалась и бросилась прямо в огонь. Костер мгновенно рассыпался, несколько ветвей с шипением полетели в реку. Среди пламени, отчаянно вопя, заметался пылающий комок. Спустя недолгое время крик смолк – духи огня упокоили девушку вместе с телами воинов.

Кочевники в полном молчании глядели на громадное пламя. Огонь отражался в бурной, стремительной речке, блестя на жирных спинах камней, торчавших из воды. Он озарял скорбные лица людей, их сомкнутые губы и полуприкрытые узкие глаза. Свет костра скользил по холмам, играл оранжевыми отсветами на шапках шатров и поднимался вместе с серым дымом к звездам, к богам.

«Они погибли с оружием в руках, они уйдут с дымом в небо, они уплывут с рекой в море, боги воздадут им честь…» – подумал мореход.

V. Заколдованное ущелье

Наутро, едва Веледаков лик забрезжил своими первыми золотистыми лучами над холмами, а по серебристой от росы траве полетел клубившийся у реки туман, Кану покинул стойбище Оснарка. Мореход двинулся на север, как ему советовал Гокхор. Через некоторое время слева, из-за высоких гор, окутанных у вершин серой дымкой, показалось солнце. Его лучи осветили крутые каменные уступы, сверкающие водопады, низвергающиеся прозрачными языками с высоты нескольких сотен локтей, глубокие, залитые прохладной тенью ущелья и раскорячившиеся над обрывами уродливые деревца с жидкими кронами.

Чем ближе подъезжал Кану к горам, тем сильнее и упорнее дул ветер, развевая распущенные волосы морехода. Его лицо было угрюмо, зеленый глаз зловеще поблескивал. Он знал, что теперь встретит на своем пути только врагов – злобных и жестоких, против которых поможет лишь заколдованный меч и сила полубога. Кану шепотом молил Нелена о помощи, часто поднимая взор к раскаленному небу, подпертому вершинами гор.

Конь ступал медленно и осторожно – ему приходилось выбирать копытами путь между обросшими мхом крупными валунами и чувствовать, не покатится ли вниз камень, зависший на склоне. Путь морехода пересекало множество холодных, стремительных ручьев, стекавших с гор к холмам. Стук копыт эхом разлетался по ущельям, предательски выдавая Кану. Кроме морехода и его незримых врагов здесь больше никого не было – лишь один раз далеко внизу под обрывом он заметил расправленные крылья коршуна, кругами снижавшегося с высоты.

Лик Веледака в горах почему-то казался мореходу чересчур жарким. Кану часто утирал лоб и лицо рукой в кожаной перчатке, из которой торчали его пальцы. Сверкающая, как отражение солнца в морских волнах, кольчуга делала его удобной мишенью для любого, кто мог бы укрыться за камнями с луком в руках.

Взгляд морехода тщательно ощупывал каждый камень, заглядывал в расщелины, ожидая заметить притаившуюся черную фигуру с зажатым в лапе клинком, но все казалось спокойно. Горы словно затаились. Они терпеливо следили за отчаянным путником, идущем навстречу своей смерти. Кану не сомневался, что заглянет в ее холодные глаза, но у него не было выбора. Боги не позволили ему решать – смерть ждала его везде – либо от проклятого клинка, висевшего за спиной, либо от обитателей гор. Оставалось лишь смело смотреть погибели в лицо, надеясь на удачу. Мореход знал, что только смерть может остановить его отыскать кузнеца, выковавшего меч…

Когда солнце зависло на вершине неба, заглянув в ущелье, по которому ехал Кану, он выбрал тень под навесом скалы, спешился и расседлал коня. Устроившись на теплом камне, мореход развязал мешок со снедью, которую собрали для него кочевники.

В мешке оказалось сочное, хорошо прожаренное баранье мясо, правда, уже давно остывшее. Когда мощные челюсти Кану с хрустом сминали хрящи и раздирали жилы – его взор не переставал скользить по уступам гор. Левая рука морехода покоилась на дуге лука. Утерев тыльной стороной ладони губы, Кану выковырял кончиком мизинца застрявшее между зубов мясо, поднялся с камня и направился к коню. Из-за спины морехода, поблескивая кровавым рубином, торчала крестовая рукоять меча.

Запрыгнув в седло, Кану неспеша поехал по правой стороне ущелья, ожидая, что скоро ее накроет тень. Его лоб, лицо и шея жирно сверкали потом, а туника под кольчугой неприятно липла к подмышкам. Конь тоже взмок и часто хлестал себя хвостом по бокам.

Горы, вздымавшиеся по краям ущелья, постепенно превращались в неприступные стены. Трава и деревья совсем исчезли, на пути морехода теперь громоздились лишь камни, сквозь которые коню приходилось выискивать дорогу.

«Неудивительно, что кочевники не доходят сюда, – рассуждал Кану. – Как странно быстро здесь все меняется…» Прошло лишь полдня, как он покинул племя Оснарка, стоявшее у покрытого густой травой холма, а теперь взгляд натыкался лишь на камни, даже не заросшие мхом. В горах севера, откуда он, Кану, был родом, всюду высились сосны и ели. Реже попадались березы или корявые дубы, а тут…

Неожиданно солнце померкло, словно его заслонила туча. Взглянув на небо, Кану не заметил ни облачка. Небо было чистым, как зеркало моря в штиль. Что происходило? Мореход не понимал. Он лишь ощущал присутствие чьей-то силы. Она будто витала вокруг, растворяясь в раскаленном воздухе и наполняя его собой. И еще он чувствовал, что за ним наблюдают. Словно кто-то далеко на севере провел пальцами над заполненной кровью чашей, и в ней появилась его, Кану, фигура, плавно покачивающаяся на спине вороного коня.

Чем дальше он продвигался в ущелье, тем слабее светило солнце. Лик Веледака постепенно мерк, будто чья-то черная рука медленно закрывала его. «Неужели и свет подвластен тем, кто здесь обитает?» – подумал Кану.

Он даже не мог точно сказать, кем были его враги. Мореход понимал, что черные твари, с которыми ему пришлось столкнуться ночью, были лишь самыми низшими, жалкими рабами, чьи ничтожные жизни кто-то бросил на алтарь войны. Вот если бы ему, Кану, удалось встретиться со всадником на огненном коне, следившим за битвой с холма! Наверняка, это он верховодил тварями, заставляя их своей волей бросаться на ощеренное мечами кольцо кочевников. Кто же он, этот всадник? Потомок аарасцев? Колдун? Слуга Каменного Великана, приносящий жертвы своему идолу? Почему никто, кроме него, Кану, не заметил его ночью на скале? Мореход отчетливо помнил, как стрела вырвалась из его рук, подброшенная упругой тетивой, и ринулась к всаднику. Как он смог обратить ее в пламя, а затем рассыпать искрами? Как такое могло случиться? Неужто в ойкумене есть колдуны могущественнее Гестеда?

И мысль, которая пришла мореходу в голову, заставила его содрогнуться. «Ведь никогда нельзя считать себя самым сильным – потому что всегда найдется кто-то сильнее», – вспомнил он древнюю истину. Подобные раздумья заставили морехода еще сильнее насторожиться. Он приостановил коня, привстал на стременах и огляделся.

Вокруг было слишком тихо. Даже ветер не свистел в расщелинах скал. Что-то должно было произойти.

Очень быстро темнело. Лик Веледака лишь перевалил на другой край неба и только собирался клониться к закату, а ущелье, казалось, уже застилали сумерки. Кану поднял голову и прищурился, глядя на солнце. Тут он заметил то, чего никак не мог увидеть ранее. Дым. Все небо было в дыму. Он покрывал небосвод ровной пеленой и казался почти незаметен. Приглядевшись, мореход понял, что он тянулся с севера. Стало быть, ущелье должно было вывести его к источнику дыма.

Жертвенный алтарь? Вечный, несгорающий костер? Этого мореход не знал. Он лишь не сомневался в том, что на севере уже не сможет увидеть лик Веледака…

Так вот почему Гокхор сказал, что до Каменного Великана два или три дня пути! Два дня он сможет лицезреть поднимающееся солнце, а потом останется лишь желтое пятнышко в черном дыму. И тогда враги уже не станут скрываться за камнями, а открыто нападут на него, или приготовят в ущелье засаду. Но мореход ошибался…

Стук копыт глухо отдавался эхом между скалами. Животное еле передвигало ноги. Кану чувствовал, что глаза его слипаются, он начинал клевать носом. Голые скалы словно плавали в блестящем розовом тумане. Любой камень казался мягкой, набитой душистой соломой подушкой. Крутые уступы вертелись в солнечном вихре. «Спать… спать… спать…»

Конь вдруг всхрапнул и замер. Его большие веки медленно опустились. Кану внезапно ощутил запах конского пота и почувствовал жесткие волосы густой гривы, которые примяла его щека. Мореход разлепил глаза и понял, что лежит на шее своего коня, не в силах шевельнуть даже мизинцем. Казалось, что по его телу разлился свинец. Кану попытался поднять голову и толкнуть пятками животное. Получилось очень неумело, словно он в первый раз сел в седло…

«Не спать… не спать… – стал он твердить себе, стараясь побороть усталость. – Я почивал у Оснарка, я силен. Я не должен желать сна. Я не хочу спать… О, помоги мне, Нелен!»

То ли Нелен обратил свой величавый взор к одному из своих любимых сыновей, то ли мысль поборола волю и разбудила дух, – неизвестно, но Кану ощутил где-то в самой глубине своей груди резкий всплеск страха. Ужас оказался настолько силен, что даже остался медным вкусом на кончике языка. Повинуясь этому острому чувству, мореход стряхнул с себя сонное наваждение, внезапно спрыгнул с коня, на ходу стянув с луки седла щит, и встал на колено.

В воздухе пропела стрела и впилась в кожу щита. Ее древко еще долго дрожало. Кану с опаской выглянул из-за прошитого бронзовыми заклепками деревянного края щита и оглядел противоположный склон ущелья.

Все было тихо. Мореходу не удалось никого заметить на широких каменистых уступах, однако он понимал, что враги таились именно там, среди островерхих скал. Кто заворожил его и коня? Кто наслал колдовской сон? Чья рука столь умело направила стрелу? Он оглядел ее. Таких стрел мореход еще нигде не видел. Он даже изумился: как щит смог выдержать ее? От самого оперения до наконечника стрела была выкована из цельного куска стали, в сверкающем металле виднелись зеленые прожилки.

Кану нашарил у седла лук и взял его. Первую стрелу из колчана он ткнул между камнями, вторую взял в зубы, а третью положил на излучину. Зеленый глаз морехода шарил по крутой стене скалы. Кану смочил слюной пальцы и пригладил оперение стрелы, словно успокаивая ее.

Внезапно на вершине скалы, прямо под тускнеющим ликом Веледака мореход заметил легкое движение, незримое колыхание воздуха. Или сияние голубого плаща? Неужели это был огненный конь, скрывавшийся в лучах солнца?

Кану отшвырнул щит и вскочил на ноги. Первая его стрела мгновенно ушла в воздух, со свистом рассекая его толщу. Другая, выпав из раскрытой челюсти, рванулась вслед за первой. Не успели первые две достигнуть скал, как пальцы морехода уже зацепили третью…

– Выходи, тва-а-арь! – отчаянно заорал он во всю глотку.

– Тва-а-арь! – отдалось эхо среди скал, и долго еще гуляло, повторяя само себя.

Третья стрела ринулась за первыми двумя. Темными пятнами стрелы ударились в скалу и, не удержавшись, упали вниз, к подножью горы. Кану опустил лук и, сощурив глаза, вгляделся в закрытую поволокой тени расщелину. Там никого не было. Или уже никого не было? Мореход не ведал. Он вдруг осознал, что колдовское наваждение окончательно исчезло.

Конь нетерпеливо постукивал копытом и качал головой. Кану потрепал его по морде, прикрепил лук к седлу, подобрал щит и поехал дальше. Скалы по-прежнему казались безмолвны и недвижны. Взор морехода не замечал ни одного живого существа. Неужто заклятие сна – самое большее, на что были способны его враги? Кану сомневался.

Он взял в руки щит и с силой выдернул из него стальную стрелу. Покачиваясь в седле, мореход поворачивал ее в пальцах и чувствовал холод, который она источала из самого сердца древка. Быстро смеркалось. Глаз Кану заблестел в полумраке, и зеленые искорки замелькали по острому, словно игла, наконечнику стрелы.