Пропавшие девушки Парижа

Глава 4
Грейс

Нью-Йорк, 1946 г.

Покинув Центральный вокзал, через сорок пять минут Грейс уже сходила с автобуса на Деланси-стрит. Фотографии, что она забрала из чемодана, казалось, обжигали ее даже сквозь сумку. Она все ждала, что ее вот-вот догонит полиция или еще кто-нибудь и потребует вернуть снимки.

Но теперь, когда она шла по оживленным улицам Нижнего Ист-Сайда, где она работала последние несколько месяцев, утро ей казалось почти нормальным. На углу, как обычно, торговал хот-догами Морти. Он поприветствовал ее взмахом руки. Чистильщики окон перекрикивались между собой, делясь впечатлениями о проведенных выходных, и свистели женщинам, что шли внизу по тротуару. Нос Грейс щекотали обалденно аппетитные запахи, выплывавшие из гастрономической лавки «Реб Сассел».

Вскоре она приблизилась к одному из офисных зданий (прежде это был жилой дом) на Орчард-стрит и стала взбираться по лестнице. После крутого подъема она, как всегда, запыхалась – не отдышаться. Фирма «Бликер и сыновья», оказывавшая юридические услуги иммигрантам, находилась на четвертом этаже, над лавкой галантерейщика и бухгалтерской конторой, занимавшей два этажа. Название фирмы, вытравленное на стеклянной двери на верхней лестничной площадке, не отражало истинное положение вещей: насколько было известно Грейс, возглавлял ее – и прежде и теперь – один только Фрэнки. На лестнице змейкой тянулась очередь из пятнадцати беженцев; впалые щеки, теплые пальто, одежда в несколько слоев, словно они боялись расстаться со своими вещами. Осунувшиеся лица измучены заботами. Все прячут глаза. Грейс отметила, что от беженцев исходит запах немытых тел, и тут же устыдилась своих мыслей.

– Прошу прощения, – произнесла она, аккуратно обходя сидящую на полу женщину, у которой на коленях спал ребенок. Она скользнула в офис. Их контора занимала всего одну комнату. На краешке обшарпанного стола сидел Фрэнки, плечом прижимая к уху трубку телефона. Он широко улыбнулся ей и махнул рукой в знак приветствия.

– Простите за опоздание, – извинилась Грейс, как только он повесил трубку. – Возле Центрального вокзала случилась авария, пришлось идти в обход.

– Семью Мец я передвинул на одиннадцать, – сообщил Фрэнки без всякого упрека в голосе.

Подойдя к нему ближе, Грейс увидела, что щека у него мятая, на ней отпечатались края бумаги.

– Опять всю ночь здесь проторчали, да? – укоризненно спросила она. – И не отпирайтесь, на вас тот же костюм. – И тут же пожалела о своих словах. Сама-то она тоже явилась на работу во вчерашнем наряде. Дай бог, чтобы он не заметил.

Фрэнки вскинул ладони, признавая ее правоту, и коснулся скулы под самым виском, на котором в темных волосах серебрилась седина.

– Виноват. Пришлось задержаться. Готовил документы для Вайсманов: им нужно оформить вид на жительство и получить жилье. – Фрэнки был неутомим, помогая людям, словно его собственное благополучие не имело никакого значения.

– Ну все, документы подготовлены. – Грейс старалась не думать о том, чем она занималась, пока он работал всю ночь. – Вам нужно поспать.

– Как-нибудь обойдусь без ваших нотаций, мисс, – проворчал он с более явственным, чем обычно, бруклинским акцентом.

– Отдых вам необходим. Езжайте домой, – настаивала Грейс.

– А им что сказать? – Он мотнул головой в сторону очереди, выстроившейся в коридоре.

Грейс глянула через плечо на нескончаемую череду страждущих, заполнивших лестничный колодец. Порой ее это жутко угнетало. Клиентуру Фрэнки составляли главным образом европейские евреи, приезжавшие сюда, чтобы поселиться у родственников, которые сами ютились в переполненных многоквартирных домах в Нижнем Ист-Сайде; иногда создавалось впечатление, что он не юридические услуги оказывает, а исполняет обязанности социальной службы. Фрэнки не отказывал в помощи никому из беженцев: пытался отыскать их родственников или имущество, а также получить документы о предоставлении гражданства – зачастую за чисто символическую плату. Но Грейс он жалование выдавал исправно, и она нередко задавалась вопросом, как ему удается платить за электроэнергию и аренду помещения.

И как самому удается не загнуться. Воротник его белой рубашки пожелтел, сам он, как всегда, весь был покрыт испариной, отчего казалось, будто он сияет. Фрэнки было под пятьдесят. Закоренелый холостяк («Да кому я нужен?» – любил шутить он), Фрэнки всегда имел неряшливый вид и даже в десять часов утра выглядел таким же утомленным, как и в пять вечера. Расческа редко касалась его волос. Но сердиться на него было невозможно, потому что его карие глаза лучились теплом, а мимолетная улыбка была столь заразительна, что Грейс невольно и сама начинала улыбаться.

– Позавтракали хотя бы, – сказала она. – Давайте сбегаю куплю вам бублик.

Фрэнки отмахнулся.

– Лучше найди-ка мне телефон социальной службы в Куинсе, – попросил он. – А я хочу освежиться до начала приема.

– Вот заболеете, и что тогда будут делать наши клиенты? – пожурила его Грейс.

Но Фрэнки в ответ лишь улыбнулся и пошел в уборную. Проходя мимо мальчишки, сидевшего на лестничной площадке, он взъерошил ему волосы и сказал:

– Подожди еще минутку, ладно, Сэмми?

Грейс взяла пепельницу, что стояла на углу стола, выбросила из нее окурки и затем вытерла со стола нападавший пепел. Они с Фрэнки в каком-то смысле нашли друг друга. Она тогда снимала узкую комнатушку близ реки Уэст-Ривер, в одном из домов, что стояли в переулке, отходившем от 54-й улицы. Денег у нее было немного, она их быстро потратила и принялась искать работу, фактически не владея никакими профессиональными навыками. Только на машинке печатать умела – в школе научилась, посещая уроки машинописи. Бухгалтерской конторе, что находилась в этом здании, требовался секретарь. Она пришла по объявлению и по ошибке забрела в юридическую фирму Фрэнки. Он сказал, что ищет помощника (так ли это было, она до сих пор не знала), и на следующий день Грейс приступила к работе.

Очень скоро она убедилась, что на самом деле Фрэнки мог бы прекрасно обойтись и без нее. Помещение, что он арендовал под офис, было маленьким – им с трудом удавалось разместиться в нем вдвоем. Несмотря на то что бумаги, казалось, были навалены беспорядочными кучами, Фрэнки в считаные секунды находил нужный документ. Работа была изнурительная, но он вполне мог бы справиться один, как, впрочем, справлялся многие годы до появления Грейс. Да, она была совершенно не нужна ему. Но он почувствовал, что Грейс остро нуждается в заработке, и нашел ей место в своей фирме. За это она его любила.

В кабинет вернулся Фрэнки.

– Готова? – спросил он. Грейс кивнула, по-прежнему мечтая поехать домой, принять ванну, поспать или хотя бы выпить кофе. Но Фрэнки решительно шел к своему столу, ведя за собой мальчика-подростка с лестничной площадки.

– Сэмми, это Грейс, мой товарищ. Грейс, позволь представить тебе Сэма Альтшулера.

Грейс устремила взгляд мимо мальчика на дверь. Она ждала, что придет целая семья или что мальчика хотя бы будет сопровождать кто-то из взрослых.

– Мать? Отец? – одними губами уточнила она у Фрэнки незаметно для Сэмми.

Тот печально покачал головой.

– Садись, сынок, – ласково сказал он Сэмми, который на вид был не старше десяти лет. – Чем мы можем тебе помочь?

Сэмми настороженно смотрел на них из-под длинных ресниц, не зная, можно ли им доверять. Грейс заметила, что в правой руке он держит маленький блокнотик.

– Ты любишь писать? – поинтересовалась она.

– Рисовать, – ответил Сэмми с ярко выраженным восточноевропейским акцентом. Он протянул ей блокнот, показывая свой набросок – очередь на лестнице.

– Чудесный рисунок, – похвалила Грейс. Детали и выражения лиц были переданы поразительно точно.

– Так чем мы можем тебе помочь? – повторил свой вопрос Фрэнки.

– Мне нужно где-то жить. – Говорил он на ломаном, но вполне понятном английском, который, вероятно, выучил самостоятельно, как все смышленые дети.

– Здесь в Нью-Йорке у тебя есть родственники? – осведомился Фрэнки.

– Двоюродный брат. Он снимает квартиру в Бронксе вместе с несколькими парнями. Но там надо платить два доллара в неделю, если я хочу жить с ними.

«Где же он жил до сих пор?» – подумала Грейс.

– А где твои родители? – спросила она, не удержавшись.

– С папой я расстался в Вестерборке. – Вестерборк – это транзитный лагерь, вспомнила Грейс. Об этом она узнала от одной семьи, которой они помогали несколько недель назад. – Мама прятала меня, сколько могла, в женских… – Он запнулся, подбирая подходящее слово. – В бараках. Но потом ее тоже забрали. Больше я ее не видел.

Грейс внутренне содрогнулась, пытаясь представить, как ребенок боролся за выживание, оказавшись в столь чудовищном положении.

– Возможно, они живы, – попробовала она приободрить мальчика. Фрэнки сверкнул на нее предостерегающим взглядом поверх головы Сэмми.

Выражение лица мальчика оставалось неизменным.

– Их увезли на восток, – отвечал он монотонным голосом. – Оттуда не возвращаются.

«Как жить на свете ребенку, потерявшему всякую надежду?» – ужаснулась Грейс.

Она попыталась сосредоточиться на практической стороне вопроса.

– Знаешь, в Нью-Йорке есть специальные дома для проживания детей.

– Нет, в детский приют я не пойду, – запаниковал Сэмми. – В сиротский дом не пойду.

– Грейс, можно тебя на минутку? – Фрэнки жестом пригласил ее отойти в угол комнаты, подальше от Сэмми. – Мальчик два года провел в Дахау. – Грейс похолодела, представляя, каких ужасов пришлось насмотреться маленькому Сэмми. – И потом еще полгода в лагере для перемещенных лиц, – продолжал Фрэнки, – пока он наконец не добрался сюда по документам другого мальчика, тот умер. Он ни за что не согласится жить в каком-нибудь учреждении, где ему снова могут причинить боль.

– Но он нуждается в опекунах, ему необходимо учиться… – возразила Грейс.

– Ему необходимо безопасное пристанище, – мягко ответил Фрэнки. Всего-то, с грустью подумала она, только бы выжить. Никто даже не говорит про то, что у ребенка должна быть семья, чтобы его любили. Будь у нее своя квартира, она забрала бы Сэмми к себе.

Фрэнки вернулся к мальчику.

– Сэмми, мы начнем готовить документы о признании твоих родителей умершими, чтобы ты мог получать пособие по программе социального обеспечения, – объявил он ему сухим деловым тоном. Не потому что Фрэнки была безразлична судьба мальчика. Он помогал клиенту (хоть и совсем юному) получить то, то ему было необходимо.

– Сколько времени это займет? – спросил Сэмми.

– Процедура эта не быстрая, – нахмурился Фрэнки, доставая из бумажника пятьдесят долларов. Грейс едва не охнула. По меркам их малодоходного предприятия это была огромная сумма, с которой Фрэнки едва ли мог позволить себе расстаться. – На какое-то время тебе этого должно хватить, чтобы оплачивать проживание вместе с твоим двоюродным братом. Деньги держи при себе, никому их не отдавай на хранение. Зайди ко мне через пару недель – или раньше, если у тебя что-то не сложится с братом, ясно?

Сэмми с сомнением смотрел на деньги.

– Я не знаю, когда смогу вернуть вам долг, – сказал он серьезным не по годам тоном.

– А ты продай мне свой рисунок? – предложил Фрэнки. – И мы будем в расчете. – Мальчик аккуратно вырвал из блокнота листок с рисунком и взял деньги.

Грейс со щемящим сердцем смотрела вслед покидающему кабинет Сэмми. Она читала в газетах и слышала в «Новостях» истории – сперва их было мало, потом становилось все больше и больше – об убийствах и зверствах, творившихся в Европе, а здесь люди ходили в кино и жаловались на дефицит нейлоновых чулок. Но лишь после того, как она поступила на работу в фирму Фрэнки и увидела лица пострадавших от войны, она начала осознавать подлинный масштаб несчастий. Она старалась держать дистанцию со своими клиентами, понимая, что, если приоткроет для них свое сердце, хотя бы на щелочку, боль уничтожит ее. Но потом она встречала кого-то вроде Сэмми и уже не могла совладать со своими чувствами.

Фрэнки встал рядом и положил руку ей на плечо.

– Это тяжело, я знаю.

Она повернулась к нему:

– Как вам это удается? Как вы это выдерживаете? – Фрэнки много лет помогал людям восстанавливать из руин свою жизнь.

– Верный способ – уйти с головой в работу. Кстати, Беккерманы уже ждут.

Следующие несколько часов представляли собой череду собеседований. Одни велись на английском, другие она переводила с французского и на французский, используя весь свой багаж школьных знаний; с некоторыми беженцами Фрэнки общался на беглом немецком языке, которому, по его словам, он выучился у бабушки. Грейс лихорадочно записывала под диктовку Фрэнки все, что требовалось сделать для каждого клиента. Но в коротких паузах между встречами она мыслями возвращалась к чемодану, который нашла на вокзале утром. Почему его бросили? Что случилось: хозяйка чемодана (одежда и туалетные принадлежности, что лежали в нем, убедили Грейс, что он принадлежит женщине) забыла его по случайности или она заранее знала, что не вернется за своими вещами? Может быть, чемодан специально оставили, чтобы его забрал кто-то другой?

– Давай, может, прервемся на обед? – предложил Фрэнки около часу дня. Конечно, имел он в виду следующее: Грейс пойдет обедать, а он продолжит работать, в лучшем случае съест то, что она ему принесет. Но спорить она не стала. У нее самой с утра крошки во рту не было, вспомнила Грейс, спускаясь по лестнице.

Спустя десять минут она уже ступала на плоскую крышу здания, где она любила обедать, если погода позволяла. Оттуда открывался панорамный вид на Средний Манхэттен, раскинувшийся к востоку от реки. Город начинал походить на гигантскую стройплощадку: на всем пространстве от центральной части острова, где возводились небоскребы, до самой окраины Ист-Виллиджа, где вырастали многоквартирные жилые дома, высились строительные краны. Из магазина тканей «Заринс Фэбрик» вышла на обеденный перерыв стайка девушек – все длинноногие и модные, несмотря на годы вещевого и продуктового дефицита. Некоторые из них даже курили. Сама Грейс к курению относилась отрицательно, но ей хотелось бы хоть чуть-чуть соответствовать им. Казалось, они абсолютно уверенны в том, что находятся на своем месте. А она чувствовала себя приезжей, у которой вот-вот истечет срок визы.

Грейс протерла покрытый копотью подоконник и села, думая о фотографиях в своей сумочке. За утро ей несколько раз приходило в голову, что она, возможно, выдумала их, но, когда она полезла в сумку, чтобы взять несколько монет на обед, то увидела, что снимки, аккуратно обвязанные кружевной ленточкой, лежат там же, куда она их сунула. Ей хотелось принести фотографии с собой и просмотреть их за обедом, но на крыше обычно бывало ветрено, и она побоялась, что они разлетятся.

Грейс развернула хот-дог, который купила с лотка на улице. Конечно, она с бо́льшим удовольствием съела бы сэндвич с яйцом и листьями салата, какой обычно брала с собой из дома. Ей нравилось, что в ее жизни существовала некая упорядоченность, она придавала ей силы. Теперь же эта упорядоченность была нарушена. Пустившись во все тяжкие минувшим вечером, она сместила один кирпичик в мозаике своего жизненного уклада (всего один, но главный), и сразу вся конструкция, казалось, рухнула.

Она посмотрела вдаль, в сторону одного из районов за пределами центра города, и взгляд наткнулся на некое высотное здание, стоявшее на берегу Ист-Ривер. Здание дорогого отеля, в котором она провела минувшую ночь, Грейс не видела, но хорошо представляла его в своем воображении. Все началось довольно невинно. По дороге домой с работы Грейс зашла в ресторан «У Арнольда» на 53-й улице, мимо которого она ходила десятки раз, потому что на ее полочке в холодильнике совместного пользования, что стоял на общей кухне в меблированных комнатах, кончились продукты. Она собиралась просто попросить, чтобы ей завернули что-нибудь с собой на ужин – например кусочек жареного цыпленка с картофелем. Но барная стойка из красного дерева, мягкое освещение и тихая музыка создавали манящую уютную атмосферу. Она представила, как снова ужинает в одиночестве, сидя в своей тесной каморке, и ее такая тоска взяла.

– Принесите, пожалуйста, меню, – попросила Грейс метрдотеля. У того глаза на лоб полезли. Грейс направилась к бару, стараясь игнорировать взгляды мужчин, которые с удивлением смотрели на женщину, пришедшую ужинать в ресторан без спутника.

А потом она заметила его. За барной стойкой с самого краю боком к ней сидел мужчина в элегантном сером костюме. Широкоплечий, с коротко постриженными курчавыми каштановыми волосами, уложенными в прическу с помощью помады. В ней всколыхнулся давно позабытый интерес. Мужчина повернулся, встал, и лицо его внезапно оживилось.

– Грейс?

– Марк… – Она не сразу сообразила, кто этот человек. Он был из другого мира. Марк Дорф учился вместе с Томом в Йельском университете и жил с ним в одной комнате.

К ней возвращались воспоминания, и она осознала, что для Тома Марк был не просто соседом по комнате. Он считался его лучшим другом. Его всегда можно было видеть среди моря парней в синих шерстяных блейзерах на важных университетских мероприятиях и вечерах встреч выпускников, хотя он был старше Тома на два года. Марк даже на свадьбе ее присутствовал. Но в принципе она никогда с ним толком не общалась – это был их первый настоящий разговор с глазу на глаз.

– Не знал, что ты живешь в Нью-Йорке, – произнес он.

– А я здесь и не живу. В общем-то. – Она судорожно подбирала верные слова. – То есть живу, но временно. А ты?

– А я в Вашингтоне. Сюда приехал на несколько дней, по работе. Завтра возвращаюсь. Я ужасно рад тебя видеть, Грейси. – Это уменьшительное имя придумали ей родные, а затем и Том, но ее всегда коробило, когда она слышала «Грейси» из уст мужа. Такое обращение казалось ей уничижительным, будто ей напоминали, чтобы она знала свое место. Но сейчас, когда она услышала его, ее словно теплом обволокло, и она поняла, как ей этого не хватало на протяжении всех тех месяцев, что она жила одна в Нью-Йорке. – Как ты живешь?

И снова этот самый вопрос, который неизменно повергал ее в трепет с тех пор, как погиб Том. Все, кто знал о постигшем ее горе, в разговоре с ней всегда пытались придать своим голосам «правильную» степень участливости, подбирая некий сердечно-ненавязчивый тон. Однако в чертах Марка сквозила обеспокоенность, выдавая его искреннюю заинтересованность.

– Дурацкий вопрос, – добавил он, не дождавшись от нее ответа. – Извини.

– Все нормально, – быстро сказала Грейс. – Справляюсь. – Ей действительно стало легче. В Нью-Йорке она не видела мест, которые напоминали бы о Томе, что позволяло ей отрешиться от прошлого, по крайней мере, на время. В сущности, отчасти затем она и переехала в Нью-Йорк – чтобы избавиться от оцепенения, чтобы забыться. Однако сейчас, когда она осознала это, ее кольнуло чувство вины.

– Прости, что не был на похоронах. Я тогда еще не вернулся из-за океана. – Марк опустил голову. Черты у него не совершенные, отметила Грейс. Ореховые глаза посажены чуть ближе, чем нужно, подбородок острый. Но в совокупности они создавали эффект красивого лица.

– Все происходило как в тумане, – призналась она. – Но твои цветы… – Его огромный букет выделялся среди остальных. – Это было очень любезно с твоей стороны.

– Это самое малое, что я мог сделать. Том погиб так нелепо. Обидно. – По его лицу Грейс видела, что он глубоко переживает гибель друга. Марк отличался от других парней в Йеле, вспомнила Грейс, и ей так казалось не потому, что Том считал его своим лучшим другом. Он был чуть степеннее других, но эта степенность была обусловлена уверенностью в себе, а не робостью. – Мы собираемся учредить стипендиальный фонд, который будет носить его имя.

Прошлое, казалось, наступало на нее со всех сторон, и Грейс внезапно охватило острое желание умчаться прочь.

– Что ж, рада была повидаться.

– Погоди. – Марк тронул ее за руку. – Не уходи пока. Приятно поговорить с кем-то, кто знал Тома.

Грейс ничего приятного в этом не находила, но села, позволив бармену налить ей солидную порцию бренди. В какой-то момент Марк ближе придвинулся к ней на табурете, но с его стороны это не выглядело ни наглостью, ни самонадеянностью. И с той минуты вечер начал обретать некую мягкую расплывчатость. Позже она сообразила, что на самом деле тот ресторан был больше похож на бар. Чем она думала, когда решила зайти туда? Ведь года еще не прошло, как она стала вдовой; негоже ей вести беседы с незнакомыми мужчинами.

Впрочем, Марк – не незнакомец. Он знал Тома, действительно знал, и она, слушая его рассказы, невольно увлеклась.

– В общем, Тома я нашел на крыше общаги, и он совершенно не помнил, как туда попал. Переживал только, что на занятия опоздает, – закончил Марк очередную историю, которая должна была ее рассмешить.

А вместо этого Грейс ощутила жжение в глазах, и в следующую секунду из них потекли слезы.

– О! – Она прикрыла рукой рот.

– Прости, – поспешил извиниться он.

– Ты не виноват. Просто мы с тобой сидим здесь и смеемся…

– А Том – нет. – Марк понимал ее как никто другой. Он вытер размазавшуюся по ее щеке помаду, задержав ладонь на ее лице чуть дольше, чем следовало.

Потом, вспомнилось ей, Марк перевел разговор на другую тему. Стал рассуждать то ли о музыке, то ли о политике, а может, и о том, и о другом. Лишь позже она осознала, что он ничего не рассказывал о себе.

Усилием воли Грейс оторвала взгляд от дальней дали, где находился тот отель, и вытеснила из головы картины минувшей ночи. Что было, то прошло. Рано утром, пока Марк спал, она потихоньку выскользнула из его шикарного номера и поймала такси. Больше она его не увидит.

Грейс задумалась о муже. Воспоминания, которые она обычно гнала от себя, теперь стали желанны, отвлекая ее от провокационных мыслей. С Томом она познакомилась, будучи школьницей старших классов, во время летних каникул, когда отдыхала с семьей на Кейп-Коде. Он во всех отношениях был идеален: белокурый, обаятельный, сын одного из массачусетских сенаторов, будущий студент одного из университетов «Лиги плюща», великолепный, каким только может быть капитан футбольной команды. Ей с трудом верилось, что он проявил к ней интерес. Сама она была дочерью бухгалтера, младшей из трех сестер. Обе старшие сестры вышли замуж и имели свои семьи, жили в четверти мили от Вестпорта в штате Коннектикут, где они и выросли. Внимание Тома стало для нее живительным глотком воздуха, вырвало из удушающей рутины маленького городка, посулило избавление от вечных игр в бридж и встреч в ротарианских клубах, которые были уготованы ей в будущем, останься она там.

Сразу же, как только Грейс окончила школу, они с Томом поженились и поселились в съемном доме в Нью-Хейвене. Том учился в университете, после защиты диплома планировал перебраться в Бостон. Они обсуждали, как будут проводить отложенный медовый месяц: может, отправятся в круиз в Европу на корабле «Куин Элизабет II» или каком-нибудь другом океанском лайнере. Но потом японцы разбомбили Перл-Харбор, и Том твердо решил, что по окончании университета он поступит в офицерскую школу. Он проходил подготовку на военной базе Форт-Беннинг и вскоре должен был получить назначение.

– Мне дали увольнительную на выходные, – сообщил он по телефону в тот последний вечер, как всегда организуя все самостоятельно. – Я мог бы приехать в Коннектикут, это не займет много времени, но лучше давай встретимся на Манхэттене. Проведем вместе выходные, а потом ты проводишь меня из Нью-Йоркской гавани.

Тогда она слышала его голос в последний раз. Джип, на котором он ехал на железнодорожный вокзал, не сбавил скорость на крутом повороте и разбился. Глупейшая авария, которую можно было бы предотвратить. Грейс часто с легкой завистью смотрела на желтые ленточки, на цветы, что носили другие женщины. Не просто как внешние атрибуты солдатских вдов, а с гордостью и со значением. Как свидетельства того, что утраты и страдания были не напрасны.

После похорон Тома Грейс ненадолго вернулась в Вестпорт. Ее подруга детства, Марша, желавшая помочь Грейс, любезно предложила ей погостить в доме своей семьи, расположенном в Хэмптонсе. Грейс испытала огромное облегчение, отдалившись от сочувственных взглядов родных и уехав из города своей юности, который находился слишком близко от ее отчего дома. Однако на курорте был мертвый сезон, и тишина побережья ее оглушала, поэтому она уехала в Нью-Йорк. Правда, родителям сказала, что какое-то время, пока не придет в себя, поживет у Марши, поскольку знала, что они никогда не отпустили бы ее одну в большой город. Марша, поддерживая план подруги, переправляла Грейс все письма, что приходили от ее родных. С тех пор миновал почти год, но Грейс домой возвращаться пока не собиралась.

Она доела свой обед и вернулась в контору. Утренние приемные часы закончились, и очередь из оборванных беженцев рассеялась. Фрэнки она нигде не увидела, но он оставил Грейс ворох корреспонденции: ей предстояло напечатать кучу писем в разные городские инстанции от имени их клиентов. Она взяла верхнее письмо, пробежала его глазами, затем вставила лист бумаги в машинку и под ее монотонный стрекот с головой ушла в работу.

Напечатав первый документ, Грейс потянулась за следующим, но потом опустила руку. Открыв свою сумку, она достала конверт с фотографиями и веером разложила их перед собой. Двенадцать девушек, все – молодые красавицы. Возможно, члены какой-то женской организации. Хотя на многих была военная форма, и у каждой, несмотря на улыбку, стиснуты зубы, а глаза – серьезны. Снимки были с любовью перевязаны кружевной ленточкой. Видимо их часто брали в руки, потому что они были потрепаны и изогнуты по форме ладони. Грейс сунула пальцы под фотографии, и ей показалось, что она ощущает исходящую от них энергию.

Она перевернула один снимок и увидела на обратной стороне небрежно начерканное имя. Мари. Мадлен, гласила надпись на следующем фото. Джин, Джози. И т. д. и т. п. Словно ей представляли гостей на светском приеме. Так кто же они – эти девушки?

Грейс подняла глаза. Фрэнки вернулся и уже с кем-то говорил по телефону, сердито размахивая руками. Можно бы показать фотографии ему, спросить совета. Наверно, он подсказал бы, что делать. Но как объяснить, что она из любопытства сунула нос в чужой чемодан да еще и прихватила из него то, что ей не принадлежит?

Грейс легонько провела пальцем по первому снимку, который она увидела. Это была фотография молодой темноволосой красавицы по имени Джози. Не смотри, казалось, требовал внутренний голос. Разглядывая фотопортреты девушек, Грейс вдруг почувствовала, что ее охватывает стыд. Что она себе позволяет – крадет снимки, спит с чужими мужчинами? Ее это вообще не касается. Нужно вернуть фотографии в чемодан.

Фрэнки направился к ней. Грейс торопливо собрала карточки и сунула их в свою сумку. Неужели заметил? Она затаила дыхание, ожидая, что Фрэнки вот-вот спросит про снимки, но он сказал:

– Нужно зарегистрировать кое-какие документы в суде.

– Я отнесу, – сразу вызвалась она.

– Тебя это точно не затруднит?

– Мне это будет только на пользу: заодно ноги разомну, – ответила Грейс. – Занесу по пути домой.

– Ладно. Только выйди пораньше, там нужно быть к половине пятого. Клерки из канцелярии не имеют привычки долго засиживаться на работе. – Грейс кивнула. Как раз в этом и состоял ее план: чем скорее она покинет офис, тем скорее заскочит на Центральный вокзал и избавится от фотографий.

Спустя почти два часа Грейс вышла из станции метро Центрального вокзала, второй раз за день направляясь туда, где поклялась себе никогда больше не бывать. По эскалатору она поднялась в центральный зал. Вечерело, и вокзал теперь окрашивался в цвета угасающего дня. Усталые и помятые жители пригородов двигались медленнее, разъезжаясь по домам.

На ходу вытаскивая из сумки конверт с фотографиями, Грейс зашагала к скамейке, у которой она наткнулась на чемодан. Сердце бешено колотилось. Она быстро сунет снимки в чемодан и быстренько уйдет, пока кто-то ее не заметил и не начал задавать вопросы. И со всей этой ерундой будет покончено.

Она дошла до скамейки и обернулась, украдкой проверяя, не наблюдает ли кто за ней из спешащей мимо толпы. Потом присела на корточки и заглянула под скамейку.

Чемодан, в котором она нашла фотографии, исчез.