Читать книгу: «Пуля Тамизье», страница 4

Шрифт:

Глава восьмая. Поцелуй селитры

Поцелуй селитры

Январь 1855 года. Севастополь. Передовая.

– Мишель, что вы творите? – процедил Некрасов, обернувшись. Его ладонь непроизвольно легла на рукоять сабли. – На что вам штуцер?

– Утиная охота! – хохотнул адъютант, делая вид, будто не замечает тревогу майора.

– Какая к чёрту охота?! – Некрасов шагнул вперёд, его голос потрескивал, как хворост в костре. Околыш фуражки взмок от пота.

– Какая-какая… обыкновенная! Пиф-паф, – ухмыляясь, Мишель протянул оружие графу Бестужеву-Рюмину. – Пожалуйте, ваше сиятельство, сюда – на охотничий номер. Да-да, к амбразурке. Вот так-с. Видите там, у англичан, что-то бликует? Это, изволите ли знать, полевой телескоп. Для корректировки артиллерии. Ну что, граф, покажем любителям ростбифа, кто здесь мужчина с ружьём, а кто пустобрёх?

Прежде чем майор Некрасов успел вмешаться, Мишель с такой решимостью сунул винтовку в руки графа, что тот принужден был отступить на два шага и сомкнуть пальцы на ореховом цевье.

Некрасову почудилось, что на утомлённом жизнью лице графа мелькнула лукавая улыбка.

– Ты, Саш, словно Давид, одним выстрелом взбудоражишь весь английский лагерь, – Гуров с притворным восхищением взглянул на петербуржца. – Совершишь прямо-таки библейский подвиг!..

– Не только совершу,—заявил Бестужев, выпятив грудь, – но, что в тысячу раз важнее, воспою его…

Он картинно поправил манжету.

Некрасов скрипнул зубами, в Мишеля впился яростный взгляд. В сравнении с ним штык турецкого зуава мог показаться детской игрушкой.

Ай да Гуров, ай да сукин сын! Бросил зерна в плодородную почву…

Не нужно быть гением, чтобы прочитать мысли на лице графа. Никто на всём белом свете, включая полковника Хрусталёва, Тотлебена и самого государя-императора, не имеет права насмехаться над его стремлением войти в историю. Сиятельство готов на любой риск. Невзирая на последствия! А действительно, что с того, если британская батарея даст ответный залп… Какой пустяк! Граф выстрелит, даже если для этого придётся спровоцировать вражеский огонь на весь Севастополь.

В наступившей тишине Некрасов отчётливо слышал собственное дыхание. Теснота блиндажа навалилась на него с новой силой. В голове гремел набат.

Здесь небезопасно!

Здесь небезопасно!

Словно в подтверждение этой мысли, взгляд майора нашёл пулевое отверстие, на которое пять минут назад указал Уткин. Рядом, если как следует приглядеться, кто-то гвоздём вывел: «На златом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич…». Буквы были неровными и какими-то мелкими. Детскими, что ли?

Некрасова замутило.

Очевидно, кто-то из офицеров, коротая в блиндаже минуты обстрела, превратил одно из несущих брёвен в школьную доску. Тщетная попытка очутиться дома. Иллюзия мира…

Уткин чиркнул серником, закурил. Он передвинулся так, чтобы заслонить собой считалочку. Некрасов невольно улыбнулся. Ясно. Автор защищает творение, словно цесарка птенцов.

– Послушайте, граф, – сказал Виталий Сергеевич, взяв себя в руки. – Вы серьёзно хотите стрелять? Бросьте. К лицу ли вам?

– Почему нет, дорогой Виталь?

Некрасов осторожно пошёл в атаку. Нужно бить поэта оружием хитрована Мишеля.

– Здесь всякий знает, что снайперский огонь – дело недостойное джентльмена. Тем более, когда речь идёт о столь сиятельной и утончённой особе…

Бестужев-Рюмин махнул рукой, не отрываясь от штуцера. Ответил как бы нехотя, но краем глаза внимательно следил, произведёт ли сказанное эффект:

– Честь офицера – миф. Здесь выживают крысы. Не бритт, не галл, я – скиф. Себе воздвигли мы пустые парадисы…

Виталий Сергеевич утратил остатки самообладания. Любимые строки отца. Господи! Наждачная бумага по голому телу и та не причинила бы столько боли.

Метнув взгляд на Уткина (дескать, будьте очевидцем), майор по-бычьи наклонил голову и вцепился в ружьё. Коль нельзя достучаться до гласа рассудка, следует применить иные меры. Что будет дальше – плевать! Главное – уберечь одного осла от козней другого.

Граф оказался ловчее.

Он легко выкрутил кисть Некрасова и дёрнул оружие на себя. По глиняному полу покатилась пустая бутылка шампанского.

– Что вы себе позволяете, господин писарь!

На щеках и шее Некрасова вспыхнули пятна.

– О! Самую малость… Я лишь следую регламенту безопасности. Не хочу, чтобы вы, ваше сиятельство, сложили здесь свою поэтическую голову. А заодно наши, куда более прозаические.

– Полно, братец, – поморщился Мишель, водрузив ладонь на плечо друга. – Сейчас Сашка влупит один маленький заряд в проклятый английский телескоп, и станем пить «Вдову Клико». У меня в запасе ещё одна бутылка. Ну? Давайте прямо из горлышка… за грядущие медали и ордена! Вот только ослепим их и без того слепое начальство… Держите, граф.

– Оставь, Мишель, пей сам, – голос Бестужева-Рюмина звенел булатом. – И, ради Бога, не вмешивайся. Я разберусь.

Уткин тоже отмахнулся от бутылки с неуместно вычурной этикеткой, скрежетнул зубами. Что за безобразная сцена! Он выудил из кисета новую порцию табака.

Гуров так и застыл с пробкой в руке. Граф медленно повернулся.

– Все эти ваши уставы, регламенты… Разве они не душат в нас человека? Вы, Некрасов, боитесь жизни. Посмотрите правде в глаза.

– Очень может быть, – согласился Виталий Сергеевич. – Так вы не откажетесь от своего намерения?

– Нет.

– Прекрасно. Валяйте. Но имейте в виду, я вынужден буду доложить обо всём полковнику Хрусталёву. Штабс-ротмистр, прошу предоставить реляцию также и вас.

Уткин не ответил. Он смотрел в амбразуру и всё больше хмурился. Проклятый телескоп уделял их блиндажу слишком много внимания. В воздухе пахло грозой.

Бестужев-Рюмин вскинул тонкую бровь. Его пальцы добела сжались на штуцере.

– Как угодно, майор. Ваше право. Однако позвольте и мне воспользоваться своим. Я пришлю вам секундантов.

Поклонившись, Некрасов упрямо щёлкнул каблуками. Вперёд, мол, не стесняйтесь.

Мишель, как ни в чём не бывало, протянул ладонь к штуцеру.

– Дай заряжу, Саш. Смотри, какая красота: пуля тамизье. Не слыхал-с? Мощнейшая и точнейшая штука. Вот так! А теперь стреляй. Покажи, что мы, русские, тоже цивилизованная нация. Пользуемся передовыми технологиями, а не березовыми дубинами.

– Господа, как закончите – следуйте за мной в траншею, – сказал Некрасов и повернулся было к выходу, но Уткин удержал его за локоть. Голос штабс-ротмистра перешел в сдавленный шёпот:

– Ваше благородие, если начнётся – бегите. Саблю подхватите за ножны возле гарды. Многим жизнь спасло.

Эта сцена многократно возникала в памяти Виталия Сергеевича, и всякий раз он ловил себя на мысли: что заставило его вздрогнуть – выстрел штуцера или нежданный, полный отчаяния совет?

Много лет спустя, коротая долгие ночи, он так и не нашёл ответ на этот вопрос. Несомненно, война – это бесконечный лабиринт, где каждый поворот кажется знакомым, но, вопреки замыслу инженера-творца, приводит не к выходу, а к новым ранам: тела – от пуль, души – от выбора, который не оставляет места прежнему «я».

Гуров и Бестужев-Рюмин выкатились из блиндажа, словно гимназисты, постучавшиеся в кабинет директора и давшие дёру… На лицах улыбки, глаза блестят. Видно, озорство удалось, и телескоп на английских позициях приказал долго жить.

Граф шагнул к Некрасову, протянул едва початую бутылку «Вдовы Клико». За его спиной Мишель с довольным видом перезаряжал штуцер, нарезное дуло курилось дымком. Кажется, петербуржец сказал что-то примирительное, но слов было не разобрать.

В ушах нарастал до боли знакомый свист. Артиллерийский залп…

– Граф! В укрытие! – проревел Виталий Сергеевич, и в его глазах промелькнуло нечто такое, что заставило поэта ужаснуться. – Граф, скорее… – А в следующее мгновение мир раскололся на до и после.

В момент взрыва Некрасов почувствовал на лице обжигающий ураган, горячие брызги с терпким, едва уловимым ароматом груши. Что это, чёрт возьми? Кровь? Нет… Шампанское. В конце концов, так ли различается взрыв снаряда и праздничной бутылки? И то, и другое приносит забвение.

Придя в сознание, Виталий Сергеевич понял, что сидит, привалившись спиной к земляному валу траншеи.

В лицо озабоченно заглядывал Мишель. Кажется, почти не пострадавший – если не считать земли в волосах и опаленных усов.

– Фух, братец, напугал. Я уж думал, ангелы перевели тебя в небесный эскадрон. Жив? Руки-ноги целы?..

– Кажется, да…

Покачнувшись, Некрасов позволил приятелю поставить себя на ноги. Чёрные от копоти и грязи ладони обхватили пульсирующую голову. В ушах грохотали тысячи полковых барабанов.

– А где?..

И тут он увидел.

Тело Поэта лежало в бордовой хляби на дне траншеи. В правом виске зияла дыра от пули, левого просто не было, как и верхней части черепа.

– Скорее, братец! Уходим, пока эти сызнова не накрыли! – Мишель с опаской взглянул на небо, опустил глаза на покойника. – Сашку уже не спасти… Благородный человек, застрелился, чтобы нас не замедлить. Ишь, ему разворотило ноги? Куда бы мы с ним. Ей-Богу, герой! Я бы так не смог.

Некрасов икнул. В голове сам собой зазвучал тихий голос медсестры, что ещё вчера успокаивала какого-то Митеньку. Просила не трогать покрытый черными пятнами живот. Дескать, они всё одно не сотрутся – это пороховой ожог.

Пороховой ожог. Пороховой ожог.

Что это значит?.. Зачем сейчас?

Ик…

Для чего?

Ик…

Порох, как известно, состоит из древесного угля, серы и калиевой селитры. Нет. Не то… Боже, в голову лезет какая-то чепуха! Контузия что ли?..

– Уходим, братец! Здесь нельзя задерживаться, – голос Мишеля окутывал, словно одеялом, подчинял своей воле. – Не смотри на графа, Виталь, не смотри. Не надо тебе.

«Нет… нет…» – прошептал майор, чувствуя холодный пот на спине. Вот в чём дело! Он наконец сообразил! Рана Бестужева-Рюмина была слишком чистой, без порохового ожога – таких не бывает от выстрела в упор.

И в этот миг майор услышал то, чего боялся больше всего – свист нового снаряда. Этот звук растворился в эхе последнего продекламированного графом стихотворения, что метрономом отщелкивалось в сознании.

«Честь офицера – миф. Здесь выживают крысы. Не бритт, не галл, я – скиф. Себе воздвигли мы пустые парадисы…»

Ноги окоченели, упрямо отказывались повиноваться. Вперёд! Вперёд!..

В ушах все еще звучал голос Мишеля, но теперь он казался чужим и далеким, будто доносился через милю. Словно Гуров кричал в рупор откуда-то издалека. С позиций проклятых англичан… «Я больше не знаю, кто здесь враг», – устало подумал Некрасов.

Ик…

Нужно идти. В штаб. К Хрусталёву. Как можно скорее обо всём ему доложи…

Глава девятая. Не тот мотылёк

Не тот мотылёк

Январь 1855 года. Севастополь. Штаб-квартира полковой жандармерии.

В тот же день, ближе к полуночи, в безоблачном небе над Севастополем гремели пушки. Ночь была светлой, вспышки выстрелов разгоняли темноту, но в душе города царили тоска и холод. Зловеще гудели орудия – Севастополь содрогался от канонады, мстя англичанам и поминая новопреставленного раба Божия Александра.

Ему же было всё равно. Христианская душа не жаждет отмщения, а изувеченное, мёртвое тело покойно спит на леднике, ожидая карету-катафалк и долгое, скорбное путешествие в Петербург. Навстречу дубовому гробу, траурным речам и высокопарным виршам. Всему тому, что каждый уважающий себя поэт жаждет увидеть на собственных похоронах.

Однако сегодня, кажется, больше никто не спал. Ни солдаты, вставшие к пушкам, ни генералы, кашляющие от табака и до хрипоты спорящие, как составить реляцию государю-императору, ни противник, поливаемый густым огнём.

Горели свечи и в маленькой, едва приметной избушке – покосившейся мазанке на окраине города. Она служила жандармерии штаб-квартирой.

– Кучно бьют, касатики, – пробормотал её хозяин, жандармского корпуса полковник Туманов. Он открыл форточку, изгоняя из помещения «аромат казёнщины» – запахи сургуча и воска. В растворенную створку тут же влетел мотылек.

Полковник привычно поскреб шрам на щеке. Сердце рвалось в бой, но нельзя давать глупому органу потачки. Забалует. Теперь у него иная служба.

Раньше Николай Иванович служил на линейном паруснике «Великий князь Константин», но из-за ранений списан на берег и определён в контрразведку.

Пламя свечи выхватило его коротко, по-матросски остриженные бакенбарды, скользнуло по столу, засохшей сирени в пустой бутылке и метнулось к обитым войлоком стенам. Тусклый огонёк словно пытался согреть помещение.

Прежде чем приступить к новому допросу, Туманов досыпал в короб из-под ядер хлебных крошек. Третью неделю он подкармливал раненого голубя по кличке «Бастион». Всё надеялся выходить. Спасти…

«Точь-в-точь как этого бедолагу-матроса…» Туманов посмотрел на голубя, стиснувшего лапку в коробе. «Дважды спасти – дважды пойти против должности», – мелькнуло в голове, но он прогнал мысль.

Матрос с «Беллоны» отправился в самоволку, но сплоховал. Вышел прямо на караул. Обычно таких сразу награждают «пеньковым галстуком», но сегодня Николай Иванович мог спать со спокойной душой.

Набычившись, матрос сообщил, шёл-де к умирающей матери. В Нижнюю слободку. Понурил голову, дескать, всё понимает – коль положено – кончайте. Так на так с мамкой свидимся.

Туманов неспеша раскурил трубку, да вдруг махнул рукою. Как же смешно – пускать в ход репрессивный аппарат, дабы прижать к стенке жалкого, обляпавшегося курёнка! Смех и грех…

– Вали, братишка. Моим орлам скажешь, превосходительство велели преград не чинить. До завтра числишься в разведке. Уразумел?

Полковник вновь пыхнул самосадом, рассеянно глядя, как мотылёк бьётся в стекло. Из груди вырвался вздох – тяжёлый, будто желающий выгнать канцелярскую пыль.

Рановато он пообещал совести поблажку. Совесть – роскошь вроде венецианского зеркала: блестит в будуарах тех, чьи руки пахнут не порохом, а розами. Она доступна счастливцам, кому не приходится читать в начальственных циркулярах резолюций: «К исполнению! Без проволочек!»

Ему же предстоял ещё один допрос. Последний. Оттягивать больше нельзя.

Николай Иванович снял со стула китель с выцветшими аксельбантами, набросил       на плечи. Стул скрипнул под его весом. Зашелестели бумаги на столе.

Сдвинув брови, отчего в уголках глаз пролегли привычные морщины, Туманов гаркнул, обращаясь куда-то за дверь:

– Доставить арестанта.

Минутой позже среди комнаты, вытянувшись во фрунт, стоял майор из хрусталёвского штаба. Плохо отмытая кровь на ушах и скулах свидетельствовала о недавней контузии. Подергивание век – о нервном срыве, который не перешибешь привычкой к муштре.

Туманов против воли покосился на портрет Нахимова, что висел напротив окна.

– Выручай, дескать, Ваше Высокопревосходительство.

– Возьмите стул, Некрасов. Там, в углу. В ногах правды нет, и в спине тоже. Да садитесь же, чёрт бы вас побрал! Так-то лучше…

Пробежав глазами коротенький доклад, словно воскрешая в памяти обстоятельства гибели графа Бестужева-Рюмина, жандарм с видимым неудовольствием покачал головой:

– Знаете, майор, если бы это писал Пушкин, – он приподнял листок над столешницей, – то нарек бы поэму «Выстрел добрых правил». А как прикажете называть выстрел, который, словно застенчивый гость, растворяется в шуме канонады?

Некрасов молчал.

Полковник раздражённо поёжился. Надо бы закрыть форточку или подбросить в печурку поленьев – не ровен час, простудишься. Однако нельзя. Подняться со стула сейчас – значит потерять лицо перед допрашиваемым.

Что это он помалкивает? Не тронулся ли рассудком… Нет, не похоже. Вон как глазами сверкает. Крепкий орех.

– Ладно, господин майор. Давайте начистоту. На лице покойника нет копоти – стреляли не в упор. Самоубийца не станет палить в себя, словно ворона с берёзы. Стало быть, кто-то помог его светлости преставиться. И, судя по черепу, пулей французского штуцера. Говорят, у них её зовут «тамизье». Полагаете, мог завестись у Гурова столь диковинный арсенал?

Некрасов молчал.

В нависшей тишине – рёв пушек за окном уже стих – было слышно, как бьётся о стекло мотылёк. Майор смотрел только на него.

– Что же, – пожал плечами Туманов, и перешёл на требовательный и строгий тон, – не хотите говорить – не надо. Мы и без того всё знаем. Мои волкодавы прижучили голубя на полпути к Дуванкою. Гуров арестован, слышите?

– Поздравляю, – сухо ответил майор, впервые разомкнув уста.

– Ну слава Богу! – Николай Иванович в притворном облегчении вскинул было руку, чтобы осенить себя крестным знамением, – но, уткнувшись вместо образка в портрет Нахимова, ограничился приглаживанием бакенбард. – Я уж, грешным делом, решил, что вам английские бомбы оторвали язык.

Некрасов сжал губы. Его лицо вновь превратилось в маску.

– Нет-нет, господин майор! Разговор ещё не окончен. Не запирайтесь. Сейчас будет самое интересное. У вашего приятеля, в отличие от вас (друзья называются – ей-богу, никакой симпатии!), рот навовсе не закрывался. Гуров пел, как соловей в клетке, – красиво, с трогательной надеждой на свободу. И презанятные, надо сказать, песенки. Ну чего кривитесь?..

– Неужто, ваше высокородие, – сдвинул брови Некрасов, – в регламентах третьего отделения не сыскалось более оригинальной методы? Оскомину можно набить!

Туманов приложил руку к груди:

– Полагаете, я беру вас на зихер? Мистифицирую? Извольте, вот письменные показания Михаила Петровича. Или прикажете говорить «Мишель»?

Глядя, как задержанный играет желваками, полковник вздохнул. Его голос прозвучал тише, без патетики:

– Вы вообще его знали? Знали, кто такой Гуров? Вот. Прочтите. Полюбуйтесь, что он там накарябал.

Некрасов побледнел так, что сядь мотылёк в эту минуту ему на нос – сделался бы неразличимым: белые крылышки, белые щёки… Несмотря на внешнюю невозмутимость, было заметно, как майор нервничает. Пальцы стиснули лист так, что полковник всерьёз забеспокоился – не придётся ли клещами выдирать!

Ан нет. Не ничего такого не понадобилось.

Дочитав документ, задержанный спокойно протянул его Туманову.

– Знаю, что Гуров – мой друг. Если… если он пишет, что я убил графа Бестужева, значит, так оно и есть. Он задерживал нас. Еще чуть-чуть – и мы бы оба погибли. Англичане не дали нам шанса.

«Спартанец! Чистый спартанец! А еще – полный кретин…» – вздохнул Николай Иванович.

Листок с показаниями Гурова перекочевал в бювар бычьей кожи. Полковник поскреб шрам, навалился на столешницу грудью. Пламя свечи дрожало при каждом произносимом слове:

– А я знаю вас, Виталий Сергеевич… Вижу насквозь. Всё ведь было иначе, не так ли? Вы всё поняли и отпустили Мишеля, позволили ему бежать. Впервые пошли против устава. Да, да! Читал ваш формулярный список. Просто скажите, как было на самом деле. Изложите свою версию – и я не дам делу ход. Даже писать ничего не нужно.

Некрасов выпрямился на резном стуле. Его осанка была живым воплощением словосочетания: «честь мундира». В глазах, словно в двух ледяных прорубях, плескалась чернота. Она буквально наполнила комнату. В печке мерцали остывающие угли.

– Хорошо. Я сделаю, как вы просите, – наконец процедил он, отхаркивая слова, как прогорклую слюну. – Однако извольте предоставить мне бумагу и чернила. Сами знаете, я страсть как люблю уставы.

Туманов бросил на портрет Нахимова благодарный взгляд.

– То-то! Превосходно, Виталий Сергеевич. Надо было сразу признаться. Не пришлось бы вас тянуть за язык. А то заладили: «Всё как Гуров сказал, всё как Гуров…» – полковник усмехнулся, – ну, вы понимаете.

Некрасов обмакнул перо в чернила.

Глядя, как майор, сгорбившись над бумагой, выводит на удивление ровные строки, Николай Иванович приготовился было скоротать томительный час, но… просчитался. Не прошло и минуты, как перед ним лежал исписанный каллиграфическим почерком листок.

Записка гласила:

«…Граф Бестужев-Рюмин погиб от моей руки. Причину не излагаю. Следствия не прошу. Наказание – на ваше усмотрение. Майор Некрасов В.С.».

Сперва Туманов, воодушевлённый демонстрацией благоразумия, решил, что это издёвка. Перечитал – нет. Слишком сухо. Слишком чинно…

Вдруг дрожь в пальцах, пламя в груди.

«Нет, – мысленно одёрнул он себя, – это не шутка. Это вызов!»

Его полный гнева взгляд столкнулся с холодным презрением на лице допрашиваемого. Несомненно, в ту ночь напряжение могло развалить штаб-квартиру полковой жандармерии – хотя назвать её так можно было разве что в порыве благоговения или с сильного перепоя – к чёртовой матери.

– Полагаю, мне нужно сдать вам саблю? Вышел бы красивый жест… – губы Некрасова тронула лёгкая улыбка, он приподнял пустые ножны. – Но вот незадача… Ваши башибузуки её у меня уже отобрали.

Туманов вскочил со стула. Медная пуговица кителя зацепилась за столешницу – покатилась по глиняному полу. Изображенный на ней двуглавый орел сделал по меньшей мере девять оборотов с ног на головы и наоборот.

– Одумайтесь, Некрасов! Это последний шанс. Иначе… вас разжалуют в солдаты. Это всё, что я смогу для вас сделать. Избавить от виселицы. Ваша принципиальность отправит вас прямиком в окопы!..

От крика голубь по кличке «Бастион» забился в коробе, накликая – согласно поверью моряков с «Великого князя Константина», – очередные похороны.

Некрасов вновь повернулся к мотыльку, утратив к жандарму всякий интерес. Его голос звучал устало:

– В окопы так в окопы, ваше высокородие. Честь – не упрямство, но и не подвиг… Скорее ежедневный выбор. Даже если тебя предали, нужно оставаться верным себе. И этого достаточно.

Николай Иванович устало опустился обратно на стул. Ярость исчезла, будто надпись на песке, смытая прибоем.

– Вахмистр, Бога ради, уведите арестанта… Видеть его не могу. Мочи нет.

Когда дверь за ушедшими захлопнулась, полковник порадовался, что вновь остался один. Хотя нет: не один! – на подоконнике всё также бился мотылёк.

Да, сей твари упорства не занимать.

Туманов не шевелился и, кажется, не дышал. Руки впервые за долгий срок не потянулись к щеке, чтобы почесать шрам.

«Да уж… Не тот бедолага бьётся в стекло, и летит на пламя. Ох, не тот! Иди же, глупый…» – прошептал он, шире отворяя форточку, не вполне понимая, к кому именно обращается.

Перед глазами плыло. Но отдыхать не время. Его ждала очередная бессонная слезливая ночь.

Прежде чем завалиться спать, надобно написать дочери. Малютка, должно быть, скучает в эвакуации, ожидая от батюшки какой-никакой весточки. Да, письмо не дойдёт – как и четырнадцать предыдущих. Однако…

Когда-нибудь он лично вручит их – после войны.

Прежде чем приступить к письму, Туманов бросил взгляд на пустое окно. Январский ветер колыхал сухую ветвь сирени. Дочь сорвала её и подарила отцу – ещё до первой бомбардировки.

Бесплатный фрагмент закончился.

Начислим

+3

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
18+
Правообладатель:
Автор
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 3 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 5 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 11 оценок
По подписке
Текст PDF
Средний рейтинг 4,2 на основе 5 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,8 на основе 12 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 2,7 на основе 6 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,6 на основе 18 оценок
Текст
Средний рейтинг 4,6 на основе 22 оценок
Текст
Средний рейтинг 4 на основе 3 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,4 на основе 31 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 5 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 3 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,7 на основе 29 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,5 на основе 34 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,9 на основе 21 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,8 на основе 16 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,3 на основе 11 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,6 на основе 22 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
По подписке