Игра с кумом. Повесть

Внезапно автолюбитель забормотал «сейчас… сейчас…» и, даже не захлопнув капота, побрел по переулку.

Как зачарованный он перелез через ограду, спустился к пруду и ступил на лед, треснувший под его тяжестью. Пруд был мелкий, и автолюбитель, взмахнув руками, провалился и застрял по пояс. Денис инстинктивно полез за ним через заборчик, но Гордей Фомич удержал его за плечо.

– Твой приятель готов на все, – заговорил он, дыша на Дениса каким-то лекарством. – Покажи, как готовишь бумаги, сляпай какую-нибудь подделку. Если справишься, потолкуем. – Он прошествовал мимо.

Денис оторопело проводил его глазами, но тут же потерял из вида.

Автолюбитель выполз из пруда на нетронутую целину, оставляя за собой черный след. Потом с трудом поднялся на ноги. По его мокрым штанинам стекала вода, заливая ботинки. Забыв про машину, выбрался из скверика и, как во сне, побрел по переулку.

– Вам помочь? – крикнул Денис, догоняя его. – Вы простудитесь!

– Не ваше дело! – огрызнулся автолюбитель. Он обратил к Денису сморщенное личико и оскалился с отчаянием. – Уйдите, вы служите демону!

Денис устало вздохнул.

– Вы спятили, – проговорил он. – Демоны не страдают эпилепсией.

Он махнул рукой и потащился к метро. Усталый и сбитый с толку, он понимал, что дом для него сегодня – меньшее из зол.

7

На другой день Алена привела Асю на прогулку в соседний двор, где жили Аленина ровесница Ира и ее дочка Юля. Пока дети играли, их мамы болтали обо всем понемногу, и эти ежедневные сеансы были для Алены светом в окошке.

Ей было одиноко в мужниной семье и неуютно на старых улицах, где не росли яблони, пережившие сельскую застройку, и где в тесных кварталах отсутствовали пустыри, долгострои и прочие аттракционы, сопровождавшие ее окраинное детство. Кирпичная изнанка фасадного великолепия, ржавые гаражи и голые стены приводили Алену в тоску. В московском центре ей не хватало воздуха, как в семье недоставало душевного тепла. Стыдясь неблагодарности, она никому не жаловалась. Интеллигентный муж снисходил к ее самодеятельному творчеству и не чаял души в дочке. Ее приняли в порядочную семью, где она не ладила только с Ингой, уходящей от любого разговора. Она лишь панически боялась Риммы Борисовны. В каждом слове безгрешной свекрови ей чудилось презрение, витавшее в воздухе. Алена скрывала этот дискомфорт, потому что ее подружки маялись в несопоставимых условиях, и Алена, созваниваясь с ними, ужасалась вечным рассказам о рукоприкладстве, подзаборной ругани и кровати за ширмой.

Ира завидовала ей. Ее бывший муж не баловал дочь алиментами, а мать завербовалась на Север, приковав молодую маму к готовке и стирке. Но Ира не теряла веселости, и с ней было легко.

Выпал липкий снег, девочки покатили по площадке тяжелый ком, а Ира защебетала, что подруга сосватала ей брата, настоящего мужика – даром, что из тюрьмы, но со всяким бывает. Слушая ее, Алена вдыхала стылую сырость, смотрела на раскрасневшиеся Асины щечки и думала: я счастлива. Она с нежностью вспоминала, как Андрей утром начищал ботинки, как Римма Борисовна перемалывала душистый кофе, как сонная Ася обнимала уродливого мишку, и повторяла себе: это счастье. Еще она вспоминала свою беспомощность перед крошечной Асей, и удовольствие, с которым Римма Борисовна пеленала девочку и целовала ее миниатюрные пальчики – и клялась себе, что любит свекровь.

Тем временем Ира обдумывала предстоящее свидание. Она несколько остерегалась «настоящего мужика». Никто не знал, какие рефлексы сработают у него при молодой женщине, и Ира хотела, чтобы на встрече присутствовал кто-то третий.

– Он же не вор, – ныла Ира, уговаривая Алену. – Просто кого-то сбил на мотоцикле. Мало ли, что у него в башке коротнет, тебя совесть замучает.

Алене не улыбалось уголовное знакомство, но она, несмотря на усердную медитацию, очень не хотела домой.

Они зашли в гастроном. Ира купила скромный торт, и подруги отправились в Ирину многоэтажку. По сравнению с фирменным порядком Риммы Борисовны Ирино обиталище казалось сосредоточием хаоса. Девочки кинулись к игрушкам, а Ира и Алена обосновались в кухне и дождались Валеру, который оказался самодовольным парнем, не похожим на узника, битого жизнью. Придя в дом, он вломился в туалет, а потом, не вымыв рук, набросился на торт. Он сыпал побасенками, однако у него хватало ума не поминать неприглядное прошлое. Его занимала навязчивая идея – сшить брюки из асбестовой ткани.

– Огнеупорная! – хохотал он, лыбясь, как масляный блин. – Сядешь по пьяни в костер, все целым останется.

Ира скоро растаяла и уставилась на Валеру влюбленными глазами. Потом Алена проведала девочек, катавших в машине ваньку-встаньку с задором, опасным для хлипкой мебели. На обратном пути Валера преградил ей дорогу. Алена отшатнулась, но Валера все напирал и подмигивал обоими глазами.

– Подруга, оставь нас, – сказал он ей. – Мы вроде договорились.

Ира за его спиной облизывала ложечку. Потрясенная Алена очнулась на лестничной клетке. Из разбитого окна дуло холодом, одежда и вещи остались квартире, но главное – там осталась Ася, и Алена ужаснулась, что ее ребенок во власти животного с неукротимыми инстинктами. Она забарабанила в дверь, но никто не отозвался.

Алена заметалась, не зная, кого звать. Пожарных? Милицию? Она сунула в скважину булавку, но поняла, что скорее сломает личинку. Потом задумала перелезть на Ирин балкон, чтобы через форточку открыть символическую оконную защелку, – и кинулась к соседям, моля неизвестно кого, чтобы пожилая пара, не благоволившая к Ире, оказалась дома.

Сосед открыл дверь и нахмурился, но вмешалась соседка, которая знала Алену и, видимо, что-то сообразила.

– Тут же высотники нужны, – сказала она.

– Я гимнастка, я гуттаперчевая! – соврала Алена, известная тройкой по физкультуре. Объясняя свою блажь, она сочинила, будто Ира оставила ее с детьми, а дверь захлопнулась, и она не знает, как… она в самом деле не знала, как. На ней была неудобная одежда: платье-мешок, стесняющее движения.

На продуваемом, заваленном дрянью балкончике Алена поняла, что ей пришел конец. Земля была далеко. С мокрых поручней капала вода, и то, что последние минуты жизни могут быть такими нелепыми, бросило Алену в жар.

– Подожди, безумная, – ужаснулась соседка, когда Алена занесла ногу на ящики. – Мы тебя хоть обвяжем… Федя, принеси трос!

Федя принес трос, пропитанный машинным маслом. Соседи кое-как стянули его на Алениной талии, а Алена, не думая о приличиях, задрала платье и закрепила подол. Морской узел не внушил ей доверия, но она затвердила себе: я не сорвусь, не могу… и вниз смотреть нельзя. Ее ноги и бедра схватил холод, проникший под рейтузы.

Ей показалось, что все это происходит не с ней. Ее сердце колотилось, глаза туманились и, обнаружив преграду в виде застрявших в хламе лыж, она решила, что это точно фиаско, и не поняла, как все же перелезла через перила и открыла окно. Она опасалась, что грохот цветочных горшков испугает девочек, но те только посмотрели на нее любопытством.

Дальнейшее Алена проделала спокойно, как автомат. Она одела Асю, написала на магазинном чеке, что отводит Юлю к соседям, положила записку к зеркалу. Упоенные стоны из комнаты сигнализировали, что ее подруга не нуждается в спасении, но Алена уже поставила крест на их дружбе. Она передала Юлю соседям, восхищенным ее выходкой. Выслушала их комментарии, покивала и повела Асю к лифту.

На улице Алена поняла, что не может идти. Ее затрясло, и ноги стали как ватные. Смекнув, что проницательная Римма Борисовна раскусит ее в два счета, Алена доковыляла до гастронома, пересчитала копейки, купила Асе томатного сока, а себе – желудевого кофе и прислонилась к столику, приходя в себя.

Она с трудом отпила глоток, так дрожали ее губы.

«Какая я дура, – повторяла она про себя. – Андрюша, где ты? Спаси меня!..»

Потом ее немного отпустило. По щекам покатились слезы, и она вытерла их грязной варежкой, чтобы не пугать Асю.

– Скворцова, ты, что ли! – позвал ее кто-то.

Алена вздрогнула. Перед ней, ухмыляясь из-под собачьей шапки, стоял ее румяный одноклассник, Леня Ганин по прозвищу Люкс.

– Я ездил в министерство, думаю податься в аспирантуру, мой начальник говорит, что без ученой степени сейчас никак… – сказал Леня важно. – А ты что здесь?

– Я здесь живу, – сказала Алена.

Леня переменился в лице.

– Ты удачно вышла замуж, – сказал он. – Ничего себе райончик.

– Удачно. – Алена погладила Асю по голове.

Леня скрылся, а Алена посмотрела ему вслед и выдохнула.

У подъезда ее и капризничающую Асю обогнал Константин Сергеевич. Он взбежал на крыльцо, предупредительно распахнул дверь, но взглянул Алене в лицо и посерьезнел. Возникла пауза, а потом Константин Сергеевич отпустил дверь, грохнувшую за его спиной, присел на корточки и тронул пальцем Асин замерзший носик.

– Дзинь, что плачешь? – проговорил он. – Улыбнись и скажи маме, чтоб умылась. На мамином лбу паутинка – мама не заметила, а мы-то глазастые.

Ася задрала голову. Константин Сергеевич прыгнул в подъезд, а Алена обошла сугроб, нашла делянку чистого снега, зачерпнула пригоршню и протерла лицо.

8

Несколько дней Алена хандрила и водила недоуменную Асю в места, далекие от обычных прогулок. Дома тоже не ладилось; Андрей намекнул жене на подвиги Инги и Дениса, но Алена побрезговала выслушивать сальности.

Избегая Ириных оправданий, она прикидывалась, что не слышит звонков, но телефон, как назло, трезвонил постоянно, и с постылым внешним миром контактировала раздраженная свекровь. Неизвестный абонент бойкотировал Римму Борисовну, и она как-то вышла из себя, рявкнув Алене:

– Деточка, вероятно, это тебя.

Алена сжалась, надеясь, что свирепость Риммы Борисовны распугает приставал, но через несколько минут звонки повторились. Алена неохотно взяла трубку, но расслышала лишь чье-то воспаленное дыхание. Это явно была не Ира, лишенная комплексов.

Представление скоро надоело Римме Борисовне, без обиняков отражавшей беспардонные вторжения в личное пространство.

– Никакое КГБ не имеет права, – бросила она Аркадию Львовичу, выдвигающему свои коронные гипотезы, оттерла Алену от аппарата и отчеканила голосом, способным стереть в порошок любого: – Прекратите хулиганство, я позвоню на телефонную станцию.

Чехословацкая мембрана усилила звук, и Алена, стоящая рядом, разобрала:

– Это сосед, я не могу встать. Откройте дверь, моего бойца нет, я пролежу до вечера.

Пока Алена расшифровывала эту просьбу, находчивая свекровь сложила головоломку, бросила «сейчас» и отправилась за ключами. Алену восхитило ее самообладание. Не задав ни единого вопроса, Римма Борисовна твердой рукой отперла соседскую дверь. Любопытствующая Алена просочилась следом. Под морским пейзажем, на диване Виктора Альбиновича лежал несчастный Константин Сергеевич, вращая глазами и покрякивая. Увидев Римму Борисовну, он протянул к ней руки.

– Тысяча извинений, – захрипел он. – Нерв защемило… если можно, скорую.

– Где ваше пресловутое лечение, – процедила Римма Борисовна и сморщилась, унюхав несвежие носки. – Обойдемся без скорой… снимайте штаны!

Она засучила рукава. Алена наблюдала, как свекровь мнет поясницу больного, словно взбитое тесто. Оживший Константин Сергеевич сел и смущенно спрятал какую-то тряпку.

– Золотые руки… – забормотал он.

– Если наша действительность меня еще не убила, – ответила Римма Борисовна с достоинством, – то я многое умею. – Желая усилить доброе дело, она распорядилась: – Алена, девочка, посиди здесь, мало ли что понадобится. Если хочешь, захвати Асю.

– Нет! – вырвалось у Алены. – Не надо Асю!

Римма Борисовна кивнула и величественно удалилась. Алена провела пальцем по пыльному столу и подошла к окну, за которым мела пурга и дворник расчищал дорожку перед гаражами. Константин Сергеевич затянул благодарность, но его голос так гнусно замурлыкал, что Алена прервала эти потуги, спросив:

– У вас есть жена? Она сильная женщина?

– Конечно, – ответил Константин Сергеевич.

Вздохнув, Алена подумала, что свекровь никогда бы не попала в сомнительную ситуацию. Может, именно слабостью она отталкивает Андрея, который вчера явился поздно и навеселе.

– Расскажите мне про Париж, – попросила она. – Там бывает снег?

– Снег бывает даже в Африке, – ответил Константин Сергеевич уже пристойным тоном. – Что, тянет?

– Хочется, как в мечте, – вздохнула Алена. – Проснуться, приехать в аэропорт, взять билет и улететь… чтобы все думали, что ты на даче. И гулять… купить чего-нибудь.

Константин Сергеевич поднялся, поддернул трикотажные брюки и выгнул спину.

– Есть турник или ворота? – спросил он. – Повисеть, как рукой снимет. Париж? Я был-то там недолго.

Он рассказал, как их группа ездила во Францию. Алена слушала его речь, пересыпанную волшебными словами: «madame», «monsieur», «comment ça va», «bien sur». Когда она замечталась, он загадочно посмотрел на нее и спросил:

– Ты водку пьешь? – Видя ее замешательство, он воскликнул: – Ты творческий человек, должна хлестать водку стаканами, как компот! Расслабляет периферические нервы, не одному же мне квасить.

Алена не жаловала водку, но ее усыпил грассирующий басок Константина Сергеевича, и она, поддерживая творческое реноме, согласилась. Константин Сергеевич с подозрительным для больного проворством поставил на жостовский поднос початую бутылку «Столичной», липкую тушеночную банку, тарелку с бородинским и хрустальные рюмки из серванта Виктора Альбиновича. Запивать душистый бутерброд обжигающей водкой оказалось даже вкусно. Константин Сергеевич выспросил Алену об обитателях подъезда, поочередно называя их приметы, и она удивилась его профессиональной наблюдательности.

– Вы прямо разведчик, – сказала она. – Штирлиц.

Но Константин Сергеевич отверг сомнительный комплимент.

– Просто смотрю внимательно, – объяснил он. – У нас же люди не маскируются. – Он поманил Алену к окну. – Сама увидишь.

Алена взглянула на двор. Сначала там не было ни души, а потом толстячок в дубленке подошел к гаражу, расшвырял ногой снег, отчитал дворника и снял с проушин амбарный замок.

– Это делец, – проговорил Константин Сергеевич. – Капиталист, пробы ставить некуда.

– Делец, – согласилась Алена со вздохом. – Это Вадим, муж ему устроил тут гараж.

Тем временем Вадим выкатил машину и горделиво распрямился, но вдруг спал с лица и попятился прочь от старика, возникшего из ниоткуда, как черт из табакерки. Старик таращился по сторонам и поводил ноздрями, словно сеттер.

– Странно, – заинтересовался Константин Сергеевич. – Вроде туз, а вынюхивает, как шестерка.

Алена изучила трость, нерпичью шапку и отекшее лицо с выпученными глазами.

– Это нездешний, – предположила она.

Тем временем Вадим юркнул в автомобиль и уехал, а старик остался. Опираясь на трость, он поворачивал голову, как локатор.

Потом во дворе мелькнуло знакомое лицо. Алена поворошила память, узнала Денисова друга Саню и предположила, что он направляется к ним, но Саня умоляюще сгорбился перед стариком и попытался поцеловать его руку. Его лебезящие телодвижения выглядели дико. Потом старик что-то сказал, а Саня бросился к подвалу, упал в снег, и шокированной Алене померещилось, что он вцепился в подвального кота. Игра стала неприятной, и Алена отвернулась, но тут послышался шорох, и в комнате появился Андрей – причесанный, отутюженный, забранный в костюм. Алена не знала за собой вины и не смутилась, но заметила, что в глазах Андрея, взвесившего обстановку, что-то промелькнуло, и порадовалась, что ее условная месть удалась малой кровью.

Андрей обвел глазами гостиную, где за стеклами секретеров переливалось в хрустале зимнее солнце, а на шкафах лежали крупные розовые раковины.

– Я обедать, а ты здесь, – проговорил он с укоризной.

Алена бросила в окно прощальный взгляд. Снег перед гаражами метили кровавые пятна, и Алена разглядела за вазоном растерзанный кошачий трупик. Оторопев, она поспешила уйти, а Андрей уставился на Константина Сергеевича, который шуровал вилкой в банке с бычьей головой. Повисла пауза.

– Приглашаю вас к интересным людям, – наконец сказал Андрей.

Не встретив энтузиазма, он таинственно сообщил, что его друзья из элитного круга позволят некому медиуму продиагностировать ауру Константина Сергеевича.

– Сильнейший экстрасенс, – пообещал Андрей, бегая глазками по хлебным ломтям с заветренными краями. – Ходит в астрал, как к себе домой. Он из тайги, у него лечилась вся партийная верхушка.

Константин Сергеевич только жевал и пыхтел. Потом лаконично кивнул на окно.

– Не за тобой ли этот хмырь, – бросил он. – Поганая личность, и трется неслучайно, я со вчера его видел. В вашей избушке народ еще тот.

Андрей шагнул к окну, посмотрел на старика в нерпичьей шапке, побледнел и понес совершенную чушь, будто старичок – слуга дьявола, охотник за черепами, агент из инфернальной спецслужбы, пресекающей даже миллиметровый отход от государственной идеологии.

– Втянешь в историю, – покачал головой Константин Сергеевич. – Зачем мне ваши экстрасенсы, охотники за черепами, слуги дьявола.

Но Андрей все кружил по комнате, умоляя не впускать загадочного старика. Его аккуратная экипировка плохо сочеталась с горячностью и бессвязными фразами. Сцену нарушил Степан, который устало проговорил из коридора:

– Опять дверь нараспашку? А Кларка вломится или другая мадам?

Он вошел в комнату, подкидывая лыжную шапку. Увидел Андрея и осекся.

– Его матушка мне помогла, – доложил Константин Сергеевич, прерывая паузу.

Степан сменил гнев на милость – поднял уголки губ и стал расстегивать куртку.

– А мне помогла ваша сестра, – сказал он Андрею. – В неоднозначной переделке.

Андрей, услышав это сухое сообщение, засветил глазами, как только что, застав жену выпивающей tête-à-tête с типом в растянутом трико.

– Сестрица может, – туманно согласился он.

Степан проводил его тусклым взглядом, после чего изучил следы застолья. Константин Сергеевич счел нужным оправдаться:

– Его жена дура-дурой, – похвалился он. – Аппетитная… приходила сюда.

Степан еле заметно повел плечом, неуловимо отметил водочную бутылку и отправился в прихожую.

9

Дениса несколько дней изводил привкус неловкости, но потом он уже хладнокровно вернулся к странному предложению Гордея Фомича. Разлад с Ингой его измучил, и он хотел отвлечься, а нетривиальная задача щекотала его нервы духом не слишком опасного фрондерства.

Хорошая мина при плохой игре его выматывала. Он мечтал вскрыть нарыв безобразным скандалом, и его удерживали лишь жалкая фанаберия и доводы, что теща немедленно выставит его за дверь. Изо дня в день он казнился за шизофренический блеф, в котором предложил Инге равноценный демарш, и понимал, что виноват только сам.

По ночам их комната гнала его прочь, и он подолгу сидел на кухне – раскачивался и курил в форточку, глядя на противотуманный сумрак заснеженной улицы, на домовые крыши, на белые дымки, разбавлявшие темное небо. Он убеждал себя, что семейные отношения – это условность, которую каждое общество выдумывает заново. По утрам он вглядывался в Ингино лицо, толкуя его в противоположных смыслах – то замечал, что она страдает, то мнил, что она упивается его позором. Вечерами он, как интеллигентный супруг, чмокал ее в щечку и едва справлялся с наплывом бешенства. Такая одурь подавлялась только делом, и Денис ухватился за задачу Гордея Фомича, как за лекарство.

Вытравив с листов старую краску, он представил себя гонимым, всхлипнул над предстоящей участью и полюбовался будущим ореолом страдальца, но потом его страх прошел. Он с гордостью рассматривал желтоватые листы, мало отличные от мятых описей, которые числились у них ветхими. Эти листы с коричневатыми краями казались Денису живыми, и он подолгу гладил бумажный полуфабрикат. На работе он обнаружил старинную пишущую машинку. Загвоздка оставалась за текстом, но Денис гнушался тратить драгоценный ресурс на забавы, в которых обычно подвизался. Прикидывая так и эдак, он решил, что Аркадий Львович порадуется, если увидит свой заезженный рассказ в форме незыблемого доказательства.

Работа его увлекла. Он изучил документы и изобрел правдоподобную цидулу, разъясняющую пятилетний производственный план на репрессии, расстрелы и поражения в правах. Поначалу творчество шло со скрипом, но потом Денис вошел в азарт. Понимая, что запредельный бред иногда выглядит правдоподобно, как и наоборот – бесспорные факты кажутся первостатейной брехней, он захотел проверить текст на непосвященном слушателе и позвонил отцу, сочтя его нейтральным арбитром. Стаж отцовского диссидентства был невелик: Евгений Иванович солидаризировался с властью и общественно активничал, пока директор НИИ не присвоил его рационализаторское предложение, в суть которого Денис, далекий от техники, не вникал.

Евгений Иванович выслушал Дениса с горячим интересом.

– Не по телефону! – содрогнулся он, и в очередной посетовал, что страной правят мерзавцы. – И осторожнее, не вздумай копировать! А если будешь, то от руки! – И он принялся заклинать: – Боже, как мы живем.

Денис загордился, что его фантазия сработала, открыв в нем нежданные таланты. Но не успел он вернуться к телевизору, как позвонила Таня.

– Радуешься? – проскрежетала она. – Сидишь в царских палатах и плевать, а что нас из халупы выживут! Знаешь, что твоя профурсетка с нами живет?

Слово «твоя» ошпарило Дениса, заставив гадать о Таниной информированности, пока сестра рассказывала, что Марго живет с ними, а отец выгуливает ее по кварталу, предается отрадным воспоминаниям и всячески распушает хвост.

– Забери ее к чертовой матери! – верещала сестра, а Марго предстала перед Денисом, как живая. – Он женится на ней, с него станется. Ты хочешь, чтобы она к нам прописалась и квартиру разменяла?

Денис обвинил Таню с мужем, что они довели отца до состояния, когда любая побродяжка ему дороже семьи. Он не знал, что делать с Марго. Его посетила шальная идея привести ее к Римме Борисовне, но он понимал, что после этого безумного поступка за его спиной окажется выжженная земля.

Закончив труд, он позвонил Гордею Фомичу, и тот заявил голосом, не терпящим возражений:

– Я приду к тебе.

Денис редко приглашал гостей в тещину квартиру, над которой витал взыскательный дух замученного пращура. Сейчас он навострил уши, но вспомнил, что Гордей Фомич допустил его к служебному месту, и за ним был ответный, хоть и неприятный шаг. Назначив время, он долго ждал гостя в полупустой квартире. Гордей Фомич, отекший от мороза, переступил через порог как хозяин. Масштаб наследных апартаментов Риммы Борисовны не впечатлил его. Он скинул дубленку и прямо в ботинках, угадав азимут, повернул к бывшей гостиной, но Денис перенаправил его в кухню. Гость брезгливо морщился и поводил носом. Услышав капризный Асин визг, он встал как вкопанный.

– Запах, запах, – пробормотал он.

В коридоре пахло травами, которые Алена, как заправская колдунья, толкла в ступке и вываривала на плите.

– Свояченица балуется, – объяснил Денис. – Она сидит с ребенком, делать ей нечего… у нас вечно воняет красками.

Он подвел гостя к тряпичному панно в коридоре. Это было единственное Аленино изделие, с которым Римма Борисовна мирилась на своей территории.

– Не то, – проговорил Гордей Фомич мрачно.

Денис усадил его под полку с коллекционной гжелью и захотел козырнуть финскими конфетами, Андреевой добычей, но вовремя осекся, рассудив, что гостя не удивишь никаким импортом, хоть из «Березки», хоть из Кремля.

– Давай, – потребовал Гордей Фомич, впился глазами в бумагу и изрек вердикт: – Плохая липа. – Он затыкал в бумагу пальцем, вылавливая огрехи и помарки, а внимательный Денис подметил, что его корявые ногти облагорожены маникюром, излюбленной Ингиной процедурой. – В твоих в руках на миллионы заграничной недвижимости, а ты лепишь тупую пропаганду… из раскулаченных, что ли?

– Не я, а теща, – ответил Денис. – Ее отца расстреляли, и она забодала все инстанции.

– Ты подкаблучник? – осведомился Гордей Фомич, швыряя на стол конфетный фантик. – Так сделай, что она хочет. Куй семейное счастье своими руками… чай дрянь. – Он уставился на Дениса, и в его груди что-то скрипнуло. – Пусти меня к немецким фондам, – потребовал он, и Денис увидел, как в жабьих глазах зажегся томительный огонь. – Бери пример со своего друга, он так хочет в игру, что готов на все.

Его прервал елейный голос Андрея:

– Ден, где у нас мыло?

Шурин явился незаметно – стены в очередной раз погасили и посторонние шаги, и звон ключей. Денис извинился и вышел. Андрей схватил его за ворот и затащил в ванную.

– Не говори про меня, – елозил он, трясясь, как овечий хвост. – На кой ты с ним связался? Он тебе ухо отгрызет.

Изучив шурина и убедившись, что тот не пьян, Денис покрутил пальцем у виска и вернулся к гостю. Гордей Фомич, положив его фальшивку на стол, гладил ее, как котенка. Потом он поднял голову, и его перепончатый подбородок задрожал.

– Хочешь стать директором архива? – спросил он, глядя на Дениса в упор. – Ваш старпер засиделся, ему пора под зад коленом.

– Не надо, – мечтавший о должностях Денис поморщился от бесцеремонности, вспомнив, как трогательно Иван Яковлевич дорожил своим местом.

– Дурак. – Гордей Фомич отодвинул бумагу. – Переделай поумнее.

Он поднялся, шевеля ноздрями. Проводив его, обиженный Денис спрятал бумагу, гадая, признает ли Аркадий Львович кустарную подделку.

Он убрал следы преступления, которыми его теща сочла бы невымытые чашки. Поискал Андрея, но шурина, забывшего про обед, и след простыл. Явилась Римма Борисовна; потом пришла Инга и с вызовом подставила мужу щеку. Когда все ужинали, зазвонил телефон, и Римма Борисовна проронила, педалируя очевидный намек:

– Ингуся, подойди, нас игнорируют.

Инга с ленцой успела к очередному звонку. Денис расслышал, как она говорила неизвестному собеседнику:

– Всеволод, зачем вы звоните? Я не верю, что это случайность… странно. Вы инвалид? Почему вы не выходите из дома? Боитесь жизни… но это душевная болезнь. Вы кого-то придумываете, у меня обычный голос. В музыкальной школе говорили, что слон наступил мне на ухо… да, по классу фортепьяно. Расскажите о себе… я вам не верю.

Денис расслабился. Несмотря на женины шашни с неизвестным психом, он понимал, что так не говорят с любовником. Он даже допустил, что его надменная, но сторонящаяся грязи Инга выдумала и гнусное свидание в гостинице «Двина», и свою измену.

Римма Борисовна положила ему добавки, и он набросился на пресный рис. Вошел Андрей, залез во все кастрюли, достал баночку с плавленым сыром, зачерпнул его ножом и принялся лизать, как эскимо.

– Не ешь с ножа! – возмутилась Римма Борисовна.

Андрей послушался, взял кусок хлеба и стал намазывать его сыром.

– Скоро закрутят гайки, – загадочно произнес он. – Один мой знакомый законтачил с типом вроде карателя… он выпалывает инакомыслие, и у него широчайшие полномочия. Просто в Москве есть несколько эзотерических обществ, они даже иностранным дадут сто очков вперед. А теперь появилось мнение, что это надо прекратить.

Римма Борисовна заахала и вспомнила про тридцать седьмой год, а Денис молча поглощал ужин, понимая, что Андрей обращается именно к нему.

Потом Андрей швырнул нож в мойку и ушел. Денис еще покараулил его в коридоре, но шурин всякий раз ускользал, и Денис махнул на него рукой.

10

Денис не хотел заниматься переселением Марго, но угрызения совести побудили его к делу. Он обратился к Сане, и в баре рядом с Саниной невразумительной конторой (что-то расплывчатого профиля, где рукастый товарищ ремонтировал механические устройства) вывалил на него новости. Саня не сталкивался с подобными проблемами, он существовал легко. Пока он тянулся к необычному, доставая полуподпольные книги и распечатки мудреных практик, его жена и ребенок занимались друг другом, а Саня не вникал в их симбиоз. Разговор не клеился: выслушивая жалобы на любовницу, на оскорбленную жену, на мнимую свободу нравов, Саня токовал, что выполняет требования Гордея Фомича, потому что жаждет окунуться в игру с большой буквы. Это напоминало беседу слепого с глухим, и Денис, слыша о Гордее Фомиче из каждого утюга, насторожился. Этот странный человек обложил его со всех сторон.

Разговор коснулся архива, и Денис, прощупывая почву, живописал Сане про план, спущенный с партийных верхов в расстрельную команду.

– Стопудово, так и было, – высказался Саня. – И соцсоревнование, и перевыполнение… небось, брали и встречные обязательства. Гордей просит? Это счастье, скорее делай.

Он взахлеб заговорил, что Денис не понимает, на какую удачу он наткнулся.

– Понимаешь, игра – это прорыв, – говорил Саня. – Мобилизация внутренних сил, баланс на грани возможностей. Это особая психотехнология… я выполняю нелепые, экстраординарные задания, чтобы выйти из замкнутого круга в пограничное состояние.

Рядом толкались пижоны в замшевых пиджаках, и некрасивые девушки хохотали, смакуя мороженое, а Санины откровения выглядели дурной фантастикой.

– Я тоже стану медиумом, – вздохнул захмелевший Денис, разглядывая пористые туфовые стены, отдававшие казармой. – Я точно знаю, как Ленин зарабатывал на подпольную деятельность. – При этих словах Саня оглянулся и пнул Дениса ногой. – Мол, доходы с имения… адвокатская практика… а он держал бордель и сам туда захаживал.

Денис все же тщеславился уроками Гордея Фомича.

– Предложил стать директором, – куражился он, забыв, что отверг это предложение. – Я нужен ему, понимаешь?

Его оцепенелый взгляд с трудом фиксировал предметы. Он казался себе пророком, вершителем судеб, героем, очищающим авгиевы конюшни от закостенелого официоза.

Он вернул разговор к Марго, и Саня вспомнил про однокурсника, не возражавшего против иногородних гостей, особенно женского пола.

– У него как-то свадьба жила, – рассказал он. – Человек двадцать, соседи офигевали.

Он полистал записную книжку и отправился в фойе звонить, а Денис опрокинул стакан и поймал ртом водочные капли. Получилось эффектно, и он залюбовался собой.

– Свобода, – проговорил он. – Жену надо отпускать… жене должно быть весело.

Бармен поднял на него глаза, и Денису что-то примерещилось. Он вспыхнул и сцапал бармена за жилетку, но подоспевший Саня схватил его и оттащил прочь. Денис сгоряча даже стукнул Саню, но потом остыл.

– Я договорился, пошли, – сказал Саня, раскланиваясь с разъяренным барменом. – Фиксаж на месте, и вроде вменяемый.

Друзья выкатились из заведения. В их лица ударил ветер, и Денис протрезвел. Оказалось, что обладатель нелепой клички обитает в районе, где Денис никогда не бывал.

Название окраины звучало устрашающе. Пока друзья ехали в метро, Денис слегка обмяк, но в бодрящем воздухе улицы подобрался. Станция находилась на пустыре, светящаяся буква «М» торчала на палочке посреди снежного поля. Какие-то пасмурные люди бродили вокруг стайками, и Денис понял, что в этом районе чужаков бьют без предисловий.