Читать книгу: «Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся», страница 6

– Можете пройти к огню. Сначала кибвэмека, затем женщины, а после мужчины.

– И на том спасибо, – тихо съязвил Эрик Горденов.

Матфей Катунь нерешительно вышел вперёд, под курткой таился Рарог, дрожавший от холода – большую часть пути саламандр проделал на союзнике, – но замерший тут же, как только заслышал чужой голос. Когда юноша проходил мимо Юны Дивии, та легонько, почти неприметно дотронулась до его ладони, ледяной и шершавой от промозглого ветра. Матфей вздрогнул, точно искра прошла от её пальцев по его руке к сердцу, согрев моментально всё тело. Неуверенности, как ни бывало, он выпрямился и бесстрашно возглавил процессию.

Группу чужестранцев, растянутую в шеренгу по бокам и сзади сопровождали всё те же охранники. И пусть оружие их больше не целилось в сторону чужаков, всем своим обликом и суровым молчанием они выглядели не менее воинственно.

Костры просматривались лучше и ближе, до них оставалось около ста метров. Но даже на таком расстоянии воздух доносил огненный жар, обещавший либо согреть, либо спалить. Света теперь стало достаточно, чтобы хорошенько разглядеть окраину деревеньки, потому что огонь благоразумно распалили подальше от домов. Оценив размеры главных кострищ, а уже издалека было понятно, что они не маленькие, ребята ахнули: пламя каждого из чётырёх крупных достигало в высоту больше пяти метров, а те, что меньше – около двух метров. Гул от них растекался над землёю и вплетался в человеческую речь, резкую, голосистую, гортанную. Но самым дивным в этом завораживающем светопреставлении было то, что костры горели на минимуме древесного топлива. Ещё бредя по песку, а затем по охряной корке вулкана Эрик и Виктор не раз поднимали между собой спор, для них оставалось загадкой, за счёт чего каждую ночь обитающие на мёртвой земле (а она, безусловно, мертва, стоит только взглянуть под ноги) люди разжигают огонь. А тут ещё костры невиданные по мощи. Конечно, в ход мог пойти всё тот же молочай, или ещё какой древесный задохлик, но много ли их в округе, да как долго бы хватило на бессчетное множество ночей?

Все жители деревни, казалось, собрались, вокруг костров. Теперь тьма не мешала во всех подробностях рассмотреть тех, кому за глаза присудили чудовищный титул каннибалов. В основе своей этот народец оказался поджарым, высоким и стройным, вне зависимости от возраста. С матовой кожей цвета чёрного кофе, с тонкими чертами лица, эти люди обладали удивительными по красоте светлыми глазами и носили, горделиво задрав вверх, бритые головы, будь то женщины или мужчины. Привычные к своему климату, и одежду они носили соответствующую, удобную им: просторные хлопковые тоги красно-огненного цвета, точно отдавая дань уважения покровителю-солнцу, правда, у некоторых под одеждой виднелись и вполне современные футболки и джинсы. Вблизи же животворного огня утепляться во что-то более добротное местным не было смысла – жар здесь стоял адский.

У ног многих крутилось много зверья, но неприятным фактом стало превалирующее наличие среди живности змеиного рода. Никого из прислужников Матфея и его друзей не привело в восторг обилие змей, даже пусть они все безобидны по природе своей. Впрочем и чешуйчатые гады не испытывали радости от незваных гостей, нервозно шипя и торопливо дислоцируясь поближе к своим хозяевам. Но собаки, их тоже оказалось не меньше, выказывали настороженную заинтересованность, готовые по призыву кинуться на чужаков и выполнить свой пёсий долг полностью.

У перепутья меж двух громадин-костров Матфей замер замешкавшись – он растерялся от накатившего на него удушающего зноя и обилия громко перекрикивавших друг друга людей, а потому не сразу понял, когда один из охранников, сопровождавших его, вдруг подтолкнул в нужную сторону. И только тогда взгляд юноши выхватил среди столпившейся кружком группки одного, что выделялся среди прочих. К нему и направился юноша, ведя следом друзей.

Группа расступилась тут же, выпуская вперёд своего лидера. Высокий, стройный, сухощавый старик, на вид около шестидесяти лет, смотрел свысока на пришельцев задумчивым и, как казалось, суровым взглядом. Голова его, обритая гладко, только резче подчёркивала морщины, полосовавшие лицо и макушку. Тело его укрывала короткая карминовая тога, перехваченная плетёным шнуром вокруг талии.

– Подойди, чужеземец, – велел он сильным, утробным голосом, смотря в упор на Матфея. Тот подчинился, отделившись от своих. – Ты впрямь кибвэмека? Тебе подвластен язык любой твари, плавай она в водах, беги по земле и летай она в поднебесье?

– Это так, – кивнул юноша.

Именно в этот момент Рарогу надоело томиться под толстой душной кожей куртки, и он заёрзал, ища выход наружу – всё-таки горячий воздух вокруг огня нагрел и одежду.

Удивление проскользнуло в светлых очах старца, брови непроизвольно сдвинулись вверх, отчего морщин на лбу приумножилось.

– Это мой прислужник, саламандр, – неловко расстегивая молнию на куртке (та отчего-то заедала) пояснил Матфей. – Рарог, уймись, я тебя выпущу, потерпи!

В итоге ящер вывалился из-под полы куртки и с коротким, но пронзительным писком плюхнулся на землю.

– Ну и духотища! Капустны кочарыжки, бабкины маклышки, – заверещал Рарог, обрадованный свободе, но тут же испуганно вскрикнул, обнаружив, что вокруг столько незнакомцев. – А это что ещё за черти?!

И тут же ринулся к Матфею, вскарабкавшись на одну из его ног.

Суровость сползла с лица старика, он захохотал что есть мочи, обнажив ещё целые, хоть и давно утратившие даже намёк на белизну зубы. Ему вторили все деревенские жители – гам вышел ошеломительный.

– Забавный у тебя слуга, – сквозь смех произнёс он. Глаза светились почти детским весельем. – Я, Ади́са, старейшина своего народа. Как зовут тебя, кибвэмека, откуда ты в наших краях и зачем тебе понадобился я?

Когда всеобщий гогот поутих, Матфей Катунь представился сам и назвал своих спутников, а после вкратце рассказал о себе и цели прибытия.

– Значит, ты ищешь тайные знания, – изрёк старейшина, буравя всё также сверху гостя задумчивым взглядом. – Тогда тебе необходимо переговорить с Дабулама́нзи, нашим колдуном.

Старик подозвал к себе мальчика лет восьми, длинноногого и шустрого на вид.

– Чиди́, ступай на окраину деревни, пригласи Дабуламанзи к огню. Давно он пропускает прославление солнца, старый отшельник. Да будь аккуратен, Чиди: старик близорук, хоть и притворяется зорким как сова, пособи ему.

Мальчонка тут же припустил прочь от огня, нырнув в густые тени домов. Адиса по-простому сел на землю, пригласив гостей размещаться жестом по правую руку от себя. С левой стороны от него примостилась женщина одних с ним лет, голову её едва покрывали белёсые завитки коротко остриженных волос. Три молодые девушки сели около пожилой женщины; на их головах, как и у старшей, едва виднелись тёмные отростки кудрявых волос.

Матфей хорошенько всмотрелся в молодые лица и нашёл очевидное сходство между девицами и стариками. Следя за его изучающим взглядом, старейшина представил по очереди тех, кто занимал важное место подле него:

– Моя жена Эфу́а, дочери мои – Суби́ра, Зэ́ма и Идоу́у.

Имя последней и явно младшей прозвучало с особой теплотой в голосе.

– А тот юный сорванец – мой внук, – добавил он с ноткой весёлости и гордости, – сын Субиры, моей старшей дочери.

Из скопления любопытствующих местных отделились две девочки, как потом выяснилось, одиннадцати и шести лет. Обе приблизились к старику вплотную, что-то прошептав тому, затем та, что младше отошла и села подле средней дочери Адисы. Оказалось, это её дочь А́йна. Но девочка старше, худенькая как тростинка, ни к кому не подходила, она присела на колено вождя и доверчиво прижалась к старейшине. Светлые глаза девчушки отчего-то отражали грусть.

– Моя старшая внучка, О́ити, – с нескрываемой нежностью в голосе произнёс Адиса и ласково провёл большой ладонью по детской голове. Девочка улыбнулась. – К нашему всеобщему сожалению, сирота.

Ребята, приняв более-менее удобные позы на земле, второпях скинули верхнюю одежду. Луция же пока предпочитала остаться в своём плащике, наслаждаясь огненным жаром, от которого каждая клеточка её тела оттаивала и воспевала гимн теплу.

– Пока Чиди не привел колдуна, – продолжил старик, – вам, чужеземцам, следует выслушать часть истории Данаки. Части будет довольно, если её рассказать целиком – на то уйдёт не одна ночь. У нас в племени истории говорятся у огня в знак правдивости и искренности перед отблеском солнца. Днём же не до рассказов, жизнь велит работать и в труде своём искать радость. Но прежде, что вы знаете? Вам должно быть что-то известно о нас, иначе, что вам тут делать? Вам известно, что стоит за сутью киранлалов?

От прямого обращения Матфей растерялся, но его выручил Эрик Горденов, уже освоившийся и желавший поучаствовать в беседе.

– Нам известно немного, уважаемый Адиса, – величаво начал он, приосанившись и откинув со лба сильно отросшие каштановые прядки волос. – Вы именуете себя – живущими солнцем. Без солнца вы не можете долго существовать, иначе говоря, вы увядаете. Ночами, восполняя нехватку солнечного света, разжигаете костры. Кстати, очень хотелось бы узнать, за счёт чего вам удаётся достигать пламени таких высот и длительности горения? Ещё о вас известно, что вы потребляете много белка в пищу, и ко всему прочему, даже человеческое мясо. Прошу меня извинить за последнее, если это выдумка, но нас так проинформировала одна умная птица.

Воцарилось удивительное по солидарности молчание. Эрик, да и не только он, все ребята струхнули, что высказанный домысел-слух оскорбил местных и в лучшем случае пришельцев попросят уйти прочь, а в худшем… Об этом лучше даже не воображать.

Но тут возникшее напряжение разорвалось сумасшедшим хохотом. Все, включая именитое семейство, загоготали, зубоскалили, улюлюкали и надрывали от смеха животы, тыча пальцами в сторону гостей, будто те вдруг стали всеобщими шутами-дурилками. От подобного обращения стало не по себе не только компании друзей, прислужники зашипели и возмущённо закричали в знак протеста.

Но первым угомонился Адиса и, выпростав перед собой смуглую жилистую длань, примирительно заявил, хоть остатки веселья ещё и сохранялись в его выразительных очах:

– Прошу не сердиться гостей, если наш смех задел их гордость. Но эти байки, которые выдумали про нас былые белые люди, никак не затихают, а всё кормят новые поколения белых. Признаюсь, когда-то, так давно, что некому подтвердить, в нашем племени случались некоторые события, но к людям с бледной кожей они не имели никакого отношения. И могу поручиться, что теперь в Данаки скорее опаснее шальная пуля, нежели чей-то нож или копьё. В конце концов, мы не дикари какие-то.

На последних словах гогот, приутихший по призыву старейшины, возродился вновь, но гостей он уже не тронул как до того. Матфей, рассеяно улыбнувшись, скорее по инерции, внимательно изучал лицо вождя киранлалов: удивительным ему показался лоб того, расчерченный, словно для игры в крестики-нолики вертикальными и горизонтальными морщинами, что от проявления сильных эмоций проявлялись чётче.

Идоуу на правах любимицы отца подсела ближе к незнакомцу и добродушно сообщила: его и спутников вскоре накормят, как велит гостеприимство. Затем ненавязчиво потёк разговор, из которого выяснилось, что девушка, как и две её старшие сестры замужем, но лишь с той разницей, что мужья Зэмы и Субиры – добытчики соли с озера Ассали, а её супруг – воин-охотник. Идоуу и Уо́ссва женаты около полугода, а потому пока их семья мала, но в скором времени, оба надеются нагнать старших родичей.

– У моего отца большая семья: пять детей – три дочери и два сына, – простодушно с долей гордости пояснила девушка. – Старшие братья, Му́наш и О́чинг, также добытчики соли.

– А где же они? И где ваши мужья? – поинтересовался Матфей.

– Мой муж на охоте, как и полагается. Утром придёт. Мужья же сестёр на озере, туда путь неблизкий, но и их ждут завтра к вечеру. С ними же должен вернуться Очинг. Бедняга, его никто, кроме нас никто не ждёт – надо же было ему родиться с одной любовью в сердце: девушка, которую он любил много лет назад – умерла, так он до сих пор хранит ей верность, так и помрёт один.

– Но вы забыли в разговоре про второго брата, – решил сменить тему собеседник, – он тоже на солёном озере?

– Я никого не забыла, – голосок Идоуу натянулся упрямством и нервом, – наш старший брат имел неосторожность полюбить девушку из другого племени – кафири, у нас с ними вражда уже много лет. Яа была хорошей женой, но не долго. Однажды случилось то, что должно было случиться рано или поздно: произошла очередная стычка между кафири и киранлалами, и угораздило этим двоим влезть в самую гущу… Отец правильно сказал – в Данаки скорее опаснее шальная пуля. Мой брат, первенец моего отца, и его жена погибли в тот день, оставив Оити одну. Теперь её воспитывает Адиса.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Мунаша и Яа нет уже семь лет. Вы никак не можете обидеть меня или кого-то другого. Разве что Оити, но того не допустит Адиса.

Пока Матфей беседовал с младшей дочерью старейшины, остальных гостей поддерживали разговорами старшие. Под пытливыми замечаниями гостей, киранлалы открыли секрет высокого пламени костров: оказалось, что к кострищам, которые жглись исключительно подальше от жилищ, оно и понятно почему, велись длинные тонкие трубопроводы, в которые подавалась нефть, добываемая особой группой из племени в окрестном озере.

Особый интерес среди детей вызвали волосы Лукерьи, их сравнивали с огнём и солнечным светом, их трогали любопытные детские пальчики, что вскоре порядком доконало и так уставшую от назойливого внимания девушку.

Юна Дивия, обычно говорливая и бойкая, оказавшись в столь экзотической компании людей, обратилась в сплошное внимание, одна в компании Спящая, она не понимала ни слова из произнесённого местными, а потому разглядывала каждую интересную ей деталь и, рассеяно поглаживала Рарога. Тот отчего-то вдруг возомнил себе, что ей нужна защита и, воцарившись на девичьих коленях, наслаждался единоличным вниманием, не забывая попеременно следить прищуренными глазами за всем, что кружило и двигалось вокруг.

Элигос неожиданно нашёл себе собеседника – Импунду́лу, ушастую сову, прислужника Адисы. Не такая крупная, как филин, сова носила оперение земляного цвета и бледно-коричневый лицевой диск с чётким ободком. Её перьевые ушки смотрелись трогательно, да и в целом, птица держалась скромно, но гордо. Гамаюн, как обычно, не делил своего общества ни с кем, выбрав убежище повыше, а кошки улеглись меж союзниками, наслаждаясь долгожданным отдыхом и желанным теплом огня.

– Мне кажется, или воздух здесь не отдаёт серой? – между прочим, заметил Эрик Горденов.

– Ты прав, – поддержал его Виктор Сухманов. – Я даже чувствую запахи еды. Или мне она мерещится.

Прибыла небольшая процессия женщин из глубин деревни – в руках каждая несла поднос или миску с яствами. Вскоре путники всласть наслаждались сочным свиным мясом, приготовленным с вечера и подогретым для гостей; угощались ынджера – большими рыхлыми лепёшками, похожими на блины, из кислой муки злака теф, в которые были щедро завёрнуты жареный картофель, морковь, пряности, рис и тушеное мясо. К еде подали местный алкоголь, тэж, сладковатый напиток, настоянный на корне, листьях и ветках дерева Гейшу с добавлением мёда диких пчёл и специй. На десерт вместе со свежими фруктами подали сухофрукты и орехи. Юна с удовольствием зачерпнула горсть сухих и тонких, как пергамент, кусочков яблока. Сушённые яблочные ломтики вдруг напомнили ей лепестки роз: вяленые, кремовые с розоватым кантом. А угодив на язык, каждая словно сочилась летним сладким соком с приятной кислинкой в послевкусии. Этакий привет ушёдшего лета, песнь отжившей жизненной вехи. И грустно, и сладко.

Пока гости наслаждались вкусом еды и утоляли первичные позывы голода, от любопытствующей массы зевак, взиравших на едоков с не меньшим интересом, будто для них разыгрывался персональный спектакль, отделилось несколько собак, прельщённых мясным духом пищи. Худые, так что рёбра проступали под кожей, голодные псины с опасливой оглядкой осторожничали, не решаясь совсем близко подобраться к блюдам с едой. Несколько раз на них сурово прикрикивал Адиса да несколько охотливых горлопанов заливисто улюлюкали в след драпавшим зверям, но нужда сказывалась сильнее, и твари всё равно возвращались к намеченной цели. Наконец, терпение старейшины сдало и он, вскочив на ноги, притопнул и пригрозил псам палкой, которая как по волшебству образовалась в его руке. Эта весомая угроза возымела желанный эффект, но не на всех: одна особо худющая доходяга увернулась и бросилась прямиком к ближайшей миске с лепёшками. Там как раз сидел Виктор, хмурившийся всё сильнее по мере разгона собак. Его крупная фигура, очевидно, внушила собаченции трепет и в одном кусе от желанной добычи, та замерла, вжавшись в место.

Вик внимательно смотрел на голодного зверя, затем ухватил первую подвернувшуюся под руку лепёшку и бросил тому. Шавка растерялась не меньше толпы, люди, казалось, подавились дразнящими издёвками, адресованными нахальному животному. Но критический момент прошёл, собака подхватила с пыльной земли роскошный ужин и тут же на глазах у всех расправилась с ним.

– Зачем переводить на бесприютную тварь хорошую еду? – с укоризной бросил Адиса расщедрившемуся гостю. – От того она наберётся наглости и совсем перестанет бояться.

– А зачем нужно, чтобы собака боялась? – строго взыскал Виктор. – Если к животному по-хорошему, то оно любить будет, а когда боится – жди от него пакости.

Псина в знак подтверждения правоты добряка, приподнялась и заискивающе приблизилась к нему, отчаянно виляя узким, как у крысы хвостом, и пригибаясь телом. И юноша смело вытянул руку, без колебаний возложил её на голову пса и погладил. Собака признательно лизнула ласкавшую её руку.

– У тебя большое сердце, юноша, – смягчившимся голосом обратился старейшина. – Не сердись, но у нас так принято – выживает сильнейший. А собаки хорошо чувствуют таких, как ты, иначе бы этот беспризорник не подпустил тебя к себе и не признал за главного.

Пиршество не дошло до финальной стадии, когда Чиди привел за руку старика настолько ветхого, что казалось, каждый шаг грозил развалить его на части. Внук Адисы подвел старца к тому месту, где восседала семья деда, помог тому усесться и тут же вернулся к матери.

Высокий, как и старейшина, высушенный годами почти до состояния мумии, старик, которому на вид смело можно было дать сотню лет, если не две, сутулил хрупкую спину. Единственный в деревне, кто носил волосы, длинные, скрученные в толстые молочного оттенка дреды.

– Змея! За ним приползла змея! – всполошился вдруг Рарог и суетливо забегал вокруг Юны.

Змея действительно показалась, заняв боевой пост около древнего пришельца, но с явным намерением защитить того, нежели напасть: сомнений не оставалось – меж ними союз. Однако ж кошки не спешили полошиться и, приподняв головы, удостоили новоявленную гадину внимательными взглядами.

– Што рас-с-скричалс-с-ся, лупоглаз-с-сый? – невозмутимо обратилась змея, не сводя глаз с саламандра. – Никогда не вс-с-стречал з-с-смею?

– Да нет, как раз одну точно встречал, – взволнованно пищал ящер, боязливо отступая за Матфея. – Одного злобного ужа.

– Ты о Ксафане? – переспросил Матфей. – Он и со мной особо не любезничал.

– Не вс-с-се з-с-смеи одинаковы, – выговорила змея. – Хотя уж мне и родственник.

Гладкая блестящая чешуя её длинного коренастого тела в свете пламени отливала оливково-зелёным окрасом, по спине шла тонкая оранжевая полоска.

– А как вас зовут? – поинтересовался юноша. По тону общения он не заметил снобизма или сварливости, присущие отцовскому ужу.

– Её зовут Мокеле́. Она не ядовита. Это домовая змея-аврора, – дал ответ старик и направил взор заволоченных бельмами глаз прямо на Матфея. Союзник змеи был слеп.

– Я и с-с-сама могла с-с-себя предс-с-ставить, – всё тем же бесстрастным голосом высказалась змея.

– Значит, ты, действительно, кибвэмека, – голос его шелестел, как сухие травы в жаркую пору. Замечание прислужника он пропустил мимо. – Не думал, что доживу до встречи с тобой и услышу твой голос. Как видишь, воочию узреть тебя, мне уже не дано – зрение растратили годы. Так что же ты хочешь узнать у старого слепца Дабуламанзи?

Вокруг установилась кромешная тишина, по всей видимости, колдуна или кем он приходился, в деревне почитали не меньше старейшины и, скорее всего, побаивались, как все суеверные люди.

– В Агнишандире один старый саламандр посоветовал мне направиться к вам, к вашему народу, по его уразумению вам что-то известно о таких как я больше остальных, – начал издалека Матфей.

– Та саламандра мудра. Мне кое-что известно, но не так много, – произнёс Дабуламанзи. – Что же именно ты хочешь спросить?

– Мой дар или наказание – я ещё не понял, как это назвать, но проблем из-за него так много, что пострадали мои друзья, и возможно, мои родители. Как от него избавиться и возможно ли такое?

При упоминании родителей юноша сник, не заметив, как печаль и тревога тут же отразилась в глазах Юны и Эрика.

Старик обернулся в сторону старейшины и обратился уже к нему:

– Адиса, на правах твоего советника и старого друга, прошу тебя об услуге: принеси в своих руках миску с родниковой водой, а затем передай этому юноше.

Ни слова возражения не донеслось со стороны главы деревни, безропотно поднялся Адиса и ушёл куда-то, ступая за пределы огненного света.

Пока дожидались, колдун заговорил снова голосом, стремящимся убедить:

– В твоём роду когда-то был «говорящий с тварями» и его особенность передалась тебе. Дар ли то или наказание, как ты говоришь, – не нам решать. То знает лишь Творец, то ведает Солнце. Как лишить тебя силы – о том мне, увы, не известно. Да и надо ли отрекаться от того, что дано свыше?

– Вы не понимаете, на меня объявили охоту и не оставят в покое, пока не изловят или не убьют, причём, второе более вероятно, – с пылом возразил Матфей.

– Я знаю эту историю: псы и совы и меж ними та, что равняет смертью, – загадочно проговорил старик, его слепые глаза, казалось, смотрели сквозь все отжитые эпохи мира. – И на острие – тот, что говорит с тварями. Если можно уйти от волчьих клыков и ускользнуть от совиных глаз, то смерть обхитрить не удастся. Из всех троих она неумолима больше. И пути всех троих выстланы кровью, ибо та – суть их, что движет ими от начала до конца. Больше сказать мне нечего, это всё, что известно.

– Я хочу вернуть всё назад, – раздражаясь от таинственной белиберды старца, заявил парень, поспешно прибавив, – всё, кроме моего умения понимать речь прислужников.

– Не тебе это исправлять и не тебе судить: плохо то или во благо, – равнодушным тоном донеслось из тонких сухих уст.

– Старикан совсем ушёл в древность, мелет чушь про предначертание, а сам слеп по воле судеб, – иронично заметил Эрик в сторонке Виктору.

Последние слова крепко зацепили самолюбие Матфея, и он уже собирался сказать что-то грубое в ответ, но тут вернулся Адиса с глубокой и тяжёлой миской, которую бережно передал в руки всеслуха.

Ужас сковал Матфея, прозрачная вода, отдававшая прохладой, отчётливо проявляла его облик. Глубоко внутри раздался дикий ликующий возглас злорадства. Юноша крепко зажмурил глаза. Идея катастрофически неудачная, но как это разъяснить, не раскрыв тайны?

– Посмотри в воду, кибвэмека, – велел Дабуламанзи. – Оставь свой взгляд на воде. Его я прочту, как читаю души живых и немые крики мёртвых.

Нет. Нет. Нельзя этого делать! Хотел прокричать в лицо живой мумии Матфей, но вместо того, вдруг подчинился, будто помимо его воли сила большая, чем он знал, приказала его глазам открыться.

Ничего не произошло сперва. Отражение смотрело на него под едва будоражившейся поверхностью воды. Но тут искры вспыхнули в глазах и погасли за долю секунды, голова пошла кругом, а затем его, Матфея, словно резко бесцеремонно с силой выдернули из тела и кинули в тёмную бездну. Но тут нечто цепкое ухватило его за руку и вновь зашвырнуло обратно, где он продолжал недвижно сидеть с плошкой в руках, а вода оставалась водой, а не нарастающей темницей из мрака.

– Дай мне, – повелел ему голос колдуна.

Юноша с радостью поспешно избавился от ноши, которая показалась ему тяжелее двадцатикилограммовой гири.

Дабуламанзи приблизил к лицу миску с родниковой водой и надолго уставился в суть её невидящим взглядом. После, как привиделось Матфею, старик едва дрогнул. Наконец, отстранив ритуальный сосуд от себя и отставив его на землю, он вынес вердикт:

– Мне жаль, что ты проделал долгий, и как я догадываюсь, не лёгкий путь напрасно. В мире много чудес и, безусловно, ты – одно из них. Не отчаивайся, говорящий с тварями, и учись жить с даром, что дан тебе свыше.

Он замолк. Адиса дал знать, что пора расходиться по домам, пригласив в свой дом девушек, а юношей поручив другим домам.

От горечи разочарования, Матфей не желал никуда следовать, отчаяние накатило на него ошеломительной волной. Даже ободряющее карканье ворона не дошло до его сознания, так сильно пал он духом. Наконец он встал и, еле перебирая ногами, направился за провожатым, в доме которого ему предстояло заночевать. И только тогда до него долетело шелестящее предостережение колдуна, единственного, кто остался у пламенного светоча:

– Сторонись прозрачных вод, кибвэмека, и всего прочего, что отражает тебя самого. Я видел лишь мельком, но то, что я заметил, встревожило мою душу. Зло пометило тебя.