Второй шанс

В коробочке сверкало изумительной красоты кольцо с бриллиантами.

– Паш, это что? – Света не могла отвести глаз от колечка.

– Кольцо, чтобы ты так не скучала. Видишь, тут семь крупных бриллиантов и тринадцать по – меньше. Семь – за каждый день разлуки и тринадцать по количеству прожитых лет.

– Ты специально заказывал?

– Нет, просто так совпало. Так хотелось, чтобы ты не скучала.

– Я даже не представляю, Павлик, как без тебя буду жить. Мы же никогда не расставались, всегда вместе.

– Светик, семь дней надо пережить. Ты точно в своих хлопотах не заметишь отсутствия бойца.

– Откупился, Кротов, значит?

– Попытался скрасить твои одинокие дни. Не тревожь мне душу, Светка, а то я буду думать, что тебе плохо и не смогу сосредоточиться.

– И тогда пробудешь там не семь дней, а все восемь? – испуганно вскинула на мужа свои большие глаза Светлана.

– Господи, как же я тебя люблю! – Павел подошел, и крепко обняв жену, уткнул нос в ее густые, пахнущие травами, волосы. – Свет, представляешь, меня в магазине продавщица спрашивает: какие камни ваша жена любит, какую форму колец предпочитает? А я стою и думаю, что никогда не дарил тебе никаких украшений: ни колец, ничего, вообще. Прости! А ты никогда и не просила.

– А мне это все и не нужно, правда, Павлуш! В этом мире мне нужен только ты…

– Мам, теперь папа нас бросил? – прохрипела Маришка, когда за Павлом закрылась дверь. – Это все из – за меня?

– Мариш, ну, что ты ерунду говоришь? Папа поехал в наш поселок, соберет вещи и вернется.

– А если бы я не заболела, мы бы туда все вместе поехали и никогда не расставались.

– Увы, Мариш, придется когда – нибудь расставаться. Вы с Дениской вырастите и заведете собственные семьи, вам захочется жить своей жизнью. И вы покинете нас с папой. Мы будем скучать, а вы постараетесь приезжать к нам на выходные.

– Нет, мама, я так не хочу! Мы будем жить все вместе в одном большом доме. Я без вас с папой не смогу и Дениска не сможет, я у него спрашивала.

– Ну, тогда пойдем и нарисуем наш новый дом. Папа вернется, а мы ему покажем рисунок.

Татьяна

Минутная жалость к задержанной сменилась нахлынувшей злобой. Василь Степаныч даже сам испугался: с чего бы вдруг? Но сколько раз он закрывал вот так чистеньких, пахнущих духами нарушителей, которым грозил приличный срок. А через пару часов появлялся солидный дядька адвокат и нарушителя отпускали. Когда под подписку, когда под залог и все…. Считай дело закрыто. Находились свидетели, что именно в момент преступления этот человек лежал в больнице или праздновал с сотней друзей вторую пятницу на неделе, или в театре оперу слушал, и сам Отелло мог за него поручиться.

Нет, уж, пусть теперь сидит эта барынька без телефона, а то сейчас муженька своего вызовет, и будет он тут кулаками стучать. Может, в следующий раз на дороге внимательней станет.

Звякнув замком, стражники удалились, оставив Таню в холодной камере.

«А вдруг Миша вернулся, все осмыслил, и приехал мириться, а меня дома нет. Ведь может подумать, Бог знает что. Вчера пришел такой уставший, расстроенный чем – то, а тут этот конверт. Конечно, любой бы на его месте вскипел. Это хорошо еще, что Миша не ревнивый. Другой, может, и убил, такое увидав».

Таня мысленно поблагодарила Сорокина Колю, что тот посоветовал ей надеть теплые вещи. Сейчас в этой сырой камере, она стала чувствовать, как холод медленно пробирается к ней под свитер, касаясь спины; как холодеют без движения пальцы ног. Решительно поднявшись с ледяной лавки, Таня стала делать энергичные движения руками, топать ногами, стараясь не делать глубоких вдохов. От неприятного запаха кружилась голова, а может, это от бессонной ночи. На маленьком кухонном диванчике спать было практически невозможно, он был не приспособлен к лежачему положению.

Согревшись, женщина снова села на лавку и попыталась, как то отвлечься от мрачных мыслей. Но память подсовывала ей снимки, словно слайд – шоу, где Таня обнималась с незнакомыми мужчинами. Фотографии были сделаны качественно. На каждой ее лицо было повернуто к объективу. И глаза такие радостные и смущенные одновременно. Ничего не скажешь – встречи влюбленных.

«Интересно, а кто это меня снимал и зачем? – вдруг пришел в голову простой вопрос, который до этой минуты, почему то не возникал. – Кому было нужно очернить меня в глазах мужа? Значит, все эти мужчины были всего лишь нанятыми статистами? И меня никто ни с кем не путал, а просто разыгрывал, чью – то злую шутку. Да и шутка ли это? Как же мне надо поговорить с Мишей! Он все поймет. Может, это, правда, из – за того, что он стал так часто появляться на экранах и в партию вступил. Сказал, что это его гражданская позиция, и он чувствует в себе силы сделать что – то хорошее для страны. А его, наверное, решили таким образом скомпрометировать, устранить. Скорей бы пришел следователь, я ему все расскажу обязательно».

Таня не могла сообразить, сколько прошло времени. Сумку с телефоном изъяли, а свои дорогие золотые часики – подарок Миши на прошлый день рождения, она надевать побоялась. Мало ли. Окна в камере не было, и определить: ночь сейчас или продолжается осенний день, было невозможно.

Она старалась не засыпать, но глаза, то и дело закрывались, погружая женщину в вязкую глубину сна. Иногда она слышала шаги в коридоре и возникала надежда, что это идут за ней, но шаги проходили мимо, даже не останавливаясь возле ее дверцы.

– Ну, что, Степаныч, отпустил Ганин мою подопечную? – спросил на утро Коля Сорокин.

Но взглянув, как вытянулось лицо Василь Степаныча, как зашевелились его губы в немом ругательстве, как скосились глаза на дорожную кожаную сумку, все понял без слов.

– Ты, что ж ее всю ночь в этой камере продержал?

– Нет, в театр выводил на премьеру, – зло рявкнул Степаныч. Но смягчил тон и добавил уже спокойнее. – Коль, ты не говори никому, а я в долгу не останусь.

– Мне ты ничего не должен, ты лучше ей что сделай, – махнул рукой Сорокин. – Следователь хоть пришел?

– Пришел, сегодня даже раньше времени, а я вот, все Саньку Мухина сменщика жду. Целые сутки отработал, вторые пошли, а он – огурчик, проспал сегодня. Клялся пиво купить в компенсацию. – Коль, побудь здесь, а я к Ганину с докладом и за потерпевшей твоей, то есть за нарушительницей.

У следователя Ганина всегда было плохое настроение, с таким родился. Ему всегда казалось, что судьба обходит его стороной, в какой бы ситуации он не был. В садике, когда всем ребятам раздавали роли на утренниках, Ганина отсаживали в сторонку – быть зрителем. И в школе, когда учителя вызывали его именно в тот день, когда он не успевал сделать домашнее задание и на экзаменах всегда именно его засекали со шпаргалками и выдворяли из класса. И здесь в отделении всегда все громкие дела доставались другим, и те другие бубнили в микрофоны журналистов, как они ловко раскрыли преступление. А Ганину доставались одни бытовухи и мелкие кражи, о которых даже дома говорить было неловко. Да и домом своим он был недоволен. Галька вышла за него замуж не от большой любви, а просто в Питере захотела остаться, вот и охмуряла Ганина, как могла. А когда он заглотил ее наживку, тут же сообщила ему радостную весть: «Ты, Геночка Ганин, скоро станешь счастливым отцом. И отношения наши следует узаконить, а то она со своим животом пойдет в школу милиции к товарищу командиру».

И что оставалось делать? А с нелюбимой жить – хуже, чем в тюрьме сидеть. Оттуда, по – крайней мере, знаешь, когда выйдешь. А Генка собирался с ребятами в Крым съездить на машине, палатку на берегу моря поставить, как в том фильме с Мироновым. Еще на Севере хотел поработать. Года три – не больше. Заработать себе на квартиру или тачку. Вон, Егор Вязов из соседнего отделения через пять лет приехал и с машиной и с женой – красоткой и квартиру купил. А Генка так и живет с родителями и ненавистной Галиной в тесной двушке.

Хоть бы она встретила кого, да и ушла бы из его жизни. Бывают же чудеса. Правда, не родился еще на свете такой второй идиот, который на Гальку позарится. Ни лица, ни фигуры, один скандал и требования.

Сегодня утром супруга устроила очередные разборки, вовлекая в них и родителей и маленького сына Генку. Ей, видите ли, захотелось дачей собственной обзавестись, чтобы он Генка – старший со своим папашей ей клубнику выращивали, да яблоки. А мать бы всю продукцию на рынке продавала. А то у них в отделе одна тетка так своему сыночку комнату купила, да еще и витаминами его снабжает. А родители Ганины только о себе думают.

Противно Генке стало и перед предками неудобно, хотя они и не такое от невестки слышали. Он даже завтракать не стал, из дома вышел и дверью посильнее хлопнул. Теперь голодный и злой вынужден сидеть за маленькую зарплату.

Невеселые размышления прервал Василь Степаныч. Остановившись в дверях забубнил что – то про случай о сбитой тетке, о котором им из больницы звонили и куда Ганин все не находил время съездить.

– Ну, что ты там шепчешь, Степаныч?

– Докладываю: сержант Сорокин доставил задержанную, сбившую по приметам женщину.

– Откуда эта задержанная нарисовалась?

– Ну, так нам же номер машины сообщили свидетели, – пришла очередь удивляться Степаныча. – Пробили по базе, Сорокин съездил к ней домой, на «Мерседесе» вмятина. Полная картина.

– А ордер на задержание кто выписывал?

– Ордер?! Да можно ж на сорок восемь часов и без ордера?

– Вы что с ума посходили? – рявкнул Ганин. – Да нас самый захудалый адвокатишка сам в тюрьму закроет. А Сорокина этого в институте ничему еще не научили? Где эта задержанная? Пусть войдет.

– Я сейчас за ней сбегаю, – слегка присел Степаныч.

– Вась, куда сбегаешь? – Странно улыбаясь, спросил Ганин.

– В камеру, – тихо, одними губами прошептал полицейский.

– Вася, скажи, что ты пошутил. И что вы не держали ее в камере всю ночь.

– Я сейчас, Гена, ты не волнуйся, она тетка тихая, буянить не будет.

Таня робко вошла, щурясь на яркий свет, горевший в кабинете следователя.

– А сколько сейчас времени? – задала она простой вопрос.

Но следователь, дернув головой и скривившись, как от зубной боли на него не ответил, а молча, показал на стул, предложив, таким образом, присесть.

– Гражданка…Пупсоева? – странно воскликнул следователь. В этом возгласе Тане показался не то вопрос, не то трагизм.

«Может, он что – то знает о Мише?»

– Да, я Татьяна Пупсоева и мой муж Михаил Пупсоев. Вы что – то знаете о нем?

«Сорокина убью. Совсем страх потерял. Соображать надо кого в отделение приводить», – думал несчастный Ганин. Михаила Пупсоева он часто видел по телевизору. Отцу всегда нравились его умные, продуманные выступления. И вот теперь Геннадию придется лично с ним встретиться.

Но, решив делать хорошую мину при плохой игре, Ганин начал свой допрос, стараясь не глядеть на грустную, ссутулившуюся фигуру симпатичной женщины всем своим видом выражающую покорность.

«У Гальки никогда такого вида не было, ее никогда не хотелось пожалеть, приласкать и защитить. А эту бы заслонил своим телом, если бы в нее вдруг кто стрелять стал. И чего я ее с Галиной вдруг сравнивать начал?» – одернул сам себя Ганин.

– Гражданка Пупсоева, вы признаете тот факт, что совершили наезд на гражданку Демидову и скрылись с места преступления, не оказав пострадавшей помощи?

– Нет, не признаю, – пожав плечами, ответила Пупсоева.

– Не признаете, – кивнул Ганин и что – то отметил в своем протоколе. – А как вы объясните тот факт, что на вашей машине наш сотрудник обнаружил вмятину? И имеются свидетели, которые видели, как вы скрылись с места преступления.

– Простите, я не могу ничего вам объяснить. Но я точно знаю, что не совершала никаких наездов.

– Против фактов не пойдешь.

– Я могу вам рассказать о странных вещах, которые творятся вокруг меня, и может, это все звенья одной цепи? И вы поможете мне разобраться?

Василиса

После той ночи Кирилл пропал. Ушел утром из дома, стараясь не глядеть Василисе в глаза, и больше не возвращался. Только оставил записку, что собирается уехать на поиски пропавшего счастья и попросил, чтобы Василиса не вычеркивала его из своей жизни, оставила шанс.

«Как все просто у него, – отстраненно подумала Василиса, читая записку, – одну жизнь сломал, уехал новую искать. А как мы будем существовать, это его мало волнует. Главное – найти себя, снова быть на вершине…»

Но что – то и в ее душе произошло, – Василиса вдруг встрепенулась, по – иному стала смотреть на свою жизнь. Сашку, словно расколдовали, так и льнула к матери, постоянно напевая арии из опер. Голос у нее действительно был красивый, редкий.

Однажды Василиса перед ноябрьскими праздниками привела дочку в Красный уголок и попросила немного спеть для своих стариков. Сама она каждый день устраивала им музыкальный час.

Старики рассаживались на удобные бархатные кресла – подарок малого зала Консерватории, которые Василиса отбирала лично, заодно приняв в дар выгоревшие тяжелые портьеры. Комната преобразилась неузнаваемо и стала пользоваться популярностью среди местного населения. Сюда заглядывали даже те, кто старался не покидать своих комнатушек, проклиная свою жизнь и весь белый свет.

– Василиса, какое провидение прислало тебя в наш приют? – радовалась Виолетта Бенедиктовна. – Ты за три месяца сделала с ними то, что я не могла годами. Ты возвращаешь в наш дом радость, старики мои начали общаться, на их лицах появились улыбки, а это настоящее чудо.

– Наверное, это не я, Виолетта. Это – музыка!

– Господа, знакомьтесь, это моя дочь Александра. Она исполнит для вас несколько романсов. – Представила смущенную Сашку Василиса. – У нее сегодня дебют.

Ванечку в честь выступления сестры причесали, нацепили на рубашку галстук – бабочку и посадили в первый ряд – такого важного и смешного.

Все затихли, с ожиданием глядя на ершистую девочку – подростка в синем платье.

И Саша запела красивым звонким голосом: «Лишь только вечер затемнится синий…»

Она пела, прикрыв глаза и полностью отдаваясь музыке. Было странно, что из худенького тела выходят такие красивые взрослые звуки, что девочка владеет своим голосам так, словно с ней занимались лучшие педагоги в течение нескольких лет.

Василиса тихо аккомпанировала дочке, наслаждаясь ее пением и ощущая, как зрители в восторге затаили дыхание. Все кресла были заняты, в дверях стояло несколько человек, среди которых Василиса с удивлением узнала маму.

Аплодисменты и крики «Браво!» заставили Сашу еще больше смутиться. Она тоже узнала бабушку и подбежала к ней, спрятав в пушистый воротник свое раскрасневшееся лицо.

Поверх внучкиной головы на Василису смотрели лучистые светлые глаза:

– Какая же она у нас умница! И ты – умница, – тихо с нежностью добавила мама.

А Сашку поздравляли со всех сторон улыбающиеся старики, говорили, что никогда не слышали такого дивного голоса, такого пения и все советовали ей обязательно заняться музыкой, развивать свой талант.

– Кстати, о таланте, – гордо глядя на внучку, сказала мама, – Василиса, я пробила для нашей девочки место в школе при консерватории. Будет у меня на глазах. И музыке учиться и другие предметы там на уровне.

– Ага, математика с музыкальным уклоном, – кивнула Василиса.

– Мам, ты, что против? – испуганно прошептала Сашка. – Я всегда мечтала ходить в ту школу.

– Мечты должны сбываться, – улыбнулась Василиса.

– Ура! – закричала Сашка своим красивым меццо – сопрано.

Татьяна

– Гражданка Пупсоева, я сейчас не понял, вы заявление хотите оставить, чтобы мы разобрались с вашими фотографиями? – Ганин уже был не рад, что позволил этой Пупсоевой рассказывать о своих проблемах.

– Я не знаю, – пожала плечами Таня. – Я не знаю, что мне с этим делать.

– Ваш наезд с фотографиями никак не связан.

– А вдруг связан? – Таня даже подалась вперед и легла грудью на стол следователя.

– Будем разбираться, – нахмурился Ганин.

«А вдруг это и, правда, как то связано, только не с ней, а с ее мужем? И дело это может стать политическим». – У Ганина даже в носу защекотало, как у гончей, от предвкушения интересного дела, которое его, может, и прославит.

– А пока вы разбираться будете, я могу домой вернуться?

Ганин с тоской подумал, что еще не опрашивал потерпевшую и не помнил, куда дел телефон свидетеля, который сообщил о месте преступления.

Чтобы отпустить под залог, надо завести дело, а его – то, как раз и нет. Поторопился Сорокин доставить подозреваемую.

Видя, что лицо следователя выражает крайнюю степень задумчивости, Таня решила надавить:

– Меня можно выпустить под подписку или под залог. Да! – воскликнула она громко, заставив следователя выйти из мрачных дум. – У меня есть право на телефонный звонок. Мне сказал тот усатый дядечка, что сидит в будке.

– Степаныч…

– Точно, Коля Сорокин называл его Степанычем.

– А вы знакомы с Сорокиным? – удивился Ганин.

– Только шапочно, – махнула рукой Таня. – Из мультика. Так я могу позвонить?

– Адвокату? – насупился следователь.

– Нет, мужу.

«Еще лучше. И на фига мне это политическое дело? Уж, лучше тихо разбираться со своими бытовухами.»

– Звоните, право имеете, – кивнул Ганин.

Таня порылась в сумке, которую принес Степаныч, вытащила из нее на свет божий смартфон и с грустью заметила, что он полностью разрядился. Ганин, откинувшись на спинку стула, спокойно наблюдал за происходящим. Заметив ужас на хорошеньком личике женщины, молча, пододвинул к ней свой старую потертую трубку, ожидая продолжения. Мало кто может вспомнить на память список своих контактов, но эта уверенно стала стучать по кнопкам.

Телефон мужа, по – прежнему, был «вне зоны доступа», что еще сильнее взволновало Таню.

«Так, свекрови звонить не стоит – и не поможет, и позора потом не оберешься. А кому я могу еще позвонить? – задумалась Таня. – У кого попросить помощи? Василиса? Но она далеко, а других подруг у меня и нет». Стало так грустно, что она такая одинокая, да еще и в тюрьме находится.

– А какая сумма может служить залогом? – покосившись на следователя, уточнила Татьяна.

– Ваше преступление классифицируется, как тяжкое – не оказание помощи – значит, не менее ста тысяч. А может, и того больше. Вдруг, та женщина умерла. Говорили, что у нее множественные травмы.

На глаза навернулись слезы, Таня даже разозлилась на себя: действовать надо, соображать, помочь не кому, а тут слезы вытекают. Вздохнув, и проглотив подступающие слезы, не дав им выйти на свободу, она набрала номер Василисы:

– Вась, я понимаю, что ты далеко, но, может, ты сможешь попросить кого – то из своих подруг, чтобы они привезли за меня выкуп в полицию. Я только доеду до дому и сразу же им верну.

– Таня, это ты? – в испуге прокричала Василиса. – Что случилось?

– Говорят, я сбила человека, правда, сама я этого не почувствовала. И теперь меня могут выпустить под залог в сто тысяч. Вась, мне больше не к кому обратиться. Миша пропал, как назло. Ты мне поможешь? Когда надо привезти деньги? – обратилась Татьяна к следователю, с интересом разглядывающего Таню.

– Гражданка Пупсоева, а что это вы развили такую бурную деятельность? Вам вынесли постановление? Я лично вам что – то предлагал?

– Василиса, прости, я тебе перезвоню, – пискнула в трубку Таня.

Василиса

«Сто тысяч! Сто тысяч! Сумасшедшие деньги. И где теперь такие взять?» – Василиса с остановившимся взглядом смотрела в окно.

– Василиса, у вас что – то случилось? – дородный старик, тяжело опираясь на палку, внимательно вглядывался в лицо женщины.

– А? Спасибо, все хорошо, – кивнула Василиса. – Подруге помочь надо. И я, кажется, знаю как.

Василиса побежала домой и осторожно вынула из своего тайника за половицей единственное оставшееся у нее сокровище – кольцо с розовым бриллиантом.

– Я тебя не отдам, моя прелесть. Мы только поможем одной хорошей женщине, моей подруге, а потом я тебя обязательно заберу.

Василиса даже не стала надевать кольцо, хотя ей очень хотелось, боялась расплакаться.

В ломбарде, каких в районе было много, молодая девушка равнодушно взглянула на перстень:

– Пятьсот рублей.

– Что? – переспросила Василиса. – Девушка, вы, наверное, не понимаете. Это очень дорогое кольцо, с редким бриллиантом. Оно стоило пять миллионов, а я прошу за него только сто тысяч. И я хочу только оставить его на время, я обязательно заберу его завтра или послезавтра.

– Женщина, это вы, наверное, не понимаете. У нас серьезное учреждение и за обычное стекло никто вам не даст больших денег. Сто тысяч, скажете! – хмыкнула девица.

– Стекло говорите?

Василиса даже не помнила, как доехала до «Горьковской», где жил «домашний» ювелир, как называл его Кирилл.

Дверь долго не открывали, но после того, как Василиса, оставив дверной звонок в покое, принялась стучать ногой и кричать, чтобы Давид Моисеевич немедленно открыл, послышался лязг замков.

– Добрый день, – поклонился ювелир, – извините, Василиса, не узнал сразу. Вас так давно не было видно в моем доме.

Рот старика улыбался, а глаза смотрели настороженно; внимательно исследовали легкое пальтишко, практичные ботинки на толстой подошве. От былой красоты остались только шикарные волосы и достаточно молодые годы.

– Давид Моисеевич, у меня к вам дело.

– Слушаю вас, Василиса. Колечко хотите заказать или колье?

– Нет, наоборот. Хочу вернуть ваше кольцо. То есть мое, но которое вы делали. Вот. – И Василиса протянула на ладони кольцо с розовым бриллиантом.

Ювелир при виде драгоценности вздрогнул и зажевал старческими губами:

– Не понимаю.

– Нет, вы все прекрасно понимаете. А вот я, хотела бы разобраться. Мне сегодня сказали, что это вовсе не бриллиант, а обычное стекло. И за это стекло мой муж заплатил вам пять миллионов. Вы даже хотели больше, говоря, что это очень редкий и чистый камень, и вы заказывали его в ЮАР. И как вы сможете это прокомментировать?

– Ваш муж мог подменить камень. У вас, кажется, материальные трудности?

– Это сейчас ни при чем.

– Именно, что причем, именно. Камень подменили, настоящий продали, вот вам и сказали, что это стекло.

– Нет, это ерунда. Кольцо было у меня все время, еще до того, как… все произошло. Кирилл не мог. И вы даже не хотите на него взглянуть? Не хотите, потому что знаете, что это подделка?

– Вы пришли в мой дом, чтобы оскорблять меня? – повысил голос ювелир. – А потом, даже если я подтвержу, что это стекло, что это изменит? И как вы можете это доказать, милая дама?

– Никак. Это вы можете сами убедиться, что камень никто не менял, не вынимал из вашей оправы. Ведь работу то свою вы узнаете?

– Без сомнения. Таких, как я уже почти не осталось в Петербурге. Старая школа.

– Ну, посмотрите же!

– Если работал хороший профессионал, по крайней мере, аккуратный, то следов практически остаться не должно. Это вам не отмычки дверные, следы искать.

– Ну, взглянуть то вы можете?

Ювелир вставил в глаз болтающуюся на цепочке лупу, и пошел к свету.

– Мог и не смотреть. И так все ясно. Оправа моя. А в оправе, – еще один быстрый взгляд на Ваську, – в оправе стекло. Ничем помочь не могу.

– Тогда купите у меня эту оправу, – жалостливым голоском, от которого самой стало противно, попросила Василиса.

– Ну, если только, как золотой лом… – мохнатые брови задвигались на крупном лице, – старого Давида все так и норовят обмануть, только Дава никого обмануть не может. Потому что не умеет. Я дам вам пятнадцать тысяч.

– Сорок! Это же уникальная работа и к тому же платина!

– Это мне в убыток, – пожевал губами ювелир.

– Не думаю, Давид Моисеевич.

– Я могу дать вам только двадцать тысяч и ни рублем больше, – прокаркал старик.

– Двадцать нас не спасут. Оставлю на память, – произнесла Василиса и резко развернувшись, покинула квартиру ювелира, куда так любила приезжать вместе с Кириллом.

Давид Моисеевич тяжело опустился на старинный кожаный табурет и прошептал: «Жадность никогда не приносила мне доход. Надо было заплатить ей сорок тысяч. Старый я дурак». Но Василиса всего этого уже не слышала.

«Просто прощание с иллюзиями, – подумала она, выходя на гудящий проспект. – Странно, но я, ни о чем не жалею. Надо бежать к Танюшке, может, можно что – нибудь сделать без ста тысяч. Я могу за нее поручиться. И сегодня я расскажу ей все про мою жизнь. Не буду больше врать и прятаться».

На улице бежали люди с озабоченными лицами, со своими делами и проблемами. Первые легкие снежинки упали с тяжелого серого неба. Василиса поймала одну языком и подмигнула смешному мальчишке с россыпью рыжих веснушек на курносом носу.

Светлана

– Мам, давай к нашему дому еще пририсуем помещение, – в комнату вбежала Маришка с листом ватмана в руке, на котором рос и ширился индивидуальный проект семейства Кротовых.

– Цель назначения?

– Что? – переспросила Маришка.

– Для чего тебе еще одно помещение? Вон, какой он у нас широкий получился.

В обсуждение проекта включилось все многочисленное семейство, включая бабушек. Каждый высказывал свое тайное пожелание. Получалось, что о большом доме мечтали все, и сейчас торопились высказать свои пожелания, чтобы успеть до приезда Павла. Словно в день его появления начнется грандиозное строительство.

– Я сегодня в школе случайно узнала, что у одной нашей девочки дома живет морская свинка. Ну, очень славная! Она даже свистит по утрам и будит девочку в школу.

– И что? Ты предлагаешь построить для морской свинки большую комнату?

– Ну, я подумала, что вместе с ней у меня уже будет собака и хомячок и котенок и, если папа разрешит, рыбки в аквариуме. А с морской свинкой это уже перебор получается для одной моей комнатки?

– Марин, а ты не хочешь уменьшить свой зоопарк? – строго спросила Светлана.

Она понимала, что зря раздражается на дочку. И весь этот проект – это просто игра, чтобы занять чем – то мысли, пока нет рядом Пашки. Но с самого утра не могла успокоить волнение.

«Как перед свиданием, – улыбалась она про себя. – Это, потому, что мы с ним долго не расставались. Жили себе вместе, притерлись друг к другу, а сейчас даже холодно без него. И так пусто! А ему там, наверное, и скучать было некогда. Дела сдавал, вещи наши собирал. Надо было с ним поехать, помогла бы. Маришка, на следующий день уже здорова была. Как специально, что – то меня дома удерживало».

Света взглянула на себя в зеркало и нахмурилась: «Муж завтра приедет, а я словно кирпичи на стройке таскала. Волосы потускнели, руки красные, щеки ввалились, – надо сходить почистить перышки в парикмахерскую».

– Ладно, милая, рисуй свой свинарник, а я побегу красоту наводить к папиному приезду.

– Я тоже хочу, – запрыгала девочка.

– А ты у нас и так самая красивая, – закружила дочку по комнате Светлана.

– А мне одна девочка в нашем классе сказала, что я похожа на моль, – грустно прошептала Маришка.

– Глупости, какие! Скажи ей, что ты – Снегурочка самая настоящая. И на Новогоднем утреннике будешь помогать Деду Морозу.

– Снегурочка?! – Маришка сделала большие глаза и, взглянув на свое отражение в зеркале, выпрямила спину и гордо вскинула белокурую головку. – А Денис тогда кто?

– Денис? Снеговик, только очень маленький из первого снега.

Василиса

– Почему мне кажется, что вам нужна именно моя помощь? – раздался сиплый голос.

Грузный старик с эффектной тростью смотрел на нее суровым взглядом, хмуря седые брови.

Василиса даже вспомнила его имя – Владилен. В последнее время он стал заглядывать в красный уголок, хотя раньше она его там не замечала. Он почти не выходил из своей комнаты; сидел на стуле, повернувшись к окну.

Виолетта сказала, чтобы Вася его не трогала: «В лучшем случае не ответит».

– А в худшем?

– В худшем – может послать.

– Он производит впечатление успешного господина, эдакого барина: фигура, стать, взгляд волевой. А что за трагедия привела его в наш приют?

Виолетта скривила рот, отчего на ее правой щеке появилась ямочка, она не любила когда называли приютом дом престарелых.

– Да он таким и был. Знаменитый адвокат. На процессы с его участием приезжали посмотреть из других городов.

– И как он у нас оказался? – Василиса даже перестала жевать яблоко.

– Как и большинство наших подопечных. Дети сдали.

– Не может быть? Такую важную персону! А как он сам это объясняет?

– Ты что? Я к нему даже не подходила с таким вопросом. Пока сам не захочет рассказать, как все тут. А такой, как он, вряд ли будет рассказывать. Он целый год вообще из своей комнаты не выходил, на кровати лежал. Но кое – что я узнала. Банальная история, в общем – то. Известный адвокат влюбился в молоденькую подзащитную, оставил больную жену, детей и бросил все свои сокровища к ногам преступницы. Снял с нее все обвинения, купил дом в солнечной Италии и собирался начать новую жизнь с молодой женой.

– А она обобрала его до нитки и кинула, – продолжила Василиса.

– Она пыталась его отравить, но организм у нашего старика оказался крепким, пострадали только голосовые связки. Когда он тихо говорит, это еще терпимо, а вот громким голосом произносить речи уже не в состоянии.

– Ужас, какой!

– Жена его умерла, дети поделили квартиру, и измены отца не простили. Так, что он из больницы прямиком в наш дом и оформлялся.

– Владилен Львович, вы – моя последняя надежда, – Василиса с отчаянием смотрела на старика. – Моя подруга сейчас в тюрьме, а у меня нет денег на выкуп. Может, подскажете, что можно сделать.

– Позвольте вас сопровождать. Разберемся на месте.

– Васька, ты приехала из – за меня? Бросила детей, свою Испанию, – расплакалась Таня, когда увидела подругу в компании статного старика.

– Я тебе потом все расскажу, Танюш. А сейчас давай про твое.

– Вы, барышни, подождите меня здесь, – просипел Владилен Львович, – а я пообщаюсь с властями, полистаю дело.

Статной походкой старик прошел в кабинет, оставив притихшее окружение. Через десять минут он вышел той же царственной походкой в сопровождении красного Ганина и с бумагой в руках:

– Пройдите в кабинет, гражданка Пупсоева.

В кабинете Ганин попросил Таню оставить список всех адресов и телефонов, по которым ее можно будет найти и извинился за задержку.

– Вы можете быть свободной.

– Совсем свободной? – обрадовалась Татьяна.

– До выяснения… – пробурчал Ганин.

– Что вы ему сказали? – обратилась с восторгом Таня к Владилену Львовичу.

– Разбил его доказательную базу, – просипел старик с улыбкой. – Да и базы то никакой не было. Он до сих пор не опросил потерпевшую, представляете? Даже не знает точно, в какой она больнице. Все доказательство – это звонок анонимного свидетеля. Бред! Кто так работает?

– Я такая голодная, – простонала Таня. – Давайте пойдем куда – нибудь поедим. Я угощаю. А то я ничего не соображаю.

Они перешли улицу и неспешно пошли вдоль сквера с прозрачными деревьями. Холодный ветер работал всю ночь, старательно приводя город в порядок, снимая с веток все желтые сухие листья. Те грустно падали на землю, укрывая ее своим тяжелым покрывалом.