Второй шанс

После трехдневных мытарств, Василиса пошла в самое ближайшее от их квартиры учреждение – детский сад «Светлячок». На дверях крупными буквами было написано: «Требуется няня в младшую группу».

– Вы хотите работать у нас няней? – грузная заведующая чуть не упала со своего крутящегося кресла, узнав по какому вопросу, обращается к ней эта стильная девица с длинными волосами.

– Да, я хочу работать няней и хочу устроить в ваш сад своего сына. Ему, как раз, исполнилось три года.

– А, – протянула заведующая и снисходительно заулыбалась, блеснув золотыми зубами. – Сына вашего устроим, вы три дня поработаете, а потом уйдете с чистой совестью. Проходили мы уже такие варианты.

– Вы не поняли, мне работа нужна. Очень.

– А вы хоть знаете, чем занимается няня в младшей группе?

Василиса пожала плечами.

– Пятнадцать поп надо высадить на пятнадцать горшков, потом, эти попы надо подтереть, а горшки вынести. А среди дня бывают еще и непредвиденные обстоятельства, когда попа до горшка не успевает и тогда ее надо мыть. А еще успеть разлить пятнадцать порций супа по тарелочкам и пятнадцать ртов накормить, а после переодеть в сухое, потому что половина супа выльется на кофточки. И одеть на прогулку, только быстро, а то они потеют, а после прогулки раздеть и тоже очень быстро. И развесить мокрую одежду на батареи и не перепутать, а то уставшие после работы мамочки начнут скандалить. Иди-ка ты, девка, лучше в дом престарелых. Вон он через дорогу от нашего садика. Там попроще и платят вроде больше.

Василиса постояла еще минуту, глядя перед собой, потом развернулась и пошла к выходу.

– Постой, – окликнула ее заведующая, – если туда не возьмут, приходи к нам, попробуем, в конце концов.

Татьяна

Таня не заметила, как уснула, скрючившись, на кухонном диванчике. Помнила, как пошла, заварить себе чай, ждала, пока закипит чайник, продолжая плакать; потом легла, поджав ноги. Больше всего обижала несправедливость. Ее Таня не могла выносить с раннего детства, всегда и во всем стараясь, навести моральный порядок. А тут не смогла объяснить любимому человеку, как оказалась на фото рядом с посторонними мужчинами. И Миша даже не постарался ее выслушать, обиделся, уехал, а у него сердце в последнее время стало болеть.

И что он там говорил? Его кто – то предупреждал, что Таня не святоша.

Утром их ссора выглядела немного странно, по – театральному. Вечерняя усталость, напряжение дня – все сыграло свою роковую роль.

«Миша наверняка переживает, не спал ночь. Надо позвонить срочно, поговорить с ним, успокоить, все объяснить».

Но телефон абонента был выключен. Сделав еще несколько безрезультатных попыток поговорить с мужем и оправдаться, Таня приняла решение поехать к Мише на работу.

– Мне надо видеть его глаза. По телефону мириться нельзя, это не правильно. – Металась по дому Таня, наводя красоту.

Неожиданный звонок в дверь заставил подпрыгнуть сердце.

Первой мыслью было, что это вернулся Миша, но потом Таня сама себя одернула: Миша бы открыл дверь своим ключом; волнение нарастало, и улыбка растянула губы.

Но у ворот стояла полицейская машина, а кнопку звонка давил молодой офицер полиции.

«Что – то с Мишей!» – испугалась Таня и почувствовала, как немеют губы, и ноги словно наливаются свинцовой тяжестью.

– Что с моим мужем? – смогла она прошептать непослушными губами.

– А я откуда знаю, что с вашим мужем? – удивленно поднял черные брови полицейский.

– Вы не по поводу Михаила Пупсоева? – напряжение постепенно отпускало ее сердце.

– Я по поводу Пупсоевой Татьяны Игоревны.

– Это я. А что случилось?

– Вот этот «Мерседес» принадлежит вам, Татьяна Игоревна? – полицейский протянул между прутьев решетки несколько мутных снимков с ее машиной. – А войти не позволите?

– Входите, пожалуйста, – кивнула Таня.

– А вот и виновник торжества, – обрадовался страж порядка, присев перед машиной и с довольным видом, рассматривая вмятину на бампере.

– Простите, но, может, вы мне объясните цель своего визита? Если я превысила скорость, то я готова оплатить штраф.

– Скорость вы, гражданка превысили – это само собой. Вчера вы за рулем данной машины находились?

– Я, – Таня вспомнила вчерашнюю погоню, серый «Опель» преследующий их по шоссе, ее маневры в городе. – Если я вам скажу, что за мной гналась странная машина, вы мне поверите?

– В каком смысле гналась? – удивился парень.

– В прямом. Сначала серый «Опель» преследовал меня тихо, я его не сразу даже заметила. Мы с моей подругой ехали в гости к нашей третьей подруге, но ее не оказалось дома и нам пришлось развернуться и уехать. Так вот, «Опель» этот постоял вместе с нами у шлагбаума и тоже развернулся. Ну, я и решила проверить: за нами этот хвост или совпадение…

– И что, проверили? – в глазах молодого полицейского читался восторг и удивление.

– Ну, пришлось превысить скорость, чтобы оторваться.

– А дальше?

– Перестраивалась несколько раз из ряда в ряд.

– И что? – не унимался полицейский.

– Не отставал. А потом, когда мы ехали по центру города, я применила шпионский прием.

– Это как?! – на Таню уже смотрели с открытым ртом и восхищением. Видимо, в молодой жизни еще не случились погони и преследования.

– Заехала в переулок, быстро встроилась между стоящими машинами и выключила двигатель. – Таня чувствовала, как растет ее авторитет с каждым эпизодом.

– Здорово! – парнишка даже почесал от восторга затылок, сдвинув на лоб фуражку. – Ну, а «Опель» что?

– Он проехал мимо, не заметив нас.

– А кто был за рулем той машины, вы не рассмотрели? Может, это ревнивый муж?

– Стекла были тонированы… – пробормотала Таня, задумавшись над словами полицейского.

«А, может, там действительно находился Миша? Хотя, вряд ли. Он же знал, куда она едет, и рядом была Света».

– Нет, муж исключается. Он точно знал: где я и с кем.

– А подруга что может сказать обо всем?

– Подруга вчера уехала срочно, у нее сын заболел. Она сюда на три дня приезжала с нами повидаться.

– А куда она уехала, можете адрес уточнить?

– Ну, вроде в Великие Луки, а вот когда они в свою тайгу возвращаются, я не знаю.

– В какую тайгу, Татьяна Игоревна?

– Понимаете, они с мужем живут, в какой – то тайге, точнее в поселке то ли газовщиков, то ли нефтяников. Я не знаю адреса. И телефоны сотовые там не берут, вышек нет, – уточнила Таня.

– Понятно, – помрачнел полицейский. – А как вы можете объяснить тот факт, что вчера на Мурманском шоссе сбили человека, и уехали с места преступления, не оказав помощи?

– Что, простите?

– То есть вы отрицаете данный факт?

– Какой факт? Я никого не сбивала, честное слово.

– Ну, в суде «честное слово» не рассматривается. Нужны свидетели. Они у вас есть? Какая – то подруга, которая уехала неизвестно куда… А человек, между прочим, в тяжелейшем состоянии в больнице. А у вас только штрафов за превышение за вчерашний день целых четыре. И это те, что были зафиксированы камерами. Откуда вмятина на бампере?

– Я не помню, – дрожащим голосом проговорила Таня.

– Вы вчера принимали, какие – нибудь таблетки, спиртное? Может, с подругой выпили по стакану?

– Нет.

– Если вспомнить ваш рассказ, гражданка Пупсоева, то складывается впечатление, что это у вас было наркотическое опьянение. Мой вам совет, Татьяна Игоревна, – тихим голосом добавил полицейский, – не рассказывайте больше никому, как вы отрывались от погони. Не в вашу пользу.

– Но это было! – чуть не плача воскликнула Татьяна.

– Значит, вы могли сбить человека и не заметить. Так как ваше внимание было приковано к преследующей машине.

– Нет, это не возможно, вы же понимаете. Сбить человека, это удар сильный. Я бы почувствовала.

– Откуда вы знаете, что это сильный удар? И вы не можете объяснить, где помяли свой бампер. Собирайтесь, Татьяна Игоревна, – скорбно качая головой, изрек добрый полицейский.

– Куда? – холодея от возможного ответа, спросила Таня.

– Поедем к следователю. Я вам помочь ничем не могу. Мне сказали доставить вас, я исполняю свою работу.

– А меня сразу в тюрьму посадят?

– Не сразу! Следователь сначала допросит, а потом решит. Но вещи я бы посоветовал вам собрать, мало ли что.

– А я могу позвонить мужу? – роняя слезы, попросила Таня.

– Звоните, – заговорщицки, оглядываясь на машину, прошептал стражник. – Вы в дом пройдите, гражданка.

Таня вошла в свой дом и вновь стала набирать номер мужа. Но он по – прежнему, был «вне зоны». Секретарь взволнованно сообщила Татьяне, что Михаила Терентьевича сегодня на рабочем месте не было. И назначенное совещание пришлось отменить.

– У меня муж, кажется, пропал, – в испуге воскликнула Таня.

– Что значит – пропал?

– Мы вчера вечером поссорились, и он уехал из дома. А куда поехал – неизвестно. На работе его сегодня не было. А у него сердце болело всю неделю… Мальчик, как вас зовут? – обратилась Таня к полицейскому.

– Коля. Коля Сорокин. Сержант Николай Сорокин.

– «…скорее, скорее к Сорокину Коле. Напомним Сорокину Коле о школе…» – продекламировала Татьяна и осеклась. – Простите, что – то мне в голову сказки разные лезут в последнее время.

– Я с этой сказкой все школьные годы воевал, – насупился сержант.

– Коля, а можно узнать, пострадал ли кто в аварии вчера ночью? Была ли авария с участием «Мерседеса» и гражданина Пупсоева? Вы же можете по своим каналам узнать?

– Нужен запрос. Но я постараюсь.

– Пожалуйста, сейчас, – простонала Таня.

Светлана

– И ты ничего мне не говорил? Знал и не говорил! – Света смотрела на мужа полными слез глазами.

– Свет, ну, что – ты? Я сюрприз готовил, думал, ты обрадуешься.

– Я радуюсь, – насупилась Светлана и отвернулась от Павла к окну.

– Ну, перестань злиться. Глупо же! Понимаю, если бы я наоборот сказал, что мы едем в Тмутаракань на неизвестное время. А тут, говорю, что кончилась наша каторга…

– Значит, для тебя эти годы были каторгой?!

– Свет, ну я не так выразился, не цепляйся к словам. Меня в корпорации даже к награде хотят представить за такое длительное несение трудовой вахты. Тоже, между прочим, не просто так. Все же понимают, что нормальные люди в таких условиях долго жить не могут.

– Твоя семья – это люди ненормальные, – пожала плечами Света. – Так там и передай, в своей корпорации.

– Светка, а мы с тобой ссоримся, – удивленно глядя на жену, проговорил Павел. – Никогда не ссорились еще, а тут… и из – за чего…?

– А это, Пашенька, городская жизнь. Тут все ссорятся, ругаются, даже изменяют друг другу. И мы такими будем.

– Я не хочу, – подойдя к жене и крепко обняв ее, прошептал Павел. – Ну, давай я попрошу, чтобы нас оставили там еще на три года. Ты будешь рада?

– Мам, мне сегодня учительница три пятерки поставила с восклицательными знаками, – в комнату вбежала Маришка и с интересом посмотрела на родителей.

Света с Павлом так и стояли, обнявшись, и с улыбками смотрели на свое белоголовое чудо с красным бантом, повязанным любящей бабулей. Бант съехал на бок, белые волосы торчали в разные стороны тонкими прядями, и Свете дочка так напомнила Павла, когда он еще был курсантом.

– Ну! Я же жду! – напомнил о себе ребенок.

– Чего ты ждешь? – удивились родители.

– Как чего? Восторгов, радости, подарков! Дочка – круглая отличница, а они стоят как вкопанные.

– Мариш, ты молодец, конечно! Но круглыми отличниками называют тех детей, которые заканчивают на пятерки целый год. Сможешь продержаться год на одних пятерках?

– Целый год? – задумалась девочка. – А год это много?

– Учебный год – это девять месяцев, не считая осенних, зимних и весенних каникул.

– Ну, не знаю. Слишком, уж, это долго – девять месяцев. А за три пятерки мне ничего не полагается?

– За пятерки я тебя расцелую, а в кафе свожу вас с мамой просто так. Идет?

– В кафе? С настоящими пирожными? Конечно, идет, даже бежит!

– Мариш, а ты бы хотела все время ходить здесь в школу, как другие дети? – пристально глядя на дочь, спросила Света.

– А ты опять уедешь к своим подругам?

– Нет, мы будем жить все вместе, но только здесь, без нашей тайги. Так бы ты хотела?

– Это было бы здорово! – запрыгала Маришка. – Все вместе, с бабушками и без тайги! Ура!

Василиса

Здесь, «через дорогу», был совсем другой мир – серый и призрачный. Там пахло кипяченым молоком и манной кашей, слышались детские голоса, смех и пение, – тут пахло лекарствами и старостью. По коридорам ходили, словно во сне, седовласые женщины, шаркая тапками. Тяжело опираясь на палки, вышагивали хмурые старики.

«Похоже, на один из кругов ада – содрогнулась Василиса. – Уж, лучше попы на горшках, чем это подобие жизни».

Она уже готова была развернуться, когда услышала приятный женский голос:

– Вы пришли, кого – то навестить?

В коридоре стояла высокая молодая женщина: светлые волосы подколоты в высокую прическу, на серое платье, закрывающее колени, наброшена пестрая шаль, туфли на устойчивом каблуке, как у пожилой тетки.

«Зачем она так себя старит? Лет двадцать прибавила. А ведь ей нет и сорока! И наряд такой откопала, не иначе, в бабушкином сундуке».

– Здравствуйте, я пришла узнать насчет работы. Может, вам нужны помощники?

– Конечно, нужны! А у вас медицинское образование?

– Нет, у меня консерватория.

– Ой, – девушка прикрыла рот ладошкой, но потом ее серые глаза просияли. – А знаете что, у меня есть полставки методиста по культурной работе! Деньги небольшие, да у нас больших и не бывает. Но вы можете взять еще и полставки уборщицы, если вы не против.

– Я – за, – вздохнула Василиса.

– А я, как раз, недавно думала, что хорошо бы, если бы у нас звучала музыка. Старики наши любят, когда звучат знакомые мелодии. А по радио сейчас одна «попса», как сейчас модно выражаться; по телевизору прямо сводки боевых действий передают, а потом это обсуждают громко с руганью. Никакого позитива для пожилых людей. А они в положительных эмоциях очень нуждаются, им это жизнь продлевает, – как с трибуны строгим голосом вещала девушка.

– А вас как зовут?

– Простите, не представилась – Виолетта Бенедиктовна. Я здесь заведующая. А вас как величать?

– Меня зовут Василиса Юрьева.

– Очень приятно. А знаете, что? Давайте приступим прямо сейчас. Вы не против?

– К чему?

– К вашим обязанностям. А то они без дела маются. Завтрак давно закончился, а обед еще не думал начинаться, – помните, как у Вини Пуха? – засмеялась собственной шутке Виолетта. Пройдемте в наш «Красный уголок» – это мои старики так его называют. Там стоит наш инструмент.

«Красным уголком» служила двадцатиметровая комната с несколькими пластиковыми стульями и круглым желтым столом, а инструментом называлось старое расстроенное пианино – марки «Красный октябрь». Пожелтевшие клавиши, к которым робко прикоснулась Василиса, недовольно отозвались глухим тусклым звуком, словно возмущаясь, по какому такому поводу потревожили их старческий сон.

Василиса попробовала сыграть своего любимого Листа, но «Грез любви» не получилось. Несколько клавиш западало, остальные каждый раз задумывались: «А стоит ли выдавать звук?» В беспомощности она повернулась к Виолетте, но та стояла с блаженной улыбкой, а за ее спиной одуванчиками белело несколько седых голов, покачиваясь в такт музыке.

Послышались робкие аплодисменты, одобрительный шепот.

– Видите, как мои подопечные соскучились по хорошей музыке? Можете дать концерт прямо сейчас.

– Но инструмент сильно расстроен. Он не звучит. Нужен настройщик. – Залепетала Василиса.

– А где водятся настройщики? И сколько они могут стоить?

– А знаете, я приведу вам хорошего мастера. И он сделает свою работу, как благотворительность, – тряхнула головой Василиса. – Есть у меня знакомые музыканты.

Светлана

– Свет, ну я только туда и обратно, ты даже не заметишь, что я уехал, – уговаривал жену Павел Кротов.

– Почему я не могу поехать с тобой. Я же нужна тебе там. Кто будет вещи собирать? Тебе же некогда будет, ты будешь дела сдавать.

– Свет, я все успею. Не двадцать четыре часа же я буду занят.

– Ну, Паш, ну почему нам стало так сложно общаться друг с другом? Я пытаюсь объяснить тебе прописные истины, а ты делаешь вид, что меня не понимаешь. На самом деле ты все прекрасно понимаешь: и что тебе без меня не справится, и что будет сложно, и что скучать будешь, даже когда занят. А вечером будешь приходить в пустой холодный дом. Я с тобой еду.

– Свет, а дети? – выдал очередной козырный аргумент Павел. – Я большой, я все могу пережить, а они опять будут думать, что мама их бросила, и начнут болеть. А если еще и я уеду? Что с ними будет?

– Дети уже привыкли к бабушкам и прекрасно обойдутся без нас недельку.

– А если что – то затянется? И нас не будет намного дольше?

– А что может затянуться? – с тревогой спросила Светлана. – Ты же на вертолете полетишь из Красноярска?

– Ну, на вертолете, конечно. А вдруг вертолет сломается и придется ехать на машине?

– Паш, какая машина? Даже на вездеходе туда сейчас не проехать. Там дорог нет. Я с тобой хочу, – заскулила Света. – Я не могу без тебя дышать. Мои глаза слепнут, когда тебя не видят.

Павел подошел к жене и нежно прижал ее к себе, чувствуя, как стучит ее сердце, как тихо трясутся плечи, не в силах подавить подступающие рыдания.

– Любимая моя девочка. Как же я счастлив, что у меня есть ты. Я постараюсь закончить все быстро, не буду заставлять тебя ждать. А вещи можно и не собирать. Новые купим.

– Нет, Паш, там много нужных вещей, ты даже не представляешь. Вот я бы и рассортировала: какие можно оставить, а какие надо забрать с собой. Лучше бы ты остался в армии, тогда бы можно было не расставаться.

– Ну, уж, как получилось. Но иногда я и сам жалею, что все так вышло. В армии порядка больше, субординация строгая. А, может, нам вернуться?

– А так можно, Павлик?

– Не думал над этим.

– Я знаешь, что придумала: сейчас созовем семейный совет и решим: вместе нам лететь или они без меня не останутся.

Но совет созывать не пришлось. К маленькому кашляющему Дениске присоединилась с высокой температурой Маришка. На бабушек надежды было мало.

Татьяна

– Вам придется подождать, – обратился к Тане пожилой полицейский с пышными черными усами и добрыми лучиками – морщинками в уголках карих глаз, когда Николай Сорокин привез в полицейское управление перепуганную Татьяну.

Всю дорогу она безрезультатно пыталась дозвониться до мужа, телефон которого оставался «вне зоны доступа».

Коля Сорокин – доброй души паренек, искренне старался выяснить: не попадал ли прошлой ночью в аварию господин Пупсоев со своим «Мерседесом». Но сведений таких полицейские не имели. Свекрови звонить Таня боялась, чтобы не расстраивать пожилую женщину.

Но все – таки ей казалось, что с Мишей ничего не случилось. «У него всегда и все хорошо»! – твердила про себя Таня, как молитву, успокаивая то ли себя, то ли взывая к небесам.

– Пройдемте, гражданка, – вышел из своей прозрачной конторки пожилой полицейский, когда Коля Сорокин отрапортовал ему, что задержанная Пупсоева доставлена в отделение. – Что у вас в сумочке? – покосился он на дорожную сумку Татьяны, куда она собрала несколько личных вещей по совету Сорокина.

– Пижама, тапочки, зубная щетка и кружка. Да, еще книжка и несколько шоколадок. – Перечислила задержанная.

– В санаторий собрались? – удивился полицейский.

– Нет, в тюрьму, – тяжело вздохнула Таня. – Только это все нелепая ошибка, понимаете, товарищ? Скорость да, я превышала, но только чтобы оторваться от погони. Я вот, Коле Сорокину это объясняла. А чтобы сбить человека и скрыться с места преступления – этого не может быть.

– А, так это вы сбили бедную женщину? – насупился стражник. Его добрые лучики у глаз моментально разгладились, и выражение лица тут же сделалось суровым, а взгляд подозрительным. – Эх, вы, барынька, а у нее бедняжки маленькие дети, да без отца…

– Да никого я не сбивала, честное слово, – писклявым голоском начала Татьяна, почувствовав, как предательские слезы – вечные спутники женской слабости, мешающие другим, более весомым аргументам, начали скапливаться где – то внутри. (И себя было жалко и слово «барынька», вроде ласковое, а ударило по душе – не заслужила. Напрасно с ней так).

Полицейские тоже это почувствовали, и поспешили избавить себя от тягостного зрелища плачущей женщины.

– Пройдемте за мной, гражданка, – строгим голосом выкрикнул усатый полицейский и поспешил по темному коридору, выкрашенному зеленой краской.

«Вот странно, столько сейчас отделочных материалов, а у них, как в старину краской выкрашены стены. Да еще и такой жуткой – темно – зеленой. А откуда я, интересно, знаю, как были выкрашены стены тюрьмы в старину?» – машинально подумала Татьяна, следуя за широкой спиной. Почему – то сильно пахло чесноком, Тане даже хотелось зажать нос, чтобы не слышать этот жуткий запах. И не то, чтобы она не любила чеснок, но он был смешан с чем – то противным, резким.

Слезы, готовые водопадом пролиться и омыть грязный казенный пол, высохли, превратившись в горечь и обиду.

– С кем я могу тут поговорить? – гневно обратилась Таня в спину своего конвоира. – Кто может адекватно реагировать на объективные жалобы? Кто должен проверять факты и разбираться в происшедшем? – звучал один вопрос за другим.

Полицейский остановился и недоверчиво посмотрел на Таню.

Та ли это беззащитная барынька, что пять минут назад была готова затопить их своими слезами? Которую хотелось пожалеть, да отпустить – сразу поверив в ее невиновность. Теперь за спиной возвышалась злобная фурия, считающая, что все в этом мире существует только для нее.

А таких Василий Степаныч не любил. На дух не переносил, и жалеть не собирался.

«Сейчас мы ее закроем, где погрязнее, – злобно подумал Степаныч. – И дежурный сегодня Ганин. Не человек, а мусор настоящий. Разбираться: кто прав, кто виноват – не будет. Ему главное дело закрыть, чтобы начальству доложить, а там, хоть трава не расти».

Но взглянув на поникшую барыньку, устыдился своих мыслей. Тридцать лет прослужив в доблестной милиции, в полиции вот уже пять лет, Василий Степаныч не очерствел душой, жалел всех несчастных – озлобившихся или заблудших.

Правда, камеру для нарушительницы выбрал самую паршивую: холодную, сырую, без окошка. Может, Ганин ее и выпустит, но чтобы в воспитательных целях, пусть посидит пару часиков, помучается.

Резкий запах узкой, как пенал камеры, сильно ударил в нос. Чесночный, по сравнению с этим, сразу показался вкусным. Таня беспомощно обернулась на своего конвоира:

– А сколько мне тут сидеть?

– Ждите, пока следователь не придет.

– А, может, я в коридоре подожду? Я не убегу никуда, честное слово.

– Положено вас задержать, вы, можно сказать, многодетную мать жизни лишили на своем «Мерседесе».

Слово «Мерседес» Степаныч выплюнул. Не мог он понять: как можно за машины такие деньги выбрасывать и где их можно заработать честным трудом.

Таня, вздохнув, полезла в сумку за телефоном, но Степаныч, уже сделав два шага к выходу, развернулся и забрал из рук потерпевшей сумку.

– Это следователь будет решать, что вам из вещей оставить. У меня в дежурке пока постоит.

– Но я же имею право на звонок, – робко вспомнила Татьяна фразу из многочисленных фильмов о преступниках и стражах закона.

– Только в присутствии следователя, – парировал, знающий законы Степаныч, и, нарочно гремя ключами, долго копался в замке.

– Василь Степаныч, – молчавший до этого Коля Сорокин, решил вступиться за свою подопечную, – а зачем ты ее в камере закрыл? Могла бы и в коридоре подождать.

– А убежит? Ты доставил, я за нее расписался, значит, несу ответственность. Мне, что прикажешь – ее к себе наручниками приковать? У меня своих дел полно, – глядя в немытый пол, бубнил Степаныч, понимая, что палку перегибает.

– Да не виновата она, мне кажется! – вздохнул Коля.

– Не нам с тобой решать. Кажется, не кажется, а это суд будет приговор выносить, на основании расследования. Вот ты свой институт закончишь, и будешь судить, а не на кофейной гуще гадать.

– Ох, когда я еще его окончу!

– Надо, Коленька. А то так в дежурке и просидишь свой век, как я – неуч.

Василиса

Настройщика прислала мама, даже не спрашивая, каким образом ее дочь связана с Домом престарелых.

Василиса помнила этого седого сухонького старичка, каждый месяц приходившего в их дом настраивать дорогой старинный рояль. Казалось, он был таким еще тогда в дни ее беззаботного детства.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – встретила Василиса его на пороге своей новой работы.

Несколько старушек, оживленно зашаркали тапками, с интересом поглядывая на новое лицо.

Лицо, несмотря на свой невысокий рост, любило длинные пальто и галстуки – бабочка. Смотрелось на низкой фигуре все немного комично, но это Александра Сергеевича не смущало.

Пройдя со своим неизменным чемоданчиком в Красный уголок, и увидев, с чем придется работать, настройщик встал в ступор и пару минут буравил пианино взглядом, словно тореадор, определяя: как долго продержится бык, и сколько с ним надо будет повозиться.

– Александр Сергеевич, вы хотя бы западающие клавиши верните, а с остальными я справлюсь, – взмолилась Васька, понимая трудность поставленной задачи. – Это «Красный октябрь», – зачем то пояснила она, – еще советский.

– Я вижу, – прошелестел настройщик и взял несколько аккордов.

Аккорды не удались, изобразив какофонию.

– Н – да, – прокомментировал Александр Сергеевич и отвернулся к окну. Ругаться в его семье, было не принято.

– Не сможете? – загрустила Василиса. Она уже представляла, как будет играть для стариков, как они будут ждать ее прихода.

– Мои предки настраивали инструменты в Зимнем дворце, и никогда от трудностей не бегали. – Сверкнув глазом из – под седых бровей, воскликнул Александр Сергеевич.

– Думаю, что с такими трудностями они не сталкивались, тем более в Зимнем, – тихо прошептала Василиса.

– Девушка, ваша мама попросила меня сделать все возможное, чтобы помочь вам, и я ей пообещал. Не скрою, такого ужасающего состояния я не ожидал, но тем интереснее будет работа. Если есть возможность, чтобы сюда никто не заходил, то я бы попросил оставить меня один на один с этим монстром.

Окинув Красный уголок быстрым взглядом, Александр Сергеевич бросил в пространство:

– А в малом зале меняют кресла. Сначала хотели перетянуть, но оказалось, что купить новые будет дешевле. Могу посодействовать, чтобы вам пару рядов привезли, если хотите.

– Александр Сергеевич, миленький, конечно хочу! Вы же видите, что здесь стоит!

Васька сама удивилась, как обрадовалась списанным стульям. Кто бы сказал ей несколько месяцев назад, что эта новость сможет доставить ей радость – не поверила б.

Она словно открывала для себя мир заново. Будто другую жизнь стала жить. Получая, как дорогие подарки такие вот вести, покупая Ванечке пирожное или просто гуляя с ним по аллейкам с тоненькими липами.

Василиса все – таки устроила его в тот садик и сама стала там работать только не нянечкой, а посудомойкой. Это было удобнее, в свободное от посуды время она перебегала дорогу и шла к своим старикам и всегда улыбающейся Виолетте.

Она научилась экономить. И на продукты практически не тратила, – приносила из садика в баночках каши, блинчики, оставшиеся котлеты. А часть денег откладывала. Удивляясь, вспоминала свои прежние траты. Она даже себе не могла объяснить – на что копит – на лучшую жизнь или на черный день?

К ноябрьским выдали премию в детском саду, и у Василисы скопилась приличная по ее нынешней жизни сумма. Она бежала с работы и мечтала, что сможет купить на эти деньги, чем побаловать семейство.

Торжественно достав коробку с накоплениями, она обнаружила, что коробка пуста. С застывшим сердцем Василиса подошла к шкафу и не нашла там смокинга Кирилла.

Как раненая тигрица металась она по квартире, не находя себе покоя, перебегая от окна к окну. Выбегала несколько раз на улицу и бессмысленно топталась у подъезда.

Сашка прибежала домой с радостными глазами, что было чудом, кинулась было к ней, но застыла на пороге, пристально взглянув на мать и погаснув.

Кирилл пришел шумно, не заботясь о покое близких. Долго звонил в дверной звонок, топал ногами. В глаза Василисе не посмотрел, только рукой отодвинул и прошел в комнату прямо в лакированных ботинках.

– Где деньги? – стараясь говорить тихо, спросила Васька.

– Какие? – скривил рот Кирилл.

– Мои деньги из коробки.

– Раньше ты не делила деньги на твои и мои, все было наше.

– Хорошо, что ты сделал с нашими деньгами?

– Проиграл, если это можно было назвать деньгами. У меня вдруг словно голос в голове раздался: «Иди, Кир, и ставь на цифру двадцать семь»! Я и пошел, Васька. Уверен был, что выиграю, отыграю то, что тогда спустил. А выпало «зеро». Ноль, Василька. Ноль выпал на мою жизнь.

Василиса тихо вышла из комнаты и заплакала. Слезы не катились, они лились, по ее лицу, не прекращаясь. Василиса даже испугалась, она и не подозревала, что в ней столько слез. Она сползла по холодной стене и сидела на полу, поджав босые ноги. Лицо она уткнула в подушку, чтобы заглушить рыдания, но Сашка все – равно ее услышала.

Она вышла на кухню и опустилась рядом с матерью, прижавшись к ней всем телом.

– Мам, ну что ты так плачешь? Все живы, живем не под мостом, а в квартире нашей Нины. Праздники скоро. Пойдем к твоим старичкам концерт им устроим. Я буду петь.

– Ты будешь им петь? – отупев от рыданий, спросила Василиса.

– Ну, да! Бабушка сказала, что у меня редкое меццо – сопрано. С этим надо что – то делать. А я вот что подумала, мам – прославлюсь и построю для нас всех дом, лучше того, что у нас был. И все будет, как раньше, даже лучше.

– А когда это ты пела для бабушки?

– Да вот, сегодня и пела. Пошла к ней на работу, по улицам холодно ходить, а она как раз мастер класс давала своим бездарям. Еще в консерватории учатся, – помотала головой Сашка, улыбнувшись. – Ну, я и взяла си – бемоль. Все так и попадали, включая бабулю.

– Просто Фрося Бурлакова какая – то, – с удивлением разглядывала дочь Василиса. – А почему ты по улицам ходила, а не в школе находилась?

– Ай, мам, не могу я там, – нахмурилась Саша. – А бабушка обещала меня пристроить в школу при своей консерватории. А пока будет со мной лично заниматься. Сказала, что для тебя она ничего не делала в этой жизни, а меня не упустит.

– Саш, какая ты у меня уже взрослая! Рассуждаешь так, – охрипшим от слез голосом проговорила Василиса.

От пролившихся слез, она ослабела, губы распухли, и внутри было пусто, словно из нее вынули что – то тяжелое.

«Сегодня ночью я выплакала свою слабость и свою любовь» – подумала Василиса.

Светлана

– Светик, посмотри, что у меня есть, – Павел протянул на ладони маленькую бархатную коробочку.

– Это что? – Света посмотрела красными от бессонной ночи глазами на сюрприз.

Маришка горела, Денис продолжал надрывно кашлять, – за последние сутки женщина смогла поспать рядом с детской кроваткой только пару часов. И сейчас единственное, что могло ее порадовать по – настоящему – это час спокойного крепкого сна.