Читать книгу: «История ни одной женщины. Сборник рассказов», страница 5

Выбор без выбора

У меня родился ребенок с особенностями. Я узнала об этом поздно, в 4 года мы начали ходить по врачам и заниматься. Нас отправили на МСЭ для установления инвалидности.

Я была в шоке, вся семья была против. Это был удар по моей психике. Я не могла понять, почему, от чего это всё – врачи не давали ответа. Сын не мог общаться, не имел друзей, не мог ходить на горшок, вёл себя неадекватно, об обучении не могло быть и речи. Он не понимал ничего. Все дети в саду рассказывали стихи, а мой двух слов связать не мог и в трусы срал. Однажды ночью я разрыдалась и поняла, что так больше не может продолжаться. Я должна что-то сделать. Я не хочу так жить, это же мой ребёнок – он просто не может быть таким.

Кроме меня, мой ребёнок никому не нужен, и жить он будет со мной, а не с советчиками. Я твёрдо решила – идём устанавливать статус инвалида. Я посвятила 8 лет своей жизни сыну. Я не могла работать, не могла отлучиться из дома, потому что это было опасно для него и для сохранности жилья. Я давно могла поехать кукухой, не знаю, как не поехала. Иногда, заходя в комнату, я видела треш – все обои были разрисованы одинаковыми кругами. Я несколько раз переклеивала обои, причём переклеивала только половину, снизу – выше он не доставал. Мы не могли выйти из дома на площадку, съездить в магазин за продуктами. Каждый поход куда-то – это истерика, валяние по грязному полу.

Много раз я истерически выла от безысходности, усталости, от того, что не могу ничего исправить, что моя жизнь – не моя, она мне не принадлежит, это всё сон и не со мной. Реабилитации помогали, но эффект был очень слабым. С горшком в итоге я решила проблему за неделю благодаря одной статье из интернета по ABA-терапии.

Однажды один хороший человек сказал такую фразу: «Если нет эффекта, значит, сделано не всё». Мы начали пробовать всё, что только можно. Это, конечно, эксперимент над ним, но как понять, что поможет, а что нет? Бабки-ведуньи, препараты, физиотерапия, святые места и прикладывание к мощам. Я не верила в диагноз аутизм и до сих пор не верю. Все врачи мне сказали, что он будет дурачком, не сможет жить без родителей, не сможет учиться. Я с этим была в корне не согласна, не могла вынести эту информацию и впустить эту мысль в свою жизнь. Возможно, я слишком верю в себя и в ребёнка. Я всегда с ним разговаривала, как с обычным ребёнком без особенностей. А сейчас понимаю, что дети, рождаясь, не подозревают, что с ними что-то не так. Он до сих пор не знает, что у него статус инвалида.

Мы прошли через многое, не описать за одну страницу, но самое главное, что сейчас, за эти 8 лет, я вижу результат своих действий. Не скажу, что всё стало прям шоколадно, но это колоссальная разница до и после. Сейчас мой ребёнок учится в школе, ездит сам на автобусе, ведёт диалог. Может даже сам разогреть еду в микроволновке, чтобы не сгорела квартира. Может пойти гулять на самокате и вернуться домой. Знает, что мороженое в магазине стоит 80 рублей и что сдача со 100 будет 20. Он интересуется автомобилями и собирает лего. Умеет читать и писать. Ему скоро 14, он знает, что скоро получит паспорт, для него это большое событие. У него появился друг во дворе. Я счастлива. Для многих людей, наверно, это обычное дело, а для меня это колоссальный результат.

На протяжении этого времени меня поддерживал муж, а ещё и не бросил с больным ребёнком. Вижу в этом только безусловную любовь ко мне. Всё не зря. Всё к лучшему, вода и камень точит. Сдаваться рано, ещё много работы, и пока я жива, сделаю всё, чтобы сын смог жить самостоятельно, не боялся этого мира, получил профессию и смог работать, обеспечить себя материально. Если всё получится – отлично, не получится – не страшно, зато попробовали. Это просто опыт. Говорю себе: «Делай, а там посмотрим, что получится. Делай всё, что от тебя зависит. Ты проводник для своего ребёнка, только ты можешь показать ему этот мир и научить его в нём жить. Не сдавайся, не опускай руки!» Опустить их можно всегда, а не попробовать, то потом сожалеть об упущенном времени. Учить его всему, что умею сама, решать проблемы по мере поступления. Но и о себе не стоит забывать. Быть в ресурсном состоянии, находить в себе силу и мотивацию, обращаясь к самой себе. Что я хочу, что меня радует? Прежде всего, себя настроить на позитив, отбросить все негативные мысли, очень хотеть жить эту жизнь и радоваться простым вещам. Другой запасной жизни уже не будет. Есть то, что есть, так сделай её счастливой для себя сама.

Сейчас у меня появилось время и возможность, я вышла на интересную работу, обучилась водить катер, и жизнь стала интересней, шире, свободнее.

Где один, там и три

Так случилось, что я осталась одна, беременная, в ипотечной квартире. Это было одновременно и счастьем, и горем. Счастьем, потому что я очень хотела и ждала ребенка. Горем, потому что от меня ушёл Саша – человек, которого я любила и с которым прожила 5 лет. Он же целую неделю уговаривал меня пойти на аборт, а я не верила своим ушам. Два сильных чувства сразу: очень много мыслей в голове – вины, обид, обесценивания, осуждения. Много неопределенности. Как дальше всё сложится?

Я работала в школе. И Саша работал там же, появлялся два раза в неделю или по необходимости. Наступил сентябрь. Мне дали новое классное руководство. А я, бегая по школе, подготавливала кабинет к празднику, понимая, что мне плохо. Так я попала на сохранение, и все узнали, что случилось. Дальше много разговоров за спиной, вздохов, ахов. Звонки по телефону от коллег со словами: «Он в школе! Он на первом этаже! Он прошёл только что!». Это было ужасно.

Я ушла в декрет как можно раньше, взяла все возможные отпуска и занималась репетиторством. А ещё друзья подарили мне котёнка – рыжую пушистую кошечку. До этого я вообще не хотела возвращаться домой. Мне казалось, что я не могу там находиться. Всё должно было быть не так. В этот период я познакомилась с прекрасной семьей, которая тоже ждала ребенка примерно в те же сроки. Мы плотно общались и до сих пор продолжаем дружить.

Декрет прошёл разнообразно и был наполнен путешествиями и приключениями! И это большое счастье! Кроме этого, я выяснила, что в доме, где я живу, живут и другие люди, и у них даже есть дети. Пока я работала, я ни с кем не пересекалась и не знала соседей. Когда у меня родился малыш, я много времени проводила на прогулке и во дворе.

Представьте, когда моему сыну исполнялось три года, во дворе было 16 детей, которые его поздравляли. Были их мамы, папы и бабушки. Мы дружили, помогали друг другу, проводили вечера, пили чай. У меня даже специально был куплен термопот, чтобы всем хватало горячего чая!

Примерно в это время я познакомилась с моим будущим мужем. Я целенаправленно, как ненормальная, искала его. Я точно знала, что он где-то рядом. Я ходила на свидания, знакомилась, отчаивалась, собиралась с мыслями и снова продолжала искать. И он нашелся! Тот самый, самый красивый, обалденный, родной мой человек. У нас родились ещё две дочки – погодки. А моего сына он усыновил. Теперь у нас трое детей.

Я вспоминаю свои ощущения, когда я была один на один с моим первым долгожданным малышом. Мне кажется, вот тогда была реальная школа жизни. Всё, что я спрашивала и выясняла, касалось ли это питания, лечения, одежды – всё носило противоречивый характер. Один говорил греть, другой ни в коем случае не греть. И так было во всём. Шаблоны рушились, алгоритмы не работали. Планы срывались. Тревожность росла.

Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, насколько я всё время была в напряжении и постоянной панике. С собой всегда было много одежды и запасено много лекарств на все случаи жизни. Сейчас, когда у меня трое детей, я больше загружена, у меня больше обязанностей и забот. Но моё состояние сильно отличается от того, что было, когда у меня был один ребенок. Как ни странно, я стала лучше чувствовать себя, свои потребности и желания. Я стала доверять своей интуиции и чутью. Я стала спокойнее и могущественнее. Я научилась наблюдать за развитием событий, доверять и верить, при этом действовать и развиваться.

Когда я была одна с моим первым ребенком, мне казалось, что дело в том, что у меня нет мужа. Что мне сложно, потому что нет поддержки и помощи. Но параллельно с этим все, у кого были мужья, опровергали мою гипотезу. Кто-то начал разводиться и выяснять отношения, у кого-то вскрылась измена, кто-то не мог договориться или муж начинал пить. В чём дело, я поняла, когда вышла замуж. Мой брак дал мне большой рост в понимании и принятии себя. В какой-то момент оказалось, что я устала и не могу это никому объяснить. Ведь я продолжаю улыбаться и выполнять кучу разных дел в секунду.

Во время второй беременности я получаю четвертое высшее образование и учусь на психолога. Начинаю консультировать. Люди вокруг не понимали, как я перешла от учителя математики и информатики к моему новому направлению деятельности. Главное, я занимаюсь собой и своими отношениями. Оказалось, что быть женой – это ещё одна наука, ещё один квест, который начинается с тебя, но от тебя зависит только наполовину. Мало понять себя, важно ещё донести свои чувства до другого, настроить с ним взаимодействие, доносить до него смыслы, быть с ним, выстраивать с ним отношения. Мне казалось, что раз я нашла того самого родного человека, то он будет понимать меня с полуслова и мы будем жить душа в душу.

Меня удивляет, что в сутках всё ещё 24 часа, и я только больше хочу узнавать, пробовать, учиться, наблюдать, действовать. Ситуация вокруг постоянно меняется, складываются новые обстоятельства. И кажется, что жизнь только начинается!

Жди меня

Я начну свою историю с 27 ноября 1986 года – я появилась на свет, и начался мой удивительный путь под названием «Жизнь». Это было в Казахстане: Юго-Восточная Азия, Алматинская область, городок под названием Тауды-Курган. Я жила в очень счастливой семье. Обычной семье обычных родителей, обычных работяг с уровнем жизни чуть выше среднего. У нас на тот момент было всё. Младшая сестра родилась почти сразу после меня, и мы с ней, погодки, в общем-то, прекрасно существовали.

У нас были очень тёплые отношения в семье: дети, родители, бабушки, дедушки – мы очень много времени посвящали друг другу. Поддерживались семейные традиции: по воскресеньям папа приходил с рынка, приносил свежий творог, сметану, булочки, и мы всегда проводили утро за завтраком.

Всё было прекрасно до 1994 года. В 1993—1994 годах началось активное гонение русских из Казахстана. Мы не стали исключением. С этого момента всё поменялось. Мы переехали в Россию, в город Красноуфимск Свердловской области, где у мамы уже жил брат. Отказавшись от статуса беженца, папа решил, что будет работать на пяти работах, если потребуется, но только чтобы у нас не было этого звания. Само собой, отношения родителей в тот момент сильно пошатнулись. Нас тогда поджидал тяжкий труд. Нам приходилось работать и в поле, и в огороде. Мы уже мало времени проводили вместе, всей семьёй. И это был поворотный момент, когда впервые в жизни, как ребёнок, я ощутила, что мне не хватает родительской любви, заботы, внимания, тёплых вечеров, подарков, совместных прогулок, отдыха.

Несколько лет прошли в таких странных ощущениях, словно земля ушла из-под ног. При этом родители изо всех сил старались быть вместе, держать нас в тонусе, разговаривать с нами. Пытались организовывать какие-то праздники, похожие на прошлые времена. Покупать вещи, дарить подарки, ходить с нами на мероприятия, но понятно, что уже более бюджетные. Тем не менее между родителями отношения дали трещину, потому что трудовые будни, постоянная работа, нехватка денег давали о себе знать.

На это время пришёлся период моего переходного возраста, некого взросления, где уже на уровне гормонов многие вещи происходят по-другому. Будучи старшим ребенком в семье, я, разумеется, думала, что мне всё время чего-то не хватает. Ещё родилась младшая сестра, третья из нас. Казалось, что мне уделяют мало внимания, больше наказывают. Ну, это действительно было так. Старшие дети обычно огребают больше всех. Вдобавок с 13 лет мне приходилось работать. Это был осознанный выбор, потому что хотелось одеваться красиво, быть собранной к школе. Я работала на рынке: таскала фрукты ящиками и продавала всё, что продаётся.

Как и любому подростку, мне, наверное, хотелось тогда каких-то разговоров, глубины, понимания, чтобы меньше давили. Ещё оказывали влияние школа, учёба, младшие сёстры, которыми тоже приходилось заниматься и уделять им время. Мне реально тогда казалось, с точки зрения подростка, что как будто меня не слышат, словно я тут какая-то чужая.

В 15 лет я познакомилась со своим будущим мужем (сейчас уже, к слову, бывшим). На своё 16-летие я пригласила его к нам домой познакомиться с родителями. Вот так сразу решила, что не буду скрывать и по-честному открою все карты. Когда он пришёл к нам домой, первый вопрос, который у него возник: «На кого ты похожа»? И я, понятное дело, сказала, что на папу. Все всегда говорили, что я схожа с отцом. Парень сказал: «Нет, ты не похожа ни на кого в этой семье. И интересно очень, что сестры между собой похожи, но только не ты!»

Как сейчас помню то застолье, разговор с мамой, которая уже немного выпила и её внезапное откровение. В день рождения, в свои 16 лет я узнаю, что отец, который меня воспитывал, которого я называла папой, носила его отчество, фамилию – мне не родной. Мне тогда показалось, что это всегда было очевидно, будто ко мне относились не так, недодали, недолюбили. И стало ясно, почему. Но непонятно, почему это скрывали именно от меня, и кто ещё об этом знает.

После этого разговора больше тема не поднималась – мама сказала, что не нужно задавать вопросов. Всё, что я знала о своем родном отце – это имя, фамилия и ничего больше. С того момента у меня появилась чёткая цель: найти этого человека. Тогда, в 16 лет, хотелось найти его с одной целью – плюнуть ему в лицо, потому что, с маминых слов, он отказался от меня, от неё и решил, что он ещё молодой и ему рано заводить семью. Конечно, во мне били эмоции, амбиции и желание всех размазать, разнести, доказать, показать что-то!

Мы стали искать. Мы – это я и мой муж. Мы стали пробивать по всем возможным каналам, которым только можно было. Например, через ГАИ – сделать хотя бы какую-то общую сверку, но с таким распространённым именем и фамилией, какие были у настоящего отца, это было вообще практически нереально. В каждом городе живет по 50 штук Владимиров в каждом подъезде. Незнание его года рождения и отчества очень сильно усложняли поиск.

Пробовали через программу «Жди меня». Все попытки провалились ещё тогда, на стадии зарождения. При этом сама идея меня не покидала где-то 7 лет. И мы продолжали искать, спрашивать, вплоть до запросов экстрасенсам. Но ничего хорошего и продуктивного из этого не вышло.

В 2014 году, когда мне было уже 27 лет, про эту историю я уже ничего не помнила. Мы занимались своей жизнью – общались с друзьями, строили дом, семью. В один из вечеров, сидя в бане с друзьями, потягивая пиво, мы вели разговоры о своем детстве, о том, откуда мы. Муж моей подруги оказался родом из Чимкента, Казахстанского города. Напала ностальгия – почти 20 лет мы не были на родине. Возникла идея, что было бы прикольно когда-нибудь съездить туда на машине вот так вот толпой!

Безотлагательность – наше всё, поэтому утром мы уже распределили детей по бабушкам и дедушкам. И дружной компанией, вчетвером, выехали в Казахстан. О том, что у нас элементарно нет страховки, мы вспомнили только где-то в Челябинской области, когда проехали больше 400 километров. Конечно же, мы оформляли документы на ходу. Было весело, мы шутили, общались, ржали. Когда пересекали границу, мы с Ванькой (мужем подруги) прыгали от счастья и кричали «Ура! Родина! Родная земля!» Поездка была эмоционально насыщенной. В Чимкенте нас встретили друзья Вани, мы классно проводили время.

Казахстан связывал меня родственными связями только с похороненной бабушкой – маминой мамой. Она была единственная, я много времени жила у неё в детстве. Для меня было очень дорого и важно побывать на её могиле. Детская боль, что я не присутствовала на её похоронах, из-за отъезда в Россию, и то, что её нельзя было перевезти ее к нам по болезни, висела очень много лет на душе большим триггером.

Чтобы добраться до могилки, нужно было проделать крюк в 2500 километров – три дня пути. И естественно, просто так ехать туда, чтобы жить в гостинице и искать какую-то неизвестную могилу, никто не хотел. Мне пришлось придумать историю, что где-то там, в Алматинской области, в маленьком городке под названием Уштобе, живет мамина подруга. И что мы можем остановиться у неё, с минимальными финансовыми затратами. Ребята согласились. Но когда мы доехали до места, я честно призналась, что в этом городе у меня никого нет, но я помню из детства одну мамину подругу – Лену Подкорытову, и есть шансы найти хотя бы её. Этим шансам никто уже не верил. На меня смотрели, как на идиотку, да и мне самой было очень неудобно. Поэтому мы с мужем решили оплатить ребятам гостиницу, чтобы мы все вместе жили там, вдобавок, с нас ящик пива и вкуснейший шашлык – только чтобы они не бузили. Мне действительно очень хотелось найти эту могилку своей бабушки и уехать уже с чистой совестью, хотя бы повидав свою родину.

Уже поздним вечером мы катались по городу в поисках гостиницы. Параллельно заезжали в каждый открытый магазин, в каждый клуб с вопросом: «Вы случайно не знаете Лену Подкорытову?» Ну вот просто так, наобум. Конечно же, её никто не знал. Надо быть совсем отрезанным от реальности, чтобы искать одного человека в городе с населением в 20 тысяч, спустя 20 лет. Лена Подкорытова могла выйти замуж, сменить фамилию, уехать в другой город, в другую страну. Шансов найти её было ноль. Но она была одним из свидетелей того, где нам искать могилу бабушки. И моя цель была ясна. Я понимала, что не уеду, пока не положу цветы на эту могилу, пока не попрощаюсь так, как я хочу.

В поисках гостиницы я задала вопрос очередной прохожей: «А вы случайно не знаете Лену Подкорытову?» Каким же было наше удивление, когда она ответила, что знает! Все даже выпрыгнули из машины с вопросами «КАК?» «ГДЕ?» Естественно, машина с российскими номерами, два мордоворота и две девчонки со странными вопросами под ночь не вызывали доверия. Было понятно, что это либо наезд, либо грабеж, либо что-то ещё. Поэтому нас отправили к почтальону. Прежде чем получить долгожданный адрес мы прошли семь кругов всяких разных инстанций. Но в этот вечер мы достали адрес!

Лена – женщина очень бойкая, у неё всегда была двустволка, ружье, так как она раньше торговала самогоном, и знала, что алкаши могут по-всякому себя повести, поэтому была подготовлена. Я из детства кое-что о ней помню, поэтому не очень-то сильно щемилась в эти ворота. Тем не менее, через забор я кричала: «Тетя Лена, здравствуйте, это я!» и пыталась рассказать, кто я, чтобы она сразу не стрельнула нам, как минимум, солью в задницу. В общем, она нас приняла, но ненадолго.

Первый вопрос, который тетя Лена задала, не хочу ли я увидеться со своей крестной. Оказывается, её младшая родная сестра – это моя крестная мама, с которой мои родители потеряли все контакты. Мы тут же прыгнули в тачку, поехали к ней. У Ирины, моей крестной, когда мы появились на пороге было вообще ошеломлённое лицо. Она смотрела на меня, плакала и рассказывала, что я снилась ей совсем недавно, что ей хотелось меня найти. Встреча была очень теплой. Наши друзья были просто в ступоре: как это всё так за один вечер случилось, и мы находим всех этих людей.

Мы много о чём разговаривали с крёстной. И о том, как мы переехали, как жили мы, и как жили они. И почему не было возможности найти друг друга. Уже под утро она задала мне главный вопрос: «Мама с тобой, со взрослой уже, разговаривала на какие-то темы личные? Знаешь ли ты вообще свою историю происхождения?» Я ответила – знаю, что у меня не родной отец, я много лет его искала. Ничего не получилось, поэтому эту бредовую идею я забросила и больше этим не занимаюсь. Ирина поделилась, что он раньше жил в соседней деревне за 20 километров отсюда. И если я хочу – мы можем заехать. Даже не помню, какие эмоции тогда у меня были. Злость и ярость, ощущение возмездия, что я смогу наконец-то плюнуть ему в рожу, как я мечтала много лет. На этом жестком эндорфине мне просто не спалось.

Время было уже ближе к обеду, когда все проснулись, собрались и, так как меня раздирало нетерпение сделать всё и сразу, сначала мы поехали в деревню, где я росла, куда приезжала к своей бабуле. После кладбища я хотела показать друзьям, где я жила и сильно удивилась, когда увидела на месте своего дома красивую мечеть с красивыми синими куполами… Столько лет спустя – эмоции, переживания, слёзы!

Мы поехали в сторону той самой деревни, где жил мой отец. Мой муж был старше меня почти на 20 лет – не составило большого труда попросить его пойти в этот дом, чтобы он представился сослуживцем или ещё каким-то знакомым. Сначала я просто хотела посмотреть со стороны на человека, к чьему роду я причастна. На того, кто, по моему мнению, безжалостно обошелся со мной и даже ни разу не попытался со мной увидеться.

Мы отправили моего мужа, оставшись возле машины впятером, метрах в 150 от дома. Ему навстречу вышла старенькая бабуля. Он объяснял ей, что он сослуживец, что он приехал повидаться, а она заплакала. Мы всё это видели, но мы не понимали, о чём продолжался разговор. В какой-то момент она повернула голову в нашу сторону. Отодвинула мужа в сторону и уверенным шагом пошла к нам. Мы тогда, конечно, растерялись. Она подошла не к кому-нибудь. Она подошла ко мне. Бабуля была намного ниже меня ростиком. Смотрела мне в глаза снизу-вверх, взглядом полным слёз, плакала и задавала мне, как попугай, всего один вопрос: «Скажи мне, кто ты?!» Затем начала умолять: «Скажи мне, пожалуйста, кто ты?! Я уже старый человек, мне скоро умирать, и я хочу знать, кто ты!» Удивительно, что из нас пятерых она почему-то решила, что я кто-то для неё. Мой муж подошёл и сказал: «Ребята, я больше врать не собираюсь, разбирайтесь сами». Все остальные уже плакали, понимая, что это моя родная бабушка.

Стыдно было неимоверно. У всей нашей компании были слёзы на глазах. Я не понимала, как, глядя этой женщине в глаза врать, что-то придумывать и рассказывать. Прежде чем я ответила ей на вопрос, она мне сказала: «У меня пятеро детей. Третьим был сын, которого я любила больше всех. Но он погиб, трагически погиб, когда ему было 32 года». А дальше она поведала, сквозь слёзы, что он единственный, кого нет в живых, и единственный, кто после себя ничего не оставил. Она очень долго плакала, когда он умер. А на его 9 дней после похорон, кто-то из родственников или знакомых сказал, чтобы она не переживала, ведь у него есть дочь. Рассказчик вкратце поведал ей, что был свидетелем истории под названием «одно свидание». В общем, я – результат одного свидания. Я ответила бабуле, что, возможно, я и есть та дочь, а он может быть моим отцом. Она берет меня за руку, мы заходим с ней в её ветхий старенький домик. Дрожащими руками открывает свои старые скрипучие шкафы, достает оттуда фотографии, всё валится из рук. Достает мне фотографии отца и протягивает, показывает со словами, что это он, её сын. Все, кто находился рядом, тоже зашли в дом. Они перебирали фотографии, смотрели на меня и понимали, что сходство очень большое, здесь не нужно делать никакие тесты ДНК, сразу понятно, что это моя бабушка, а на фотографиях мой родной отец. И как выяснилось, я его единственная дочь.

У отца было погоняло, все звали его Кыса. Бабуля, спустя какое-то время, когда пришла в себя, брала свой телефон, дрожащей рукой звонила кому-то и говорила: «Ты не представляешь, кто сидит у меня дома! Кысина дочь!» Тогда случился момент гордости, когда мне прям понравилось, что приезжали какие-то люди, останавливались в дверях этого дома, смотрели на меня, через какое-то время их оцепенение проходило и они кричали: «Действительно, Кысина дочь!»

Бабуля всё время плакала, продолжала перебирать фотографии, потом достала запонки отца, рассказывала про него хаотично. И видно было, что ей ещё неудобнее, чем мне. В её глазах, в её лице я чувствовала некий стыд о том, что, зная столько лет о моем существовании, они не могли найти меня самостоятельно.

Спустя какое-то время, мы чудом выбрались из этого дома, потому что бабуля не хотела нас отпускать. Она всё расспрашивала: как я, где я живу, чем я занимаюсь. Ей было интересно всё. Напоследок сказала: «Теперь я умру спокойно» – как это обычно говорят пенсионеры.

Мы в молчании вышли из этого дома, мы ехали в тишине, потому что мои друзья, ребята из России, с которыми ещё несколько дней назад мы сидели в бане, пили пиво и хохотали о том, как круто было бы съездить на родину, просто были потрясены. Это невозможно, вот так, за несколько дней, просто найти всю свою историю. На следующий день мы поехали на другое кладбище, и я увидела место, где он разбился, я нашла его могилу. У меня не было теплых чувств, у меня не было ничего, наверное, кроме жалости к этой бабушке и жалости к тем людям, которые приходили, которые искренне от души говорили со мной.

Всю дорогу домой, в Россию, мы ехали тоже практически молча. Изредка ребята поднимали тему о том, что если бы они не были здесь, то не поверили, что это реальная история, реальная жизнь, причём моя.

С собой оттуда я взяла несколько фотографий отца, просто для себя. Три дня пути в машине я разглядывала их, искала схожесть, искала ответы на вопросы «почему так случилось?» «за что?» Чувство какой-то обиды сопровождало меня всю дорогу и ещё много времени после.

Когда я приехала домой, ситуация усугубилась тем, что воспитывал-то меня на самом деле прекрасный человек. И я понимала, что обманывать его не смогу. Мне придётся набраться смелости и рассказать ему всё. Я не помню, сколько я настраивалась на эту встречу: день, два, может, неделю. Мне кажется, это было очень долго, потому что мысленно в голове я каждый раз прокручивала разговор, что я скажу этому человеку? Как донесу, что я знаю о их с мамой тайне? Как мне теперь быть с этим, что мой отец всю жизнь думал, что я живу в неведении? Ведь он воспитывал меня на равных со всеми сёстрами.

Руки и ноги тряслись, щёки были красные, подмышки потные, но, хотя мой отец не пьющий, не курящий человек, спортсмен, я взяла бутылку водки приехала к нему. Не стала медлить – зашла на кухню, он по традиции включил чайник, начал резать колбасу. Я поставила бутылку водки на стол, положила одну из фотографий и просто сказала, что нам надо поговорить. Отец поставил две стопки, мы выпили по одной, потом ещё по одной, и он произнёс фразу: «Знаешь, я 27 лет ждал этого разговора». Он не плакал – достаточно сдержанный человек – но по его лицу было видно, что ему больно, потому что я могла сказать всё, что угодно. За недопрожитое детство, за голодание, которое мы пережили, за бедноту. Он понимал, что я могла очень много ему предъявить. За то, что родители скрыли от меня и так далее. У нас случился длинный разговор. И только в конце, я уже не помню на какой фразе, я увидела у него в глазах слёзы. В этот момент, я сказала ему: «Ты был, есть и будешь моим отцом. Но я не готова держать это от тебя в тайне, потому что это всё равно вылезет наружу». История поездки стала настолько легендарной в нашем городе, что люди стали рассказывать о ней. И мне было важно, чтобы папа услышал её от меня, а не от кого-то извне, от кого ему было бы больнее.

В тот момент наши с ним отношения резко поменялись. Спустя почти 11 лет с того разговора, меня, единственную его неродную дочь, он до сих пор безумно любит, любит внуков, сёстры даже иногда ревнуют. Отец – удивительный человек, и я сейчас понимаю, каким вкладом он был в мою жизнь: насколько нужно было перешагнуть через себя, чтобы врать всем родственникам, родителям, друзьям. Все на тот момент думали, что я его дочь. И никто даже не усомнился, потому что он воспитывал нас на равных условиях, с любовью, одинаково. Столько сил и энергии отдавал нам, что я не представляю, как можно было бы сказать этому человеку, что он мне не родной.

Жёстче на это всё отреагировала мама. Она считала, что отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Только спустя много лет я узнала, что, оказывается, настоящий мой отец был единственный человек, которого она любила. И его отказ от семьи, от ребенка очень сильно по ней тогда жахнул. По психике, по нервам. Она плакала всю вторую беременность, потому что понимала, что соглашается прожить жизнь с нелюбимым мужчиной. Тогда были такие времена, что родить одной значило не выйти больше замуж и остаться в своей деревне навсегда, у мамы с папой. Времена были, в общем, суровые. Конечно же, мою новость она восприняла сильно в штыки. Очень долго со мной не общалась, сказав, что того человека она похоронила для себя ещё при жизни. Когда я сообщила, что его уже нет в живых и не на что обижаться – мама очень остро отреагировала. Мы несколько лет с ней вообще практически не общались. У неё был обострённый период – до этого у родителей случился развод. Я хотела, чтобы она что-то рассказала, поделилась своим прошлым, чувствами, эмоциями, а она пряталась, скрывалась от меня, остро реагировала на всё, говорила, что той любви, того человека не существует, нет смысла ворошить. В этот период у меня был острый пик её осуждения, как матери, как женщины. В период развода родителей дети остались с отцом. И я не помню, как всё произошло, если честно. Я не вникала в это, потому что выходила замуж, у меня была своя личная жизнь. Ну а когда я вернулась из поездки, когда случился перелом у мамы и папы – я очень жёстко её осуждала: «Как можно было? Ты такая мать, которая оставила нас с отцом!» И так далее, и так далее. Эта история тоже очень сильно отразилась на мне, потому что вскоре случился и мой развод. Когда муж отсудил у меня троих детей, определение места жительства осталось за ним. Я очень многое поняла, перепрожила.

Идея этого рассказа в том, что мы выбираем родителей, мне кажется, ещё где-то на небесах либо нам дают их как дар свыше, чтобы мы прожили какие-то уроки. А если точнее, то чему-то научились.

Было ещё много разных событий в моей жизни. Самое главное, что я осознала: мой настоящий отец, узнав, что я появлюсь, выбрал не рутину, а свободу. Тем самым научив меня, как своего потомка, всегда выбирать свою свободу. И никому не позволять наступать себе на хвост: ни обстоятельствам, ни детям, ни ещё кому-то. А первую очередь, голосовать за себя и выбрать свою свободу. С этого момента я поняла, что я хочу заниматься тем, чем я хочу заниматься. Я не хочу быть ни для кого красивой, хорошей, нравится всем, как 500-долларовая купюра. Я благодарю отца за жизнь и за то, что он научил меня выбирать себя и свободу.