Читать книгу: «Одиннадцать процентов вечности»

Какая частота и чистота звучит в пространстве!

И сколько предстоит нам странствий,

И сколько мест нам предстоит внутри себя открыть.

Лететь и плыть,

И измерять шагами вечность,

Разлитую Путём спиральным Млечным,

И только, чтоб любить.

И только, чтоб любить.

Тело Земли

Под ногами сухая с трещинами земля (моя Terra incognita), сухоцвет, проползающая змея, сброшенная кожа, неведомым зверем оставленный коготь. Где-то здесь раньше была вода. Как эти земли орошались? Но вода-то давно ушла. Никому нет дела до этого забытого богом места, кроме меня. А уйду и я, так останется просто забытое богом место. Велико наследство!

Хотя, если посмотреть, из когтя получится неплохой амулет. Наделить его силой, получить от духов подсказку да на вопрос ответ: как вызывать дождь. И ведь так просто и не уйдешь. Сухой ветер, сухая с трещинами земля. Когда уходит вода, остаётся Terra incognita – другая, забытая часть меня.

─

С юга на север, с севера ещё дальше: к Таре. Траектория движения задана не нами – телом Монады, звёздным эфиром, дыханием абсолюта. Что шепчет будто ниоткуда, но это голос всё же твой. И нарушает он покой, и обнажает тайну сердца. Ты думаешь: опять ни к месту, опять на поиски мечты. А там в пути уже не ты, но новый образ твой далекий. Пред ним моря, и склон пологий ведет от Тары до Земли.

─

Всё правильно, и в этом красота божественной природы, всё на своих давно расставленных местах: каменья в скалах, облака в безбрежном небе, архитектура жилок каждого листа, движения планет и звуки в трели птицы, порядка нет лишь в человеческих сердцах. В них плиты погребальные и камни, и жуткий страх, не позволяющий ожить, а как красиво Бог ваял сию скульптуру, и сколько смыслов он в неё вложил.

Коль ты не видишь замысел всевышний, коль ты ни раз на жизнь глазами Бога не взирал, как можешь ты роптать на пик вершины, когда ты у подножия горы ещё и не стоял? Твой путь всегда ведёт к вершине, хоть сотни жизней от неё ты отходи, и Бог не ждёт тебя в конце с наградой, всегда в твоём он сердце на пути.

─

Завывал ноябрь, проникал под кожу, доставал из ножен ножи – острием под дых, голой правдой в сердца – ни одного юнца, ни одной старухи не миновал, всем в глаза взирал; кто врал, кто удирал, мало кто выдерживал. Никто не верит ледяному ветру, всем нужна опора, земная твердь.

Ничего, будет вам ещё зима холодная да смерть.

─

Повернулось на бок да на правый лето, повернулось на осень телом-твердью земным согретым; задремало под солнцем, под зноем полудня, а, проснувшись, сменило свой наряд изумрудный. Разбросало охры по деревьям и травам, по полям по златым, по тенистым дубравам; одарило богатством лесов, рек и пашен, распахнуло окошки домов нараспашку.

Жарким зноем пропитан полуденный воздух, изнывает без влаги одинокий подсолнух, до дождей уж недолго, вон они – у соседа, повернулось на осень беззаботное лето.

─

Ловить лучи рассвета над горой. Передо мною Шан, Казбек заснеженный и молчаливый за спиной. И кто меж ними я? Всего лишь гость иль пыль времён, осевшая на миг загадкой? Иль вечный Дух, что смотрит с разных мест и тел на этот мир украдкой в надежде пробудить свой аватар?

Великий дар – вбирать лучи рассвета над горой, взбираться на вершины Духа всей собой, дышать весной, листвой платана опадать, вновь умирать.

И снова возрождаться.

─

Испить до дна каждую каплю лета, распробовать на вкус все его дары, ещё вчера мы были другими, сегодня мы иные, и я, и ты. Спелою мякотью зреет червень, силой божественной зреем мы, солнце по-прежнему каждому светит, впусти в себя его дары.

─

Здравствуйте, горы.

Я пришла к вам пустая – без счастья, без горя. Пришла наполниться тишиной и безмолвием – в вашей обители этого вдоволь. Только шум ветра да крик орла высоко, только завет да шёпот предков внутри глубоко.

Здравствуйте, горы. Я на время: найти ориентир и опору, постоять на вершине немного, свысока посмотреть на жизни дорогу, по которой иду и в счастье, и в горе.

Здравствуйте, горы.

─

Я не просил у мира благ земных, даров слащавых, презирал мещанство, мир отвечал молчанием своим и ненавистным сердцу постоянством.

Мир возвращал на землю бренную всегда, земным меня пытаясь сделать человеком, из неги звёздных дум на твердь земли спускал, напоминал – ты не пустотный слепок.

Я не смирялся, бился, не робел, той жизни, как у всех не представляя, мир отвечал молчанием своим, в холодную реальность окуная.

И я сдавался, плакал – всего лишь человек – и вкус у жизни всё распробовать пытался, мир подносил дары, ласкался, хитрый кот, и незаметно загадочно мне улыбался.

─

То не слёзы – то моря внутри просторы, набегают волнами, стонут, расширяют, бросают, полощут, поднимают со дна сокровища.

То не крики – то ветра шального порывы, завывают, взывают, режут, проникают под кожу, в мысли, достают из глубин немыслимое.

Ты не то, что сейчас на поверхности, то частица тебя безграничного, не одно лишь ты тело да контур сил, но и сила, и море ритмичное.

─

Это такое комбо – этот февральский Коломбо: буйство красок и цвета, вечное влажное лето; трафик, движение, звуки, снующие юрко тук-туки; храмы, ступы и Будды, друзы камней-изумрудов; фрукты на каждой лавке, отели, святыни, заправки; торговцы, туристы, вараны, вдали где-то шум океана; у храмов всех видов сандалии и нежность цветков франжипани.

─

Гранитный остров – панцирь древней черепахи, плывущей в океане жизни миллионы лет, глаза её слепы, но сердце бьётся, в биении его отыщешь на любой вопрос ответ.

Мудра в своём течении неспешном среди кораллов и стремительном движении подводных вод, создательница и опора мира строение Вселенной на пластинах панциря несёт.

─

Мать всего сущего пела песнь свою глубокую, гранитную, испокон веков пела песнь свою из недр земли на Литу. И песнь её была и голосом, и звуком, и вибрацией, и отзывалась во сердцах та песнь любви и эманации.

И уходил глубокий страх, хранимый памятью, и замещала его песнь Великой Матери, и подпевал ей каждый да из недр да из глубин своих, и больше не было ни матери с детьми отдельно, ни своих-чужих.

─

Светом мы будем лечить эту рану, золотом. Рана затянется видимым шрамом, больно там. Горе и слезы окутали рану – боль земли, да не бывало, чтоб не зарастало, даже пустыни цвели.

Плакали девы, плакали дети, матери, смерть забирала, глаза отводили пастыри. Света по капле, я да ты, только вдвоём, сестра.

Світлом заллємо цю вічну ми рану, навсегда.

─

Здравствуй, север, вот мы и свиделись, видела я тебя в снах: непокорённым, вольным и сильным, в крепких надёжных руках.

Детище силы, пристань великих, след от родимых богов, вот мы и встретились, сказочный север, краше ты всех моих снов.

Как да под волнами Белого моря тайны свои ты сокрыл, дивные сказы народу оставил, Авророй себя осветил.

Север суровый, север волшебный, рада быть гостью твоей, буйные ветры укажут дорогу к сердцу столицы морей.

─

Ныряльщица за жемчугом делает глубокий вдох, ощущает под ступнями мягкий мох, отмечает на небе солнце, отражающее её седину, погружается на глубину.

Женщина моря с ножом в руке уплывает на поиски налегке, всё земное привычно оставляет земле, ни к чему ей земное на глубоком песчаном дне.

Аму море меняет: замедляет сердечный ритм, проверяет давлением – аль сегодня не устоит, плавниками снующих акул каждый день грозит – ничего эту женщину не страшит.

Вот ракушка, вот жемчуг в её руке, бледным диском маячит солнце невдалеке, на поверхность, за свистом – вдох, и опять ко дну, море выбрало аму юной за похожую глубину.

─

Гореть огнём кленовых листьев, гореть костром осенних ярких крон. Влюбленный в осень тихо Бога просит услышать лета уходящего прощальный стон.

И столько в этом жизни – в этой смене сезонов, архетипов и эпох, и в паузе, затерянной меж звуков, услышать глубочайший жизни вдох.

─

Неизбежно, естественно и нежно небо упадёт на землю, с материей соединится дух, и каждый дремлющий вдруг пробудится и обратится в тишину, вещающую вслух.

За горизонт мечты смотрящий увидит рощу золотую, к ней путь лежит не напрямую, а через горизонт мечты. Так к бую в шторм нет ни одной волны. Так и глаза слепы, что смотрят пристально и в одну точку. Так слово больше целой строчки. Так выбирать свой путь и мы вольны.

Идти ли к роще да наощупь или по карте путь сверять? Когда уж небо под ногами, нет смысла больше выбирать.

─

У ног твоих море, всегда строгое, накатывающее волнами, встающее порогами.

Большая вода.

Море не преодолеть, ему можно только сдаться, откупиться – отдать свои мысли, чувства, нутро своё, покорно войти в его воды, очистить храма своего своды.

Бушует море, негодует, ломает корабли, а ты паришь на его волнах, отныне море – ты.

─

Ох, эти птицы поднебесные – крылатые облака, из мечты да из сказок, из детства прилетают к нам на юга; на закат прилетают, на солнце, манит свет их далёкой звезды, по широкому неба простору шлейфом тянутся крыльев следы.

─

Под синей гладью быстрых вод плывут киты,

В небесной выси на волнах парят орлы.

Так было испокон веков и будет так вовек:

По тверди матери-земли ступает Человек.

─

Неизменно приходит август, приводя за собою туманы, по лесам стелет вереск, чернику, горсть орехов кладёт по карманам.

Изобильный, богатый и щедрый, и, меж тем, с ноткой сладостной грусти, зарождается лето июнем, разливается август устьем.

Льётся песнею вольною лета, льется мёдом густым, ароматным; неизменно приходит август, начиная великую жатву.

─

Борейские ветра на крылах своих принесут не только весну, в этот раз они принесут новый мир, возродят былое. Белое море пробудится ото сна, подо льдами всплывут города, ты ещё не видал такого. Ты лишь чувствовал, глядя на образы дивных картин, как прекрасна быть может граница, как величествен дух тех далёких краёв, тех морей, и того, что случится.

У борейских ветров не бывает оков, только воля богов и сила, подготовь свою душу для новых даров, что Арктида веками хранила.

─

Лопасти – рукава галактики взбивают небесное молоко,

Млечным путём разливается звёздный край, во все стороны, далеко.

Звезды пути как росинки сияют на чернильном ковре небес;

Порознь всегда, но друг с другом рождают звёздный таинственный лес.

─

Воет, дует, проникает, память тела очищает, удержаться б под порывом в перестройке тела мира.

Сила ветра неподвластна не имеющему власти над своим сакральным миром, отданным на управленье клиру.

Обнажит все души ветер, и прозрачным на рассвете встретит каждый человек свой последний час иль век.

Нет у ветра ни ответов, ни таинственных секретов, сила ветра неподвластна, для ведомого опасна.

─

Она – вершина святого Кайласа, седа как снега, синеглаза, в холодном платье атласа, в каждом кармане по тысяче сказов.

Смеётся хрустальным смехом, под ноги ложится помехой, слезою стекает по векам и вторит обманчивым эхом.

К себе никого не пускает, невежд в груды льда превращает, но манит, по-прежнему, манит, ну кто же её разгадает?

Святая вершина Кайласа в сём мире не видима глазом, но стоит прикрыть только веки, вершина – в самом человеке.

─

Я был в Назаре, на заре сидел на берегу на борту лодки, не спешащей отплыть, вспоминал, что так долго пытался забыть, улыбался мгновению быть.

Я пришёл сюда творить. С другими творить этот мир. Покорять Гималаи, Памир, брать вершины души, видеть явь не только на этой планете.

В тиши утра вдруг понимаешь, прямо сейчас живут миллиарды планет. И мы больше не отделены от них. И их можно услышать, если убрать лишний шум. Если слушать сердцем, если смотреть, закрыв глаза, не уносится в грёзы, а просто слушать жизнь.

Мы больше. Мы намного больше, чем всем нам казалось. Мурашки бегут по коже от этого вселенского счастья быть не одним.

─

Знаешь, я всё время хочу к океану, к морю, к большой воде – своему брахману, наставнику, что говорит прибоем. В то время, как куранты измеряют время боем, он измеряет лишь тоской моею по нему.

И я иду на плеск и рокот, и тихий вечный моря шёпот звучит на том далёком берегу.

Дугу сворачивают земли, безропотно вода им внемлет, им внемлю я, когда к воде своей иду.

─

Как во мне прорастал север: семенами всходил, расширял, спел черникой; образами приходил, сейдами, богами многоликими. Всем, что проявленным жаждет стать, узнанным, названным, вспомненным; тонкий невидимый мир с явным давно помолвленный.

С важного морок спадёт, забытое непременно вспомнится, север уже здесь, поступь его за околицей.

─

Улечу на край света: к теплому океану, к бесконечным пляжам, индийским слонам, буддам, буду пить чай, глядя на набегающие волны, слушать их стоны, буду бродить по джунглям, разгадывая лиан рисунки.

Без единого в душе вопроса улечу к океану на край света, где только волны и никаких ответов.

─

В тихой гавани каждого сердца есть особое место: вместо мути со дна морского, поднятой бурей, в нём чистый песчаный пляж, кряжистая коряга, под которой прячется краб, и ракушка с жемчужиной лунной; здесь находит отдых моряк, переживший бурю, здесь предаётся думам, здесь отдаёт морю свой страх, даровавший жизнь в борьбе со стихией.

Здесь задает себе вопрос: «Кто он отныне?» Кто он после всех ураганов, цунами, циклонов? Не знающий других законов, кроме законов моря, но познавший здесь благодать, узревший штиль и сумевший другие грани познать.

Кто он отныне? Изгнанный морем? Осчастливленный даром?

И вместо ответов в гавань заходят драккары. С солнечными парусами, загнутыми вверх носами, прорезающие огромные волны, противостоящие губительным штормам.

И снова тихо зовёт к себе море, и пляж сменяется водным простором. До нового шторма, схватки, боли, до новых вопросов кто он.

─

В том месте, где ещё вчера была большая чёрная дыра, сегодня – красная луна. Закрыв глаза, я ощущаю: я – красная луна, и мощь моя сильна, и импульсы мои губительны для большинства, жестока я, но справедлива.

Повелеваю я, во власти всё моей: людские души, города, вода морей – отливы и приливы.

Я без пристрастия смотрю, я не сужу и не гублю, но кто-то сам бросается с обрыва.

Сегодня в небе красная луна, в ней нет коварства или зла, сегодня ты себе судья, невыносимо.

─

Загадаю прилив морской, мокрую кромку платья, спадающие волосы волной и белую ракушку на запястье.

Загадаю солёный вкус поцелуя на побережье, набегающих волн игру и объятий с тобою нежных.

Загадаю наш океан, ждущий, жаждущий, беспечный, и бездонное небо звёзд, песнь поющих о доме вечном.

─

Я видел север, знаешь, полярный день, на берегу сидел крутом, дышал солёным морем, мне было хорошо, ложилась рядом тень, а я был дома, понимаешь, дома: в краю ветров (суровее их нет), в местах китов, таинственных нарвалов.

Закрыв глаза, я чувствую, как север шлёт привет и дружественно шепчет мне: «Я рядом».

Я видел север, норд, поверь, красивее его нет места, вернусь туда ещё не раз, в краях полярных льдов осталось моё сердце.

─

Коли поехал ты к океану, любимым его разложи по карманам: ракушкой, кораллом иль жемчугом нежным, всё что отыщешь на кромке прибрежной.

Многих зовёт океан, многим снится, солёной слезой обрамляет ресницы, рокотом волн сердца многих волнует, каждого этой строфой он целует.

─

Не насмотреться – на этой палитре зелёный цвет, праздник весны, нежных листьев, вбирающих солнечный свет, хрупкого мира, звенящего на ветру, раннего солнца да пения птиц поутру.