Читать книгу: «Остров неясных смертей. Интеллектуальный детектив», страница 3

Инна очень удивила меня своим серебряным гарнитуром с чароитом – красивые круглые серьги, кольцо и два ручных браслета. И платье оказалось ему под стать – лёгкое, летящее, с крупными цветами по подолу. Оно одинаково хорошо смотрелось бы и днём на залитой солнцем набережной, и вечером при свете электричества. Я сказал Инне искренний комплимент по поводу её украшений. Она ответила, что это авторская работа известного красноярского ювелира, сделанная в одном экземпляре по заказу мужа на двадцатилетний юбилей супружеской жизни.

– "Из тёмно-фиолетового как бы прорываются таящиеся в нём катастрофы, но стоит его хоть чуть высветлить, как мы тотчас начинаем видеть его благочестие". Кажется, так писал Иоханнес Иттер¹¹ в своей работе "Искусство цвета"? – спросил я у Инны. Мне показалось, что при слове «катастрофа» Инна чуть вздрогнула и изменилась в лице, но, может быть, это была только игра света, теней и порыва морского ветра, качнувшего ветви деревьев.

– Простите, – сказала Инна и отошла от меня. И даже в этом коротком «простите» прозвучали какие-то тревожные нотки.

«Может быть, она в пограничном состоянии? – подумал я. – Хотя где чёткие грани между нормой и патологией? И основной вопрос бытия остаётся без ответа – всем ли женщинам надо демонстрировать свой ум, память и широту кругозора?»

Мужчины были одеты гораздо проще. Николай – в мятых светлых брюках и в белой рубашке с коротким рукавом. Для его впалого живота не хватало дырок на жёлтом кожаном ремне.

Сан Саныч был в белом костюме и светло-голубой сорочке без галстука. Впрочем, пиджак он сразу снял – хотя дневная жара спала и с моря дул ветерок, но в пиджаке всё равно было бы жарко.

Виктор явно предпочитал спортивный стиль. Он был в джинсах и тёмной хлопковой тенниске с коротким рукавом и небольшим воротником.

На Костика я почти не обратил внимания – какие-то брендовые шмотки с ядовитой расцветкой. То ли в длинных шортах, то ли в коротких брюках. Рубаха расстёгнута почти до пупа, обнажая безволосую грудь. Что были за бренды? Да я не смогу их назвать даже под угрозой смертной казни. Далёк, далек я от молодёжной моды, как комета Галлея от Земли.

Если бы на этой вечеринке я присуждал призы за элегантность, то первые три места среди женщин достались бы Надежде, Ольге и Инне. А среди мужчин – однозначно Сан Санычу и Виктору. Все остальные не могли составить им конкуренции.

Я был в лёгких кремовых брюках и тёмной шёлковой рубашке с короткими рукавами. Ни на кого производить впечатление внешним видом не собирался – главное, чтобы было удобно и не жарко. Был, конечно, диссонанс в нарядах мужчин и женщин. Но что поделаешь? Джентльмены не захватили на отдых свои фраки и смокинги, а дамам как-то надо демонстрировать привезенные наряды. А на Сан Саныче смокинг смотрелся бы привычно и элегантно.

Коктейльная вечеринка позднее чётко разделилась на две неравные части – поэтическую и танцевально-алкогольную, и честно скажу – алкоголь помешал запомнить все детали второй части. Увы, хотя и очень редко, случается со мной такое… Напился… бывает… каюсь. Поэтому расскажу сначала о поэтической части, которую запомнил гораздо лучше.

С декламацией решились выступить не все. Заявились Инна, Бажена и я. Сан Саныч сказал, что он подумает и позднее решит – выступать или нет. Виктор сказал полушутя, что он помнит только матерные стихи. Остальные уведомили, что они будут «благодарными слушателями».

«Встречу с поэзией» начала Инна, но то, что она прочитала, вызвало, как минимум, недоумение.

– Это стихи одной хорошей поэтессы… я фамилию авторки забыла… Это крик израненной души, – с надрывом сказала Инна, а потом с чувством продекламировала:

Чего не захочешь, того не будет —

врут мне в лицо…

ребята, товарищи, граждане, люди,

в конце концов,

это ли не театр, заговор фантомасов,

сценическая брехня?

на меня наматывают ошмётки мяса

среди белого дня

и говорят: для твоей же пользы,

давай помогай,

принимай непринуждённые позы,

не дыши, не моргай…

Потом что-то еще было про «обновленную тварь», «выпаривание хлора и калия из мышц этой несчастной», «злую тоску» и «чёрт ещё знает что». Это все слова из «стихотворения», которое нравилось Инне. Рифмы были явно надерганы у компьютерного «помощника поэта». «Моргай-кончай-помогай» для меня «чересчур поэтично», тошнить начинает.

Публика, ошарашенная такой «поэзией», молчала. Видимо, этот «крик» всех достал до нутра. «Жаль, что эту "израненную душу" не добили на месте… сразу после этого сочинения. Завтра попрошу у Инны текст сего "шедевра" поэтической мысли и напишу злую пародию», – подумал я. И снова вспомнил про пограничное состояние между нормой и патологией. Под очень жидкие аплодисменты Инна села на своё место.

Сан Саныч тонко чувствовал обстановку и, видимо, решил действовать на контрасте. Он допил свой коктейль «Крёстный отец»¹², встал, откашлялся и сказал:

– Я прочитаю вам в русском переводе стихи Хо Ши Мина, или, как его иногда называли, дядюшки Хо. Он был видным деятелем Коминтерна, основателем Коммунистической партии Вьетнама и Коммунистической партии Индокитая, первым президентом Демократической Республики Вьетнам и создателем «Вьетконга» – Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. Хо Ши Мин долгое время сидел в тюрьме по политическим мотивам и там писал стихи. На вьетнамском языке они, конечно, звучат по-иному. Но вряд ли кто-то, кроме Вана, сможет их понять. Прочитаю два стихотворения на русском и одно – на вьетнамском.

«Сан Саныч, – мысленно возопил я, – ну кому ты тут рассказываешь про Хо Ши Мина, Коминтерн и Вьетконг? Они же все – кроме Сидоровых – выросли после распада СССР, ни в школе, ни за её пределами, в принципе, слов таких слышать не могли. Это мы с тобой – "осколки Великой эпохи Великой империи", а они – "поколение, отравленное пепси". И… кроме того… на дорогом курорте читать стихи дядюшки Хо, держа в руке бокал с "Крёстным отцом"? Очень оригинально!»

Сан Саныч очень умело и с чувством прочитал стихи, чем опять меня изрядно удивил: «Молодец! Не только Шекспира может на английском».

ГОЛОС ФЛЕЙТЫ

Мелодия флейты всё нежней и выше,

В ней страсть, забвенье и печаль.

За тысячи ли на высокой крыше

Любимая смотрит тоскливо вдаль.

ЛУННАЯ НОЧЬ

В тюрьме не сыщешь роз и вина.

Лишь ночь одна благовоньем полна.

Колдунья луна глядит сквозь решётку

И узнику шлёт вдохновенье она.

Потом он прочитал четверостишие на вьетнамском. Мы ничего не поняли, но громко хлопали. Потрясённый Ван с большим уважением поклонился Сан Санычу и долго жал ему руку. «Ну, всё, – подумал я, – теперь Сан Саныч у Вана в большом авторитете. Надо будет это учесть – вдруг пригодится для чего-нибудь».

Чьи стихи читала Бажена, я не понял, – может быть и свои. Но они мне не понравились, тем более что «во хмелю» она читала их с дурным завыванием и театральным заламыванием рук.

В ночь уходили сонные вагоны…

В такую темноту – не до погони.

Двух человек навек разъединял

Холодный и безрадостный вокзал.

Паук обиды ткал свои узоры,

Вплетая в них обрывки разговора…

…Так ЛЮБИШЬ, драгоценный?

Ну что ж, прими

Подарочный набор

МОЕЙ ЛЮБВИ…

«И на эту хрень напишу пародию», – твёрдо решил я, глядя на кривляние Бажены. Тут ощутимо дунул ветер с моря – и, видимо, он принёс мне следующую мысль: «И про Бажену стих сложу – а вот… уже и первая строка есть: "В зелёном платье на ветру змея качалась по утру." Хотя сейчас вечер, но рифмы нет…»

Но в этот момент услышал голос Сан Саныча:

– Олег Петрович, Ваша очередь.

Я поставил бокал на столик, встал и произнёс:

– Прочитаю стихи моего друга Иннокентия Сентябрьского, написанные в разные годы. Некоторые из них – это подражание Омару Хайяму, другие – лирические, выражают настроение автора. И начал…

В том кувшине – отрава, а в этом – лекарство…

«Пей, – Хайям написал, – ибо третьего нам не дано…»

Но в обоих кувшинах игриво плескалось вино…

Жаль… что третьего нам не дано…

Николай захлопал в ладоши, потом взял стакан с ромом и с большим воодушевлением воскликнул:

– А… стихи… в виде поэзии… я к ним хорошо отношусь! «Пей, Хайям написал»! Браво!! За это надо выпить!!!

Все засмеялись и пригубили свои коктейли.

Я тоже воодушевился, приложился к своему бокалу, в котором ещё оставался «Короткий медовый месяц»¹³, и сказал:

– Учитывая, что тема вина пошла хорошо, перейдём к гуриям, а потом к любовной лирике.

В стакане плещется рубин хмельной,

И гурия лицо моё целует…

Создатель мне прощение дарует…

Когда в конце пути… поникну головой…

Многие одобрительно захлопали.

– И в завершение – любовная лирика на морскую тему, – провозгласил я и прочитал:

В волнах исчезнет отраженье

Узоров пены и песка…

В мечтах не будет повторенья…

Но облик твой… но ты одна…

В стихах моих… застынут на века…

И волны памяти омоют…

Забытые любовью берега…

И тут я поймал на себе (или почуял?) заинтересованные взгляды Ольги, Надежды и Бажены. Настроение у всех улучшалось с каждой минутой и с очередным коктейлем. Полагаю, что ажиотажу и успеху поэтического турнира сильно способствовали алкогольные напитки разной крепости. Потом я так и не мог припомнить, кто что пил и в каком количестве.

Под влиянием общего настроения даже Виктор расчувствовался и прочитал чьи-то строки:

В чужом стакане крепче брага,

Грудь больше у чужой жены…

Когда до пропасти полшага,

Друзьям мы больше не нужны…

И понял я одну из истин —

Что грязь везде найдёт свинья…

Не хватит пуль – стрелять по крысам,

Что убегают с корабля…

«Читает с чувством, – отметил я про себя, – есть личностное отношение к стихам. Как-то связано с биографией? Эмоционально выражена строка про крыс и пули».

Николай неуклюже вскочил со стула и заявил, что сейчас он прочитает «басню с матом», но Алла Петровна резко посоветовала мужу сесть и заткнуться. При этом она так дёрнула его за брюки, что Николай с шумом грохнулся на стул.

Расхулиганившись (коньяк уже оказывал на меня своё «благотворное» воздействие), я прочитал ещё два стихотворения:

В журнале философском как-то ночью

Статью прочёл «Языковые игры» —

Про «дар богов» и «смыслов порчу»,

Про «космос, обступивший человека»,

Что игры те уж длятся многие века…

Вопрос серьёзный поднят был в статье,

(И автор умный улыбался жизни криво —

Сквозь текст глядела многолетняя тоска),

Но мысль моя, шалунья, прыснула игриво:

«А будет ли игрой, когда язык касается соска»?

Оживлённые аплодисменты всех присутствовавших были мне наградой, только Инна никак не прореагировала – она сидела какая-то вся встревоженная. Может быть, ей внимания не хватало, а может быть, до мужа дозвониться не смогла и теперь волнуется? Отключил мужик телефоны, а потом скажет, что в красноярской тайге связи не было. Тайга большая…

В завершение я прочитал шутливое стихотворение про скромность:

Мы столкнулись с ней лишь вчера…

Косо глянули друг на друга…

И промолвил я… не шутя:

Проходи-ка ты мимо, «подруга»…

«Смерть от скромности» – ты не моя…

Зря я это сделал. Не надо было на ночь про смерть вспоминать. Есть вещи и ситуации, о которых лучше не шутить. Чревато это… Хотя, может, пока и не для себя. Нет, я не суеверен, но иногда мысли материализуются совсем не так, как мы бы хотели. Тем более мысли о смерти. Первая трагедия произошла уже через несколько часов…

Глава шестая

Вечер первого дня. Несколько слов об аксиологии

Категорически не допустима

постановка наводящих вопросов…

Из методических рекомендаций

по подготовке скрытых опросов

В нас ложь и правда сжились тесно,

Сам черт порой не разберет,

Кто врет, что говорит он честно,

Кто честно говорит, что врет.

Марк Твен

После окончания «встречи с поэзией» всеми присутствующими было принято решение о том, что коктейлей больше не надо и каждый теперь будет употреблять то, что хочет. Поскольку бар был великолепным, то мы пили вино, ром с колой и без нее, текилу, мартини, коньяк и что-то ещё… И танцевали возле бассейна под медленную музыку. Бажена, пригласив меня танцевать, тесно прижималась худым телом и, что-то шепча про любовь к поэзии, смотрела широко раскрытыми глазами, кокетливо наклоняла голову, без нужды трогала свои волосы.

Как-то сами собой вспомнились блоковские строки, которые я читал ещё в десятом классе:

Милая девушка, что ты колдуешь

Чёрным зрачком и плечом?

Так и меня ты, пожалуй, взволнуешь,

Только – я здесь ни при чём…

«Девушка глупая в платье зелёном, – мысленно стихами начал добавлять классика, – фокусы эти знакомы давно». Но потом сбился и стал сам у себя уточнять – насколько давно? Уже, наверное, больше сорока пяти лет. И, окончательно потеряв поэтический настрой, продолжил мысленно суровой прозой: «Ты ещё не родилась, а "дочери Евы" уже давно тренировали на мне свои ужимки. Дело, конечно, не в тебе… Дело во мне… и мне нравятся красивые и умные». Вот такой монолог звучал тогда в моей голове под влиянием выпитого.

Но внешне я оставался вполне галантным кавалером, дабы не наживать ненужных врагов в лице обиженных женщин. Ибо разъярённая женщина хуже, чем разъярённая общественность.

Краем глаза я видел, как Сан Саныч танцует с Надеждой, а Виктор – с Ольгой, и подумал: «Пары начинают складываться? Ничего удивительного – люди все взрослые и наверняка не растерявшие сексуальный пыл и опыт».

Позднее пригласил на танец Инну, но она отказалась, сославшись на усталость. Посмотрел на неё внимательно, и снова мелькнула мысль: «Где та грань, которая отделяет нормального человека, заботящегося о своём здоровье, от человека, одержимого здоровым образом жизни?»

Ничуть не огорчившись после отказа Инны, я сходил к себе в домик, принял холодный душ, чтобы привести голову в порядок, высушил волосы феном и через несколько минут вернулся в компанию.

Первым, кто попался мне на глаза, был Костик. И снова вспомнилось, что он не сказал, в каком университете учится… «Эту занозу надо вытащить из сознания», – твёрдое намерение сформировалось само собой.

– Костик, мы с тобой ещё не пили за знакомство, – радостно крикнул я издалека и приглашающе махнул рукой, – иди сюда, присаживайся, ликвидируем этот пробел в наших биографиях.

Он захватил свой ром с колой, и мы присели за свободный крайний столик. Подняв очередную рюмку коньяка, я самокритично решил, что в общем-то сегодня мне уже хватит и эта будет последняя. Вскоре легко выжал из Костика информацию, что он учится в Петербургском университете аэрокосмического приборостроения.

– Да разве там есть факультет рекламы и связей с общественностью? – удивился я.

Костик заверил, что есть такой факультет.

– А кто там декан, – продолжал я расспросы.

Костик смутился и сказал, что не помнит. Честно скажу, это меня удивило ещё больше. В принципе, студенты не обязаны знать руководство вуза даже по фамилиям, но обычно всё-таки помнят деканов своих факультетов.

– Костик, а ваш факультет точно на Большой Морской расположен? – уже вполне осознанно сформулировал я контрольный вопрос.

Костик опять замялся, и я «поспешил ему на помощь», сыграв совсем пьяного (что, впрочем, было уже очень легко):

– Хотя что это я спьяну путаю… у нас же все гуманитарии в корпусе на Суворовском учатся… – и доверительно, с широкой пьяной ухмылкой поведал: – Я ведь, Костик, в этом университете аспирантуру заканчивал. А на Большой Морской только документы оформлял.

Надо сказать, что была в моей биографии действительно и такая удивительная страница – заочная аспирантура по конституционному праву в университете аэрокосмического приборостроения. Господи, где я только не учился в своей жизни! Но к рассказу о событиях на острове это не относится.

Костик облегчённо подтвердил, что именно на Суворовском проспекте он и учится.

– Ну, давай выпьем за альма-матер¹⁴.

Костик с видимой радостью на лице согласился, мы чокнулись и выпили.

«А теперь, милый мальчик, – мысленно приказал я, – получи-ка в лоб ещё один контрольный вопрос».

– Слушай, Костик, кто сейчас вам основы аксиологии¹⁵ преподаёт? – заплетающимся языком спросил я. Но тут Костик мастерски вывернулся:

– Не знаю. Нам это ещё не читали. Может быть, на следующем курсе начнут? Но сейчас ни думать, ни говорить про учёбу не хочу. Я, пожалуй, пойду потанцую. Рад был с Вами ближе познакомиться.

Он поднял бокал, шутливо отсалютовал и, по-моему, несколько поспешно, удалился. Не стал я смотреть Костику вслед – даже пьяные люди иногда хорошо чувствуют взгляд в спину.

Наклонив голову и вдохнув аромат коньяка, я отчётливо сформулировал свои мысли: «Здесь что-то не так. Да, студент может не знать фамилию декана. Но он не может забыть адрес, по которому расположен его учебный корпус. Допускаю мысль, что после моей аспирантуры в университете многое переменилось и даже мог появиться гуманитарный факультет на Суворовском проспекте. Но что стоило Костику поправить меня и внести уточнения? А если для проверки мной была бы названа Садовая улица? Но самое главное – аксиологию студентам рекламных факультетов не читают… Аксиология только для философов. Здесь что-то не так… Меня всегда настораживает ситуация, при которой образ не соответствует сути, когда за словами открывается ложь – маленькая или большая, умышленная или возникшая по недоразумению. Как говорил известный кинозлодей? «Маленькая ложь рождает большое недоверие». Впрочем, кинозлодей имел совершенно реальный прообраз. Или надо правильно говорить – «зловещий прототип»?

Глава седьмая

Поздний вечер первого дня. Коварство незнакомых коктейлей

Да что вы говорите?

Танцевала на столе? Я?!

В трусах? Да вы рано ушли…

Из рассказов Фаины Раневской

Алкоголь не помогает найти ответы.

Он помогает забыть вопросы.

Бернард Шоу

Издалека я смотрел, как Костик приглашает танцевать Ольгу, но она отрицательно качает головой. А вот Бажена, уже изрядно пьяная, пошла с ним на «танцплощадку»… Позднее стало понятно, что это был её «жест»… или сигнал в сторону Виктора, который никак не желал поддаваться чарам Бажены. В наше время все любят посылать сигналы – от политиков до девушек с низкой социальной ответственностью. Впрочем, разница между ними не очень большая.

Глядя на танцующих, я продолжал размышлять: «Из трёх вопросов Костик ни на один не смог ответить. Это надо будет обдумать, но только на трезвую голову». Я уже «поплыл», внимание стало рассеиваться, самоконтроль был заметно утрачен, а восприятие – фрагментарное…

Мы ещё выпили по коньячку с Николаем и Аллой. Видно было, что крепко пьяной Алле Петровне не хватает мужского внимания, что её раздражают женщины – явная зависть к тем, кто был моложе и красивей, чувствовалась в каждом её слове.

Отметил про себя, что Сан Саныч и Виктор, как настоящие джентльмены, почти в равной мере уделяют внимание Надежде, Ольге, Инне и Бажене. Но всё же Надежде и Ольге его доставалось больше. По-моему, это было нормально – они здесь самые красивые. «Каждому орлу по красивой женщине… счастья всем… даром… ибо «все включено» и пусть никто не уйдет обиженным», – сформулировал я свое пожелание, ощущая сильное воздействие всего выпитого за вечер.

Виктор привлекал к себе повышенное внимание почти всех женщин, однако был весьма сдержан. Он танцевал, но, как мне показалось, не очень охотно. Зато Сан Саныч был в большом ударе. Он ухаживал за всеми женщинами, кроме Аллы Петровны, со всеми танцевал, рассказывал анекдоты и рассыпал комплименты, читал стихи Шекспира на английском и русском…

Где-то – в отдалении от центра сознания – у меня возникли мысли: «Это у него прирождённое чувство, опыт общения или использование засекреченной методики? Аккуратный зондаж границ дозволенного в конкретной компании и в общении с каждым человеком? Попытка помочь в преодолении страха при контакте с незнакомыми людьми? вызвать симпатию и доверие?» Сосредоточиться на этих вопросах я уже не мог.

Инна вообще не употребляла алкогольные напитки, даже слабые коктейли, но зато всем надоедала разговорами о здоровом образе жизни и о том, как она любит своего мужа. С глубокой юности мне не нравятся женщины, трещащие о своей любви к мужу. Гостиничный быт многолетних командировок для пытливого ума дает много пищи.

Но в то же время Инне явно хотелось, чтобы присутствующие мужчины обращали на неё внимание. Надежда очень тонко язвила и посмеивалась над Инной. Знаете, это как из серии «Не понять – то ли похвала, то ли оскорбление». Умна, однако… ценю умных. Как же посмотреть на нее поближе? А еще лучше – поговорить как следует… не торопясь… с чувством, с толком, с расстановкой.

Нет, ну на какой хрен я так напился? В результате многого не увидел, а остальное забыл.

Костика в компании никто не воспринимал всерьёз – и похоже, что он начинал злиться.

Ван вёл себя как гостеприимный хозяин – каждому он уделил должное внимание. По его незаметным знакам бармен прекрасно всех обслуживал и мгновенно подносил новые коктейли и прохладительные напитки.

Пожалуй, это были мои последние конструктивные мысли – «а дальше закружило-понесло». Как там пел Высоцкий? «Я разошёлся, но не ушёл». Если коротко, самокритично и одним словом – «нажрался». Позднее для самооправдания пришлось выдвинуть версию, что виной всему было изменение атмосферного давления над южным морем и усталость прошедшего дня.

Помню, что с большим воодушевлением гневно клеймил англичан, которые ртутью отравили Ивана Грозного и сына его Ивана, оклеветали Стеньку Разина, приписав ему то, чего никогда не было, – утопление в пьяном неистовстве персидской княжны¹⁶. Им же в вину я поставил свержение с престола Императора Павла I – табакеркой в левой висок, а потом еще и немного шарфиком придушили. Но не сами, конечно… Англосаксы всегда действуют чужими руками… иногда – руками русских аристократов. Взять, к примеру, еще убийство Григория Распутина… Вспоминал мимоходом слова Маяковского о том, что «англичанка всегда гадит». Зачем-то спорил с Сан Санычем о том, в чьём же переводе лучше стихи Роберта Бернса. И с большим чувством декламировал: «Мне нужна жена – лучше или хуже…»¹⁷ Видимо, эта песня стимулировала мои воспоминания о жёнах.

Сразу после этого Надежде и Ольге пришлось терпеливо выслушать мой рассказ о том, что один раз в двадцать лет я готовлю уникальное блюдо, но не всем жёнам удавалось его попробовать в этот временной период. Первой жене повезло – я приготовил его в медовый месяц.

– Ну, не успевали некоторые, так уж ничего не поделаешь, – вещал я заплетающим языком, не повезло двум следующим.

После этих слов поймал на себе странные взгляды Ольги и Надежды, попытался сосредоточиться и расшифровать их, но, увы, не получилось. Ольга вроде бы смотрела с неприязнью и каким-то скрытым упреком… «Не понял… но не понравилось».

А Надежда с плохо скрываемой иронией уточнила:

– Может, твоим женам вообще не везло?

– Может быть, – самокритично признался я, потому что иронию чувствую даже в состоянии сильного алкогольного опьянения.

Инне, с непонятной для самого целью, но на доверительной основе, я громким шёпотом сообщил, что Георг Вильгельм Фридрих Гегель в 1801 году читал свои лекции в Йенском и Берлинском университетах, а потом он женился и «в спокойствии брака» написал своё важнейшее произведение «Наука логики». К чему я это вещал? Убей, не помню! Может быть, воспоминания о жёнах и ненаписанные «Этюды о логике» сыграли со мной злые шутки?

Позднее – через пару дней – размышлял, что, может быть, моё не совсем адекватное поведение в тот вечер напугало Инну? И произошло то, что произошло…

Виктору и Бажене я доказывал, что Гитлер, по воспоминаниям современников, не любил и не понимал шутки, а известный монах заблуждался, утверждая, что Иисус никогда не смеялся¹⁸. В общем, кто без греха – пусть бросит в меня камень за тот вечер.

Перед уходом я провозгласил любимый тост своего друга: «Выпьем за то, что мы живы, здоровы и на свободе», а в ответ на шутки присутствовавших обосновывал его актуальность базовыми ценностями человеческой жизни. Как там у Блока? «И пьяницы с глазами кроликов In vino veritas¹⁹ кричат».

Полагая, что вечер вполне удался, я уже действительно собрался «уйти на покой», когда вспыхнул скандал между супругами Сидоровыми. Это они испортили конец вчера. Оба крепко напились, но если Николай был тих и благостен, то Алла Петровна раздражалась всё больше и больше. Полагаю, её злило, что мужики внимание уделяют молодым женщинам, а не ей. У стареющих женщин в голове иногда такое творится, что дьявол вздрагивает от испуга и неожиданности…

Всё завершилось безобразной выходкой – когда Николай шутливо сказал Надежде какой-то комплимент, Алла швырнула в него пустым бокалом, зло обматерила, тяжело поднялась со стула и пошатываясь ушла к себе в домик. Сан Саныч уговаривал Николая, что надо пойти и успокоить жену и что ему на сегодня уже хватит. Николай утверждал, что совершенно трезв и сейчас ещё будет танцевать, а потом – купаться. Но через некоторое время ушёл и Николай. Мы, конечно, не знали, что больше не увидим его живым…

А за час до рассвета над островом прошла короткая гроза – с мощными порывами ветра, россыпью ветвистых молний и проливным дождём. В готическом романе это предвещало бы трагедию со смертельным исходом.

Глава восьмая

На рассвете второго дня. Первая смерть

Смерть – это покой, лёгкость…

Жизнь труднее.

Фраза из какого-то фильма

Одно колесо не покатит повозку.

Чанакья, известный индийский мудрец

На рассвете раздался дикий женский крик. Я решил, что это дурной алкогольный сон моей больной головы, натянув на голову простыню, перевернулся на правый бок и снова уснул.

И снился мне сон, что вчерашняя вечеринка продолжается, но я, сидя за столиком, пью не коньяк, а очень горячий чай. К столику подходит Костик и с наглостью спрашивает: «Чай пьёте?» Я киваю. Костик с ещё большей наглостью уточняет: «Горячий чай?» Снова киваю. Вижу, что на нас с недоумением смотрят все присутствующие. Уже понятно, что Костик нарывается на скандал. Он наклоняется ко мне, сует палец в мою кружку, потом выпрямляется, с торжествующей улыбкой смотрит вокруг и чрезвычайно развязно говорит: «Не чай, а тёплое пойло. Но этот старый мудак большего не заслуживает».

Я подымаюсь со стула и с тихим шепотом: «На, сученок», выплескиваю чай в лицо Костика. Он начинает орать, что ему выжгли глаза, раздаются многочисленные женские крики: «Что Вы делаете? Он же ребёнок! Ты зачем мальчика ошпарил»? Виктор смотрит на меня с презрением, Сан Саныч – с недоумением.

Во сне я ещё успел подумать, что у этого «мальчика» уже борода выросла, и, наверное, трахается, как молодой кролик, но громкий стук в дверь вырвал меня из этого поганого и мутного сна. Послышался приглушенный дверью голос Сан Саныча:

– Олег, вставай. Беда! Николай умер, – голос его был очень тревожным, и понятно было, что так не шутят. Натянув шорты и футболку, я босым вышел из домика.

Сан Саныч стоял возле двери.

– Что? Где? Когда? – отрывисто спросил я, пытаясь отделаться от остатков муторного сна.

Сан Саныч показал рукой в сторону скалы, за которой скрывался второй бассейн. Через несколько секунд я подошёл туда. Возле бассейна были Ван, одна из горничных и еще кто-то из обслуживавшего персонала. Вид у них был растерянный. Подтягивались и наши отдыхающее, разбуженные криками и стуком дверей.

Возле торцевой стороны бассейна стоял деревянный шезлонг, рядом с ним – маленький низкий столик. На шезлонге лежала наполовину пустая пластиковая бутылка с колой. А на дне ярко освещённого бассейна – в его более мелкой части – лицом вниз лежало тело Николая Сидорова. На нем были только купальные плавки. И не было никаких сомнений в его смерти…

«Голый, – подумал я, – значит, после вечеринки где-то разделся… Где? Или у кого?»

Не раздеваясь, я прыгнул в бассейн и по дну подошёл к телу. «Да… мертв… никаких сомнений…» Видимых повреждений на голове и теле не было. И тут я заметил на дне еще какую-то бутылку.

– Ван, Сан Саныч, принимайте Николая, – скомандовал я, наклонился в воду и, схватив за левую руку, потянул к бортику бассейна мёртвое тело. Сан Саныч отреагировал быстро и подошёл, а Ван словно застыл.

– Ван, шевелись, б…ь такая! – я так рявкнул, что женщины, толпившиеся у бассейна, вздрогнули. Но Ван очнулся и бросился помогать Сан Санычу. Тело Николая вытащили и положили на спину возле шезлонга. Я достал со дна бассейна пустую бутылку из-под тайского рома «SangSom Superior», поставил её на борт бассейна, подтянулся на руках и вылез из воды. Подойдя к лежащему телу, понимая всю бессмысленность своих действий, потрогал сонную артерию, потом поднял правое веко и посмотрел зрачок.

– Он мёртв, – послышался голос Виктора. Оказывается, он неслышно подошёл и стоял рядом со мной. Разогнувшись, я увидел, что тут же по-прежнему стоят Ван и Сан Саныч. Метрах в пяти от них толпились наши женщины, две горничных, повара, бармен, официанты и ещё кто-то. Аллы Петровны и Костика среди них не было.

– Сам вижу, – буркнул я угрюмо, стянул мокрую футболку и, бросив её на шезлонг, закрыл бутылку колы. Потом, посмотрев на Вана, жёстко спросил: – Холодильные или морозильные камеры на острове есть?

Бессмысленный вопрос я умышленно задал сурово. Понятно, что есть на тропическом острове холодильники. Но сейчас для полного счастья нам не хватало только истерик и расслабления присутствовавших.

– Есть, – ответил Ван, – но там продукты…

– Продукты переложить, освободить одну камеру. Тело поместить туда. Дай команду, пусть кто-нибудь принесёт большой пластиковый пакет и какие-нибудь носилки. Тело Николая в этом пакете положить в холодильник. Да шевелитесь вы все! – прикрикнул. – А то замерли, как беременные тараканы при внезапном освещении.

После этого посмотрел в сторону собравшихся на галерее.

– Всё, граждане, расходитесь по своим домикам – ничего интересного больше не будет, – сказал достаточно грубо и зло, – и Алле Петровне скажите, что…

Не договорив, я махнул рукой на мертвое тело и присел на шезлонг. Голова болела, и ничего не хотелось делать и даже думать. Ван, видимо, окончательно обрёл способность действовать – он что-то сказал одному из официантов на вьетнамском, и тот быстро убежал. Через несколько минут на тело Николая вьетнамцы натянули большой чёрный пластиковый пакет для мусора, положили на медицинские носилки и унесли. Люди ещё толпились неподалеку от бассейна и не торопились расходиться, что-то обсуждая приглушёнными голосами.

Воспользовавшись суетой с трупом, я нагнулся, прихватил двумя пальцами за ребристое горлышко бутылку колы и, прикрывая её мокрой футболкой, понёс к себе. Уже почти у самого поворота за скалу почувствовал взгляд на спине. Небрежно и как бы случайно обернувшись, увидел, что Сан Саныч внимательно смотрит на меня. И этот взгляд мне очень не понравился.