Читать книгу: «Солночь. Книга стихов», страница 2

Я жарил финики с беконом

 
Я жарил финики с беконом.
Ты уезжала навсегда.
Я тёр сыры. И в макароны
Изглазно капала вода.
Или елей. А может, миро.
Ну, словом, всюду было сыро.
Вдали пыхтели поезда,
Гудели важно пароходы.
О, как же я тебя всегда
Любил все прежние года!
И даже, может быть, и годы!..
 
 
Как славны финики с беконом!
Сыр ламинарией солёной
Приправил.
Пробую…
О, да!..
 

2015

Летим!

Совместно с Любовью Левитиной

 
Шофёр фуникулёра
Глядит в тоску и скалы.
Рулить сквозь тьму и горы
Рука его устала.
Он помнит путь крылатых
Весёлых парашютов.
И говорит: ребята,
Летим скорей отсюда!
Он нажимает тормоз,
И лик его светлеет.
И ветром полон голос,
И речь полна хорея.
Он говорит: ребята,
Никчёмны разговоры,
Гора и так горбата,
Зачем горбатить гору?
Мир для полёта создан,
К чему тревожить нервы?
Летим к весёлым звёздам!
 
 
И улетает первым.
 

2015

Москва – Нью-Дели

 
Я вызываю пустоту:
«Ответь! Я здесь! Ну, где ж ты, где ж ты?!».
Цепная полночь бродит между
Неспящих в аэропорту.
Заходит на посадку «Ту».
Луч лунный – точно бандерилья.
Коньяк – не время. Лечит тут же.
 
 
…На склоне безмятежной Фуджи
Улитка расправляет крылья —
Летит, смеётся и поёт…
 
 
Кидаю месседж для Адели:
«Ах, если б мы тогда смогли
С тобою свидеться в Орли!
И если б мы потом сумели!..».
 
 
Но – всё. Пора. Москва – Нью-Дели.
 
 
Над хрупким небом Ботичелли
Сегодня с хрустом ходит лёд.
 

2015

А ты в Макао

 
В разливах мангровых болот,
Муската, меди и какао
Я ждал тебя. А ты в Макао
В мюрине знойно размокала
В краю неспешных позолот.
 
 
А я рыбачил. И на шканцах
Сушил свои протуберанцы,
Носки, сомнения и снасть.
Под вечер, разевая пасть,
Меня желало солнце слопать.
Я пил сётю. Тугая копоть
Мне помогала не упасть.
 
 
А ты в наушниковой сальсе
Летела в Венскую весну.
И мчались следом португальцы,
Как маркитанты на войну.
 

2015

Мир вокруг прямолинеен

Совместно с Любовью Левитиной

 
Мир вокруг прямолинеен —
Разволжён, разпиренеен.
И экваторно кругла
Рожа друга у стола.
Сядем, друже, и по чаркам
Соки истины плеснём.
Вся в морщинках аватарка
На лице теперь моём.
Да и ты не стал моложе.
Да брада уже седа.
Всё, дружище, переможем!
Борода-то – ерунда!
А беда – когда не сдюжим
Мы глядеть девицам вслед.
Вот тогда, мой славный друже…
Но пока ж такого нет!
Наливай же поскорее!
Сколь же ждать сушёным ртом?
Мир вокруг прямолинеен.
Значит, прямо и пойдём.
 

2015

Когда приходит весна

Когда приходит весна и тает повсюду снег,

В нашем дворе бродят Гамлет и князь Олег.

Они смеются, спорят и говорят.

А следом ползёт змея, источая яд.

Но принцу и князю вовсе не до неё,

Поскольку весь мир схватился за их копьё.

А они сжимают, держат его вдвоём.

Хотя, по виду оно, как железный лом.

Но мир на нём кружит и кружит, что было сил.

А с тучки слетает ангел – десятикрыл.

Он садится на мой балкон и глядится вниз.

А змея тут же шепчет: Приятель, потише, плиз…

И ангел делает вид, будто не при делах.

Он обрастает шерстью, он весь в репьях.

И бурчит: «Верно, дело-то не моё».

И пишет стихи, и незримых жуков клюёт.

И тогда я кричу: «Скорее!». Мы мчим во двор,

Пока ещё слышен говор и тихий спор.

Но если Змей их настигнет (ох, жала его остры!),

Нам, дорогая, придётся спасать миры.

2015

Когда нам будет лет по девяносто

 
Когда нам будет лет по девяносто,
Раскрасим хайры в жгучие цвета.
И выйдем в ночь под парусом норд-оста,
Чтоб прогуляться чуточку – до ста.
Ничто на свете нас не остановит!
Призывы правнуков утихнут вдалеке.
Судьба, судьба, ну что ты хмуришь брови?
Мы выйдем в ночь – как прежде – налегке.
 
 
В рюкзак закинем пару давних песен
И термос с газированной мечтой.
Наш мир так долго был безлик и тесен,
Пора припомнить, что там – за чертой.
Натянем майки, шорты, сандалеты,
Забудем телефоны на столе.
На что они? Скорей бы в наше лето!
Отлив заждался. Будешь на руле…
 
 
За мраком – брод, и выберемся в утро.
Роса нежна. Родная, не грусти!
Гляди-ка, свет над нами златокудрый,
А впереди – замлечные пути!..
Когда-то стукнет нам по девяносто,
И мы всё снова – с чистого листа.
Из дома – прочь! Играючи и просто…
Чуть-чуть пройтись. Как минимум – до ста!
 

2014

К Рождеству

Вот уж скоро месяц ангелы полощут,

Чистят, отмывают поднебесный свод.

Я гляжу с балкона на фонтан и площадь.

В городе уныло. Сверху так и льёт.

Ни весной, ни летом небо не стирали.

И оно тускнеет, словно серый кит.

К ноябрю – не знаю… Справятся едва ли.

Лишь к зиме, пожалуй, небо заблестит.

Ангелам привычно. Трут себе исправно.

Утром – по фрагменту, ночью целиком.

К вечеру посмотрят – вроде б, вышло славно.

Ну, ещё немножко – звёздным порошком.

К Рождеству, конечно, будет всё в порядке:

Ветры – шелковисты, тучки – завиты.

Разольётся святость, а потом украдкой

Поплывут над нами синие киты.

2014

Ночная ящерица пела

 
Ночная ящерица пела
О всех пропавших в чужой земле.
Мелело пламя и небо тлело,
И звёзды таяли на столе.
И звуки стыли, и тайна зрела,
И дали ткали рассветный дым.
Парили памяти злые стрелы
Над всем забытым, пережитым.
И мы притихли, и ветры смолкли.
Тонули искры в глазах икон.
Лишь чуть звенели в саду осколки
Разбитых нами цветных времён.
 

2015

Чем пахнет город?

Чем пахнет город? Гарью стылой,

Шершавой тенью кирпичей,

Кривой улыбкой сытой Сциллы,

Лучом, уснувшим на плече,

Бегущей строчкой дальних тучек,

Озябшей звёздною пыльцой,

Зимой – дремучей, неминучей,

Весной – упавшей на лицо…

Но сколько б ни перечислял я,

Не рассказать мне никогда

Как пахнут злобой и печалью,

Войною, пеплом, стоном, сталью

Разрушенные города.

2015

Прапрадед пил с утра какао

 
Прапрадед пил с утра какао,
Вкушал яишню не спеша.
Читал газету. Радикалов
Корил в четыре этажа.
(Они опять призвали к стачке,
А тут – Цусима и позор!..)
Потом адресовал укор
Министрам, дворнику и прачке;
Честил полицию («сатрапы»! ),
Сердясь, хватал сюртук и шляпу
И с тростью выходил во двор.
Пора в присутствие!
– Извозчик!
– Да, барин!.. Мигом долетим!
– Какой те барин? Я попроще!..
Давай же, трогай…
 
 
Горький дым
Уже стелился над страною.
Всходило новое. Иное.
Не лёгкий жребий выпал им…
 
 
Сто лет промчалось, даже боле.
И снова слышится: «доколе?».
(У нас особенная стать!)
И дым опять тягуч и едок.
Но спи спокойно, славный предок!
Прорвёмся! Нам не привыкать!..
 

2015

Сочельник (Абсент)

 
Ситечко, сахар, абсент. И Вертинский – Пьеро…
Всё, господа, на зеро! —
Все года, города!
Хватит – на красное с белым.
Ставили – не уцелело.
Что ж в этой Сене такая чужая вода?
 
 
Крым, толчея, пароход, прокопченный Марсель…
Хмель. Поезда. Бешамель.
И – богемный Париж.
Всё вещала, подобно Кассандре,
Что сбываются сны о Монмартре!
Домечталась, догрезилась… Или ты всё ещё спишь?..
 
 
Впрочем, довольно терзаться в скупой тишине;
И при погасшей луне
Ублажать nostalgie.
Нынче сочельник – морозно.
Между каштанов – берёза.
Ты-то какими ветрами сюда? Расскажи…
 
 
Нет, не любила тебя я в минувшей дали.
Нам подавай миндали!
Ах, какие глупцы!
Знаю, тебе одиноко.
Ты подожди-ка, я локон
Выйду, поправлю тебе. Мы с тобой близнецы…
 
 
Звуки угасли в «Пате». Рождество на дворе.
Стыло и тут в январе.
Да и ветер жесток.
Год будет снова нещадным.
От «бега» – вот уж десятым…
Мери почти что не плачет. Алеет восток.
 

2014

Тропою черешен

День, извиваясь, вползает в уставший закат,

В штрихкоде дождя лбом пробивая бреши.

Месяц подставил ладони под звездопад.

Мы спускаемся к морю тропою черешен.

Окликает прохожий леший: нет ли у вас сигарет?

Берёт пару (ещё для знакомой ундины).

Сквозь него можно смотреть на свет

И видеть пиратские бригантины.

Чайки передают эстафету летучим мышам.

Мы идём шуршащей кромкой прибоя.

Ты говоришь, что время не разменять по грошам,

А я сегодня – точь-в-точь – молчание гобоя.

– Лучше глянь, – бурчу я, отвечая на твой укор, —

Как свободны море, небо, луна и дождик далёкий.

Их воля чиста, а наша свобода – вздор!

Она похожа на бегущего диплодока.

Мы ж ею машем, словно мечом какой-то древний вестгот.

А нужен экзамен, права, как на вожденье!

Свободен же истинно тот, кто от личных свобод

Откажется без принужденья.

Ты улыбаешься и киваешь… и шепчешь: по этим пескам

Ночью ходит голодная глубоководная сколопендра…

Мы умолкаем. И сосны рассказывают облакам,

Как их прадеды сражались у мыса Тендра.

2015

Мне – семь. Я наблюдаю облака…

Мне – семь. Я наблюдаю облака.

Лежу на крыше на краю вселенной.

Ажурный дым не движется пока.

Небесный свод кипит – румянопенный.

Есть облака – похожи на медуз;

На кружевные юбки балерины.

Куда ж они сегодня держат курс?

К Замбези? На Курилы? В Аргентину?

Там – в облаках – каналы для воды;

По берегам – инжир и шампиньоны.

А может, не каналы, а пруды!

И рыбы в них на триста три вагона.

А вдруг там не пруды, а океан?!

Бегут в волнах пиратские фрегаты?

А если к рифам выведет туман,

То мне на крышу ссыплются дукаты.

Но капитаны твёрдою рукой

Ведут суда к затерянным атоллам —

Туда, где только грезится покой,

И никому ходить не надо в школу.

Вокруг меня бурлит волшебный мир.

(Внизу – дома, но я домов не вижу.)

Мне – семь. Сто книг зачитаны до дыр.

Одна – Под головой. Лежу на крыше…

2014

Начальник заставы

Начальник заставы пьёт сумрачный спирт, начиная с шести утра.

На его щеках вырастает в ночь берёзовая кора.

Сбив кору топотом, он берёт автомат и, с мантрою на устах,

Идёт сквозь ветер и дождь посмотреть: как там – на дальних постах?

А на дальних постах, в запретной тиши – три боевых дрозда.

У них в арсенале – плазменный жезл и утренняя звезда.

И врагу не пробраться через заслон, пока дрозды начеку.

Я знаю, я сам когда-то служил с ними в одном полку.

На небе кто-то танцует вальс под скрипку и аккордеон.

Начальник заставы летит во мгле, как золотой грифон.

Солнце к овиди тянет луч – режет глухую тьму.

За тьмою – твой дом. Но дрозды не спят – охраняют мой путь к нему.

2013

Звёзды сидят на крыше

 
Звёзды сидят на крыше,
шипят на кошек, коготками царапают жесть,
трутся о трубы, везде оставляя шерсть.
А ещё прыгают вниз и купаются в лужах. Вода,
между тем, холодна.
И, знаешь, эти звёзды уже перегрызли все провода,
что к солнцу идут от земли.
(Помнишь, ещё Алишер Навои
рассказывал нам об этом.)
 
 
Спи,
я укрою тебя, связанным из шерсти звёзд, пледом.
И
тут, словно на рикше,
на ветре выезжает луна.
Звёзды, выпрыгивая со дна,
разбегаются кто куда —
окрест.
Начинается настоящий квест.
Или West
Side
Бернстайна.
 
 
А я перехожу на декабрьский сайт.
Но пока это – тайна.
 

2013

Игра в блюз

 
Утро. Балкон. Сигарета.
Градусов – без пяти двадцать,
Хорошо, что «плюс».
Сентябрь – эпилог лета.
В восточных золотых декорациях
Дождик с ветром играют в блюз.
 
 
Сердце – осенним листом —
Колышется на ветру.
 
 
– Только скажи, и сегодня я не умру.
– А потом?
(Иногда и молчанье – страшней пистолета.)
– Ну, мало ль что будет потом…
 
 
Ветру всё надоело.
Он
Подобрал стрелы,
Ушёл по крышам, шаркая гэта.
В небе след пеликаний —
Куда-то в Африку или Цейлон.
 
 
Льёт, расставляя по стёклам капельки препинаний,
Оставшись без ветра, дождь.
Небо сегодня проточно.
 
 
– А вот я знаю точно:
Ты никогда не умрёшь.
 

2013

Завтра Духов День

Я долго жил в озере. Не помню точно: Байкал или Лох-Несс…

По вечерам на спинах моржей там плавал синий стрекозий лес.

Сверху падала вечность, заплетая в косы окрестные берега.

Каторжники, попавшие в эти края, говорили: о, чёрт!.. И ударялись в бега.

Золотые кувшинки бродили в тени – по густому от света дну.

Притяженье луны было непререкаемым, когда ей казалось, что я тону.

Но я просто жил в озере. В самой утончённой его глубине,

Читая, как теория слуха влияла на пейзажи Моне.

Ночи здесь были, как красный луч светофора, как плаха, что ждёт топора.

И однажды я вышел за двери воды, не дожидаясь утра.

На улицах пело эхо. Тучи по крышам танцевали брейк.

Я просканировал утренний город, как когда-то мыс Горн – Френсис Дрейк.

И тогда ты сказала: завтра Духов День и проводы Костромы.

Небо летом немного горчит, но это – наши дымы.

Ещё несколько дней – и город зальёт дождём, русалки вплывут в подъезд…

Дай мне руку… Держись!.. Скоро ветер сорвёт нас с насиженных мест.

2013

Мичман Семёнов

Мичман Семёнов родился в метель под холодной тигриной звездой.

Он с рождения знал языки певчих трав и тантрических белок-летяг.

Каждый вечер от дальних упырьих болот прилетает к нему козодой,

Чтоб напеть о «священном Байкале» вдвоём, поднимая Андреевский стяг.

Мичман Семёнов давно отыскал тайный путь по структурам воды.

Он с утра курит ветер полярных земель и густой карамельный табак.

По бортам всех своих затонувших судов он растит хризолиты мечты,

Чтобы потом раздавать их за медный пятак или вовсе задаром, за так.

Мичман Семёнов остался живым, став изменчивым, словно Протей.

Он не бросил свой пост, он поднялся со дна, он последним оставил «Варяг».

Он горит, не сгорая, судьбе вопреки посреди наших тёмных идей.

И поёт о замёрзшем в степи ямщике, поднимая Андреевский флаг.

2013

Не замечая дождя

В низких сумерках горят светляки.

За открытыми окнами – мелкий дождь.

Первые капли ловит рука реки;

Ей хочется верить: круги – обручальные кольца, но она знает, что это – ложь.

Дикой тишью пахнет брошенный сад.

Его тропы бредут к воде, а дальше – ко дну.

Раз в год из реки выходят русалки, и по ветвям сидят,

Но, как на грех, именно в этот день нас клонит ко сну.

Сфинксы ив стоят по пояс в воде.

Водомерки ткут им кушаки из опавших листьев и звёзд.

Под корнями – граница миров. И ивы боятся, что между здесь и нигде

Из них выстроят мост.

И ивы молчат, разделяя время на спектр, на инь и янь,

На явь и навь, лучи и тени. И прочие пустяки.

Тропы сбиваются с шага, дождь всё сильней. Но это неважно, глянь:

В низких сумерках, не замечая дождя, горят светляки.

2014

В доме пусто

 
В доме пусто. Я один.
За окном моргает месяц.
Чуть пыхтит в углу камин,
Чуть скрипят колени лестниц.
Я читаю за столом.
Чай позвякивает ложкой.
Ветры ходят ходуном,
Но пока что понарошку.
Одиночество молчит,
Тьму пропитывая ядом.
Но я помню: здесь – в ночи —
Ты всегда со мною рядом.
 
 
И уже совсем не так
Одиноко мне и пусто.
И не так уж сыр табак,
И не так уж тускла люстра.
Ветер – чёрный, словно кот —
От меня к тебе помчится.
И мяукнет: боль пройдёт!
Ну, а счастье будет длиться…
Ночь, испитая до дна,
Бродит в воздухе разъятом.
Ты сегодня не одна.
Я всегда с тобою рядом.
 

2013