Paint it black

Они долго пробыли в беседке, пока не опустела вторая бутылка вина. Мария шла, смеясь и спотыкаясь, а Густав поддерживал ее. Когда они добрались до лестницы, ведущей на террасу, Густав и вовсе взял сестру на руки. Мария довольная болтала и целовала брата в лицо и шею. Толкнув ногой створку французского окна, Густав с Марией на руках вошел в комнату, собираясь положить ее на кровать. Он замер на полпути увидев, что постель занята.

– Густав, ты чего застыл. – сказала Мария и, прервав поцелуи, повернула голову.

В ее постели укрывшись одеялом лежали Матильда и Клоун. Густав поставил Марию на ноги. От увиденного они отчасти протрезвели.

– Кому, могло прийти такое в голову? – спросила Мария.

– Не знаю. – ответил брат. – Мне сложно поверить, что кто-то из прислуги способен на такое.

В этот момент они услышали протяжный скрипучий стон Матильды и вздрогнули. Густав схватил сестру за плечи, прижавшись к ней. Стон повторился, а потом клоун повернул к ним голову и подмигнул близнецам. Он прокинул Матильду на спину и забрался на нее.

– Густав, мы точно тогда не умерли и не оказались в ином мире?

– Нет, не умерли, просто вокруг нас действительно что-то происходит, и ты первая это заметила.

– Идем в твою комнату. – сказала Мария, – я больше не хочу здесь оставаться.

Близнецы пошли к выходу, под громкие стоны Матильды. В комнате брата Мария сняла платье и оставшись в одних трусиках нырнула под одеяло. Ее пижама осталась там, но ни Мария, ни Густав не собирались возвращаться за ней.

– Густав, иди скорее ко мне, меня всю трясет.

Густав разделся и тоже залез под одеяло, обняв дрожащую сестру.

– Брр, если бы я увидела такое в кино, то наверно посмеялась бы, а сейчас мне страшно. Зачем они испортили нам вечер?

– Не бойся. – сказал Густав, нежно поглаживая волосы Марии, – Мне кажется они не хотели нас напугать. Давай спать, а завтра попробуем с этим разобраться.

Мария не стала возражать и успокоившись в объятиях брата уснула. Следом за ней и Густав. Он проснулся, когда уже занялся рассвет, от боли в паху. Частая близость с Марией сильно возбуждала его, но так и не нашла выхода. Раньше это бывало случалось само собой, но сейчас Густав понял, что ему надо сходить в ванну, чтобы помочь себе облегчиться. Он приподнялся на локте и замер, любуясь сестрой. Он не смог удержаться и положил ладонь на ее грудь. Волна блаженства прокатилась по его телу, заставив сердце биться чаще. Он уже собирался убрать руку, когда Мария положила свою поверх его и прижала покрепче. Она открыла глаза.

– Милый мой, братец. – прошептала она и притянула его к себе. – Неужели ты так и не понял, что я без ума от тебя и я не стану больше ждать. Ляг на спину родной и не о чем не думай я все сделаю сама.

Густав улегся на спину упиваясь видом сестры, возвышавшейся над ним, и едва не кончил, когда ее мокрое лоно только коснулось его. Он отвел взгляд и постарался думать о чем-то постороннем, чтобы не разочаровать Марию. Та не торопилась. Она делала несколько движений, после чего пыталась опуститься глубже. Она боялась, что ей будет больно, особенно когда увидела какой он большой, но боли почти не было и сильное, неведомое раньше удовольствие полностью поглотило ее. Она могла уже принять его весь и каждый раз вскрикивала, когда опускалась до конца. Густав больше не мог терпеть и схватив Марию за бедра сильно прижал к себе выплескивая все накопленное в нее.

– Это было восхитительно. – сказала Мария, гораздо лучше чем могла представить. И я хочу еще.

Они занимались этим до позднего утра, пока хватило сил, а потом обнявшись снова уснули.

После обеда близнецы отправились на пруд. Они уселись на мостки свесив ноги в воду. Они были счастливы сидеть, касаясь друг друга и ценили эту возможность.

– Что нам теперь делать? – спросил Густав.

– То же что и утром. – рассмеялась Мария.

– Ты знаешь, о чем я.

– Да знаю. – ответила Мария, – Мы можем прекратить все прямо сейчас. Можем быть любовниками и скрывать это пока нас не застукают. Я не хочу ни того, ни другого. Я хочу быть с тобой и не собираюсь стыдиться этого и прятаться по углам. Моя любовь также чиста как у любой другой пары. Ты готов к этому?

– Ты же знаешь, что да. Я просто не знаю, как нам быть с родителями. – сказал Густав.

– Им уже давно не до нас. Все что их интересует это положение в обществе и репутация. Именно это и даст возможность все уладить. Я заявлю им, что готова обнародовать наши с тобой отношения и они согласятся на все лишь бы этого, не произошло.

– Ты действительно сделаешь это? – удивился Густав.

– Ради нас, да. – ответила Мария, – Но нам придется остаться здесь и надолго. С дядей я сумею договориться. Он поможет нам, я уверена. Ты готов к этому, братец?

– С тобой я готов на что угодно. Я люблю тебя и не хочу, чтобы нам хоть что-то помешало. – Густав слегка нахмурился, – И нам придется разобраться с этим чертовым клоуном.

8. Where the wild roses grow

В шесть утра было еще довольно прохладно, и Оливер плотнее укутался в рабочую курточку. Днем апрельское солнце уже вовсю припекало, но Оливер почти не видел этого солнца. Ему было двенадцать лет, и он уже работал вместе с отцом в серебряных рудниках. Работал он, как и взрослые с раннего утра и до темноты. Оливер привык к такой жизни. Он был старшим сыном в семье шахтера и ничего другого не знал.

Их семья обосновалась здесь с самого открытия рудников и когда он достаточно подрос ему тоже пришлось взять кирку в руки. Он верил, что когда-нибудь его жизнь изменится и он увидит что-то кроме подземных тоннелей, а пока он день за днем долбил кайлом твердую породу в поисках серебряных самородков.

День был самый обычный, ничем не отличавшийся от многих других. Рабочие спустились в рудники и разошлись по своим местам. Оливер работал в самом дальнем тоннеле, где и его отец. Он дробил и просеивал породу в поисках небольших самородков, когда увидел слабое сияние в одном из обломков камня. Это показалось странным, здесь не чему было светиться кроме шахтерских ламп. Оливер внимательно осмотрел обломок и ковырнув ножом увидел что-то маленькое размером с яблочное семечко, светящееся светло-желтым светом. Он никогда не видел ничего подобного и странное чувство посетило его. Оливеру подумал, что нашел что-то очень ценное, то, что сможет изменить его жизнь. Он выковырнул это светящееся семечко и любовался его ласковым светом, который словно пульсировал, становясь то ярче, то слегка угасая.

Оливер не знал, что делать с этой находкой и понял, что лучше показать ее отцу. Он зажал семечко в кулак скрыв его сияние и направился в глубь тоннеля, где стучали кирки отца и его приятелей. В этот момент Оливер услышал низкий неприятный гул и замер, что-то странное и опасное таилось в этом звуке. Кирки рабочих перестали стучать, гул тоже прекратился, настала гнетущая тишина словно все замерло в ожидании чего-то страшного и неизбежного. А потом содрогнулась земля как будто невероятных размеров исполин топнул ногой. Своды тоннелей потрескались и стали рушиться на рабочих. Оливер до боли сжал кулак с драгоценной находкой и оказался погребенным под грудой камней. Последнее, о чем он думал почему он умирает именно сейчас, когда у него появилось это семечко, которое могло изменить его жизнь. Оливер даже представить не мог что именно это семечко стало причиной обвала.

Рита ходила по комнате в одних трусиках собирая подходящую для поездки одежду. Я, сидя в кресле, любовался ее наготой и уже не на шутку завелся. Она словно прочла мои мысли.

– Даже не думай. – сказала Рита, уже натягивая джинсы, – Поместье через полтора часа закроют для посещений. Нам надо поторопиться.

– Это тебе надо поторопиться, – рассмеялся я, – а не искушать мужчину в расцвете сил совершенством форм.

– Догадываюсь, что ты хочешь сделать с этими формами, но будь любезен положи себе в рюкзак вино и то, что я приготовила.

– Слушаюсь, ваша светлость.

Рита все еще копалась в футболках и топах, выбирая что надеть. Меня это ужасно забавляло, я обычно одевал первое попавшееся, разве что с цветом определялся, светлый, темный или яркий. Наконец Рита надела сиреневую облегающую футболку, которую мне тут-же захотелось снять. Ее торчащие под тканью соски сводили меня с ума.

– Это провокация, – сказал я, – на тебя все мужики пялиться будут.

– Не преувеличивай. – ответила Рита, – тут в жару полгорода так ходит и даже пораздетей. Кстати, в поместье и вовсе голые девицы в стеклянных саркофагах. Я готова. Сейчас такси вызову и можем ехать.

Такси приехало почти сразу. Мы залезли в салон, и Рита прижалась ко мне положив голову на плечо. Я обнял ее и поцеловал в разноцветные волосы.

– Тебя не очень смущает моя черно-белая окраска? – спросила она.

– Совсем нет, в лавке ты выглядела прекрасно, – ответил я, а потом уже шепотом, чтобы не слышал водитель, – твои чулки тогда были очень эротичны.

– Только чулки? – в шутку спросила Рита и провела языком по мочке моего уха.

Я почувствовал, как по мне пробежали мурашки и понял, что очень хочу ее. Она раздразнила меня еще дома и продолжала делать это в машине. В отместку я стал водить пальцем по ее соску и сразу заметил, как вздрогнуло ее тело. Рита не стала отстраняться или просить меня перестать, она только прикрыла глаза и прерывисто дышала.

– Ваша светлость, – шепнул я, – в карете кучер находиться снаружи, а в этом авто увы. Я вынужден прерваться.

– Непременно обзаведусь каретой. – ответила Рита, открыв глаза.

Я посмотрел в окно. Мы только въехали в город. Я знал, что до поместья «Дикие Розы» довольно далеко, оно тоже находилось за пределами города, но с противоположной стороны и пожалел, что мы и в самом деле не в карете. S'il vous plaît, мадам в мой экипаж.

– У вас в городе похоже много знатных особ. – сказал я. – Поместья, графини, бароны, вы – Ваша Светлость.

– Патрик, это заслуга Валдора, и не так уж и много. Всего семь фамилий, включая нашу. У тебя есть путеводитель в нем все нужные упоминания.

– Во многих провинциях количество знати на квадратный километр равно нулю, а что касается путеводителя. Ты видела какой он увесистый? Человек приехавший на несколько дней в этот город, как раз и потратит все это время чтобы прочесть его.

Рита рассмеялась. Я услышал, что и водитель посмеивается.

– Тут ты прав, – сказала Рита, – туристы пользуются брошюрой как в твоем номере гостиницы. Путеводитель обычно берут на память. У тебя кстати закладка в нем очень оригинальная.

Я не сразу понял, о чем она. У меня там не было никакой закладки. Потом я вспомнил как положил между страниц фото Катарины. Похоже Рита никак не могла забыть о нашем знакомстве. Не знаю, что она нафантазировала, но мне почему-то была приятна ее наивная ревность. Я не хотел злить ее, но мне было интересно, поэтому я спросил.

– Ты смотрела ее фильмы?

– Да, почти все. – ответила Рита, – Она действительно хорошая актриса. Я помню еще подростком она бредила кино. Мы не были подругами, но часто виделись.

– А ты о чем мечтала подростком? – спросил я.

– Патрик, у нас с братом была одна мечта на двоих, я говорила тебе про лавку и мне действительно нравится то, чем я занимаюсь. Я иногда жалею, что мир становится виртуальным, наверно поэтому я очень люблю свой город. Не подумай, Серебряные Холмы не застряли в прошлом веке, просто тут можно насладиться тем, что безвозвратно уходит в прошлое.

– Я понимаю, о чем ты. – сказал я, – я жил в вашей гостинице, был в вашем кинотеатре, не том, где «Форсаж» идет, а в настоящем, был в твоей лавке наконец. Я даже снова начал расплачиваться наличкой, а не банковской картой. И мне это очень нравится.

– Осталось каретой обзавестись. – сказала Рита, – Ах, да и лоскутным одеялом.

Пока мы говорили успели добраться до Собора Нафанаила Первозванного. Воспоминания о появившемся в городе убийце заставили меня крепче прижать к себе Риту, словно этим я мог защитить ее. Я не мог допустить чтобы с ней что-нибудь случилось и готов был уехать с ней куда угодно, если это могло помочь.

– Ты не звонила родителям? – спросил я.

– Нет еще. – ответила Рита, – как доедем сразу же позвоню отцу. Спасибо тебе Патрик. Я не думала, что ты так запросто поедешь со мной.

– Пару дней назад, я сам не думал, что на такое способен. – сказал я.

– И что изменилось? – спросила Рита, хотя знала ответ, но наверно хотела услышать это от меня.

– Я повстречал Вас, Ваша Светлость. – ответил я.

– Патрик, ты понизил меня рангом? Куда девалась богиня?

– Рита, просто я не ожидал, что ты окажешься герцогиней и обращаться к тебе как к титулованной особе позволяет мне чувствовать интимность наших отношений. Это очень личное, только между мной и тобой. А тебе как больше нравится?

– Ты знаешь, вот когда мы просто общаемся мне очень приятно слышать от тебя «Ваша Светлость», я начинаю чувствовать себя особенной и возвышенной. – Рита приблизилась и понизила голос, – А когда мы в постели, то конечно богиня.

Она снова не удержалась и легонько прикусила мне мочку уха. Я повернулся к ней и поцеловал в губы. Мы замолчали и оставшуюся часть пути просто наслаждались нежной близостью и сиянием наших глаз.

Пока Рита разговаривала с отцом по телефону, я осмотрелся. С передней части поместье было окружено высоким каменным забором и войти в него можно было только через большие кованные ворота с аркой, на которой вычурными позолоченными буквами красовалось его название. Ворота были распахнуты и за ними начиналась мощенная дорога ведущая к главному входу. Само здание оказалось трехэтажным традиционного викторианского стиля, очень внушительное и монументальное. Мне всегда нравились такие места. Было в них что-то таинственное и атмосферное, что позволяло им существовать вне времени и жить своей жизнью.

Рита закончила разговор и подойдя ко мне взяла за руку. Мне невольно вспомнилась Катарина, которая хотела сделать тоже самое и почему-то стало неловко, но тепло исходящее от ладони Риты быстро рассеяло эту неловкость.

– Патрик, – сказала она, – возможно послезавтра мы сможем выехать. Кстати, поместье дядюшки Августа ничуть не уступает этому, тебе понравится.

– Что случилось с моей жизнью? – рассмеялся я. – Знатные особы, поместья.

– Патрик, ты забыл упомянуть актрис.

– Ваша Светлость, всего одна и, если вы будете так часто упоминать о ней, кто знает, что может случится.

– Ладно, – сказала Рита, – возможно я больше не стану говорить о ней. Но только возможно!

Мы поднялись по широким ступеням и вошли в дом барона. В большом холле нас встретил один из смотрителей музея, одетый в костюм дворецкого. Оказалось, Рита хорошо его знала. Дворецкий понял, что провожатый нам не нужен, Рита легко его заменит. Он пожелал нам приятного осмотра и напомнил, что через час поместье закроют.

– У нас немного времени, – сказала Рита, – так что идем к его женам.

– И много у него их было? – спросил я.

– Кому как, – улыбнулась Рита, – Четыре это много?

– У меня и одной то не было, так, что не знаю.

В холле по бокам были лестницы ведущие на второй этаж. Мы поднялись по одной их них и повернули в коридор ведущий в левую часть здания.

– Здесь покои первых двух жен. С самой первой и начнем. – Рита прошла к одной из комнат.

Мы оказались в просторном будуаре, выполненном в бордово золотых тонах, с двумя французскими окнами, ведущими на балкон. Комната впечатляла изыском и роскошью. Возле одной из стен стоял длинный дамский столик с большим зеркалом, обильно уставленный всевозможными флаконами, пудреницами и прочими женскими принадлежностями. Напротив, стояло резное бюро красного дерева. В одном из углов столик для раскладывания пасьянсов, с разложенными на нем картами, в другом комод, на котором на котором стоял патефон с несколькими пластинками. Одна из раскрытых дверей вела в просторную ванную комнату с мраморной купелью в центре, в вторая в гардеробную, увешанную многочисленными нарядами. Жены барона утопали в роскоши, но жили очень недолго.

Между французских окон под балдахином, где должна быть кровать на постаменте стоял саркофаг со стеклянным верхом от чего комната обретала жутковатый оттенок. В этом саркофаге покоилась обнаженная жена барона. Совсем молодая и очень красивая девушка хранила свою красоту уже более восьмидесяти лет. Не думаю, что это было кощунством выставлять ее на показ публики. Она стала произведением искусства и выглядела гораздо лучше, чем Ленин или Мао Цзэдун. Мастерство бальзамирования впечатляло, девушка выглядела как живая.

Рита, дав мне возможность осмотреться, прижалась ко мне сзади и спросила.

– Что скажешь святой Патрик?

– Не думал, что увижу что-то подобное. Превратить смерть девушки в это художество, надо быть одержимым извращенцем, но я признателен барону за то, что смог это увидеть.

– Барон и был одержимым извращенцем. Посмотри на той стене фото и прочти записи. Я не стану тебя отвлекать. Пойду нарядами любоваться. – Сказала Рита и оставила меня одного, уйдя в гардеробную.

Нас стене в резных деревянных рамках висело несколько фото и странички с текстом. Все фото оказались эротическими и выглядели просто потрясающе. Многим современным фотографам глянцевых журналов было чему поучится. Делая сотни снимков на свои супернавороченные камеры и, рихтуя их в фотошопе, мало кому из них удавалось добиться того, что смог одержимый барон на черно-белом негативном аппарате. Возможно, во многом виной был сам материал, современные стервозно-анорексичные модели рядом не стояли с девушкой, лежащей в саркофаге.

Рассматривая фотографии жены барона, я понял, что уже видел эту девушку в той странной комнате с бабочками. Именно она была на одном из фотопортретов, висящих на стене. Скорее всего в этом не было ничего случайного, просто мне не хватало ума уловить суть всего увиденного. Было ясно только одно, вокруг что-то происходило, и я оказался невольным участником этой пьесы. Возможно уехать с Ритой и ее родителями было лучшим, что я мог сделать.

Рассмотрев все фото, я принялся читать записи.

«Элайза Дигиреску, в девичестве Дэй. Родилась 09.03.1909. Первая законная супруга барона Чезара Дигиреску. Венчание состоялось в Бухаресте в Кафедральном Соборе Святого Иосифа 22 мая 1927 года. Сразу после венчания барон с молодой супругой прибыл в Серебряные Холмы, где обосновался в фамильном поместье «Дикие Розы».

Замкнутость и нелюдимость барона лишили Элайзу возможности часто бывать на публике. Ее могли видеть только на воскресных службах в Соборе Святого Павла и изредка в модных магазинах в сопровождении барона. Элайза всегда выглядела безупречно, поражая случайных свидетелей своей красотой, изящными дорогими нарядами и утонченными украшениями. Даже в церкви она выглядела жемчужиной на морском песке, вызывая зависть и неприязнь местных красавиц.

Несколько раз в год пара выезжала за границу, чтобы посетить оперу или посмотреть новую пьесу в театрах Парижа, Вены, Милана, Праги. Там же приобретались лучшие наряды, украшения и парфюмерия. Эти поездки позволяли Элайзе на время избавиться от заточения в поместье барона.

Летом 1930-го года, после одной из таких поездок, Элайза почувствовала первое недомогание. Позже недомогания и слабость повторились, и доктор поставил роковой диагноз – туберкулез. Блеск глаз и румянец сделали Элайзу еще привлекательней, но и она и барон понимали к чему это приведет.

Элайза совсем перестала появляться на людях, проводя время в своем будуаре за чтением любовных романов и слушая грампластинки. Барон страстно увлекся фотографией, пытаясь сохранить на снимках ее красоту, что и стало началом его одержимости.

Вскоре барон узнал о чудесной годовалой девочке Розалии Ломбардо, чье искусно бальзамированное тело находится в Катакомбах Капуцинов и срочно выехал в Палермо. Вернулся он полностью поглощенный новой безумной идеей, а уже в сентябре в поместье прибыл Роберто Бова, талантливый химик и специалист по бальзамированию. Элайзе он был представлен как доктор.

Роберто занялся обустройством лаборатории, выписав все необходимое из Палермо. Барон продолжал делать снимки почти обнаженной Элайзы, которая позировала, уже не стесняясь своей наготы. Обреченность лишила ее остатков воли, сделав послушной куклой в руках барона. Потом она снова уединялась в своем будуаре и читала очередной роман, проживая чью-то счастливую жизнь.

Когда все было готово барон под видом лекарства дал Элайзе наркотик и смертельную дозу снотворного. Он хотел, чтобы Элайза умерла со счастливой улыбкой на лице. После смерти и проведенного бальзамирования обнаженное тело Элайзы поместили в специально изготовленный саркофаг. Элайза стала первым экспонатом в безумной коллекции барона.»

Закончив чтение, я подошел к саркофагу. Девушка действительно умерла с улыбкой на лице и до сих пор выглядела прекрасно. На ней был одет один из ее гарнитуров. Диадема, подвески и колье с рубинами, которые очень вписывались в бордово-золотое убранство комнаты. Наверно это был ее любимый цвет. Цвет крови, которой она кашляла в последние дни своей жизни. Я вспомнил Риту, когда впервые увидел ее в лавке. Она тоже предпочитала рубины, но сегодня на ней был только перстень.

Рита вернулась из гардеробной и подошла к саркофагу. Она стала позади меня и обхватила руками, положив подбородок мне на плече.

– Элайза и правда красивая. – сказала она, – Горожане называют его жен «букет барона». Четыре розы, как на могиле. Не хотелось бы мне оказаться на их месте.

– Обещаю, что не стану тебя травить и бальзамировать.

– Я слишком старая для этого, ни одна жена барона не дожила до двадцати трех лет. Патрик нам надо идти.

Рита снова взяла меня за руку и потащила из будуара.

– Тебе не кажется странным, что мы здесь одни? – спросил я.

– Мы не одни. – ответила Рита. – На стоянке было с десяток машин. Здесь нельзя просто так шататься, только экскурсии. Сейчас как раз заканчивается последняя и вся публика в другой стороне здания.

– У вас, ваша светлость, я смотрю особые привилегии.

– Патрик, я давно знакома с Мортимером и другими смотрителями, они бывают в моей лавке. Так что то, что дозволено Юпитеру, точнее богине… Короче ты понял.

– Я давно понял, что вы особенная, ваша светлость.

– Да, это факт. – ответила Рита, – Нам сюда.

Мы поднялись по лестнице на третий этаж и оказались в просторном холле, но не таком роскошном как на нижних этажах. Более скромная мебель, отсутствие лепнины и позолоты. Вместо пейзажей и портретов в больших резных рамах, на стенах висело несколько гравюр и фотографий в обычных рамках. И ничего яркого, даже большой ковер на полу был коричнево-серым в тон обоям и обивке кресел.

– Это нежилая часть здания. – сказала Рита, – На этом этаже лаборатория, библиотека и «красная комната». Та самая, где барон печатал свои жуткие снимки.

– Я бы не сказал, что они жуткие. – возразил я, – Барон оказался отличным фотографом.

– И все равно они жуткие, – сказала Рита, – когда знаешь кто на них.

– Куда теперь, ваша светлость? – спросил я.

Рита провела меня в дальний конец комнаты, где в скрытой от глаз нише за ограждением оказалась винтовая лестница ведущая, как я понял, на чердак. Рита перешагнула через ограждение и оказалась на ступенях.

– Там темно. – сказала она, поднимаясь по ступеням, – Включи фонарик.

Я достал смартфон и, включив фонарь, полез вслед за Ритой. Чердак оказался действительно темным, лишь кое-где подсвеченным слуховыми окнами, и сильно захламленным. Я пробирался через лабиринт старой мебели, ковров, статуй и прочего, любуясь милой попкой моей герцогини в свете фонарика.

– Откуда здесь столько хлама, – спросил я, – и как они умудрились втащить сюда все это?

– До приезда барона, поместье много лет пустовало, и он обновил много мебели и интерьеров в жилой части. Тогда же провели электричество, воду и телефон. А все ненужное оказалось здесь, – ответила Рита, – На чердак, ведет еще одна лестница, но дверь ведущая к ней закрыта. Вот уютный диванчик, давай устроимся на нем.

Я сел на небольшой колченогий диван, который действительно оказался удобным. Рита скинула туфельки и поджав ноги легла. Она положила свою голову на меня и прикрыла глаза. Я ласково поглаживал ее волосы, наслаждаясь приятным моментом близости.

– Я чувствую себя уютной домашней кошкой. – сказала она, – И знаешь что? У тебя есть прекрасное качество – не задавать лишних вопросов. Ты просто садишься в такси, таскаешь рюкзак с выпивкой и едой, лезешь со мной на чердак.

– Я понял, что ты что-то затеяла и не хотел испортить все лишними расспросами. – ответил я.

– Вот это и есть настоящее доверие. Спасибо тебе, Патрик. Нам надо просидеть здесь полчасика.

Рита взяла мою руку и подсунула себе под голову ладонью к верху.

– У тебя сильные, но очень нежные руки. – сказала она, – Приятно чувствовать их своим телом. Откуда ты вообще такой взялся? Я не верила, что такое бывает, пока не встретила тебя. Ты просто вошел в мою лавку и попросил стакан воды, и я поняла, что не могу тебя отпустить.

– Не знаю. – ответил я, – Со мной тоже что-то случилось. Ваш город за пару дней изменил меня. Моя мама была … Скажем не очень хорошей женщиной, а мой первый секс был со служанкой, которую я застал за кражей спиртного. Она была пьяна, и сама предложила мне это. Во время учебы в университете я ни с кем не встречался, мне хватало случайного секса на пьяных вечеринках. Позже у меня были девушки, с которыми я какое-то время был вместе, но они не имели значения в моей жизни. Я зарабатывал деньги, ходил с друзьями в горы, путешествовал и для этого мне совсем не нужна была спутница.

Рита повернулась на спину, чтобы видеть мое лицо. Она ничего не сказала, а просто смотрела на меня, и я видел все ее несказанные слова в сияющих глазах. Я тоже на стал нарушать эту счастливую тишину и только играл ее волосами.

Полчаса рядом с ней прошли почти незаметно. Я мог сидеть так до самого утра, лаская ее волосы и слушая дыхание. Рита посмотрела который час и сказала, что можно спускаться.

– Мы что так запросто можем бродить по дому? – спросил я, – Здесь не мало ценностей, и мы так легко сюда пробрались.

– Патрик, это Серебряные Холмы, здесь все немного иначе. – и засмеявшись добавила, – На всех окнах и входных дверях сигнализация. Правда нам придется остаться здесь до первой экскурсии, а она будет завтра в полдень. Так что наслаждайся.

На втором этаже Рита открыла одну из дверей.

– Добро пожаловать! – сказала она, приглашая меня войти, – Покои барона.

Рита зажгла свет, и я остолбенел. Если будуар Элайзы показался мне роскошным, то для покоев барона мне и вовсе трудно было найти слова. Паркет, резные стеновые панели, мебель все было исключительно эбенового дерева с инкрустациями из слоновой кости и позолотой. Драпировка на окнах и балдахине тоже были черными с вышивкой золотой нитью. Люстра оказалась небольшой и давала неяркий рассеянный свет, что создавало некий интимный полумрак в этом удивительном помещении. Особо впечатляли большой отделанный черным мрамором камин и высокие напольные часы, которые все еще отсчитывали время неспеша покачивая маятником. Я замер на пороге взирая на это великолепие, когда услышал голос Риты.

– Я знала, что тебе понравится. – сказала она.

– Понравится?! Да я в полном восторге. Такое наверно ни с кем не случалось. Провести ночь с безумно красивой герцогиней в шикарном поместье одержимого барона. Да еще с мертвыми женами по соседству.

– Вчера ты трахнул герцогиню на ступенях лестницы. – рассмеялась Рита.

Я не нашелся, что ответить и тоже рассмеялся. Мне казалось все происходящее чем-то особенным. Тем что подарит незабываемые впечатления и навсегда останется в памяти. Я был благодарен Рите за это готическое приключение и понимал, что не смогу сделать для нее что-то подобное. Романтические ночи в президентских люксах или виллах на морском побережье не могли сравниться с этим жутким таинственным поместьем и этим ложе, где сумасшедший барон лишал невинности своих жен.

Внезапно свет погас и покои стали освещены несколькими свечами в подсвечниках, которые Рита успела зажечь. Все стало совсем интимным и мистическим, погружая в атмосферу таинства.

– Патрик, открой пожалуйста вино и разложи еду. – попросила Рита, – Бокалы ты найдешь в баре, где хранилось спиртное барона, какая -нибудь посуда тоже должна быть. Надеюсь, тебя не очень смутит скудность закуски на фоне этого великолепия.

– Должен же быть хоть какой-то изъян в этом совершенстве, чтобы я поверил, что это реальность.

– Реальность, Патрик, самая настоящая реальность. Я, не на долго, покину тебя. – сказала Рита и выскользнула за дверь.

Я нашел подходящий невысокий столик, возле которого стояли два стула с подлокотниками и поставил на него подсвечник. Достав из рюкзака бутылку красного «шато латур» и один из моих любимых коньяков – «карвуазье Наполеон», принялся искать бар. Он оказался встроенным в стену и не сразу бросался в глаза. Я раскрыл резные дверцы и действительно увидел посуду для разной выпивки, будь то шампанское, вино или бренди. К моему удивлению я заметил покрытую пылью закупоренную бутылку вина. Я достал ее чтобы рассмотреть. Это оказалась бутылка красного «Бароло Мирафьори» 1934 года. Я понял, что мы просто обязаны его попробовать и тоже поставил на стол вместе с бокалами.

С тарелками оказалось сложней. Я смог найти только высокую вазу для фруктов и большое декоративное блюдо, которое служило украшением одного из шкафчиков. Я подумал, что барон простит мне и блюдо, и бутылку «Бароло». Моя дама была не менее красивой чем его жены и заслуживала самого лучшего. Я в этом ни капли не сомневался.

Виноград с лимоном я пристроил в вазу, а всю остальную снедь – сыр, маслины, красную рыбу и пару видов паштетов выложил на блюдо. В рюкзаке нашелся и положенный Ритой штопор. Я откупорил спиртное и разлив по бокалам уселся на один из стульев, в которого видно было входную дверь.

Через несколько минут дверь открылась, но Рита вошла не сразу. Она остановилась в дверном проеме, давая возможность рассмотреть ее. Эта девушка могла окончательно свести с ума и сделать одержимым как барона, в покоях которого мы собрались пировать. Из одежды на ней были только белые шелковые чулки с красными подвязками, белые легкие туфельки на невысоком каблучке и открытый корсет тоже белый с красной шнуровкой и ленточками. Волосы она собрала сзади, обнажив безупречную шею. Ее лукавая улыбка, блеск в глазах и едва прикрытая нагота, которой она совсем не стыдилась были лучшим, что я видел в своей жизни. Я поднялся со стула и приблизившись к ней опустился на колени.

– Маргарита Мередит, присягаю Вам в вечной любви и преданности. – сказал я.