Читать книгу: «Безобразные девочки снова в моде»

Шрифт:

Оплот апартеида

Все пацаны нашего дома рано или поздно начинали бить своих отцов. Получив изрядную долю пьяных кулаков и ремней в детские годы, на пороге отрочества они чувствовали в себе силы на ответные действия. Робко поначалу, боязливо, они осваивали нехитрые премудрости мордобоя. Первый опыт никогда не оказывался последним: протрезвевший папашка вспоминал о нанесённой ему обиде и кулаками восстанавливал пошатнувшийся авторитет. Чтобы в следующую пьянку получить от сына ответные удары, более отчаянные, чем предыдущие. Трезвых отцов били редко: они могли ответить как следует, а кроме всего прочего в душе начинали шевелиться коварные идеалы гуманизма – всё ж таки он твой отец, всё ж таки надо уважать его. Уважение длилось лишь до первой опохмелки – покрытый отборным отцовским матом сын не выдерживал и лупил родителя по морде. Матери визжали и пытались оттащить детей. Но не особо усердствовали – они понимали, что отцы заслуживали этого.

Единственным, кто не бил отца, был я. По той простой причине, что отца у меня не было. Мы жили вдвоём с матерью. Счастливым ребёнком я себя не считал, потому что мать моя воплощала в себе и отсутствующую мужскую половину – лупила меня дай бог, и матери я конечно же не отвечал. Но лет в четырнадцать перестала – потому что не могла больше со мной справиться. Пацаны завидовали мне:

– Тебе, Колян, лафа. Тишина, покой. С отцом возиться не надо.

– Да где лафа? – возражал я. – Мне и мать нервов портит достаточно.

– Ну, мать – это не то. Она пожалеет хоть. А вот отец…

Я молча им сочувствовал, но в глубине души завидовал безмерно – мне тоже хотелось избить своего отца до полусмерти. Увы, этой радости я был лишён.

Был ещё один парень, который разделял мои проблемы, – мой лучший друг Валерка. Он понимал меня, потому что тоже почти не бил своего отца. Ситуация была иная – отец у него имелся, но бить его он не мог по причине огромного телосложения своего батяни. Отец его, Серёга Мухин, был мужиком двухметрового роста и весил не меньше центнера, а то и больше. Ширина его плеч составляла, как минимум, полтора метра, кулачищи походили на гири, а коротко стриженая голова с щёлочками глаз внушала искренний трепет. Серёгу Мухина боялись все. Стул, пятидесятилетний алкаш-острослов из третьего подъезда, придумал ему ёмкое и очень точно отражающее его сущность погоняло – Оплот апартеида.

Мухину-отцу кличка не нравилась, он просто зверел, слыша её, а вот сын называл его только так и не иначе. Оплот апартеида. Или просто – Оплот.

Пил Оплот меньше, чем остальные и по меркам нашего двора считался вполне приличным мужиком. У него был автомобиль, огород с домом, довольно сносная зарплата, да и сам он держался солиднее, чем наша дворовая голь. Но Валерке от этого легче не было: Оплот был мужиком без тормозов и бил его по малейшему поводу. Мать даже не пыталась заступаться за сына.

Валерка не терял надежды избить своего отца. Разные планы приходили ему в голову, и однажды, когда нам было лет по семнадцать и какая-никакая сила ощущалась уже в кулаках, он предложил грохнуть отца всем двором.

Предложение было интересное, и поначалу пацаны восприняли его с энтузиазмом. Но, пораскинув мозгами, стали вдруг отказываться. Валерка горячился, размахивал руками, доказывал что-то, но ряды его сторонников неумолимо редели. В конце концо, лишь двое, Паша и Димон, согласились принять участие в акции.

Моя кандидатура поначалу не обсуждалась – из-за моей неопытности. Но на безрыбье и рак щука, и, ввиду малочисленности своего отряда, Валерка обратил взгляд и в мою сторону.

– Ну чё, Коль, – кивнул он мне, – примешь участие?

Я не раздумывал ни секунды.

– Конечно!

– Ну и отлично, – сказал Валерка. – Вчетвером – это нормально. Вчетвером мы его сделаем. Надо только момент выбрать.

Момент вскоре настал.

– Готов? – зашёл ко мне как-то вечером Валерка.

– Сегодня хочешь?

– Да, сегодня – лучше всего. Оплот пьяненький, у подъезда сидит – за гаражи отведём да грохнем.

Собрав всю бригаду, он осмотрел нас критически. Что-то ему не нравилось.

– Нет, – поморщился он, – на кулачках мы его не возьмём. Надо дубины искать.

– До стройки пройдёмся? – предложил Димон. – Там монтировок полно.

– Нет, – опять поморщился Валерка. – Железом не будем. Надо дерево. Жалко его всё же убивать…

Мы пошли в перелесок и наломали там четыре дрына. Расположившись за гаражами, стали наблюдать за домом. Оплот сидел у подъезда, грыз семечки, добродушно переругивался с проходившими мимо соседями и пребывал в самом жизнерадостном расположении, что с ним случалось крайне редко.

– Это хорошо, что он такой весёлый, – сказал Валерка, – не ожидает удара. Расслабился, разомлел – таким его легче взять. Вот только как его за гаражи выманить?

Несколько критических минут мы обсуждали эту проблему. Варианты приходили разные, но все сошлись на том, что кто-то должен вызвать его на разговор. Осуществить это оказалось трудно – подходить к Оплоту никто не хотел. Время шло, а мы ни на что не решались.

– Ладно, – сказал я наконец, – я сделаю это.

– Сделаешь? – посмотрели все на меня недоверчиво. – Сможешь?

– Просто позову его за гаражи, и всё.

– А если не пойдёт?

– Неужели он струсит?

– Он не струсит, просто ты для него не раздражитель.

Я задумался.

– Ну тогда обзову его как-нибудь.

– Точно, – закивал Валерка, – так лучше. Такие вещи он не прощает, обязательно среагирует. Двигай.

На дрожащих, негнущихся ногах я зашагал от гаража к скамейке. Вечер клонился к закату, усталые люди шли по тротуарам, откуда-то доносилась музыка.

– Эй, Оплот! – подошёл я к подъезду. – Пойдём-ка за гараж, базар есть.

Мухин опешил. На какое-то мгновение даже растерялся – лицо его выразило крайнюю степень изумления, но тут же сжалось в неподвижную каменную массу.

– Чё? – спросил он.

Я облизал пересохшие губы.

– Ребята ждут, поговорить надо.

– Какие ребята?

Меня буквально трясло. Я, однако, бодрился.

– Очкуешь что ли? – выдавил я из себя и тут же испугался сказанного. Глаза Мухина-старшего мгновенно налились кровью.

Он опустил голову, усмехнулся. Я стоял и дрожал. Несколько мгновений ничего не происходило. Вдруг он вскочил и, вытянув руку, метнулся ко мне, пытаясь ухватить меня своей лапищей за горло. Я увернулся и побежал к гаражам. Оплот не отставал. За гаражами парни встретили его дрынами.

Почти сразу нам удалось сбить его с ног – это был большой успех. Драться с ним стоячим нам бы не удалось, даже с дубинами. Парни отчаянно прикладывали дрыны к его голове, и Оплот, шокированный таким развитием событий, выглядел воистину жалко: он закрывался руками, и глаза его выражали дикое недоумение.

– На тебе, сука! – орал Валерка. – Получи благодарность!

В суете я не смог найти свой дрын, который оставил у стенки гаража, и потому действовал одними ногами. Мне досталась нижняя половина двухметрового апартеидовского тела, и я с остервенелым воодушевлением пинал его по бокам.

Оплот сдавал. Он хрипел, брызгал кровавой слюной, а взгляд его терял цепкость и осмысленность. Наконец он прекратил сопротивление, опустил руки и откинулся на землю.

– Стоп! – остановил всех Валерка. – Хватит.

Мы прекратили бить его и, пятясь, стали отступать. Оплот не шевелился.

– Убили что ли? – испуганно оглядел всех Паша.

– Не, – ответил Валерка. – Ни хрена ему не будет.

Оплот тут же подтвердил его слова. Он открыл глаза, приподнял голову и, глядя на нас, выдавил:

– Убью. Всех поодиночке.

Мы бросились врассыпную. На пустыре за стройкой собрались и, нервно закурив, стали вспоминать произошедшее.

– Ничё, ничё, – сдавленно посмеивался Валерка. – Хорошо пошло. Пусть теперь знает, что почём.

Мы тоже смеялись, но в душ н могли согласиться с ним. Угроза Оплота была нешуточной.

Первой его жертвой стал я. Два дня спустя злой как чёрт Мухин-старший, в синяках и пластыре, подловил меня в подъезде. Я не дошёл полпролёта до квартиры.

Встреча была недолгой. Он врезал мне, я упал. Подмяв меня коленками, он принялся выбивать из меня дурь, целенаправленно, по-боксёрски, как-то лениво даже опуская кулаки на мою горемычную физиономию. Я потерял сознание.

Очнулся оттого, что меня отчаянно трясли. Мать вместе с соседкой тётей Шурой, ахая и охая, приводила меня в чувство. Мать плакала. Я же плавал в луже крови.

Им как -то удалось перенести меня в квартиру, смыть кровь, перебинтовать. Мать хотела вызывать «скорую», но я её остановил.

Как потом выяснилось, я пострадал меньше всех. Всего лишь вывернутый набок нос и несколько выбитых зубов. Нос я вправил самостоятельно и вроде бы удачно – он почти встал на прежнее место. Паше с Димоном досталось больше – обоих отвезли в больницу. Лишь Валерка, инициатор нашей бойни, успел схорониться. Жил где-то в подполье, у каких-то друзей на другом конце города.

Мать всё время, пока я выздоравливал, вопила и передавала мне тревожные новости с улицы. Оплот якобы грозился сделать меня ещё раз, так как, дескать, он меня пожалел, но теперь сознаёт свою ошибку. Как ни странно, я воспринимал всё это довольно спокойно. Мне не верилось, что Оплот станет бить меня во второй раз.

Так оно и произошло – бить меня он больше не стал. Я вообще его ни разу не видел после этого, так как вскоре уехал. Мать, едва дела мои пошли на поправку, устроила меня на работу. Помощником лесоруба. Уговорила какого-то старого знакомого взять меня. Работать предстояло в соседней области. Я не сопротивлялся.

В день отъезда, на вокзале, меня нашёл Валерка. Мать, бывшая тут же, встрепенулась, но прощанию нашему помешать не смогла.

– Как ты? – спросил он меня.

– Ничего, – ответил я. – Морда зажила, работать вот еду.

– Жаль, – сказал он.

– Почему?

– Надо же отомстить папашке!

– Не, я уже не мститель.

– Жаль. А я новую банду думаю собрать. Человек десять – двенадцать. Монтажки возьмём на этот раз. Убьём так убьём – мне терять нечего.

– Ну, успехов.

Дали зелёный свет. Проводница закрывала дверь, мать тянула меня к вагону. Я вскочил на подножку.

– Давай, Валер! – помахал другу. – Удачи тебе!

– Тебе удачи! – помахал он мне в ответ. – Возвращайся только миллионером. А Оплоту мы ещё покажем кузькину мать.

Проводница закрыла дверь, я прошёл на своё место. Мать с Валеркой всё ещё махали мне. Скрылись из вида вскоре. Я взял постель и стал укладываться.

Назад я уже никогда не вернулся.

Безобразные девочки снова в моде

– Мария Сергеевна? – спросил я.

Дверь приоткрылась шире, и в проёме показалось обеспокоенное женское лицо.

– Да, – испуганно подтвердила она. – Чего хотели?

Я постарался всем своим видом изобразить добродушие и благие намерения.

– Вы на квартиру не пускаете?

Женщина была удивлена.

– На квартиру?.. – переспросила она.

Ей было лет тридцать пять, может больше. В глазах ещё читалась не до конца ушедшая молодость. Отголоски симпатичности значились на лице. Но в целом вид её был поношенным.

– Даже не знаю… – растерянно смотрела она на меня. – У нас и места-то особенно нет.

– Да мне много места и не надо. Я на работе всё время буду. Было бы где голову приложить.

Женщина пребывала в нерешительности.

– Да и дочери у меня… Беспокоить вас наверное будут.

– Я не привередливый, – улыбнулся я. – Угол найдётся – и хорошо. Да и вам

дополнительные деньги.

Похоже, этот аргумент оказался решающим. По лицу Марии Сергеевны я понял, что она склоняется к положительному решению.

– Я ведь не знаю, сколько сейчас берут, – сказала она, пытаясь отыскать какие-то последние доводы для отказа.

Но я чувствовал, что инициатива на моей стороне.

– Пятьсот рублей нормально будет? – спросил я.

– Пятьсот… – повторила она.

Пятьсот было нормально, я это знал наверняка. Здесь брали и меньше.

– Ну ладно, – чуть подумав, кивнула она. – Человек вы вроде приличный, можно вас пустить.

Согласие своё она подтвердила корявой улыбкой.

Дом, в котором жила Мария Сергеевна, располагался на краю посёлка. Был он тёмным, ветхим и слегка покосившимся. Шифер на крыше отсутствовал как минимум наполовину, отчего казалось, будто её обстреляли картечью. Наличники на окнах прогнили, а вместо пары стёкол в окнах значились прямоугольные куски фанеры. Труба имела уклон градусов в тридцать.

Внутри дом оказался не лучше.

– Осторожнее вот здесь, – вела меня хозяйка. – Тут половица проваливается.

Я шёл за ней на ощупь. Было темно, вокруг висели верёвки с бельём, тяжёлый запах бил в ноздри.

– Вас как звать-то?

Мария Сергеевна открыла какую-то дверь, видимо в зал, потому что за ней моему взору открылась комната со столом, железной кроватью и старой радиолой в углу. Половину комнаты занимала печь.

– Алексеем, – отозвался я.

– Алёша, значит… Нравится мне имя Алёша. На заводе работать будете?

– Да, устраиваюсь вот.

– Берут?

– Берут. Медкомиссию только пройти. В течение недели выйду.

– Сейчас вообще-то всех берут. Дела на заводе идут неважно. Зарплаты

маленькие.

– Ну, какие уж есть! – отозвался я. – Главное, чтоб платили.

Из вещей у меня была лишь небольшая сумка. Я поставил её у порога.

– Я вас в соседней комнате поселю, – сказала Мария Сергеевна. – Пойдёмте,

посмотрим.

– Там дочери, – добавила она торопливо. – Вы не пугайтесь, они безобразные.

Я не успел открыть рот для вопроса. Мария Сергеевна толкнула дверь, и мы вошли внутрь.

На полу, в центре комнаты, сидели две девочки лет семи-восьми в одинаковых, застиранных чуть ли не до дыр синеватых сарафанчиках. Тут же валялись несколько кукол с отсутствующими конечностями. Девочки расчёсывали им оставшиеся волосы.

Предупреждённый хозяйкой, я ожидал увидеть в них что-то вопиющее, ужасное, но в первое мгновение не заметил ничего странного. Лишь когда девочки повернулись и испуганно-удивлённо посмотрели на меня, я заметил на их лицах пятна.

Я, однако, сумел не подать вида.

– Привет, девчонки! – кивнул я им весело. – Как дела?

Девочки дико засмущались, опустили головы и, не издав ни звука, продолжили теребить своих инвалидных кукол.

– Это дядя Алёша, – сказала им Мария Сергеевна. – Он будет жить у нас.

Девочки безмолвствовали.

– Это Лена, – показала хозяйка на одну из них. – А это Марина, – на другую. –

Погодки они у меня. Лена во втором классе, а Марина в первом.

Я стал устраиваться. Девочек хозяйка из комнаты выпроводила и объясняла мне теперь нехитрые тонкости здешнего быта.

– Туалет во дворе, покажу ещё. Умывальник на кухне, возле печи. Отдельной комнаты я тебе предоставить не могу, – она перешла со мной на «ты», – здесь и девчонки ночевать будут. Ты здесь, а они на той кровати. Они вместе спят.

– А откуда это у них? – поинтересовался я, имея в виду пятна на лицах. – Болезнь какая?

– Нет, ожоги, – ответила Мария Сергеевна. – Мы горели два года назад. Жили тогда не здесь, на другом конце, дом хороший был. И сгорел как-то за ночь. Муж погиб у меня, а девчонок вытащили. Я тогда обходчицей работала, в ночную смену была.

– Короткое замыкание?

– Да какое замыкание! Заснул с сигаретой муженёк мой, да и всё. Пьяный был наверное.

Я пытался выражением лица изобразить сочувствие. Но хозяйка в нём не нуждалась.

– Ну и хрен с ним! – весело сказала она мне. – Я его всё равно не любила.

Весёлость, однако, была тягостной.

– Девчонок вот только жалко, – добавила она. – Вся жизнь у них насмарку. На улицу боятся выйти. В школу еле-еле. Каждый день – в слезах. Дразнят их там. Я уж позволяю через день ходить. Ты на них внимания не обращай, они у меня забитые. Да глупые конечно. Младшая – совсем дура. Ссытся до сих пор.

Я лишь безмолвно кивал.

Дело шло к ночи. Хотелось есть. Попроситься на ужин к хозяйке я не рискнул – да они, похоже, поели до меня. У меня в сумке оставалось пол пачки печений, купленных ещё на вокзале в Самаре. Я быстренько умял их, разделся и лёг.

Спустя какое-то время в комнату пришла Мария Сергеевна.

– Здесь буду спать, – сказала она, застилая вторую кровать, что стояла в противоположном углу. – Боятся тебя девчонки. Как ни уговаривала, не хотят сюда идти. Ладно, пусть в зале.

Я отвернулся к стене, чтобы не смущать хозяйку. Она, открыв дверцу платяного шкафа, повозилась за ней, видимо переодеваясь, а потом улеглась.

– Не привыкла я на этой кровати… – бормотнула она, ворочаясь.

Я же был привыкшим ко всему. Вся жизнь прошла на квартирах и в переездах. Условия, в которых я оказался здесь, были далеко не самые худшие.

Через десять минут я уже спал безмятежным и крепким сном.

Следующим днём была суббота. Я на всякий случай сходил в заводскую поликлинику, но медкомиссию не прошёл. Выходной.

Объявление о наборе людей на местный завод я прочёл в бюро по трудоустройству одного из городков соседней области. Я тогда два месяца шабашил на одного сельского предпринимателя. Строили магазин. Деньги хозяин платил хорошие, но бригада наша оказалась состоящей сплошь из синяков-бухариков. Я этим делом никогда особо не увлекался, но оказавшись в соответствующей среде, как-то размяк, поддался влиянию и потихоньку пропил почти весь свой заработок. Способствовало этому и то, что хозяин щедро давал авансы. Мы тогда его за это хвалили, а сейчас я понимал, что делал он это зря.

Я позвонил на завод, поговорил с кем-то из отдела кадров, мне сказали приезжай, возьмём. Обещали устроить токарем. Причём их не смутило то, что соответствующей специальностью я не владел. Обучение на месте, заверили меня.

В дороге я сильно сомневался – не обломаться бы. К счастью никаких обломов не произошло. Видимо дела на заводе шли так плохо, что руководство было радо любому желающему. Заявление моё тут же подписали, трудовую книжку – с единственной записью «сторож», которым я пребывал в течение двух месяцев в каком-то детском саду – забрали. Оставалось пройти медкомиссию.

Пройти я её мог не раньше понедельника.

Целых два дня делать было совершенно нечего. Я прошёлся по посёлку. Был он небольшим и грязным. В основном состоял из частных домов. Лишь несколько кирпичных зданий, почему-то четырёхэтажных, скучились с краю.

Бесцельно побродив по посёлку пару часов и исходив его вдоль и поперёк, я решил возвращаться на хату. Внутренний голос подсказывал, что с пустыми руками появляться нельзя.

Я зашёл в магазин и купил бутылку водки, коробку конфет и два мороженых. У дверей дома встретилась хозяйка. Она тоже возвращалась откуда-то.

– В магазин ходили? – спросил я её, помогая внести объёмистую сумку.

– Да, зашла, – кивнула она. – А так-то с работы иду.

– Вы где работаете?

– Торгую. На вокзале.

– На хозяина? Или сами?

– Сама, сама. Дай бог, сама пока. Мелочь всякая: тапки, трико, носки.

– Хорошо идут?

– Так себе. Еле-еле на жизнь хватает.

Мы вошли в дом.

– Мария Сергеевна! – сказал я, доставая бутылку. – Я вот тут подумал, что нам как-то отметить надо наше знакомство.

Реакция хозяйки оказалась в высшей степени положительной.

– А-а-а! – широко улыбнулась она. – Бутылочку заныкал… Ну правильно, надо отметить.

Она загремела на кухне посудой, собирая стол. Я зашёл в соседнюю комнату.

Лена с Мариной, сидя на кровати, играли в какую-то малопонятную игру, хватая друг друга за руки.

– Привет! – кивнул я им.

Увидев меня, они тут же стушевались. Я заметил, что они боятся смотреть мне в глаза и отводят лица в сторону.

– Какие оценки сегодня получили? – спросил я, заметив валявшиеся у стены портфели.

– Никакие, – ответила после долгой паузы старшая, Лена. Она на мгновение взглянула на меня, но тут же опустила глаза. – Сегодня меня не спрашивали.

– А Марину? – посмотрел я на младшую.

От моего вопроса девочка так засмущалась, что покраснела и заёрзала на месте. Не сказав ни слова, она лишь отрицательно затрясла головой.

– Ну и замечательно, – сказал я. – Я тоже не любил, когда меня к доске вызывали. Вот, угощайтесь, – я протянул им скрываемые за спиной упаковки с мороженым.

Упаковки были яркие, да и мороженое хорошее – эскимо. Девчонки, в каком-то странном остолбенении смотрели на них и не решались взять.

– Берите, берите, – приободрил я их. – Это вам.

Стремительно, словно воры, они выхватили мороженое из моих рук.

– Коричневое! – выдохнула удивлённо Марина. – Я такое никогда не ела.

– Надо же когда-то начинать, – улыбнулся я.

– Зря ты их балуешь, – донёсся до меня голос хозяйки. – Они этого не заслужили.

Очень странно чувствовал я себя рядом с ними. Смотреть на их лица было тяжело – безобразные пятна отталкивали, смущали, но ещё больше смущала их реакция. Я словно пытался подружиться с лесными волчатами. Всё так же не глядя на меня, молча, они ели мороженое и ждали, когда я уйду.

– Ну ладно, – сказал я и неожиданно для себя потрепал их по головам. – Не скучайте.

От моего движения они сжались и застыли, словно приготовились к побоям. Я убрал руки и вышел из комнаты.

За двадцать минут хозяйка умудрилась собрать весьма обильный стол. И первое, и второе, и салаты какие-то стояли на нём. Мы сели наконец. Я разлил по рюмкам водку.

– Может девчонок позовём? – предложил я. – Тоже наверное кушать хотят.

– Не надо, – отмахнулась Мария Сергеевна. – Они уже ели. И нечего им со взрослыми за одним столом сидеть.

С каждой новой рюмкой мы проникались друг к другу всё большей симпатией. Я рассказывал какие-то анекдоты, хозяйка от души смеялась. Разговаривали и о грустном – она поведала о своём неудачном замужестве, я – о бесчисленных работах и населённых пунктах, в которых доводилось побывать.

– Музыки не хватает, да? – спросила она.

По-моему, и без музыки всё было неплохо, но я ответил утвердительно:

– Да, хорошо бы музыку.

– Да у меня ведь магнитофон есть! – встала она со стула. – Раздолбанный немного, но работает.

Она покопалась в ящиках шкафа и извлекла на свет божий древний магнитофон «Романтик». Крышка на кассетной деке отсутствовала, был он весь в царапинах и сколах. Но действительно оказался работающим. Мария Сергеевна зарядила в него не менее зачуханную кассету и снова уселась за стол. Из магнитофона донёсся голос Валерия Ободзинского. Как ни странно, он оказался очень даже под настроение.

– Мария Сергеевна! – осмелев, обратился я. – Может, потанцуем?

Хозяйка была польщена таким предложением. Мы вышли на середину комнаты, обнялись – причём весьма интимно – и неторопливыми шажками закружились вокруг своей оси.

По окончании танца я поцеловал ей руку. Такая галантность окончательно развеяла в ней последние тени сомнения на мой счёт. За столом она сидела уже у меня на коленях. Я неторопливо поглаживал её мускулистую ногу.

Как водится, пришлось бежать за второй. К этому времени стемнело и мне пришлось поплутать в поисках магазина. Он был успешно обнаружен, и пирушка наша продолжилась.

Кассета с Ободзинским крутилась в четвёртый раз. Танец сменялся танцем, я лапал хозяйку за грудь и ягодицы, она не сопротивлялась. Мы стали целоваться.

– Сегодня с тобой спать лягу! – с туманной улыбкой глядя мне в глаза, сообщила Мария Сергеевна.

– Ложись! – бодро отозвался я, переходя на «ты». – Вдвоём-то веселее.

Гулянка закончилась поздней ночью. Маша – как я звал её теперь – прогнала дочерей в зал. Сонные, ничего не понимающие, они перебрались в соседнюю комнату и плюхнулись на кровать.

Весёлые и разнузданные, мы разделись догола и легли в постель.

Я был с женщиной в третий раз. Предыдущий, второй, состоялся почти четыре года назад. Я сильно сомневался, получится ли у меня что-нибудь, но водка заглушила рефлексию, и поэтому я действовал весьма уверенно и нахраписто. В общем и целом я показал себя молодцом. По крайней мере, Маша осталась довольна.

На следующий день торговать она не пошла. С утра до вечера мы провалялись в постели. Девчонки заглядывали в комнату, спрашивая у матери про еду.

– Что найдёте, то и ешьте! – отмахнулась она от них.

Я встретился глазами с Леной. Мне стало неловко: мы, голые, лежим с её матерью в постели. Но к моему удивлению взгляд девочки оказался гораздо более тёплым, чем раньше. Даже мимолётную тень робкой улыбки увидел я на её губах.

В понедельник я успешно прошёл медкомиссию. Во вторник вышел на работу. Меня определили помощником токаря к мужичку пенсионного возраста, который откликался на имя Сеня. Сеня был положительным бабаем – общий язык мы с ним нашли быстро. В помощниках мне предстояло ходить месяц. Я опасался, что это слишком короткий срок, чтобы освоить специальность, но вскоре понял, что срок непомерно раздут. Через два дня я уже вполне качественно вытачивал все детали, положенные для производства токарю.

– Нормально! – кивал Сеня, наблюдая за моей работой.

Однако работы было мало. В день мы трудились от силы часа четыре, остальное время просиживали в курилке. Часто нас просто отпускали в обед.

Возвращаясь в один из таких дней домой, я проходил мимо местной школы и у забора увидел хозяйских дочерей – Лену и Марину. Какой-то пацанёнок кидал в них камни и кричал безобразно-матерные выражения. Они касались их внешности.

Подбежав к пацану, я схватил его за шиворот и прижал лицом к пружинящим сплетениям проволочного забора. В груди кипело бешенство.

– Что за дела?! – заорал я. – Тебе башку отвинтить, щенок паршивый?!

Реакция пацана была весьма наглой.

– Ну-ка отпусти! – зло и спокойно ответил он. – Они первые начали.

– Первые? – выдохнул я. – Ты охренел что ли?

Прищурив глаза, пацан смотрел вдаль. Я не знал, что с ним делать. Читать нотации я не умел. Похоже, он почувствовал мою неуверенность.

– Ещё раз, – тряс я его, – я увижу, как ты издеваешься над девчонками, я с тобой не знай что сделаю.

«Не знай что» было особенно неуместным выражением. Пацан усмехнулся на мои слова.

– Ладно, ладно – закивал он, всё так же нагло.

– Ты понял меня или нет? – тряхнул я его ещё раз.

– Понял, – отозвался он.

Я смотрел на него и видел, что ни хрена он ничего не понял. И даже не хочет понимать. «А кого мне бояться?» – мелькнуло вдруг в голове. Новая волна ярости стремительно накатила и сопротивляться ей не было сил. Я развернул пацана лицом и со всей дури врезал ему кулаком в живот.

– А-а-а!!! – выдохнул он.

– Что, нравится? – нагнувшись, шепнул я ему в ухо. – А дальше ещё лучше будет! Хоть одно слово им скажешь – башку отвинчу! Понял?

– Понял, – прохрипел он, и теперь я видел, что он действительно меня понял.

Несколько испуганных школьников взирали на меня из-за забора.

– Кто этих девочек обидит, – сказал я им, – всех поубиваю.

Потом я обнял Лену с Мариной за плечи и повёл их домой. Я чувствовал, что они гордятся мной сейчас. Мне, однако, было не по себе. Проклюнулись угрызения совести. Эх ты, говорил мне внутренний голос, ребёнка избил. А ведь можно было и как-то иначе всё решить.

«Нельзя, – ответил я твёрдо, отмахиваясь от всех угрызений. – Раз он не понимает элементарных вещей, значит надо учить. Теперь будет знать, что и почём в этой жизни».

– Дядя Алёша, а он каждый день нас обижает, – смотрела на меня снизу вверх Марина.

– И другие тоже! – добавила Лена.

– Теперь не будут, – сказал я им. – А если кто попробует, сразу мне говорите.

Мы шли по залитой грязью улице. Приходилось делать виражи, чтобы обойти лужи. Девчонки держали меня за руки.

– Они нас безобразными называют, – продолжала жаловаться Марина. – Уродинами.

– Э-э, да что они понимают! – отвечал я. – Живут на краю света, в богом забытой дыре и ничего не знают, что в мире делается. А в мире сейчас безобразные девушки как раз самые модные. И в фильмах их все снимают, и в журналах фотографируют.

– Что, на самом деле? – спросила Лена, причём так серьёзно, что по спине моей пробежал холодок.

– Конечно! – кивнул я. – Я же везде бывал, всё видел. Было время, когда только красивых сниматься брали, но сейчас всё наоборот. Безобразные девочки снова в моде! Только их снимают, только им деньги платят.

– Что, совсем-совсем безобразные? – удивлённо смотрела на меня Лена. – Прям как мы?

– Да ещё страшнее! Вы по меркам шоу-бизнеса самые настоящие красавицы. Вот вырастите, моделями станете. Знаете, сколько модели денег зарабатывают?

– Сколько? – спросила Марина.

– Миллионы! И все их уважают, все им руки целуют. А вы печалитесь, что некрасивые… Вы радоваться этому должны! Я вам просто завидую. Потому что знаю, какой успех вас ждёт и какие деньги вы будете загребать. В безобразных девочках – вся привлекательность.

В тот вечер я делал с ними уроки. Знаний моих вполне хватило на все предметы. Я помогал им делать упражнения, задачи, решал примеры и неожиданно обнаружил в себе педагогические задатки.

– Вот смотри, – говорил я Лене, – первая бригада строителей за час уложила…

Лена была сообразительной. Ей даже подсказывать особо не приходилось. Мне показалось, что она ждала моего объяснения лишь как очередного знака внимания.

С Мариной дело шло тяжелее. Она лишь пожимала плечами и ковырялась в носу. Я сделал за неё все задания и заставил переписать в тетрадь. Ей удалось это лишь с огромным количеством ошибок.

– Дядя Алёша, – спросила меня Лена, – а вы с мамой поженитесь?

Вопрос поставил меня в тупик. Жениться на её матери я, разумеется, не собирался. Но говорить об этом девчонкам было бы неправильно.

– Это не от меня зависит, – ответил я уклончиво.

– От мамы?

– И от неё вряд ли.

– От чего же?

Я подбирал нужные слова.

– От обстоятельств.

– От обстоятельств… – разочарованно и не по-детски серьёзно произнесла она.

– Просто мы ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы принимать такие решения.

– А я хочу папу! – сказала вдруг Марина, но тут же засмущалась меня, а ещё больше сестру. – Лена смотрела на неё необычайно сурово, с какой-то странной тоской на изуродованном лице.

Раздался звук открываемой двери и через мгновение на пороге, с сумками в руках, показалась хозяйка. Была она явно не в настроении, а увидев нас вместе за столом, как-то нехорошо этому удивилась.

– Вот они где, – сказала она, недружелюбно на нас посматривая, словно ревнуя меня к дочерям. – Милая семейка. Папаша и дочки.

Я не понимал причину её недовольства.

– Как дела у тебя? – спросил, чтобы сменить тему. – Что-то ты неважно выглядишь.

– Неважно! – завелась она вдруг. – А ты постой весь день на ветру, потаскай сумки, и посмотрю я, как ты будешь выглядеть.

Я попытался помочь ей закинуть сумки на печь. Маша раздражённо оттолкнула меня.

– Отойди на фиг. Помощник херов.

Я был неприятно удивлён её реакцией. Мария Сергеевна с каждой минутой заводилась всё сильнее.

– А полы-то вы не мыли что ли? – обнаружила она вдруг под ногами сор. – А? – сверкая глазами, возвышалась она над дочерьми.

Девочки пришибленно молчали.

– Чё молчишь? – дала она подзатыльник Лене. – Я тебе что говорила? К моему приходу полы намыть!

– Они не успели, – заступился я за девочек. – Мы уроки делали.

– Ах, вы уроки делали! А полы я за вас мыть должна?!