Читать книгу: «И от Цезаря далеко и от вьюги», страница 3

На другой день, он не пошел пить чай. На третий тоже. На четвертой его встретила в коридоре Наташа и пригвоздила своими темными глазами.

– Ты куда пропал?

– Просто много работы.

– А я подумала, что кто-то плохо перенес знакомство с мужем своей…

– И это тоже. Скажи, кто я для тебя, зачем я тебе нужен?

– Ты нужен, чтобы мне было не скучно пить чай. Придешь.

– Сегодня приду.

Снова все пошло как прежде. Снег на улице растаял, вернулось время туманов и слякоти. День за днем. Время летело незаметно, приближаясь к весне, а у Ивана нарастало ощущение приближающегося конца. Наташа становилась частью его, принадлежа другому мужчине. Он не знал, во что в конечном итоге это выльется. Один из вариантов развязки предложил его новый друг Виктор. У Виктора он иногда ночевал, когда, увлекшись разговором, засиживался допоздна. Иван любил прежние физтеховские словесные баталии по накалу напоминавшие пляску людоедов вокруг пиршественного костра. В огонь праздника летели Кант, Ницше, Христос, Будда, Ньютон. В жертву полемике приносилось все, авторитетов не существовало. Молодой цинизм и пошлость вперемешку с гениальными идеями растворялись в алкоголе и текли рекой.  Не каждый мог выдержать столь крепкий напиток.

Виктор был слабой заменой. Он был зауряден и спасался от этого эзотерикой.  Однобокий и ограниченный, он обрадовался, узнав, что у Ивана есть все тома Кастанеды и пригласил его к себе. Иван был посвящен в тайну Виктора. Виктор, у которого жена сбежала на Сахалин с двоюродным братом, был магом.  Двое бывших спецназовцев, друзей Виктора, тоже были адептами дона Хуана. Они набросились на Ивана в надежде, что он войдет в их круг. Но Иван был равнодушен к потустороннему. Он не понимал троих друзей, испытавших шок от столкновения с реальностью, и теперь бегущих от нее.  Притворяясь, что они ощущают присутствие незримых сил, они закрывали глаза на очевидное.  В их головах, в их жизни, в их домах царил беспорядок, окна заплела паутина, а дворы превратились в свалку и заросли бурьяном.  В итоге, они отстали от Ивана, решив, что у него еще не открылся третий глаз, чтобы видеть сакральное. Но Иван продолжал приходить к Виктору, пить вино и терроризировать своими монологами о поэзии.

В одну из таких встреч они заговорили о Наташе. Виктор, хотя смотрел на мир глазами мага Карлоса Кастанеды, волшебство, которое творилось с Иваном, понимал просто.

–Ты с ней уже переспал?

– Почему ты спрашиваешь?

– На работе всем интересно, дошло у вас с ней до постели или еще нет.

– Может, и не дойдет. Разве все дело в постели?

– А ты как думал!

– Я думал по-другому.

– У тебя ничего не выйдет. Муж ее не отпустит. Если понадобится, он может и ребенка отобрать, а саму голой выгонит из дома. Что с тобой, Иван?

Ивана накрыла волна безысходности. Его существование было никчемным.  В мире, где люди всему знают цену и где на все есть трезвый расчет, он почувствовал себя одиноким и крошечным. Дыхание перехватило на полуфразе, и из глаз закапали слезы.

– Ваня, перестань, перестань! – вдруг начал истошно вопить Виктор. Почему он так испугался моих слез?

– Убей Константина, женись на Наташе, но только не надо плакать.  Прости, я не знал, что для тебя это так серьезно. У нас так серьезно никто к этим вещам не относится.  Почти все друг другу наскучили, у всех есть любовники или любовницы!

– О чем ты говоришь, Виктор! Они живут вместе уже пять лет. У них ребенок. Ты считаешь, что я должен разрушить их семью? Да я близко такого не хотел!

Сбитый с толку Виктор пролепетал:

– Тогда что ты хочешь? Разве тебе не нужен секс с шикарной бабой? Ведь она сама дать готова. У нее что-то не клеится с мужем, а ты ей нравишься. Все карты в твоих руках. Кто может от такого отказаться, когда оно само идет в руки? Я бы на твоем месте…

– Я не знаю, чего я хочу. Мне нужно видеть Наташу, слышать ее голос. Только это дает мне то, что, наверное, люди называют ощущением счастья. Разве это преступление смотреть на женщину и слушать ее голос? Но я почему-то чувствую себя вором. И не пойму почему. Я пытаюсь разобраться, но у меня не получается. Я ловлю на себе понимающие взгляды. Ты сейчас сказал, что следишь за тем, что происходит со мной и с ней. Именно это меня смущает. Перестаем быть я и Наташа. Мне в голову лезут какие-то законы, мысли других людей…

– А как ты хотел?

– Не знаю, я ничего сейчас не знаю. Налей еще вина, я не хочу постоянно думать, о том прав я или не прав по отношению к Наташе, ее ребенку, ее мужу, себе.

Виктор налил вино в большой бокал и Иван, прикладываясь к нему, почувствовал, что он входит в набегающие волны моря, которые его закачали, повалили с ног и все исчезло.

Снова весна. Любимое время года Ивана. Как будто жизнь началась еще один раз. Даже старые вещи зажили по-новому. Весенний воздух будоражил Ивана, и тупик, в который он себя загнал, перестал казаться концом дороги. Повсюду мерещились лазейки, счастливые случайности, которые могут все перевернуть и склонить историю к хэппиэнду.  Он шел с Наташей по их (теперь уже их) тополиной аллее. Он шел слева и немного сзади, чтобы видеть ее походку. Одно из чудес света решил он. Наташа изредка оборачивалась, ловила его взгляд и смеялась. Ей нравилось быть объектом внимания. Ее занятый бизнесом муж, не был щедр на такое. Она регулярно получала подарки в виде духов, драгоценностей, вещей. Их секс с мужем был на высоте. Ей не хватало такого взгляда, каким Иван смотрел на ее походку.

– Иногда по ночам, когда я получаю все тридцать три земных удовольствия в объятиях Константина, я боюсь только одного, что я назову его «Ваня», – призналась она.

Это было откровенное предложение себя. Иван чувствовал, что Наташу начинает тяготить его платонизм. Не этого ожидала от него Наташа, когда решила возобновить их знакомство. Он был подходящей кандидатурой для того, чтобы она могла наказать своего супруга, за повелительность и сухость. В семейной жизни ей не хватало романтики, ее угнетало то, что для других было удобным порядком вещей. Строя совместную жизнь по шаблону, заданному еще Адамом и Евой, они с Костей улучшали свой быт. Но когда их быт наладился, то вещи, которые для новобрачных служат крупицами счастья, стали повседневными и деловитыми. Наподобие чистки зубов. Возможно, злую шутку с Наташей сыграл ранний брак. Она не догуляла, не дополучила причитающуюся ей долю обожания и беззаботной жизни. Костя был завидным женихом и ее родители, и она сама решили не терять этот шанс на обеспеченное будущее.  В первый же год родился ребенок, и Наташа поняла, что ее обокрали. Теперь она постоянно искала шанс вернуть свое. Она, конечно, не умела себя анализировать, и от супружеской измены ее уберегла только работа в женском коллективе и отсутствие в ее окружении подходящей кандидатуры на внебрачную связь. Константин же, почти не таясь, погуливал с официантками кафе, хозяином которого он был. Но мужчинам сходит с рук и не такое.

– Скажи, Ваня, ведь то, что мы с тобой делаем для тебя не игра? – спросила Наташа, остановившись.

Иван, ожидал всего, но только не такого вопроса. Постоянно пытаясь стряхнуть с себя ощущение своей виновности, он не думал, что к роману с замужней женщиной можно отнестись как к игре. Задававшая этот вопрос замужняя женщина не понимала, как к такой интрижке можно относиться иначе. Она не была способна на безоглядное погружение в омут страсти, на роковой шаг. Ее здоровая натура требовала небольшого разнообразия на фоне скучного благополучия и стабильности. Своим вопросом он хотела немного пошевелить Ивана, который развлекал ее лишь речами, в основном для нее непонятными.

– Я чувствую себя плохим человеком. Я тебя люблю (это избитое предложение стало его любимым), но боюсь, что моя любовь может принести тебе несчастье.

– О чем ты говоришь, ты можешь принести мне только счастье, ты самый лучший из людей, которых я встречала в жизни. Посмотри вокруг, ты лучше их всех вместе взятых!

Иван горько усмехнулся. Однако, лесть Наташи подействовала благотворно. Он почувствовал прилив вдохновения. Именно способность переживать разнообразные эмоции делала его непохожим на местную публику, привыкшую ценить в жизни совсем другие стороны.  Не будет неправдой сказать, что именно это привлекло к нему Наташу. Несмотря на свою ограниченность, она понимала, что присутствует и даже является причиной чего-то необычного. Не настолько яркого, что способно заменить собой секс, но великолепного в качестве его оригинального оформления.

– Они не виноваты, Наташа, – воскликнул Иван. Легко быть интересным человеком, когда ты живешь в каком-нибудь культурном центре, в средоточии русского или европейского духа. Когда ты ходишь по улицам, и в тебя входят идеи, излагаемые неслышным языком архитектуры. Там, даже не интересуясь ничем, просто спеша по своим делам ты изучаешь историю своей страны, народов, земли. Здесь – окраина мира, дикая степь. Ее заселили личности, вытесненные на периферию, на границы. Те, которым не нашлось места в центрах. Они порвали с одной общностью, но не сформировали другую.

– Неужели в нашем городе нет ничего интересного? Может, есть неизвестные факты? Может, люди не умеют искать? – спросила Наташа. – А давай поиграем в такую игру. Мы хотим завлечь в наш, заурядный провинциальный городишко туристов. Мы должны написать рекламный проспект, который заставит их отказаться от поездки «По Золотому кольцу» и приехать сюда. Чем мы можем их соблазнить?

– Можно попробовать. Я начал бы так. Путешественники, любители старины! В нашем городе есть много достопримечательностей. Как в каждом, уважающем себя, провинциальном городе, у нас есть все, что должно быть. Есть главная площадь, с памятником Ленину, трибуной и елями по периметру. Есть дворец культуры, парк и стадион. Есть купеческий дом девятнадцатого века. В доме есть музей. Увидев все это, вы испытаете чувство дежавю и спросите себя, что из этого вы не видели в других местах? И будете правы!  Это есть везде. Но знайте, главную свою достопримечательность наш город не показывает никому. Более того, о ней не знают даже его жители. Ее не видят.  И это не потому, что она спрятана. Она на самом виду. Ее стараются прикрыть строениями, парками, дорогами, но она выглядывает из-под них, рушит и уничтожает их тысячелетие за тысячелетием. Это земля. Древняя, земля, дававшая приют скифам, аланам, сарматам. Они жили на ней в тысячу раз дольше, чем живем мы, покоряли ее, обустраивали, переделывали под себя, но оставили в итоге нетронутой. Земля переходит из рук в руки, оставаясь ничьей. Не принадлежит она и нам, давая лишь временный приют. Приезжайте сюда, чтобы встретить вселенную, в которой вы гости…

Наташа, немного отстранясь, смотрела на Ивана, имитируя восхищение.

– Тебе надо писать стихи, никогда не пробовал?

– Пробовал. И даже пишу. Но это не мое дело.

– Почему. Ты думаешь, они плохие?

– Об этом не мне судить. Допускаю, что в них что-то есть. Но они не то, что я хотел бы.  Мне не нравится то, что выходит из меня.

В глазах Наташи вспыхнул огонек. Она была любопытна.

– Дай почитать.

– Это исключено.

– Зачем же ты их писал?

– Было повеление свыше. Я не знаю для чего или для кого. Может быть ни для кого.

– Но это же скучно!

– Могу попробовать сочинить для тебя.

– Это тоже повеление свыше?

– Это должно быть твое повеление.

– Тогда сочиняй!

Он подошел к скамейке возле чьего-то дома. Достав из портфеля ручку и чистый лист несколько минут сидел задумавшись. Рядом ерзала Наташа. Вот кому нужны все тридцать три удовольствия. И она их получит. Не со мной, так с другим. А что останется мне? Уловив идею, он быстро записал.

Я не могу мечтать о том,

Что буду жить с тобой вдвоем.

Я не могу поверить чуду,

Что я с тобою счастлив буду.

То и другое не дано.

Я это помню. Помню, но

Я просто верю в то, что лето

Нам принесет немного света,

И что отзывчивые грозы

Дождем омоют наши слезы.

– Да, ты настоящий поэт!

– Может быть. Прекращай издеваться.

– Я и не думала, – сказала Наташа, хотя на самом деле она всегда реагировала насмешкой на все, что выходило из-под ее контроля.

– А у тебя много стихов?

– Есть еще, но тебе они вряд ли понравятся. То, что я сочинил сейчас, самое доброе и жизнерадостное из них.

– Обязательно хочу почитать? Почему ты не издашь книгу своих стихов?

Иван улыбнулся. Фраза Наташи напомнила ему о московских дачниках, которые помешаны на «своих» огурцах и «своих» помидорах.

– Мне не нравятся свои стихи. Наверное, не будет неправдой сказать, что я их немного стыжусь… Я хотел бы писать по-другому, и о другом.

– О чем? О любви?

– Мои стихи именно о любви, и именно это меня смущает. Я хотел бы писать о мире, быть более… объективным.

– Ты пишешь о любви. Как странно? У тебя было много любви?

– Я сейчас ничего не пишу, я писал раньше. Я любил кое-кого. Но давай, больше не будем об этом. Сейчас я люблю тебя…

– Давай об этом тоже не будем.

Иван не понимал, что Наташа, как многие эгоистичные натуры, не знала, что такое любовь к другому человеку.  Она могла имитировать любовь, и со временем стала думать, что и другие заняты тем же самым. Ей нравилось заставать восхищение в глазах мужчин, и зависть в глазах женщин. Потому что кое-кого она все же любила. Этот кое-кто была она сама. И еще она любила секс. Она не понимала медлительности Ивана.

Ивану, наоборот, казалось, что все развивается слишком быстро. Он чувствовал, как события неумолимо влекут его к какой-то последней черте, на которой ему придется принять решение. Он надеялся, что примет именно то решение, которое должен будет принять, но хотел оттянуть этот момент, ибо знал, что после этого вся его жизнь изменится. Весь мир изменится.

– Убей Константина и женись на ней! Удочери ее ребенка! Ты ведь любишь ее! Я вижу, любишь! – орал на него Виктор, когда они в очередной раз вместе пили. Иван, хотел ему ответить, но по его лицу текли слезы, и горло сжималось, не выпуская никаких слов. Это говорит мне человек, семью которого разрушил чужак. Пришел, взял то, что ему понравилось, и оставил сломанный стебель. Виктор – сломанный стебель. То, что остается, когда срывают цветок. Цветок ставят в вазу, или в нагрудный карман. Когда он вянет, его выбрасывают, а стебель остается, он никому не интересен.

И по уже многолетней привычке, внутренний слух Ивана стал улавливать разрозненные строфы: В поле широком…  Сухая трава…   О чем? Непонятно… Мне шепчет слова…

Виктор что-то продолжал говорить. Иван понимал, что он жалуется на свою судьбу. Он не хочет жаловаться, но что бы он не говорил, у него выходит жалоба. Как будто между слов шепот ветра. Не стоит слушать речи, эти заезженные пластинки, нужно слушать лишь дыхание, которое несет эти речи.

О том, что цветочек в том поле растет. Как синий глазочек… Кого-то он ждет. Какой-нибудь путник найдет средь полей… Цветочек…  И дальше… Дорогой своей…

Но ведь ничто не существует вечно. Все живое погибает. Ты не можешь уберечь Виктора, Наташу, от потрясений, от смерти. Да, но я не хочу быть причиной этих потрясений. Должно соблазнам быть, но горе тому, через кого они…  Через безжалостных людей. Через людей, которые берут не спрашивая.

Его я лелеял, его охранял.

Случайный прохожий прошел и сорвал.

О чем же так долго шептался овес?

О том, что прохожий цветок мой унес…

Опять что-то невразумительное, несуразное. Частушки.

А весна зашла уже далеко. Гораздо дальше, чем отношения Ивана и Наташи. Уже цвела сирень.  Иван был пьян без вина, когда они с Наташей шли по Садовой, а с вишен слетали последние белые лепестки.   Наташа шла немного впереди, в коротком облегающем платье, и его глаза переходили с мальчишеской шеи на угаданную природой пропорцию талии и бедер. Ту, над которой бились Пракситель и Фидий. Затем он спускался на швы колготок, и по ним следовал дальше, по задним поверхностям ног, виноградным изгибам колен и икр. Наташа что-то ему сказала, но он снова не услышал, о чем она.  Он неосознанно потянулся рукой, чтобы до нее дотронуться.  Наташа, как бы нечаянно сделала шаг вбок, обходя ямку на дороге, и рука Ивана повисла в воздухе. Наташа рассмеялась, увидев его лицо.

– Что, птичка упорхнула?

– Зачем ты так, я тебя люблю.

– Что толку мне от того, что ты меня любишь?

– Любовь – самодостаточна, что нужно еще? – промямлил Иван, не чувствуя правды того, что говорит.

Она отвернула с досадой. Какой он недогадливый!

– Мы уже не дети, Ваня! Может, ты еще в кино меня пригласишь?

– Мне достаточно твоего присутствия!

– А мне недостаточно, твоего. Я хочу твоих поцелуев, твоих объятий, быть с тобой…

Иван молчал, переваривая услышанное. То, что предложение интима прозвучало со стороны женщины, означало отсутствие выбора.  Он понял, что настал момент, когда он больше не управляет ситуацией. Теперь ему нужно либо отдаться ходу событий, как пловец отдается течению реки, либо… выбираться из этой реки.

– Возможно, мы с тобой когда-нибудь будем жить под одной крышей… Мы должны решить…

– Какой ты рассудительный. А еще поэт!

– Я не считаю себя поэтом…

– А я хочу поэзии, романтики. Я устала от серой жизни. Ты подал мне надежду, что из этого есть выход, спасение. Мой муж постоянно меня упрекает в том, что я нарушаю его правила. Его жалкие правила. Теперь и ты туда же.

– Я просто боюсь поспешить и тебя потерять. Поверь, я могу быть решительным, но сейчас на кону ты. Если бы мне просто нужен был секс с тобой, я не стал бы тянуть резину. Я хочу, чтобы мы остались вместе навсегда.

– А я хочу тебя.

– Мы живем в большой деревне. Все сразу все узнают. У тебя появится репутация… Ты первая скажешь, что ты меня за это ненавидишь.

– Можно сделать так, что никто не узнает.

– Каким образом?

– У тебя есть друзья, которые могут на время покинуть свой дом?

– За год жизни здесь у меня не появилось таких друзей. Я думаю, их не появится, даже если я проживу здесь сто лет. Виктор, хороший человек, но он не держит внутри себя информацию. Завтра будет знать весь город. А что с твоими подругами, встречный вопрос?

– Подруги есть, но они законопослушные курицы. В таком деле я не могу рассчитывать ни на одну из них.

Некоторое время они шли в молчании. Иван ощущал лишь пустоту в мыслях. Первой заговорила Наташа:

– У нас есть гостиница, ты об этом знаешь?

– Да.

– А то, что директор твоя соседка, тетя Надя, ты знаешь?

– Нет.

– Гостиница пустует, а тетя Надя из тех женщин, которым можно доверять. Ты можешь с ней договориться о комнате, в котором мы будем наедине, вдали от посторонних глаз.

Иван молчал. Увы, осталось совсем немного шагреневой кожи. Скоро все поменяется. Он или навсегда останется с этой женщиной, чего ему, разумеется, хочется каждую секунду своего существования, или она от него уплывет, как Офелия уплыла от Гамлета. Офелия тоже хотела секса, а он пичкал ее метафизикой. В результате Офелия сошла с ума.  Но я не Гамлет, а Наташа не робкая девушка. Ее ум крепок и деятелен. Она, скорее Софья из «Горе от ума», хищница. Псевдоумник Чацкий недоумевал, как ему предпочли Молчалина. Но Чацкий умел работать только языком, а Молчалин совсем другими частями тела…

На следующий день, он поговорил с тетей Надей, которая с радостью вручила ему ключ от гостиничного номера. Тетя Надя была добрая русская женщина. Совершенно недалекая и беспринципная. У Ивана были некоторые сомнения в отношении конфиденциальности его сделки, но в остальном организация свидания была на уровне. Видимо, для тети Нади такие дела были привычными.

Муж Наташи должен был уехать по делам. Предположительно на неделю. Две бабушки наперебой ждали к себе ее дочь. Иван и Наташа условились о дне и времени своей встречи без посторонних глаз. До этого Иван мечтал о такой возможности. В его мечтах это рисовалось мигом гармонии и счастья.  Тем более Наташа сама этого захотела. Но теперь его не покидало чувство, что что-то идет не так. Он отмахивался от него, упрекая себя в трусости. Но упреки помогали слабо. Червь разрастался. Чтобы разобраться в себе он накануне сделал огромный крюк, выбрав самую длинную дорогу домой. Он шел по весеннему лесу, слушал птиц, вдыхал запах цветущих акаций. Этот запах с детства ассоциировался для него с чувством, которое пробуждает в мужчине женщина.  Женщина, которая нравится. Гормональный взрыв. Ощущение возможности полета, чуда. Что для него была Наташа? Почему, из всех женщин мира, ему нужна именно она?  Он зажмурил глаза, и она легко возникла перед ним, на задней поверхности его век. В его ушах звучал ее голос, а запах кашки превратился в аромат духов «Катрин», которыми пользовалась Наташа. Наташа была с ним, каждую минуту его бытия, и останется с ним до конца его жизни. Нужна ли ему реальная женщина с побритыми ногами, ненасытными плотскими желаниями и затаенной злобой? Не отнимет ли она у него тот образ, который он стал считать своим, своей музой? Эта женщина зевала, когда он рассказывал ей об Артюре Рэмбо, а затем советовала послушать песни Филиппа Киркорова.  Он слушал песни Киркорова, пожимая плечами, она возвращала ему «Озарения» ни разу их не раскрыв. У нее не было литературного вкуса. На то, как она двигается, можно было смотреть бесконечно. Но стоило ей открыть рот, наружу выходила неизгладимая провинциальность, которую до времени затмевали красота и непосредственность. Этот был созревший плод. Арбуз, который уже никогда не станет ананасом.

Он принялся себя позорить, говоря, что он не мужчина. Большинство любовников даже не берут в голову таких расхождений. Сорвать запретный плод в саду наслаждения было главной целью настоящих мужчин и настоящих женщин. А он мучается какими-то подростковыми представлениями о гармонии душ.

Наутро его вызвала к себе Валечка.

– Тебя можно поздравить с победой? – ехидно спросила она

– Не понимаю, что Вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, что ты преуспел на любовном фронте.

Ивана слегка передернуло. Идеи, чувства, намерения у бывшей партократки неизменно облекались в форму грубых словесных штампов. Ни о какой оригинальности мышления и душевном такте речь не шла. И эти люди принимают решения, руководят, воспитывают других людей! Как-то он сказал Наташе, что его не пугают мнения других людей, и его чувство к ней существует без оглядки на то, что о нем говорят, или думают. Он ошибался. Мысли других – настоящий ад. Одной своей фразой Валечка, пошлейшее существо, наполнила грязью все кувшины его души. Сейчас она скажет, что, как его непосредственный начальник, как старший товарищ, она должна его предостеречь…  И прочие формулы, которые прикрывают пустоту и безнравственность. На деле, в ее глазах читалось что-то граничащее с восхищением, некое понимание и поощрение. Скорее всего, она сама не прочь бы оказаться на месте Наташи (как она понимала это место), но годы уже не те.

– Вы имеете в виду меня и Наташу? Уверяю, здесь совсем не то, что вы, наверное, подумали.

– Все так говорят, когда оно выплывает наружу. Но я тебя понимаю. Наташа привлекательная женщина. И на ней тоже лежит вина, за то, что она дала тебе надежду на отношения.

– Что Вы говорите, Валентина Николаевна…

– Я знаю, что говорю. Все мы женщины умеем кружить головы мужчинам, но, если у тебя семья, ты должна в первую очередь подумать о ней.

На сей раз Валентина Николаевна действительно знала, что говорила. Все мужчины, которых она знала, были готовы на время сложить с себя моральные правила, как они складывали на тумбочку свои отутюженные брюки, в номерах партийных санаториев. Такие люди как она и ее покойный муж «ради работы» забывали семьи, а их дети вырастали наркоманами.

– У нас маленький город, все на виду, – продолжала она. –  О вас ходят слухи! Что будет, когда узнает ее муж!?  Вот о чем ты должен сейчас подумать. Я тебе как мать говорю. Ты знаешь, как я отношусь к твоей матери. Мне страшно за тебя. Сколько в коллективе незамужних женщин…

– Кем Вы меня считаете, Валентина Николаевна!

– Я тебя считаю своим сыночком! Я знаю, как тобой довольны в коллективе. Ты очень нужный работник. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Ведь ты такой умный мальчик. Я как твой руководитель не могу допустить…

Иван дослушал до конца все Валечкины нравоучения. У него никогда не возникал вопрос о доверии к людям. С детства для него было аксиомой, что все люди желают друг другу добра. Все всегда правильно рассуждают, говорят, когда нужно правильные слова. И не видят противоречия между своими мыслями и своими делами. Как поступит он? Он, который всегда стремился к цельности, стал постепенно сознавать, что и в нем, как и в других, словно живут несколько разных людей. Слова Валечки возбудили в нем упрямство.

Наступил этот день. Он видел на работе Наташу. Она спокойно отнеслась к его рассказу о разговоре с директором.  Почему-то она была уверена, что муж не посмеет ничего предпринять. Но они решили проявить еще больше осторожности. Пусть Валечке донесут, что у них полный разрыв. Пересекаясь, они демонстративно не глядели в сторону друг друга. Наташе всегда нравилось притворяться. В этом ей не было равных. Она отлично умела маскироваться. Кто-то даже спросил Ивана, за что она тебя так невзлюбила. Он буркнул что-то вроде, насильно мил не будешь.

«Шарик обычно стремится в лузу», – бормотал про себя Иван, идя домой. У него все было решено, но в груди была пустота. Пустота сосала под ложечкой. Иван знал это чувство и знал, что с ним случается в такие моменты. Он мог совершить спонтанный поступок. Однажды он спрыгнул с высоты второго этажа. Он стоял на крыше, смотрел вниз и вдруг подумал, а что, если прыгнуть. Просто так. Возможно потому, что после этого что-то изменится. Оттолкнувшись от края, он уже не сможет вернуться назад и что-то изменить. Он станет другим. Будет ли жалеть – об этом не узнаешь, пока не сделаешь. И вдруг, сильно оттолкнулся, чтобы перелететь полоску асфальта, и прыгнул. За секунду до прыжка, он не знал, что сделает это.  Все закончилось благополучно. Он удачно приземлился. Ему показалось, что от удара выворачиваются суставы, но он ничего не повредил. Никто не видел, он никому не сказал. Но после этого стал другим. Он понял, что может совершать поступки, которых от него не ждут, которых он сам от себя не ждет.  И он делал такие поступки не раз, когда оказывался в некотором смысле на краю.

Я действительно стою на краю пропасти. И я не понимаю, что буду делать.  Сделать то, что я спланировал с Наташей, очень легко, как пройти по тротуару. Мужчины часто заводят себе любовниц. Времена христианских заповедей прошли. Да и были бы нужны заповеди, если бы их постоянно не нарушали, или не стремились нарушить. Женщины сплошь и рядом имеют любовников. Это даже расценивается как какой-то ущерб, если у человека нет связи на стороне. Почему я не имею права насладиться обществом любимой женщины? Я что, какой-то религиозный фанатик, который свято чтит заповеди? Я ведь даже не принимаю их всерьез! Вот только почему мне приходится это делать втайне?  Вот в чем вопрос. В этом какой-то изъян, и я не понимаю какой. И от этого пустота под ложечкой. Но, с другой стороны, разве я могу все понимать и соблюдать все правила?  Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к женщине.  Он смотрел на прохожих и думал об их тайных поступках. Навстречу ему шли мужчины и женщины с честными лицами. В этом мире не существовало пороков.  Он один был преступник.

Когда Иван вышел из дома, оставалось два часа до назначенного времени. Они должны были прийти в гостиницу порознь и встретиться уже в номере. Иван по пути к женщине собирался купить все, что полагается в таких случаях. На время это его отвлекло от размышлений, которые стали изматывать. Он укрылся в отрешенности теоретика, погружающегося в новую задачу. Взяв все имеющиеся в запасе деньги, он отправился за вином. Долго выбирал, растормошив неласковую продавщицу, остановился на Саперави. Вспомнился панегирик Пушкина в адрес кахетинских вин. Затем, в продуктовом отделе, взял сыр маасдам, копченую ветчину, нарезку из семги, плитку шоколада, банку маслин, корнишоны и хрустящий батон. Во фруктовом отделе он купил целый ананас, и гроздь винограда. Спохватившись, вернулся за пакетом фруктового нектара и бутылкой минеральной воды. Получился увесистый пакет. Он бережно поместил его в свой рюкзак к набору одноразовой посуды и скатерти с ножом. Почувствовал себя готовым к предстоящему испытанию.

С вином и фруктами в рюкзаке Иван шел по сосновой аллее, которая была высажена в далекие семидесятые годы для озеленения города и теперь разрослась так, что распространяла в окрестностях запах тайги, и засыпала тротуар, по которому двигался Иван, длинными иглами и пустыми прошлогодними шишками. Он направлялся к гостинице. На улице не было ни души, маршрут не был популярен. А зря, запах действительно бодрящий. Будь я местным, я бы чаще гулял по этой улице. Он поймал себя на том, что противопоставляет себя жителям города. За девять месяцев, три сезона прожитых здесь, я не стал для них своим. Что держит меня здесь? Я – случайная деталь, попавшая на картину провинциального прозябания. А может ее недостающий пазл.  Наташа, когда-то моя первая, чистая юношеская любовь, а нынче провинциальная матрона, хотела найти себе любовника, чтобы наставить рога любимому мужу, регулярно изменяющему ей. Иван заполнил собой пустоту, образовавшуюся в природе, которая не терпит пустоты. Его засосало в этот пошлый спектакль, как муравья засасывает в воронку. Декорации подготовлены, сейчас откроется занавес. Он сам участвовал в подготовке декораций. Может даже неплохо получиться. Никогда не знаешь, чем закончатся твои старания. Утром сеешь семя твое, и вечером не даешь отдыха руке, потому что не знаешь, то или другое будет удачнее, или то и другое равно хорошо будет.

Все хорошо будет. Наташе понравится закуска, у нас будет шикарная ночь, и еще много ночей, муж ничего не узнает, а если даже узнает, промолчит, потому что он расчетливый тип, не из тех, кто делает опрометчивые поступки. Такая женщина, как Наташа, одна на миллион. Она будет теперь принадлежать двоим, мне не надо ее воровать, как я вначале думал. У нее будут два мужа. Потом, возможно, появится третий…

Как хорошо действует на разум воздух, пропитанный запахом хвои! Иван дошел до поворота, за которым уже была видна гостиница. Сосны закончились, началась аллея из акации. Видимо, когда озеленяли этот город, на каждой улице сажали один сорт деревьев. Акация в самом цвету, обрушилась на мозг, просветленный запахом тайги и микротоками оптимизма. Он уже почти дошел до гостиницы и стоял, вдыхая запах цветущей акации. Аллея акаций тянулась от гостиницы к железнодорожной станции. Иван вдруг вспомнил, что через пятнадцать минут, ровно через столько через сколько должна произойти встреча с Наташей, на станции останавливается скорый на Москву. Это лазейка. Возможность убежать из клетки, в которую он сам себя заключил. Разорвать логику событий. Снова остаться ни с чем. Но сохранить мечту. А не совокупиться с ней. Сварить суп из прекрасного павлина. Этого делать нельзя. Это как сбросить атомную бомбу в центр души. Возможно, на периферии останется какая-то жизнеспособная структура. Но главное, моя суть, будет уничтожена. Бежать, на край земли. Только так. Из Москвы есть самолет на Чукотку. Деньги и документы я взял, как чувствовал. Больше ничего не нужно. Маме я сказал, что вернусь на следующий день. Из Москвы ей позвоню, успокою. Пусть уволит меня от Валечки.   Ноги уже сделали несколько шагов вспять, в направлении вокзала. Он повернулся и широко зашагал. К вокзалу. От гостиницы.