Читать книгу: «Вечное», страница 5

Свенельд

Киевская Русь. 1000 год (14000 год от дара Сознания)

Мне снился дивный сон. Будто я высшее существо, которое путешествует по времени и ведёт летопись бытия. Я беседовал с богами, был в древних городах и видел всё, что было раньше.

– Эй, Свенельд, вставай тебе говорят, проклятый бездельник!

Мать разбудила меня, и через минуту я всё забыл.

– Ну что опять? Ещё же ночь! – недовольно отозвался я.

– Я тебе дам, ночь! Дармоед! Быстро за водой пока никого нет. Бегом сказала к колодцу, козлиная твоя душа!

Я знал, что спорить бесполезно. Мать всегда оказывалась права. Она кормила и одевала нас. Её трудами мы жили, и я не мог ей возражать. Ещё немного побурчав, я встал, натянул рубаху и лапти, взял коромысло с вёдрами и поплёлся к колодцу.

По пути я встретил Никиту, его тоже послали за водой ни свет ни заря.

– Свенельд, здорово друг! – поприветствовал он меня.

– Здравствуй, Никита.

– Хороша нынче погодка будет, а, Свеня? Айда на речку!

– Посмотрим, если получится, мать здорово лютует сегодня!

Никита рассмеялся.

– Да она всегда у тебя лютует. Пошли, друже, мы ведь уже не дети!

Я хмыкнул. Легко ему, прохвосту, рассуждать. У него и мать и отец есть. Дом – полная чаша, два старших брата. А у меня что? Отца убили, когда я ещё совсем малой был. Крещение, чтоб его! Не подчинился, не захотел отец вере своей языческой изменять. А с этим сейчас разговор короткий. Не хочешь предавать Перуна со Сварогом?! Не хочешь признавать византийской веры проклятой?! И тотчас же голову на плаху! Вот и всё. С баб, конечно, особого спроса не было, баба она баба и есть, а вот мужиков побили сотнями. Всем головы поснимали. И отцу моему вместе с другими. Так-то вот!

Мать-то, она сразу христову веру приняла, за нас боялась. Я ведь старший сын её, а мне тринадцать всего. А помимо меня ещё Володька малой, пять лет и две сестры близняшки семи лет, Настька и Слада. И куда я её брошу? Не могу!

Зато у Никиты все сразу покорно от старых богов отреклись. И батя его, лживый змей, и мамаша, и вся их трусливая семейка!

Я разозлился и сказал:

– Ладно, Никита, недосуг мне с тобой болтать, матери надо помочь.

Нахмурился, повесил полные вёдра на коромысло и домой ушёл.

Он что-то кричал мне вслед, но я не расслышал, да и не хотел слышать. Такие как Никита оскорбляют меня своими советами, им не понять моей жизни. Болтает тут мне о том что правильно, а что нет. Сукин сын! Однажды я покажу таким умникам как он. Ох покажу.

Злобно пыхтя, я дотащился до дома и сразу услышал новые попрёки от матери:

– Ну, половину воды расплескал, бестолочь! Давай выливай в бочку и марш обратно, ещё неси!

Я сделал как велено и потащился обратно к колодцу. Никиты, слава богам, уже не было.

Я зачерпнул первое ведро воды и застыл. Меня поразила зловещая тишина. Такой тишины не должно быть в это время.

Я оглянулся в сторону леса и увидел.

Длинной шеренгой выстроились всадники, а к домам быстро приближались спешившиеся воины.

– ХАЗААРЫ! – заорал я во всю мощь лёгких. – Люююди!! Хаазаары идут!

Больше я ничего сказать не успел. Что-то тяжёлое ударило мне в висок, и я свалился в колодец.

***

Не знаю как я не захлебнулся. Понятия не имею, наверное чудо. Очнулся я, лёжа на спине в мутной воде. Руки и ноги были целы, я мог двигаться. Лишь отчаянно болела голова. Я посмотрел наверх и увидел чёрный дым, заволакивавший синий квадрат неба.

Никаких звуков наверху слышно не было.

Я нащупал обрывок верёвки. Колодезный маховик повредили, это меня и спасло. Теперь я мог вылезти наружу.

Я проверил прочность свисающего каната, упёрся ногами в скользкие стены и через силу полез наверх. Несколько раз я падал обратно, но наконец всё-таки выбрался.

Пред моим взором предстало пепелище и трупы. Хазары сожгли деревню и ушли. Я что есть мочи побежал к дому. Возле обуглившихся руин лежала мать с перерезанным горлом. Она была полностью голой. Наверное, изнасиловали перед смертью. Поодаль лежал труп младшего брата, сестрёнок не было. Наверное, забрали с собой, продадут потом кому-нибудь в наложницы.

Я упал на колени и горько разрыдался. Я поклялся всеми богами, что до конца жизни будут убивать. Я буду убивать всех хазар, которых смогу. Воинов, женщин, детей, стариков, младенцев, калек. Буду убивать всех без разбора!

Я утёр слёзы, встал с колен и пошёл прочь. Я не буду сжигать мёртвых. Пусть каждый, кто будет проходить мимо, видит, что здесь наделали хазары.

Я вышел из деревни и поплёлся по большой дороге, не зная, куда она меня выведет. Я шёл и никак не мог выбросить из головы картину сожжённых домов. Труп матери и братика. Множество других мертвецов. Все обугленные, нагие, опоганенные…

В моём сердце не осталось ничего кроме ненависти и жажды мести. Я шёл по дороге, пока не свалился и не уснул на месте. Утром меня грубо разбудили ударом ноги по лицу.

– Ну ты! Кто таков? – услышал я мужской голос.

Я открыл глаза и вскочил.

– Прочь! Прочь! – кричал я, но сзади меня уже схватили сильные руки.

Я увидел, что окружён. Их было человек тридцать. Все здоровые, при оружии, но без доспехов. Банда!

– Что, убьёте меня, псы? – заорал я.

– А ну захлопнись, тля, с кем говоришь?! – прикрикнул седой бородач и влепил мне пощёчину.

Он стоял рядом со здоровяком. Наверное, то был их вожак. Рыжая борода густо закрывала грубое, испещрённое морщинами лицо.

Вожак спокойно повторил:

– Я задал тебе вопрос, кто таков?

Чёрные внимательные глаза буравили меня, точно гвозди.

Каждый славянин знает, что настоящее имя говорить незнакомцу нельзя.

– А откуда я знаю, что вам можно говорить своё имя? – дерзко спросил я, глядя в эти чёрные глаза-гвозди.

Рыжебородый засмеялся. Засмеялись и его приспешники.

– Ух, каков! Молодец! – сквозь смех выдавил он.

– Ну ладно, не говори имени, сказывай, как здесь оказался, откуда и куда идёшь? Ты должен это рассказать потому, что эта земля – моя! Я – Роговолт!

В затылке у меня похолодело. Роговолт был вождём самой опасной банды в этих краях. Они отчаянно сопротивлялись насаждению христианства. Сжигали церкви и убивали византийских священников. Тех славян, кто отказывался от старых богов, они считали предателями и презирали.

Я рассказал всё. Всю правду. Под конец я сказал им своё имя, не выдержал и расплакался.

– Ну-ну полно, полно, – сказал Роговолт и похлопал меня по плечу. – Не бойся, юноша, теперь ты под моей защитой. Мы обязательно отомстим за твою деревню! Я обещаю. Эй там, накормите Свенельда! – приказал он своим.

С этого момента Роговолт стал моим названным отцом, а я – частью его немногочисленного отряда. Всего нас было сорок два человека. Немного. Впрочем, для ведения нашей тайной войны этого было вполне достаточно, ибо Роговолт никогда не вступал в открытые сражения. Не важно, были ли противниками умелые воины, или шайка озверевших бродяг. Вождь дорожил каждым своим человеком и ни за что не стал бы никем жертвовать.

Мы вели кочевой образ жизни, постоянно переезжали с места на место, и нападали на врагов по ночам. Кроме христианских завоевателей, мы атаковали и хазар, и булгар, да и что там, славян тоже. Иногда нам просто необходимо было прибегать к разбою. В этом был вопрос выживания. Хотя, в таких случаях Роговолт всегда давал своим жертвам право выбирать. Хотите жить? Тогда просто отдайте всё, что у вас есть ценного. Но такое предложение, как правило, делали только славянам. Всех же других безжалостно убивали.

Первую пролитую мною кровь я запомню навсегда. Мы выслеживали хазар, напавших на мою деревню. Роговолт сразу решил снять с меня бремя лишней ненависти. Он сказал:

– Не стоит ослепляться, Свеня. Когда в твоей душе главенствует ненависть, ты становишься бешеным, ты можешь совершить необдуманные поступки и умереть раньше времени. Не лезь на рожон, с хазарами мы справимся, а ты покамест учись всему. И я обещаю тебе, что дам казнить нескольких пленных!

Отряд хазар оказался вдвое большим по численности. Наши разведчики выследили их и сообщили о месте, где враги разбили лагерь. Глубокой ночью самые отборные бойцы Роговолта сняли дозорных, мы ворвались в лагерь и убили всех.

Как и обещал, Роговолт оставил троих хазар в живых. Руки их были связаны за спиной, они стояли перед нами на коленях. Один из них мерзко скривив рожу, ругался на своём языке, двое других молили о пощаде. Роговолт дал мне в руки топор.

– Давай, Свенельд, отомсти за своих.

Я и не думал, что это будет так легко. Я не испытывал жалости и сожаления. Я подошёл к первому хазарину, который выл как баба.

– Не убивай, не убивай, рус!

Я замахнулся и ударил сверху вниз, как привык колоть дрова. Топорище легко вошло в основание шеи и разрубило грудную клетку пленного, вокруг топорища растеклась кровавая жижа.

Я выдернул топор и подошёл ко второму. Тот отчаянно молил о пощаде.

Я повторил свой удар, раздался хлюпающий хруст. Хазарин замолк.

Я подошёл к третьему пленному. Тому, что осыпал нас ругательствами. Он глядел на меня с бессильной ненавистью и, проговорив что-то по-хазарски, сделал презрительную рожу и плюнул мне под ноги.

Меня обуял слепой гнев. Я перевернул топорище острием вверх и ударил хазарина обухом по плечу. Раздался хруст сломанной кости, он заорал и свалился на брюхо. Я бросил топор и стал бить его кулаками по затылку, по спине, по шее. Я кричал и бил, пока его тело не обмякло, затем я снова схватил топор и изрубил вонючего хазарина на куски.

Когда казнь свершилась, я не почувствовал ничего. То были мои первые убийства, но я совершил их так, словно занимался этим всю жизнь.

Роговолт одобрительно похлопал меня по плечу.

– Молодец, Свенельд, теперь ты по-настоящему стал одним из нас, – сказал он…

***

Время шло, я взрослел, участвовал в набегах на церкви и христианские отряды. Я с упоением рубил человеческие тела. Признаваясь самому себе, я бы честно сказал, что мне это даже нравилось. Это чувство всемогущества, когда в твоих руках чужая жизнь – оно не сравнится ни с чем.

Вот она жертва, она молит тебя о пощаде! Тебя просят не убивать и для тебя готовы сделать всё что угодно! Скажи им выпить твою мочу – они выпьют, вели им драться между собой до смерти – они будут драться. Жалкие, мерзкие, противные людишки, цепляющиеся за свою жизнь, будто она представляет какую-то ценность.

Роговолт всегда был мною доволен, но как-то раз он сказал:

– Свенельд, порой ты бываешь слишком жесток, меня это пугает.

Пугает! Да что ты за вождь такой, ежели тебя пугает жестокость?!

С момента сожжения моей деревни минуло уже больше пятнадцати зим. Роговолт старел и становился мягкотелым. Я же наоборот был полон сил. В отряде меня признавали как второго человека, а значит со смертью Роговолта вождём стану я.

Как-то раз на наш отряд напали печенеги. Их было больше, и они имели все шансы на победу. Только не учли эти несчастные, что мы – настоящие мастера боя, а они всего лишь степные крысы. Мы разбили их с минимальными потерями, но в самый разгар битвы я почувствовал – вот оно! Я отобрал копьё у раненого печенега, оглянулся по сторонам, и, удостоверившись что все наши заняты боем, высмотрел Роговолта. Он бился сразу с тремя желторожими. Я поудобней перехватил древко копья и метнул оружие Роговолту в спину…

После боя ни у кого из наших не возникло сомнений в том, что вождя убили печенеги.

– Что ж, – сказал самый старый воин. – Думаю никто не станет возражать, что теперь наш вождь ты, Свенельд!

О да, разумеется, никто не возражал!

Наконец-то я почувствовал настоящую власть!

Первое, что я сделал, это отменил все старые правила Роговолта. Я дал разрешение грабить и убивать всех без исключения, в том числе и славян. Я думаю, что в жизни правит лишь один закон – закон силы. Слабые не должны жить, и если люди не способны дать отпор внешней агрессии, то они не заслуживают жизни.

Главная ошибка Роговолта была в том, что он не до конца внушал страх. Он приблизил меня и стал относиться как к сыну, а этого делать не стоило. Когда ты стоишь во главе стада, стадо должно бояться и видеть в тебе недоступного бога.

Я заставил всех в отряде бояться себя. Малейшее проявление неуважения, или ослушание, я тут же карал смертью.

Мы продолжали совершать набеги, и однажды мне пришла в голову идея, что всё это слишком мелко и пора совершить нечто более серьёзное.

Я стал обдумывать набег на деревню.

Поскольку мы вели разбой на славянских землях, мне трудно было найти деревню, которую бы населяли какие-то другие племена. К тому моменту как мы подготовили набег, мои приказы в отряде уже не просто выполнялись беспрекословно – все боялись даже делать недовольные лица. Ибо я полностью подчинил себе их волю, втоптал их гордость в грязь! И поэтому, когда я остановил свой выбор на малочисленной славянской деревне, никто и пикнуть не посмел.

Я запланировал набег на раннее утро, в самый тёмный, предрассветный час. Деревня эта была такой же, как и большинство. Здесь не было воинов, одни лишь крестьяне. Разграбить их не составит никакого труда.

Мы ворвались бесшумно. Трое из нас сразу помчались от дома к дому, поджигая во дворах хворост и деревянные стены. Остальные били сопротивлявшихся. Мужчин убивали сразу, детей и женщин старались просто оглушать, ибо потом их можно будет выгодно продать.

Всё было кончено в считанные часы. Мы повеселились на славу, захватили много добычи и позабавились с девками.

К полудню мы ушли из деревни, волоча за собой стреноженных рабов и тюки с захваченным добром.

Я радовался до изнеможения, никогда ещё я не испытывал такого чувства. Теперь я понимал, каково это быть хищником с безграничной властью.

Вечером мы изрядно напились, я постоянно смеялся и вспоминал деревенское пепелище. Деревенское пепелище. Пепелище.

Что это со мной? Почему-то вдруг сделалось тревожно на душе.

Деревенское пепелище.

Сквозь пьяную дрёму я оглядел своих приближённых. Передо мной на корточках сидел мой главный помощник. Он не улыбался и, казалось, был абсолютно трезв.

Деревенское пепелище…

– Ну что гнида, теперь ты доволен? Набегался?

Это он мне? Мне?!

С трудом выговаривая слова, я рявкнул:

– Ччто ты сссказал, ппёс?!

В руке помощника мелькнул кинжал.

– А вот что! Получи-ка свою долю, сука!

Я почувствовал резаную боль на шее, попытался заткнуть порез обеими руками, но кровь сочилась как из дырявого бурдюка. Воздуху. Не могу дышать! Глаза мои, мои глаза, куда? Куда?..

Меня словно вытянуло за ноги из моего тела, а затем…

Пятый

Свенельд и его компания даже и не заметили маленького юнца, оставшегося в сожжённой ими деревне. Он стоял над трупами своих родителей и плакал. Весьма символично, не правда ли? И легко догадаться каким путём пойдёт этот мальчик, когда повзрослеет…

Да, всё это замкнутый круг и нет ему конца.

Люди как будто играют в мяч, передавая его друг другу. Пока кто-то не найдёт в себе мужества отказаться отбить этот мяч, насилие и зло будут возрождаться вновь и вновь. Михаэль, Свенельд и много, очень много подобных им. Даже если среди вас и появится кто-то другой, он будет обречён. Его сметут толпы безмозглых скотов.

Вы вместе со мной могли наблюдать, как маленький, невинный мальчик рос в атмосфере обид и неприязни. Вокруг него происходили странные вещи. Его отца убили за то, что он отказался менять старые убеждения. Пятьсот лет назад таким же способом убивали предков этого отца за то, что они отказывались принимать новые убеждения, те самые, что спустя много веков отец юного мальчика будет считать своими.

Люди и не задумываются над природой своих верований. Они верят в бога в том виде, в котором, как им кажется, он есть на самом деле. Они готовы отдавать свои жизни ради религии. Пройдёт время и потомки этого мальчика, который вырос и стал убийцей, будут так же защищать великую христианскую веру, как сотни людей до них защищали другие веры.

Человеческая природа такова, что вы всегда ищете предмет для оправдания своей кровожадности. Звери в этом отношении гораздо честнее вас, ведь они убивают, чтобы жить, а вы убиваете, чтобы тешить свои иллюзии.

Все эти боги, религии, ценности, которые защищают из поколения в поколение люди, не более чем вымысел более умных и хитрых убийц. Вы всегда жили и живёте, находясь в пищевой пирамиде. В основании этой пирамиды находится самая большая часть человечества. Все эти свенельды, михаэли, джарабы и махеши. Они всего лишь пешки в большой игре. Им никогда не удалось бы понять смысл происходящего вокруг. В то время как этот смысл специально создан и культивируется такими же как они людьми. Такими же по природе, но совсем другими по сути.

Маленький мальчик Свенельд ненавидел захватчиков, ненавидел новую веру, которую насильственно насаждали в его родных краях. Свенельд считал корнем зла людей, которые убивают и грабят ради христианства.

Когда Свенельд вырос, он сам стал захватчиком. Он оправдывал свои убийства и насилие тем, что мстит за смерть своей матери и родных. В конце концов от мести не осталось и следа, Свенельд превратился в обычного главаря разбойной банды без принципов и чести.

А другие люди продолжали сражаться за веру, за идеи и за правду в том виде, в котором они её видели. А видели они только то, что им показывали.

Боги, в которых вы верите всю свою историю, не более чем выдумка самых умных из вас. Бесконечное количество убийств и завоеваний во имя воображаемых богов. Вы идёте на смерть и бесславно пропадаете в Вечности, а другие в это время сидят и делят между собой реальную Власть и реальные богатства.

Средние века были прекрасны в своём безобразии. Вы убивали и грабили, прикрываясь идеями. Крестоносцы, священная война Джихад и прочие праведные сражения, в результате которых гибли миллионы.

Поистине, самой кровавой религией средних веков следует считать христианство. Когда в Древней Руси «прививали» нового, единого бога, за неподчинение было вырезано десять миллионов людей.

Десять миллионов, целый народ!

Но пройдёт ещё какая-нибудь тысяча лет, и их же потомки будут умирать, защищая «веру своих предков». Их новые герои будут умирать в исламском плену за отказ снять нательный крестик!

Видели бы это их, умершие за веру в Перуна и Сварога, предки, которых убили за то, что они отказывались этот самый нательный крестик надеть!

Израиль

Северная Африка. 1393 год (14393 год от дара Сознания)

Мой дед говорил:

– Израиль, ты должен быть мудрым, никогда не позволяй сбивать себя с толку. Вокруг может полыхать адское пламя и умирать младенцы, но ты обязан помнить главное: деньги, всегда остаются деньгами!

Чёрт возьми, с тех времён прошло уже тридцать лет, и я наконец понял, что дед был абсолютно прав. Надеюсь, в аду он смог дать взятку нужному бесу, потому как его собственный жизненный путь закончился несмотря ни на какие деньги.

Он умирал в страшных мучениях, когда мне было двенадцать лет. Слуги метались по дому как угорелые, мои мать с отцом приглашали лучших лекарей со всего мира, а он, старый, всё равно сдох! А вот деньги, они остались деньгами. Они всегда остаются деньгами. Ха-ха.

Дед воспитал моего отца таким же, как он. Всю мою юность отец передавал мне свои знания. Он готовил меня для продолжения нашего дела.

– Мы – клан, Израиль, – говаривал мой папаша. – Наша задача сохранять и приумножать богатство, созданное дедом. Наша семья – превыше всего. Когда-нибудь ты вырастешь и станешь главой клана. Тогда ты почувствуешь, что такое власть! Поверь, это чувство нельзя сравнить ни с чем! Мы хозяева всех этих людей, Израиль, и мы решаем: будет война, или мир, народные волнения, или бунты. Мы решаем, кто будет править в нашей стране!

Когда отец говорил мне всё это, он всегда сильно возбуждался. Однажды я даже заметил у него эрекцию. Власть для него была самым главным удовольствием в жизни.

Я должен немного рассказать вам о своей семье, об этом клане, как его назвал отец. Действительно, дед обеспечил нас неиссякаемым потоком денег. Когда-то давно, когда не было ещё ни отца, ни тем более, меня, дед был простым мальчишкой, сыном рабовладельца. Его отец сколотил состояние на торговле рабами, начинал он при этом тоже со своим отцом, который был уж совсем бедным, по нашим теперешним меркам.

Когда рос мой дед, их семья заметно прибавила, и первые вложения в финансовый фундамент клана внёс даже не дед, а его отец. Дед же, умело воспользовался полученным наследством и приумножил семейный капитал, по меньшей мере, в сотню раз.

Он уже не занимался торговлей рабами, он руководил этой торговлей. Координировал поставки рабов по всей Европе. Кроме того, он выдавал займы под проценты. Когда к нему обращались люди, он давал им деньги в долг, но позже требовал вернуть сумму большую, чем дал.

Дед никогда не предъявлял невозможного. Проценты были всегда умеренными, и никто не жаловался. А те кто жаловался, не находили поддержки среди других должников, потому что основная масса была довольна.

В единичных случаях эти займы, конечно, были не особенно прибыльными. Но когда должников стало больше тысячи, общая прибыль превратилась в сказочное богатство.

И это лишь второй источник дохода нашей семьи.

Дед установил контроль над ремесленниками и земледельцами. Над фермами и скотобойнями. К нему обращались за советами короли и вожди. Поистине, дед сделался самым влиятельным человеком во всём мире. Ну, или одним из них.

Он передал моему отцу свои знания и тот стал повторять за дедом всё, до последнего действия. Для этих целей в будущем, отец в свою очередь, готовил и меня.

Раз в неделю отец давал мне уроки мудрости. Кроме того, три дня в неделю меня обучали специально приглашённые учителя. Я изучал латынь, математику и философию. Не сказать, чтобы мне это нравилось, но нутром я понимал, что это необходимо. В конце каждой недели отец вызывал меня во внутренний двор, где он сидел в мягком кресле и пил вино, а я садился перед ним на коврик, постеленный прямо на землю.

– Израиль, что нового ты узнал на этой неделе по предметам от учителей? – он всегда начинал свои лекции с одного и того же вопроса.

– Я узнал… – и я перечислял всё что узнал. Я старался никогда ничего не упускать, особенно когда дело касалось пересказа. Потому что если я что-то не запоминал, следующим уроком приходилось слушать всё заново.

– Хорошо, Израиль, я вижу, что ты стараешься.

Вторая его фраза тоже почти всегда была одной и той же. А вот дальше уже начиналось интересное. Все диалоги, что отец вёл со мной, всегда были неожиданными. Я даже не знаю в чём суть этих уроков, но сегодня, спустя много лет, я понимаю, что именно отцовские уроки были самыми главными в моей жизни.

Вот некоторые из них.

– Представь, Израиль. Ты командир, и под твоим началом тридцать солдат. Их жизни полностью принадлежат тебе, и они беспрекословно тебя слушаются. Но вот однажды в твоём отряде происходит кража. Украли твою личную вещь. Каждый из солдат думает, что украл вещь один из них, однако, ты знаешь точно, что вещь украла шлюха, которая провела у тебя ночь. Солдаты про шлюху не знают, потому что такая связь тебя бы опорочила. Но кража произошла, и вор должен быть наказан, иначе солдаты решат, что у тебя можно воровать безнаказанно. Кого ты будешь наказывать?

– Одного из солдат, – неуверенно отвечал я.

– Правильно, Израиль, ты должен будешь наказать невинного, потому что иначе дисциплина в твоём отряде будет нарушена. А кого именно из тридцати человек ты накажешь, Израиль?

– Не знаю, – отвечал я. – Кого-нибудь кто мне меньше нравится.

– Нет, Израиль, так делать нельзя. Если ты будешь просто наказывать того, кто тебе не нравится, твои солдаты начнут роптать. Тебя перестанут уважать, и останется один лишь страх, а без уважения страх опасен, потому что однажды сможет перерасти в ненависть, а ненависть в бунт.

Я спросил:

– Ну а кого же мне следует наказать, отец?

Он усмехнулся и ответил:

– Вопрос неверный, Израиль. Наказать ты можешь кого хочешь, а вот, КАК правильно это сделать? Ты должен организовать следствие. Подготовить доказательства вины и только после этого карать. Это делается просто. Наёмный воришка может стащить что-нибудь у одного из твоих людей. Что-то незначительное вроде лоскута одежды, платка и прочей мелочи. Эту мелочь потом, ты должен обнаружить при свидетелях в своём шатре. Так ты докажешь, что солдат был у тебя.

– Но он ведь будет всё отрицать, отец?

– Конечно, будет, они все всегда отрицают свою вину. Это нормально. Поэтому при выборе человека для наказания, полагайся не на свои чувства, а на чувства твоих солдат. Всегда выбирай тех, кого не любят другие. Так ты не дашь повода ему сочувствовать, ведь всем наплевать на тех, кого они не любят…

В другой раз отец преподал мне такой урок.

На мой тринадцатый день рожденья он подарил мне щенка. Это был дивный породистый пёсик, который очень ко мне привязался, и я, в свою очередь, очень его полюбил. Щенок вырос и стал верным здоровым псом.

На тот урок я пришёл, ведя на поводке свою собаку, как велел отец.

– Хорошо, Израиль, ты любишь свою собаку? – задал он вопрос.

– Да, отец, очень люблю.

Он кивнул, достал острый кинжал из ножен на поясе и протянул его мне.

– Убей её, Израиль.

Я оторопел.

– Нет, отец, я не могу! Зачем это ещё!? Пожалуйста, не надо, отец!

– Израиль, послушай меня, сынок. Собака это твоя вещь, которую можно заменить. У собаки нет страха смерти, и она живёт только для того, чтобы тебя радовать. Настанет день и она умрёт, а ты будешь горевать. А если ты будешь питать чувства к своим вещам, ты станешь уязвимым, тобой легко можно будет манипулировать. Мы не можем себе этого позволить, потому что наша семья владеет десятой частью всего, что есть в мире. Мы не можем позволить себе эмоции, Израиль.

Он снова протянул мне кинжал.

– Убей! Или убью я! Подойди к собаке и вонзи кинжал в шею, Израиль!

Я расплакался, схватил поводок и побежал, уводя за собой бедную собаку.

Но нас тотчас перехватили стражи и привели обратно к отцу.

Он хмуро посмотрел на меня, подошёл и рубанул несчастного пса по шее так, что почти отрубил ему голову. Труп собаки свалился на землю. На морде бедного животного застыла гримаса непонимания, широко раскрытые глаза пса уставились на меня и словно бы спрашивали: «что я сделал не так?»

Я заплакал навзрыд и долго не мог успокоиться.

Следующим же утром, мне подарили нового щенка. Через год я убил собаку самостоятельно и быстро переключился на новую.

Я больше не жалел и не плакал. Я понимал, что могу в любое время заменять своих преданных друзей как вещи.

Когда мне исполнилось двадцать, я проделал такое же упражнение и с людьми. Отец научил меня относиться к ним как расходному материалу, если конечно они не были членами нашей семьи, или нашими родовыми вассалами.

Его стараниями я несколько раз заводил близких друзей, которых мне потом приходилось убивать, так же как и бедных собак. При этом отец всегда твердил мне одно и то же:

– Израиль, они не могут быть твоими друзьями. Понимаешь, всё их расположение и преданность имеет цену. Они дружили с тобой ради твоих денег, ради твоего положения в обществе. А положение у тебя самое высокое. Поверь, если бы среди этих "друзей" нашёлся, хоть один настоящий, я бы ни за что не дал бы тебе его убить. Такие люди на вес золота, они будут с тобой всегда, до конца. Они никогда не предадут и не оставят тебя. Они за тебя умрут. Но таких здесь никогда не было и вряд ли когда-нибудь будут.

Я становился всё более хладнокровным и расчётливым.

Отец занимался и моим "любовным" воспитанием. С пятнадцати лет я поочерёдно влюблялся то в одну красавицу, то в другую. Я ухаживал за ними, они признавались мне в любви и ложились со мной безропотно и покорно. Но потом отец платил им, и они точно так же отдавались другим. И когда это происходило, он заставлял меня на это смотреть.

– Опять же, Израиль, пойми это хорошенько: тебе нельзя их любить они – шлюхи. Всё, что они делали ради тебя, они сделают и ради любого другого. Однажды ты купишь себе десять красавиц, или больше. Столько, сколько пожелаешь. Они станут твоими жёнами и никогда не будут с другими мужчинами, потому что измена карается смертью. Ты будешь владеть ими, а они будут любить тебя так, как ты захочешь. Но помни, сын, что всё это оплачено и ты не имеешь права любить их так же, как и не имеешь права быть дураком.

– Моя мать была одной из таких женщин для тебя, отец?

– Конечно, Израиль. Так же как и моя мать была такой для моего отца, твоего деда, основателя нашего клана. Когда-нибудь и твои наложницы нарожают тебе детей, а ты выберешь из них своего наследника.

– Так их много? И у тебя много сыновей, отец?

– Конечно, но наследник только один – ты.

– А где же остальные, отец? Мои братья, или, может быть, сёстры?

– Понимаешь, Израиль, тебе ни к чему этого знать. Никто из них не знает о том, что я их отец. Их матери будут молчать до конца своих дней под страхом смерти. Если они проболтаются, их убьют, а вместе с ними и их детей. Мы выбираем лишь одного наследника. А все прочие должны оставаться в неведении, чтобы не было соблазна претендовать на твоё место.

Я задумался.

– Ну а если… – я запнулся.

– Если с тобой что-то случится? А, ну как раз на этот случай их и не убивают. Тогда кому-то из них будет открыта тайна и его поставят на твоё место. Разумеется, лишь в случае, если с тобой что-то случится, а до тех пор никто из них ничего не знает. Их матери обеспечены до конца жизни, живут вдали от нашего дома, но под постоянным контролем моих людей. Если их дети понадобятся – им сообщат.

Этим мы и отличаемся от официальных мировых правителей. Они постоянно терпят междоусобные войны и борьбу за власть в своей династии из-за споров между сыновьями. У нас же, это исключено. Поэтому именно мы, а не они, правим этим миром. Наша задача всегда оставаться в тени, не привлекать внимания и не совершать ошибок.

Я слушал своего отца и всё лучше понимал как устроен этот мир. Теперь мне стало ясно, что дед был не прав: деньги не главное. Деньги важное, их всегда должно быть в сверхизобилии, но они лишь одна из опор на которых стоит власть. Наш клан и наши дружественные семьи в других частях света – вот что главное. Потеряй я все наши деньги, и ничего страшного бы не произошло, если в порядке наш союз с другими. Я восстановлю всё утерянное в считанные годы и добавлю ещё. А потеряй я своё положение и сильных союзников – тогда всё, пиши пропало.

В тридцать пять лет я занял место главы клана, отец ушёл на покой и доживал старость в окружении юных наложниц, иногда общаясь с моим сыном, будущим наследником. Мы всегда заканчивали свои жизни именно таким образом. В определённый момент глава клана уходит и отдыхает до самой смерти, а наследник занимает его место и начинает постепенно передавать знания уже следующему наследнику.