Читать книгу: «Вечное», страница 4

Период второй. Средние века

На самом деле, нет никакой «вашей эры» – это всего только пустые слова, не имеющие никакого математического смысла. Но конечно, гораздо удобнее вести отсчёт в таком виде, какой он есть сейчас, потому как то, что было До – всё это ваше исчисление времени в обратном направлении – это словно бы и не история вовсе, а так, полумифология. То ли было, то ли не было. Широкое поле для воображения и бесконечного нагромождения лжи.

Всё дело тут в том, что чем больше в голове у рядового носителя Сознания "ваты", тем проще им управлять другим носителям Сознания, стоящим на вершине пищевой цепочки.

По вашим правилам период «Средние века» начинается примерно с пятого века «вашей эры», то есть это тринадцать тысяч пятисотый год от возникновения Сознания. Точнее, от его создания Владельцами. Данный период продлился около тысячи лет. В сравнении с периодом Древнего мира, это в тринадцать раз меньше. Маховик развития постепенно раскручивался и новшества в мире людей возникали теперь в разы чаще, разумеется, если сравнивать с тем же Древним миром.

Я по-прежнему метался из тела в тело, находясь в нём с момента рождения и до смерти основного носителя. Я продолжал фиксировать всё, что видел и передавать информацию в штаб.

В Средние века появилось много интересного. Пожалуй, в те времена свой самый крупный рывок развития, Сознание совершило в сфере власти и порабощения себе подобных. В этом периоде великолепно развернулась тема религии и управления массами. Люди стремились грабить тех, кто слабее, и завоёвывать территории, на которых было больше ресурсов. Создавались государства, которые уничтожали своих более слабых соседей. Основным орудием в завоеваниях были люди стадного мышления. Их приучали к ценностям и внушали убеждения, суть которых позволяла с лёгкостью ими манипулировать. То было чёрное время, и личности, в которых я присутствовал здесь, были мерзавцами. Они даже и не помышляли ни о чём хорошем, все их стремления ограничивались жаждой обладания и доминирования над себе подобными.

Так закладывался фундамент саморазрушения. Лучшим способом решения проблемы для человека сделалось насилие. Главный аргумент и оправдание любого, даже самого дикого поступка, был всегда одним и тем же: «это зло и его следует уничтожить». Но что такое зло и добро в их первозданном виде, никто из этих больных животных не понимал даже примерно.

Гармония может возникнуть лишь там, где истинное добро и зло слиты воедино. Это лишь две стороны одной медали. Система уравновешивания Сознания, способ понимать Вселенную без болезненного окраса, без мусора.

Попробую объяснить это так.

Допустим, вы берёте в руку батарейку, на которой обозначен с одной стороны "минус", а с другой "плюс". Установив батарейку в заготовленное для неё гнездо, вы используете прибор по назначению за счёт синхронизированного плюса и минуса. Каждый из них неотделим друг от друга и может давать энергию, лишь работая сообща.

А теперь представьте, что вы эту батарейку распилили пополам. Одну половину с минусом вы ставите в один прибор, а другую половину с плюсом – в другой. Половинки воняют, из них сыплется чёрное нутро, они стали какими-то мятыми и уродливыми. В гнёздах для своих приборов они болтаются из конца в конец, их нельзя уже установить в заготовленное место, а о том, чтобы батарейки служили по назначению, вообще уже не может быть и речи.

Те же варвары, которые сотворили эту гадость с чудом человеческого изобретения, сообщают всем вокруг, что всему виной не их уродские действия по распиливанию батарейки, а хозяева той, второй, отпиленной половинки с минусом или плюсом. Это они – зло! Это они – беда! Их необходимо срочно уничтожить, и всё станет славно!

Владельцев половинки уничтожают, забирают её обратно, но о том, чтобы соединить батарейку воедино, как это было изначально, уже никто и не помышляет. Вместо этого, отобранную половину забрасывают какому-нибудь новому хозяину с богатыми землями и немедленно провозглашают, что теперь главное зло – он!..

Примерно так и происходит в Сознании в вопросах добра и зла. Их просто разделили, отдалили друг от друга и создали вечную причину для грабежа и насилия. Всё понимание о добре и зле (боге и дьяволе, правде и лжи), что есть у людей – это искусственно выдуманная догма. Это некий мысленный вирус, позволяющий втирать своему носителю абсолютно любую мерзопакостную дрянь и таким образом использовать одураченные человеческие стада в своих личных целях.

Представьте: живёт себе фермер, строит избу, находит жену, заводит детей. В его голове нет никаких мыслей, кроме своего личного процветания. Он возделывает почву, выращивает плоды, разводит скот. Торгует на рынке результатами своего труда, общается с другими такими же тружениками. Всё его видение мира ограничено количеством крупнорогатого скота и урожаем яблок, что удалось собрать в этом году. Он заботится о своих детях и любит жену. Проводит время со своими друзьями фермерами с соседних участков. Ему больше нечего желать, он всем доволен.

Как же заставить такого человека бросить всё, взять вместо плуга оружие и отправиться умирать в чужую страну? Или защищать свою «родину», в которой живёт его милая сердцу жена и дети?

Только вера способна заставить их всех воевать.

Вера в религию, вера в правду, в отечество и в бога.

Что это всё такое? Все эти «правда», «бог», «отечество», «родина»?

Слова!

Но смысл этих слов для человека сакрален.

Смысл, который создавался веками в процессе самопроизвольного развития Сознания. Смысл, который всё сильнее и углубленнее меняется и становится настолько сильным, что его уже даже и не надо понимать. Просто скажите человеку, что его враг хочет насиловать его жену и детей, надругаться над его богом и растоптать его родную землю. Просто скажите это и в назидание укажите на его соседа, с которым это уже как будто бы сделали. И после этого, вы можете запросто собирать армию из таких вот фермеров. И эта армия будет готова совершать для вас всё что угодно: нападать на соседнее государство, или защищать ваши границы. Всё.

Лишь бы только избежать участи тех, кого убивают, грабят и насилуют.

А ещё лучше – самим сделаться теми, кто всё это совершает!

Когда появилась профессия воина, многие перестали желать учиться созиданию. Строительство и развитие сельского хозяйства вмиг оказались неинтересными и скучными занятиями, ибо воин мог не только защищать, но и завоёвывать сам! О да! Ведь по законам войны, каждый солдат, ступивший на вражескую территорию, получал безусловное право делать там всё, что ему вздувается. Он мог насиловать, грабить и убивать, когда находился на земле врага. Женщины врага – его собственность, имущество врага – его собственность, жизнь врага – ничего не стоит. И, разумеется, он не насильник и не разбойник! Нет, он не убийца. Он – воин! Он воюет за веру и идею! Он воюет за правое дело.

Так формировалась наиболее мерзкая сторона человеческой сущности. Сознание словно подхватило дурную болезнь, которую практически невозможно излечить. Владельцы угрюмо наблюдали за своим детищем и всё чаще обсуждали между собой возможность ликвидации такой формы жизни.

Впрочем, через некоторое время Владельцы пришли к выводу, что их вмешательство в этом вопросе, возможно, и не потребуется. Все эти ничтожные создания, что не смогли найти нормального применения такому чуду как Сознание, со временем просто уничтожат себя сами.

Ведь Земля была прекрасной, когда в неё вдохнули жизнь. Она эволюционировала и становилась лучше. Когда Владельцы запускали Сознание, они рассчитывали на помощь в дальнейшем развитии. Они считали, что люди, получив такую огромную привилегию, будут радоваться полученной возможности. Они будут создавать новое, развивать то, что уже есть, приручать животных и наконец вырастут в своём уме до уровня своих создателей.

Подобно ржавому исполинскому маховику, Сознание медленно, но верно раскручивалось. Узнавало новое, осваивало и приручало живую природу. И куда же обратило оно свой взор, как только появились первые признаки цивилизации? На насилие, убийство, грабежи, доминирование.

Однако оставался ещё и маленький процент носителей Сознания, который фактически и заставил Владельцев отказаться от идеи ликвидации. Это были люди, которые использовали свой дар по назначению. Изобретали, искатели и мечтатели. Они не боялись идти наперекор власть имущим и потому очень часто умирали бесславной смертью. Как, например, наш друг Джараб.

Только вот, вероятность того, что эти мизерные единицы людей когда-нибудь возьмут верх над уродством и гадостью подавляющего большинства, была ничтожно мала…

Впрочем, мы ещё обязательно вернёмся к обсуждению вопросов Вечного в дальнейшем, а пока, так же как и в прошедшем периоде, я приглашаю вас окунуться вместе со мной в реальность Средних веков глазами рядовых людей, носителей Сознания.

Итак, знакомьтесь: вор и убийца Михаэль.

Михаэль

Пиренейский полуостров 788 год (13788 год от дара Сознания)

Я не знаю где я родился, и когда это было. Детство своё я тоже вспоминать не хочу, ибо в нём не произошло ничего хорошего. У меня никогда не было ни родителей, ни родственников, ни близких. Я рос на улице.

Когда мне было десять лет, меня пытался изнасиловать пьяный священник, и я убил его. Он прижимал меня к земле, похотливо дышал своим гнилым ртом и лапал своими грязными пальцами. И тогда я в отчаянии схватил увесистый крест, что висел у него на пузе и воткнул острым концом в его вонючую, дряблую шею.

Когда священник сдох, я забрал его крест и кошелёк с деньгами. Так я стал убийцей и вором. Я не жалею об этом, ведь по-другому я бы и не выжил. Да и разве можно было позволить надругаться над собой? Нет, только не мне.

Я бродяга, у меня нет ни дома, ни семьи. Я один в мире и я всех ненавижу. Мне никого не жалко, ибо я знаю, что в жизни побеждает сильнейший.

А я – сильнейший и есть.

Я – Хищник!

В семнадцать лет за мной числилось уже двадцать восемь убийств. Меня ни разу не поймали, и я с радостью продолжал грабить и убивать. Больше я ничего не умею и уметь не хочу. Этот мир слишком уродлив, чтобы желать заниматься здесь чем-то кроме убийств.

Жил я всё время в разных местах – так безопаснее. Однажды меня чуть не схватила стража. Мне тогда было пятнадцать, я был наглый и неосторожный. Я как обычно подкараулил возле таверны богатого пьяницу, и пока тот, шатаясь, плёлся вдоль каменной стены, я уверенно шёл следом. Когда стена закончилась, он свернул за угол. Я быстро обогнал свинью, встал к нему лицом и отвесил звонкую пощёчину.

Он с удивлением вытаращился на меня.

– Что?! Что такое!? – только и вымолвил он.

Не знаю, что на меня нашло, но тогда мне страсть как захотелось над ним покуражиться. Я нагло расхохотался и отвесил ему ещё одну пощёчину.

– Ну что, пьянь поганая, спета твоя песенка! – закричал я и захохотал пуще прежнего.

– Что ты… к-к-кто?.. Да кто ты ещё такой?! Мерзавец! Стража! Стража! На помощь! – заорал, опомнившись, пьяница.

Я со всей силы ударил его ножом в живот.

– А ну закрой свою пасть, вонючая мразь! – зло прошипел я.

Свин задохнулся и обмяк.

Я вырвал нож из его брюха и ударил кулаком по роже.

– На! – выкрикнул я и нанёс ещё один удар, потом ещё и ещё. – На! На, тварь! На!

Лицо жертвы превратилось кровавую маску. Наконец я успокоился, схватил его за волосы и перерезал горло. Я никогда не оставлял раненых.

– Эй! – услышал я окрик. – Эй ты! Что там такое!?

Со стороны таверны ко мне бежали двое стражников.

Я резко вскочил и побежал что есть сил в темноту.

– А ну стой! Стоять! – слышал я крики позади себя.

– Держите его! Держите убийцу!

Но я был быстрее. Добежав до деревянного моста на задворках старого города, я перелез через скрипучие перила и прыгнул в речку. Течение быстро унесло меня прочь от преследователей.

С той памятной ночи минуло больше двух лет и с тех пор я не забываю об осторожности. Я знаю, что если меня схватят, моё приключение под названием жизнь закончится. А мне, чёрт возьми, нравилось это приключение.

Я стал действовать по одной схеме. Прежде всего я тщательно подбирал жертву. С моего первого убийства, я всегда старался выбирать похожих на того грязного священника. Это всегда были мужчины старше сорока, с большим брюхом и похотью в глазах. Они пили в кабаках, а потом искали для своих забав молодых девочек, или мальчиков. Грязное отребье, мусор, такие не должны жить.

Я не считал себя благородным мстителем и первичным для меня всегда оставался вопрос наживы. Если зажравшаяся тварь была без гроша в кармане – убивать её я не видел смысла. Я следил за ними и выбирал момент, когда точно знал – туго набитый кошель с монетами у уродца обязательно будет при себе. Затем я подкарауливал его, подбегал сзади и резал горло. Это был самый надёжный и проверенный способ. Не скажу, что убийства мне очень нравились, как я уже сказал, для меня это было средство выживания. Хотя и нельзя сказать, что убивал я с отвращением, превозмогая себя. Просто я чувствовал себя профессионалом. Настоящее убийство – это искусство.

В тринадцать лет я впервые посетил шлюху. С тех пор после каждого успешного дела, я позволяю себе заходить в бордели. Я никогда не хожу в один бордель дважды, и уж точно не стану пользоваться услугами одной и той же жрицы любви.

Я помню о своей безопасности всегда.

Для меня жизнь это одна сплошная охота, в которой я одновременно и охотник и дичь. Я должен ловить свою дичь и при этом опасаться охотников, которые ловят таких как я. Грязные стражники, цепные псы, работающие на хозяина, жалкие твари. Я плюю на вас.

Давным-давно, псы предали своих братьев волков, и пошли служить людям. Теперь псы – враги волков, и их никто не уважает. Никто не уважает предателей.

Я – волк и живу я в диком лесу, в котором есть каменные дома, а вместо животных – люди.

***

Сегодня я хочу сделать что-нибудь особенное. По моим подсчётам мне недавно стукнуло двадцать, и я желаю поздравить себя с этим прекрасным возрастом.

Я всегда экономлю деньги после дела. Для меня давно прошли те времена, когда я бросался после каждого грабежа в омут удовольствий. Сейчас я уже понимаю, что без денег невозможно безопасно прожить, а ещё, что ходить на дело в крайней нужде – очень плохо. Когда ты голоден, замёрз и не спал несколько дней – ты совершаешь ошибки, тебя могут поймать и ты даже можешь не справиться со своей жертвой. Чтобы преуспеть в нашем деле нужно спокойствие и сноровка, умеренный голод и контролируемая злость.

Я рассчитываю свои монеты и прикидываю, сколько времени могу сыто и спокойно жить. За пару недель до окончания срока, я планирую и совершаю новое дело. Так происходит последние три года. Если я решил погулять, – значит я должен обезопасить свои тылы. Я не могу себе позволить очнуться через неделю в канаве без штанов. Я должен заботиться о себе и думать о будущем.

Я посчитал монеты. Денег хватит ещё на пару месяцев. Нужно их надёжно спрятать, ну а затем, после следующего дела я отпраздную свои двадцать лет без страха за будущее. Мои деньги будут в сохранности.

Всю жизнь я хожу из одного города в другой. Я нигде не задерживаюсь дольше месяца, и большую часть времени провожу в скитаниях. Я брёл вдоль большой дороги в сторону деревни. Мимо меня то и дело проезжали телеги, запряжённые лошадьми. Проехал даже один экипаж с каким-то богатеем. У него было много охраны, и напасть на такой я бы не решился.

Заслышав стук лошадиных копыт, я прятался в кустах и ждал пока путники уедут подальше.

Наконец, завидев окраинные дома, я решил, что пора сделать схрон для своих сбережений. Кругом был редкий лесок и, заприметив невысокое деревцо, я отсчитал от него пятьдесят шагов, вырыл ямку и закопал в неё свой кошель. Ещё раз осмотревшись, я тщательно запомнил место и вернулся на большую дорогу. Теперь уже не скрываясь, я спокойно дошёл до деревни и принялся исследовать местность.

Это была жалкая деревушка домов на тридцать. Жили здесь в основном люди убогие, которые сами добывали себе пищу. Выращивали всякие плоды и разводили скот. Брать с них особо было нечего, разве что утолить голод.

Я невозмутимо приблизился к яблоневому дереву и мимоходом сорвал несколько яблок. Не сбавляя шага, я на ходу перекусил. Что ж, здесь можно подкрепиться, а потом выследить богатого путника, который будет проходить мимо и…

– Эй ты! – окликнули меня сзади. Последний раз таким тоном мне орал стражник, и это настораживало.

– Эй, кому говорю! – сердито повторил голос.

Я обернулся.

Сзади меня стоял злобный старик с заступом в руке.

– Как ты смеешь воровать мои яблоки, пёс? – грозно спросил он.

– Ваши яблоки, господин? – я сделал испуганный вид.

– Да-да, – нетерпеливо подтвердил старик. – Мои яблоки, сучий сын, бродяга. Я работаю для своей семьи, а не для каких-то бродяг!

Он серьёзно меня разозлил. Первым порывом было подойти и свернуть ему шею, но меня останавливали зеваки, окружившие нас. Слишком много свидетелей, да и не справлюсь я со всеми. Подними я руку на старика, эти свиньи тут же нападут на меня всей своей паршивой стаей.

– Если позволите, господин, я отработаю, – сказал я и добавил. – Я не ел три дня и умираю с голода.

– С этого надо было начинать! А не воровать, скот ты этакий! Конечно же, ты отработаешь, вот, – он швырнул мне под ноги заступ. – Давай сюда, мне нужно выкопать яму для компоста!

Я наклонился и взял в руки заступ. Что ж, так даже лучше. Я покорно поплёлся за стариком к его дому. Удостоверившись, что всё интересное позади, зеваки разбрелись.

Мы подошли к дому старика.

– Вот, – сказал он. – Мне нужна яма, копай! Выкопаешь, покормлю и позволю помыться в бане, а там посмотрим.

– Да, господин, – продолжил я играть свою роль. Удача сама шла ко мне в руки.

Я воткнул заступ в мягкую землю и начал копать, то и дело озираясь по сторонам. Дом злобного старикана стоял практически на отшибе. Каким образом он увидел, как я срывал яблоки с его, как он сказал, дерева, я так и не смог понять. Да и какого чёрта это дерево его? Хотя ладно, тут у них, пожалуй, свои правила.

– Как тебя зовут, оборванец? – услышал я голос старика.

– Михаэль, – ответил я.

– Понятно, Михаэль, и как же ты до такой жизни докатился? Воруешь, бродяжничаешь по чужим деревням. Где твой дом, где твоя родня?

Меня так и подмывало сломать ему шею его же заступом. Но я решил сдержаться до поры до времени. Я посмотрел ему в глаза и застенчиво улыбнулся.

– У меня нет родни, господин, я вырос на улице сиротой и не знал своих родителей. Завести свою семью мне тоже не удалось, я один в мире.

Старик хохотнул.

– Если ты "один в мире", то почему разговариваешь со мной? Меня что ж, по-твоему, в мире нет? Или вон тех людей, в соседних домах, – он махнул рукой в сторону домов вдали. – Их тоже нет в мире?

Я скрежетнул зубами, но промолчал.

– Перестань говорить глупости, парень, давай лучше копай яму. Закончишь работать, и я накормлю тебя как обещал.

– Да, господин, – ответил я и продолжил копать.

Ну, тварь, сегодня ты сдохнешь.

Рытьё ямы заняло почти весь остаток дня. Когда я закончил, уже смеркалось. Старик подошёл ко мне.

– Хорошо, Михаэль, хорошая работа, идём в дом.

Я бросил заступ и проследовал за ним.

Внутри дом оказался типичным крестьянским жилищем. Кое-как сколоченный стол и табуреты. На столе стояла миска с какой-то кашей и деревянная ложка. Я сел и с жадностью набросился на еду.

Старик молча наблюдал за мной.

– А где же ваша семья, – спросил я с набитым ртом.

Дед вздохнул.

– Сын у меня калека, мавры покалечили. Лежит всё время в комнате. Жёнушка его за ним ухаживает, так и не бросила, верная. Внучка ещё есть, маленькая, она очень боится незнакомых, вот и прячется весь день.

Я доел кашу и встал.

– Вот что, Михаэль, – сказал старик. – Я тут считай, что один сейчас на хозяйстве. Внучка – дитё ещё совсем, жена умерла пару лет назад, сын… сам немощный, да и невестку за собой утянул – она теперь всё только им и занимается. В общем, оставайся, Михаэль, у меня, по хозяйству помогать станешь, я тебя кормить буду, да платить по мере сил, а? Что скажешь? – закончил почти жалобно старик.

Я не спеша прошёлся по комнате и приблизился к нему.

– Рад бы дедулька, да не могу, – сказал я насмешливо. – Видишь ли, не моё это дело, спину гнуть, потому как убийца я и вор!

Старик ошеломлённо вытаращился на меня, силясь что-то ответить, но я не дал ему больше ничего сказать. Расхохотавшись, я схватил двумя руками его старую голову, и, точно курице, резким движением свернул ему шею.

Потом я неспеша обошёл дом и сразу нашёл комнату с калекой. Рядом с ним сидела безобразная тётка, которая хотя и была ещё вроде бы молода, но привлекательного в ней ничего уже не было. Она не успела ничего сказать, я быстро свернул ей шею, как и старику. Калека с ненавистью на меня воззрился. У него не было обеих ног и правой руки.

– М-мерзавец, – заикаясь лепетал он. – Т-т-тварь!

Велико было искушение оставить его так, пусть бы он, за свою дерзость, медленно подыхал бы в мучениях. Но я помнил о безопасности. Никто не должен помнить моё лицо. Я подошёл и, чуть склонив голову, пристально посмотрел ему в глаза.

– Ты что-то сказал, воин? – вкрадчиво спросил я.

Он лишь продолжал злобно на меня пялиться и пыхтеть.

Я заметил, что на стене возле его кровати висел увесистый топор.

– Твой? – спросил я.

Калека не отвечал.

Я снял топор со стены, повертел в руках и без дальнейших околичностей рубанул калеку по голове. Череп раскололся пополам до самого подбородка. Вытаскивать топор из трупа я не стал. Пусть оружие остаётся со своим хозяином.

Внучка, внучка, где же внучка?

Я обшарил весь дом, но так её и не нашёл. Спряталась где-то, паскуда. Оставить? Нельзя! Я нашёл в доме тайник с крупным мешочком денег. Здесь было и золото и серебро, огромные деньги! Я даже представить себе не мог, что получу такую добычу! А с виду ведь и не скажешь. Крестьяне, бедняки! Вот они, нищие!

Отчаявшись найти внучку, я уже было собрался уходить, когда она неожиданно явилась ко мне сама. В дверях стояла девочка лет тринадцати и смотрела на меня в упор. Её большие глаза были красны от слёз.

– Зачем вы всех убили? – спросила она всхлипнув.

Я улыбнулся.

– Потому что я хищник, а вы все – дичь, малышка. Подойди-ка сюда.

Я не думал, что она подчинится, но выполнять команды она была приучена с детства. Раболепие было у неё в крови. Что и говорить – дичь.

Она подошла.

– Что теперь со мной будет? – спросила она, продолжая плакать.

Мною овладела похоть. Я сорвал с неё одежду и изнасиловал. Она почти не сопротивлялась, только всхлипывала и кричала. Это заводило меня ещё больше, я чувствовал свою власть! Она лежала на полу и рыдала. Потом я взял её за волосы и размозжил юную голову об пол.

Вот теперь всё. Дело сделано, и я могу уходить.

На улице ни души. Глухая ночь. Я беспрепятственно вышел из деревни, завернул к своему тайнику и забрал деньги, спрятанные накануне. Теперь я стал богат и могу хорошенько отдохнуть.

Я поспешил вдоль большой дороги подальше от деревни, мало ли что могло случиться. Обнаружат мёртвых раньше времени и бросятся в погоню. Встреча с разъярённой толпой в мои планы не входила.

Я шёл быстрым шагом и не останавливался, пока не рассвело. Наконец я решил, что ушёл от деревни достаточно далеко и остановился отдохнуть. Я залез глубоко в придорожные кусты и сразу уснул.

Проспал я почти весь день. Меня разбудил стук копыт. Я резко вскочил и осторожно выглянул из-за кустов. По дороге катилась одинокая телега. Кривой бородач лениво погонял больную с виду кобылу.

Я вышел на дорогу.

– Мир тебе, добрый человек! Куда держишь путь? – обратился я к мужику.

– Аэм ма мэ, – промычал мужик и, открыв рот, продемонстрировал отсутствие языка.

– А, бедняга, отрезали? – с сочувствием спросил я.

Мужик утвердительно промычал в ответ.

Языки отрезали лжецам и крикунам. Что ж, тем лучше. Я с маху запрыгнул на телегу.

– Отвези-ка меня до ближайшего города друг, я заплачу! – сказал я.

Мужик замычал в ответ и отрицательно покачал головой.

– Не можешь? Тебе надо работать? – понимающе, закивал я.

Утвердительно мычание.

– Ладно, друже, как скажешь, – ответил я и, выхватив нож, резанул немого по горлу.

Мужик захлебнулся кровью и упал с телеги. Я уселся на его место и погнал кобылу.

– Ну, бывай! – крикнул я на прощанье и засмеялся.

Он так и остался лежать на дороге, схватившись обеими руками за своё дырявое горло. Сам виноват!

Я погонял кобылу и уходил в даль. В телеге нашлось немного снеди, и я с аппетитом поел. Сыр, лук, кусок варёного мяса и чёрствый хлеб. Не пир конечно, но ведь последний раз я ел аж вчера у старика. Хотя мне, конечно, не привыкать, я, бывало, и неделями питался одним воздухом.

Я ехал, не останавливаясь почти всю ночь, наконец кобыла измучилась и рухнула наземь. Не знаю, зачем я это сделал, но как только кобыла упала, надо полагать, с целью поспать, я схватил дубину, которая была тут же, в телеге и проломил животному череп.

Видимо убийства это уже неотъемлемая часть меня.

Забрав из телеги остатки еды, я покидал её в дорожный мешок поверх денег, и поплёлся дальше пешком.

Уже совсем рассвело, когда я забрался в кусты и уснул мёртвым сном.

Проснулся я снова под вечер, заслышав стук колёс…

***

Сегодня мне исполнилось сорок лет. Но это, конечно, опять же, по моим подсчётам, ибо, как я уже говорил: когда я родился, я точно не знал. Но зато теперь я узнал точно, когда умру.

Дело в том, что сегодня у меня отвалился нос. В недалёком прошлом, одна грязная шлюха заразила меня дурной болезнью, и поэтому последние несколько месяцев моей жизни превратились в настоящий ад. Мерзкая сука! Когда я впервые заметил признаки поганой болезни, я тут же вернулся в тот бордель и отрезал ей башку.

Тридцать лет я бродил по миру, грабил, убивал и насиловал. Никто и никогда меня не ловил, и я жил, словно лиса в курятнике. Я и не задумывался, что когда-то умру. И тут на тебе! Тварь! Тварь!

Я решил, что покину этот мир на своих условиях: я заберу с собой максимальное количество жалких уродцев. С того момента, когда я обнаружил болезнь, я начал убивать без разбора и не таясь. Молодых, старых, женщин, детей. Многих девок я насиловал и не убивал, специально для того, чтобы они передали мою болезнь дальше. Грязные суки. Сдохните все!

Удивительно, но даже сейчас, когда я совсем забыл об осторожности и просто делал всё, что хотел, практически не скрываясь, меня никто не мог поймать. Может, меня просто никто и не ловил? Ну и дела! Этот мир прямо-таки создан для таких как я. Жаль, что приходится его покидать!

Я решил, что не буду дожидаться конца болезни. Не хочу я и дальше гнить заживо. Я давно уже задумал, что решительно покончу с этим в тот день, когда отвалится нос. И сегодня этот день настал.

Я умру красиво.

В городке, где я доживал свою яркую жизнь, недавно открыли детский приют. Святоши думают, что делают доброе дело. Как же! Именно в таком приюте когда-то начинал свою жизнь и я!

Я собрал мешок промасленных тряпок, взял четыре бутылки с горючей смесью и пришёл в этот приют. Здесь не было ни привратника, ни вообще какой-либо охраны. Только вонючие воспитатели, которые лапают и насилуют невинных детей. Ох, я то знал для чего все они, на самом деле, содержат эти свои богадельни!

Я вошёл в двухэтажное деревянное здание и закрыл за собой дверь на массивный замок. Я начал не спеша раскидывать по всему дому промасленные тряпки и поливать всё вокруг горючим. Прежде чем на меня обратили внимание, я подготовил к сожжению весь приют. Здесь было комнат двадцать. В некоторых пищали младенцы, в других просто сидели дети, запуганные, бедные дети. Воспитатель для них был царь и бог.

– Эй, ты что это тут делаешь, урод!? А ну проваливай! Что это? Что такое?!

Ко мне быстро шёл жирный бородач, с недоумением озираясь вокруг. Я не дал ему времени осознать происходящее. В последний раз я использовал свой старый добрый нож, воткнув жирдяю в глязницу по самую рукоять.

Я снял со стены горящую свечу и поджог приют.

Горите. Горите все. Горите вместе со мной!

Пламя с шипением разъедает мою кожу. Я кричу, ругаюсь, визжу как баба! На глаза накатывает туман. Я проваливаюсь в темноту…

Пятый

Вот и закончилась жизнь злодея Михаэля. Пока моя вторая половина продолжает дежурить в телах смертных, моя первая сидит в штабе так, как это всегда и было. Нелегко, наверное, представить себе как это: быть в двух местах одновременно. Впрочем, люди это тоже могут, просто не умеют осознавать и вряд ли научатся, судя по тому, как они используют свой дар Сознания.

Зачем я остановился в подробностях на жизни гадкого Михаэля? Неужели в Средние века я ни разу не присутствовал в более порядочном человеке? Присутствовал, только вот… внешне они, пожалуй, и казались более порядочными, добрыми и честными, но их нутро, их человеческое нутро почти всегда было таким же как у Михаэля.

Этот мерзкий человек никогда не скрывался. Он жил так, как на его месте стали бы жить многие, если бы смогли преодолеть страх осуждения. Он ничем не отличался от обычного хищника. Хищник в дикой природе убивает, чтобы жить. Михаэль тоже убивал, чтобы жить, а всё что он делал попутно, это лишь издержки Сознания.

Думаете, не стал бы лев куражиться над себе подобными и глумиться над жертвами, если бы получил разум? Стал бы, будьте уверены. У животного просто не работает фантазия. Если зверь поймёт, что находится в какой-то игре, где все следуют правилам, а он, зверь, знает как эти правила безнаказанно нарушать, тогда не сомневайтесь – он будет творить то же, что Михаэль. Если конечно наберётся достаточной смелости.

Неужели все люди такие?

Большинство.

И посему, вся затея с Сознанием не приведёт ни к чему хорошему. Я уже практически уверен в этом. В недалёком будущем начнут развиваться технологии, и всё кончится тем, что эти безмозглые твари просто уничтожат друг друга. Собственно, Владельцы именно этого и ждут.

Ибо стоит лишь такому как Михаэль захватить власть над миром и… всё.

Жизнь будет обречена.