Читать книгу: «Четыре сезона в Японии», страница 4

– А можно и мне глотнуть?

– Конечно, – осторожно протянул он ей напиток.

– Спасибо. – Девица взяла у него кофе, приложилась к нему так, будто они были уже сто лет знакомы, потом вернула обратно.

– Можно я задам вопрос? – смущенно спросил Кё.

– Естественно. Это он и был? – хмыкнула девушка.

А что он хотел получить на такую робкую попытку?

– Нет… э-э… Просто… – стал мямлить он, изо всех сил набираясь храбрости.

– Ну давай, выкладывай. – Она скривила мину: – «У тебя есть парень?»

– Нет! – От шока стеснительное лицо Кё полыхнуло румянцем, а девица весело расхохоталась.

– То есть тебе это не интересно? – Она хлопнула ладонью по колену. – Вот черт!

– Нет, я о другом хотел спросить… – Кё собрался с духом. – А зачем ты едешь в Ономити?

– В универ, – быстро ответила она. – То есть учусь я в Хиросимском университете, а живу в Ономити. Это еще более длинная история, и мне бы сейчас не хотелось в это углубляться. Можно лучше я буду задавать тебе вопросы? Потому что это гораздо веселее.

«Смотря для кого», – подумал Кё.

– Что ты собираешься изучать в университете, когда туда поступишь? – спросила девица и, не успел он что-либо ответить, выпалила: – Искусство?

– Нет, – помотал головой Кё. – Это…

– Подожди! Не говори. Дай мне угадать!

– Хорошо.

– Японскую литературу?

– Не-а.

– Инженерные науки?

– Тоже нет.

– Хм-м-м… – Она прищурилась и несколько мгновений изучающе глядела ему в лицо, после чего хлопнула в ладони и направила один палец на него: – Я поняла. Медицину!

– В яблочко, – кивнул Кё.

– Я знала, что угадаю.

– Молодец.

– И какой мне за это приз?

– Вот этот карандаш, – протянул он ей карандаш, которым только что рисовал.

– Серьезно? – смешливо фыркнула она. – Мне кажется, у тебя ему будет лучше. Я не могу принять этот карандаш. – Склонив голову, девица отпихнула его от себя ладонью.

– Прошу тебя его принять, – с низким поклоном снова протянул ей карандаш Кё. – Быть может, он хорошо тебе послужит.

– Премного благодарна, – церемонно поклонившись в ответ, сказала она. – Я буду хранить его как сокровище, а когда ты сделаешься знаменитым мангакой, я всем буду рассказывать, как ты подарил мне в поезде вот этот карандаш.

– Ну, этого-то точно никогда не случится! – фыркнул Кё.

– Почему? Вполне возможно, что случится, – подняла бровь девица. – Я посмотрела, как ты рисуешь: очень достойно. Потому-то я сперва и решила, что ты собираешься поступать на художественный. Я даже, можно сказать, удивлена, что при таком таланте ты решил удариться в медицину. Хотя откуда мне знать… – пожала она плечами.

Кё посмотрел в окно. Обоих внезапно охватила неловкость. Не найдя, что сказать, юноша оставил ее слова без ответа.

Вскоре она снова нарушила молчание.

– А где ты собираешься заночевать? – поинтересовалась она.

На мгновение Кё почудились в ее голосе нотки неуверенности, осторожности, но он сразу отмахнулся от этой мысли.

– В Осаке.

– И я тоже! – Глаза у нее радостно заблестели. – Можем стать друзьями-попутчиками.

– Конечно, – кивнул Кё, не совсем понимая, что это будет подразумевать.

– Я Аюми, – смело протянула ему руку девица, которая точно не являлась японкой.

– Кё, – ответно пожал ее руку юноша, беспокоясь, не влажные ли у него ладони.

Весь оставшийся путь до Осаки они болтали обо всем на свете – от манги до музыки и фильмов, и для Кё время пролетело незаметно. Он так увлекся разговором с новой знакомой, что ни разу даже не взглянул на телефон.

И не заметил, сколько пришло уведомлений, пока его мобильник покоился в рюкзаке.

* * *

Когда они доехали до Осаки и вышли из поезда, был уже вечер, и над ними раскинулось темное ночное небо. Кё еще ни разу не ездил в Осаку один, но ему было вполне комфортно окунуться в темп жизни этого крупного города. По большому счету, из одного мегаполиса он просто приехал в другой.

Кё с Аюми миновали турникеты – и у него как будто стеснило грудь. Теперь им предстояло попрощаться, но Кё был сильно не уверен, что этого хочет. Когда они дошли до тихого местечка за турникетами, юноша остановился, и они повернулись друг к другу, встретившись глазами.

– Ну что? – произнесла Аюми.

– Что?.. – эхом отозвался Кё.

У нее с собой был небольшой чемоданчик на колесиках; юноша помог ей вынести его из поезда и спустить по лестнице. Дальше она катила его сама.

– В общем, мне надо бы оставить чемодан в камере хранения, – сказала Аюми. – А потом, если хочешь, мы где-нибудь вместе перекусим.

– Конечно, – ответил Кё, чувствуя, как теснота в груди отходит.

– Классно! Тогда подожди здесь, – велела она и потянула чемодан к ячейкам.

* * *

Неловкость между ними возникла намного позже, спустя довольно много времени после того, как они съели по порции рамэна.

В кафе они продолжили болтать о вкусовых пристрастиях. Поспорили о достоинствах рамэн-тонкоцу из Фукуоки, горячей поклонницей которого оказалась Аюми, в сравнении с мисо-рамэном из Саппоро, которое Кё объявил самым лучшим блюдом, что пробовал когда-либо в жизни. Даже обсудили, как важно готовить лапшу аль денте – и хотя бы на этом твердо сошлись во мнении.

На середине трапезы девушка неожиданно перебила его:

– Я, кстати, люблю пиво. Ты будешь?

Кё беспокойно огляделся.

– Но мне еще девятнадцать.

– Тш-ш-ш! – приложила она палец к губам. – Не так громко, дурачок!

Не дожидаясь от него ответа, Аюми крикнула хозяину кафешки: «Sumimasen!»³⁹ – и заказала им на двоих две порции пива.

Взяв свой студеный бокал, Кё чокнулся с Аюми, поддержав ее душевное «Kanpai!»⁴⁰. Она залпом осушила половину и, проглотив, с чувством выдохнула:

– Ох-х-х!

Кё между тем медленно потягивал свой напиток, опасаясь опьянеть.

Пока Кё одолевал первый бокал, девица успела приговорить два.

Он настоял на том, что рассчитается за ее рамэн и пиво, и Аюми с церемонной щедростью его поблагодарила, предложив, что в следующий раз платить будет она.

Затем они перебрались в небольшой бар, снова взяли по порции пива. Когда напитки уже наполовину были выпиты, Аюми вновь перебила Кё посреди его монолога о том, почему, на его взгляд, «Акиру»⁴¹ явно переоценили.

– Слушай, а ты где собираешься ночевать? – решительно спросила она.

Застигнутый врасплох, Кё начал лепетать что-то бессвязное:

– Я… даже не…

– Послушай, – подняла она указательный палец. – А не хочешь где-нибудь устроиться вдвоем?

Кё даже не нашелся, что ответить.

– Слушай, ничего такого не будет. – Говоря это, она слегка качнулась, и от того, как она это произнесла, у Кё упало сердце. – Просто так мы сможем сильно сэкономить. Как пара друзей-путешественников. Что скажешь?

Кё опустил взгляд на недопитое пиво. Аюми свою порцию давно прикончила.

– Не уверен…

– Ну же, давай! Я, знаешь ли, не кусаюсь.

Однако у самого Кё были совсем иные планы. Он стремился попасть к одному мосту в Дотонбори. Все это время юноша планировал посетить это место в Осаке. Но как к такому глубоко личному, особенному для всей его жизни месту привести того, кого он только что повстречал в поезде? К тому месту, где один эгоистичный поступок отца решил его прошлое, настоящее и будущее? С чего вообще начать объяснять кому-то постороннему, почему для него это настолько важно? Кё едва знал эту девчонку, чтобы вдаваться в такие подробности.

– Слушай, я сейчас отлучусь в дамскую комнату, – встав и склонившись к самому его уху, сказала Аюми. – А ты закажи нам еще по пиву, ладно? И ни о чем не беспокойся.

И Кё остался за столиком в одиночестве, глядя на свой недопитый бокал с еще слегка пенящимся пивом.

Он выждал минуту, еще не приняв решение, но уже зная, что должен сделать.

Спустя пару минут он допил пиво, достал из рюкзака конверт с деньгами, положил у своего пустого бокала достаточно и даже с запасом, чтобы рассчитаться за двоих, после чего поклонился бармену, решительно вышел из бара на Мидосудзи – главную улицу Осаки – и мгновенно растворился в оживленной вечерней толпе.

«Трус! – презрительно сказал голос у него в мозгу. – Неудачник».

Скорее всего, так оно и было.

Все, что от него требовалось, – вкратце обрисовать девице ситуацию. Это заняло бы не больше пяти минут. И тогда он не бросил бы Аюми в баре без слов и объяснений.

Он не смог перед ней открыться, потому что трус.

Трус и неудачник.

Безнадежный отсев.

«Студент-самурай без хозяина».

Разочарование для своей вечно занятой матери и покойного отца, храброго военного фотографа.

Кё бродил по бурлящим ночной жизнью улицам района Минами, наблюдая, как в барах отдыхают компании друзей: смеются, поют песни и вообще приятно проводят время. Два выпитых бокала пива погрузили его в состояние уныния и пустоты, а вовсе не той бесшабашной радости, которой отличались другие припозднившиеся выпивохи.

Он зашел в попавшееся по дороге фамирэсу и устроился за столиком с мангой Урасавы Наоки «Мальчишки ХХ века», которую купил по дороге в лавке подержанных книг, тоже работавшей допоздна. «Трудно будет, – подумалось ему, – расстаться со всеми удобствами жизни в крупном городе. Будет не хватать этого ощущения бурления жизни кругом».

Будучи честным с самим собой, Кё должен был признать, что выбрал наиболее медленный поезд, потому что просто не хотел ехать в Ономити. У него не было ни малейшего желания жить у бабушки в глухом провинциальном городке. Ему неприятно было сознавать, что все его друзья начинают новую университетскую жизнь, в то время как он застрял в западне проваленных экзаменов и будущей пересдачи. И сейчас он сидел, сгорбившись над столиком, в фамирэсу, потягивая чашку за чашкой сладкий кофе с молоком, читая мангу и зарисовывая в альбоме приходящие в голову идеи. Пытаясь собраться с духом. Припоминая, как безо всяких объяснений бросил Аюми в баре, юноша недовольно морщился. Но большей частью Кё просто спал, опустив голову на сложенные руки.

Уже перед самым рассветом он вышел из кафе и побрел по пустынным улицам – мимо нескольких забулдыг, пристроившихся спать прямо на дороге, мимо лужиц рвоты, оставшихся после минувшей ночи. Путь он держал к району Дотонбори – туда, где над одноименным каналом перекинулся мост Эбису. Сбоку на здании светился знаменитый неоновый бегун⁴², только в этот ранний час возле него не было делающих селфи туристов и улицы были безлюдны. Кё множество раз осмотрел это место в интернете и даже проиграл в уме то, как все произойдет.

И вот, когда солнце только начало медленно всходить на небосвод, Кё согнулся над парапетом низко висящего над водой моста. Печальное отражение юноши поглядело на него с поверхности воды.

Много лет назад из этой самой воды полицейские вытащили вздувшееся тело его отца. Из этой холодной, спокойной и темной воды. И в том, как она величавым потоком текла прочь, местами перекатываясь легкой рябью, было что-то манящее, влекущее к себе. Он наконец пришел к тому месту, где отец свел счеты с жизнью. Кё миллион раз представлял в воображении этот момент. И теперь действительно здесь оказался.

Он вытащил из рюкзака маленькую деревянную лягушку и поставил на край парапета.

Прислушался.

Но различил лишь тихий звук неспешно бегущей внизу воды.

Глава 3
三

Аяко уже второй день толком не могла ни на чем сосредоточиться. Даже у себя в кофейне она с трудом улавливала, что говорят ей посетители. Домашний телефон, который обычно жил у нее на книжной полке под салфеткой, теперь расположился на низком столике в центре гостиной – со вчерашнего вечера, когда Аяко позвонила матери Кё сообщить, что мальчик в Ономити не приехал.

На вокзале она прождала целых два часа, пока не убедилась окончательно, что среди прибывающих его нет. Мимо то в одну, то в другую сторону проезжали, грохоча по рельсам, поезда. Всякий раз перед прибытием очередного состава с переезда доносилось «дзинь-дилинь», и Аяко, встрепенувшись, думала, не это ли поезд Кё.

Она сидела на одной из скамей в зале ожидания небольшого вокзала, вглядываясь в лица проходящих мимо пассажиров в надежде увидеть Кё, но тщетно. В здании имелось два входа-выхода: главный – со стороны моря и другой – ближе к горе, который был намного меньше и использовался в основном местными, которым требовалось в северную часть городка. Большинство людей – в особенности не знавшие города приезжие – шли через главный, южный выход. И Аяко прекрасно это понимала, но все равно то и дело беспокойно вытягивала шею, проверяя, не идет ли кто к дальнему, северному выходу, на другую сторону путей.

В этот день у турникета дежурил сам начальник станции Оно. Это был приятный, общительный мужчина, хорошо знавший Аяко. Заметив, как взволнованно она крутит головой, будто кого-то высматривая, Оно подошел к ней в промежутке между прибытиями поездов.

– Кого-то дожидаешься, Аяко-сан? – остановился он прямо перед скамейкой, где она сидела. – Смотрю, давно уже тут сидишь, а? – Он упирался ладонями в бока, нисколько не стесняясь большого пивного брюха, солидно выпирающего над ухоженными форменными брюками. Очки его медленно, но верно сползали к кончику носа.

– Здравствуй, Оно-сан! – низко склонила голову Аяко. – Жду вот внука, который должен приехать из Токио. Его поезд уже давно должен прибыть…

– Надо же! Странно, – заморгал Оно, указательным пальцем возвращая очки в исходное положение.

– А отмен никаких не было? Или, может быть, аварий?

– Сегодня абсолютно никаких. Работаем как часы.

Аяко беспокойно поерзала на скамье.

– Но послушай, – сказал ей начальник станции, – тебе ведь вовсе нет нужды сидеть тут и ждать. Скажи мне только, сколько ему лет и как он выглядит. Я буду отслеживать все билеты из Токио, и если его замечу, сразу позвоню тебе: или домой, или в кафе. Как тебе такое, а?

– Благодарю, Оно-сан! – снова опустила голову Аяко, слегка смутившись. – Просить об этом уже будет чересчур.

– Да брось, ничего подобного! – небрежно отмахнулся Оно.

В тот день Аяко не стала совершать свой ежедневный подъем на гору и отправилась сразу домой. Придя, она немедленно взялась за телефон, нашла в записной книжке номер матери Кё и позвонила.

– Моси-моси?⁴³ – послышался сквозь легкое потрескивание голос невестки.

– Сэцу-тян?

– Матушка?

Аяко по-прежнему обращалась к матери Кё как к Сэцу-тян, а та все так же называла Аяко матушкой. Теперь они не так уж часто общались, но когда это все-таки случалось, обеим казалось правильнее использовать именно эти давнишние обращения.

– Сэцу-тян, я очень извиняюсь, если оторвала тебя от дел! Возможно, ничего и не случилось… Просто Кё-куна не оказалось в том поезде, на котором он должен был прибыть.

– Странно… – Сэцуко помолчала. – Это очень странно, матушка! Потому что утром я оставила его на токийском вокзале у самого турникета к «Синкансэну», и у него было достаточно времени, чтобы купить билет и сесть в поезд. Он должен был приехать еще несколько часов назад.

– Вот именно! – покивала Аяко, несмотря на то, что по телефону собеседница ее не видела. – Я тоже так думала. Я сразу записала расписание прибытия ближайших поездов, которое ты мне продиктовала, и даже если бы какой-то отменили, или мальчик опоздал бы на посадку, или где-то задержался, чтобы перекусить, он все равно давно бы уже приехал.

– Верно, матушка, – сквозь зубы произнесла Сэцуко. – Мне ужасно жаль. Я постараюсь связаться с Кё по «Линии», и когда от него будут какие-то вести, я вам перезвоню. Прошу простить, но я сейчас крайне занята.

– А что за линия?

– Это приложение к смартфону так называется, матушка. LINE по-английски, – терпеливо объяснила Сэцуко. – Оно позволяет отправлять текстовые сообщения.

– Понятно, – ответила Аяко. Она совершенно не представляла, о чем толкует ее невестка, но, слишком переживая за Кё, просто поверила ей на слово. – А ты не могла бы дать мне номер мобильного телефона Кё? Просто на всякий случай. Я ведь могу позвонить ему с городского.

– Ну конечно же! Как глупо, что я раньше не сообразила вам его дать!

Сэцуко продиктовала номер телефона Кё, и Аяко занесла его в свою записную книжку.

– Только знаете, матушка, мне кажется, будет лучше, если я сперва свяжусь с ним по «Линии», а затем вам перезвоню, – торопливо сказала Сэцуко. – Потому что если он будет в поезде, то не сможет принять от вас звонок.

– Совершенно верно, – снова кивнула Аяко, довольная тем, что ее внук достаточно воспитан, чтобы не отвечать на звонки в поезде.

Наконец обе, попрощавшись, повесили трубку, и Аяко оставила телефон на столе. Вечером она время от времени набирала номер Кё, но ее сразу переключало на голосовую почту. И всякий раз, как Аяко слышала записанный для автоответчика голос Кё, ее бросало в дрожь: он был так похож на голос ее сына Кендзи! Словно тот говорил сейчас с ней из могилы.

Сэцуко перезвонила Аяко уже в девять вечера, сказав, что от Кё пока нет вестей. Но попросила Аяко не тревожиться и уверила, что с ним все будет в порядке. Дескать, она в этом не сомневается.

Эту ночь Аяко вновь спала беспокойно, урывками. Не в силах уснуть, она то и дело садилась на футоне и пристально глядела на телефон, стоящий на столе. Когда же на нее накатывал наконец сон, ей виделись тревожные кошмары: будто одноглазый кот Колтрейн мяукает, воет и скребется к ней в дверь, потому что накануне она пренебрегла им и не пришла покормить.

Аяко едва дождалась, когда же рассветет.

Утром, когда она завтракала, зазвонил телефон, и женщина молниеносно схватила трубку.

– Слушаю? – прошамкала она с рыбой во рту, стараясь поскорее проглотить пищу.

– Матушка, пожалуйста, не волнуйтесь, – послышался в трубке спокойный голос Сэцуко. – Есть вести от Кё. Утром он прислал мне сообщение. По какой-то причине этот балбес решил поехать поездом со всеми остановками. Ночь он провел в Осаке и сейчас собирается на местной электричке ехать в Ономити. Сказал, что будет у вас сегодня во второй половине дня. Мол, очень сожалеет, что заставил вас переживать. Но все же, пожалуйста, матушка, отругайте его как следует, когда приедет. И скажите, чтобы позвонил мне: я тоже ему устрою на-гоняй.

– Спасибо, что дала мне знать! – с некоторым облегчением выдохнула Аяко.

Они еще немного поговорили. Сэцуко всячески извинялась: и что ее чадо доставило бабушке столько волнений, и что она не может больше говорить, потому что интервал между пациентами закончился. От извинений Аяко отмахнулась, велев Сэцуко самой ни о чем не переживать и сообщив, что багаж Кё утром уже прибыл службой доставки Black cat и ждет юношу у него в комнате.

Наконец Аяко повесила трубку, но все равно была не в силах унять тревогу.

Осака…

Почему он задержался на ночь не где-нибудь, а именно в Осаке?

Аяко стала готовиться к новому дню. По обыкновению, она остановилась перед двумя черно-белыми фотографиями в своем незатейливом буцудане. И в этот день молилась дольше обычного.

Одну молитву – к мужу. Одну – к сыну.

И обе – за внука.

* * *

Поезд, в котором сидел Кё, проехал черный тоннель и вынырнул на белый свет, очутившись в ярких красках весеннего дня. Юноша испытал большое облегчение, увидев, что в этом поезде из Осаки не оказалось Аюми.

В руках у Кё был его неизменный скетчбук. На твердой обложке аккуратными иероглифами кандзи значилось его имя – черными чернилами на белом стикере, который он сам приклеил на переднюю сторонку:

Обычно ему приходилось подробно расписывать или устно объяснять его тому, кто интересовался, как пишется его имя. Кё говорил, что здесь используется иероглиф кандзи со значением «эхо» (как на этикетке японского виски), которое произносится как «Хибики», а не «Кё». Этот иероглиф с юных лет вызывал в нем восхищение. Верхняя его часть – 郷 – означала «селение», нижняя – 音 – «звук». Когда Кё был маленьким и еще только учился писать свое имя, он нарисовал в воображении картину совершенно пустого селения с единственным колоколом, звонящим над домами, эхо которого отражается от стен и гуляет по безлюдным улицам. И потом этот образ, эта картинка возникала в его сознании всякий раз, помогая вспомнить, как пишется иероглиф его имени.

Когда поезд въехал в префектуру Хиросима и уже приближался к своей конечной остановке в Ономити с тянущимися справа горами, слева внезапно открылось Внутреннее море Сэто с бесчисленными островами, словно проплывающими вдалеке.

Голубое море… И белое пространство на альбомном листе… Невозможно передать синеву океана в черно-белых тонах! Однако благодаря искусным карандашным штрихам в рисунке проступила безмятежность этих холодных вод… Есть! Сделано.

И не морской ли кайдзю⁴⁴ высовывается там из величественной глади?..

В вагоне было пусто. Кё сидел один в четырехместном отсеке, закинув ноги на сиденье напротив. Разумеется, он снял сандалии, прежде чем поднимать ступни на скамью, и все же кондуктор всякий раз, проходя мимо юноши, бросал на его ноги беспокойный взгляд. Кё повнимательнее вгляделся в лицо кондуктора: глаза – как две черные бусины, мятая рубашка, перекошенный галстук и крючковатый нос. Он тоже превратился в мультяшную карикатуру в скетчбуке, представ там огромным черным вороном с преувеличенно крупной головой и в кондукторской форме, который пытливо вглядывается в подошвы Лягуха Меньшого, вытянувшего свои лапки на сиденье напротив, пошире растопырившего свои выпуклые пальцы.

Все это Кё проделывал, пытаясь отвлечь себя от мыслей о том, что будет, когда он доберется наконец до Ономити. Он не мог не признать, что ему не давала покоя эта сумасшедшая лавина сообщений в LINE, равно как и пугающее количество пропущенных звонков с неизвестного номера.

Он без остатка, всеми мыслями погрузился в зарисовки, в мангу и музыку, чтобы только не анализировать все то, что происходило сейчас в его жизни. Не думать о том, что он уехал из Токио. О том, что испытал в то раннее утро в Осаке, глядя с парапета моста Эбису в холодный мрак медленно текущей воды.

– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь, Аяко? – озабоченно спросил Сато. – Ты нынче сама не своя!

Аяко мрачно зыркнула на Сато, отчего тот даже отшатнулся на табурете и вскинул ладони. Будь рядом другие посетители, он, возможно, еще и получил бы отповедь. Но сейчас, когда Эми с Дзюном ушли к себе работать, в кафе остались лишь они вдвоем.

Лицо у Аяко немного смягчилось, и она тяжко вздохнула.

– Давай рассказывай! – набрался храбрости Сато. – Вижу же, что-то случилось. Со мной-то ты можешь поделиться!

Сварив для себя кофе, Аяко сдвинула чашку с блюдцем на противоположный край стойки, обошла ее и села на высокий табурет рядом с Сато. Из стереосистемы неназойливо лился джаз – альбом «Kind of Blue» Майлза Дэвиса. На улицах городка воцарился покой: все школьники уже засели за парты. На сётэнгаи лишь изредка раздавалось чье-то «С добрым утром!» да время от времени проплывала чья-то лодка по заливу за окном. Так что кофейня была пока что в полном распоряжении Аяко и Сато.

– Да ничего особенного, Сато-сан. – Аяко с удовольствием вдохнула горячий кофейный пар.

– Ну, порой даже какая-то мелочь может вывести из равновесия.

– Это да. Просто… – Аяко нахмурилась. – Я последние две ночи почти не спала.

– Хм-м-м… – тоже сдвинул брови Сато. – Как-то не похоже на тебя, Ая-тян!

Она сделала глоток.

– Что ж, думаю, ты все равно бы об этом узнал… рано или поздно. И, если честно, уж лучше раньше, чем позже. Что ж… – Она испустила какой-то горловой рык. – В общем, ко мне приезжает пожить внук из Токио.

– О-о! – радостно засветилось лицо Сато. – Так это же замечательно!

Аяко искоса глянула на него.

– Думаешь? – И, неопределенно покачав головой, продолжила: – Он должен был приехать еще вчера, но по какой-то причине этот оболтус вместо высокоскоростного «Синкансэна» сел на электричку со всеми остановками, и в итоге дорога у него заняла лишний день.

– Ой, да ладно! – хохотнул Сато. – Подумаешь! Не так оно и плохо, согласись? Я молодым парнем доставлял куда больше волнений! Сколько ему лет?

– Девятнадцать. – Аяко опустила чашку на блюдце. – Но дело-то не в этом, Сато-сан. Разумеется, я испугалась, когда он не приехал вовремя. Но, видишь ли, куда больше меня тревожит то, что он остановился на ночь в Осаке.

Улыбка Сато погасла, он сложил руки на груди.

– Да уж, скажем…

– Будь это Киото, Кобэ, или Химэдзи, или другой какой-то город, я бы так не переживала.

– Хм-м, да-а… – согласно кивнул Сато ее словам.

– Просто меня как-то пугает то, что он остановился именно в Осаке, учитывая, что случилось там с Кендзи.

– Понимаю, – произнес Сато. – Но, Ая-тян, быть может, это всего лишь совпадение?

– Да знаю я, знаю! – пренебрежительно отмахнулась она. – Но от этого мне все равно не легче, понимаешь?

Сато лишь кивнул, зная, что сейчас никак ей словом не поможет.

– Шкуру спущу с этого мальчишки, пусть только явится! – проворчала Аяко.

– Ох, Ая-тян, – засмеялся Сато. – Ты уж полегче с ним, ладно? Все мы когда-то были молодыми. И все делали ошибки.

– Он должен хорошо усвоить, Сато-сан, – сказала, поднимаясь, Аяко, – что у всего в жизни есть свои последствия.

* * *

Когда юноша открыл глаза, перед ним за окном четко нарисовался замок Ономити. Должно быть, Кё ненадолго провалился в сон. Величественное здание проявилось высоко в небе, словно плывя среди облаков. Сперва Кё даже решил, что ему это снится, но потом увидел и саму гору, на которой примостился замок.

– Следующая остановка – Ономити. Ономити! Выход на правую сторону! – послышался из громкоговорителя резкий каркающий голос ворона-кондуктора. – Ономити! Следующая остановка – Ономити. При высадке соблюдайте осторожность и, пожалуйста, не забывайте свои вещи в вагонах поезда. Спасибо, что воспользовались услугами Западной железнодорожной компании! Надеемся увидеть вас снова!

Зевая и потягиваясь после сна, Кё подхватил свой рюкзак и стал ждать, когда поезд остановится у платформы. Наконец двери раздвинулись, и юноша легко соскочил на перрон.

Была середина дня, и вместе с Кё из поезда вышло совсем немного пассажиров. Еще меньше людей стояло на платформе, готовясь сесть в полупустой экспресс, чтобы добраться до Хиросимы.

Кё не торопясь побрел с платформы к турникету, пропуская вперед остальных. За ограждением стоял человек, который самолично проверял у пассажиров билеты, кланялся каждому и всех по очереди благодарил за поездку.

С ума сойти!

В Токио уже давно никто не занимался такой работой! И вообще у большинства людей имелись пластиковые проездные, которые просто прикладывали к считывающему устройству. И даже те, кто пользовался бумажными билетами, все равно вставляли их в автоматы и точно так же проходили через турникет – и никакой нужды в этом очкастом экземпляре с пивным пузом, что забирает у прибывших билеты и лично каждого с поклоном благодарит! В большущих очках, съехавших к кончику носа, и с выпирающим над ремнем огромным животом, этот дядька очень напоминал изрядно отъевшегося тануки⁴⁵.

Это ж в какое захолустье его занесло?!

Когда Кё вручил свой билет сотруднику вокзала и пошел через турникет, то был немало изумлен, когда мужчина обратился непосредственно к нему.

– Э, мистер… звините, сэр! – сказал Тануки и, поправив очки, вгляделся в Кё сквозь линзы после того, как изучил его билет.

– Да? – удивленно оглянулся Кё уже за турникетом. У Тануки оказался столь ярко выраженный хиросимский акцент, что Кё с трудом разобрал его слова.

– Уж не сочтите за неучтивость, но то не вы, часом, прибыли с Токьо? – спросил тот.

Кё был в шоке. Почему этот незнакомец задает ему такой вопрос? К тому же при этаком непривычном уху говоре юноша вообще с трудом понимал, о чем его спрашивают.

– Э-э… нет, – ответил Кё. И чисто технически он не соврал, ведь сегодня утром он выехал из Осаки.

– Вуверены? – Дядька вперился в него взглядом сквозь очки, снова поползшие к кончику носа.

Кё даже вспыхнул злостью. Кем возомнил себя этот енот, что задает пассажиру подобные вопросы?! Или его, Кё, разыскивает полиция?

– Сегодня утром я выехал из Осаки, – с некоторым вызовом ответил Кё.

– Из Осаки, а? – кивнул мужчина. – Потому что в билете сказано, что вы с пересадками из Токьо. А еще у вас акцент совсем не такой, как в Осаке. И если ж на то пошло, выговор у вас такой, будто сами с Токьо. – Тут Тануки, видимо, заметил, что Кё сделался пунцовым от возмущения, потому что резко сменил тактику: – Хотя откуда мне знать, а? – хохотнул он себе под нос.

– А могу я услышать веское объяснение тому, что вы задаете мне вопросы столь личного характера? – сложив руки на груди, спросил Кё высоким и натянуто-учтивым тоном.

Сборщик билетов уяснил, что не на шутку разозлил пассажира, а потому, вытянувшись по струнке, перешел на стандартный японский:

– Прошу меня извинить, сэр, за невежливость. – И мужчина низко поклонился.

– Ничего, все в порядке. – Кё уже сделалось неловко оттого, что он вспылил.

– Простите меня, сэр! – не унимался мужчина. – Просто одна моя хорошая знакомая ждет своего внука, который должен приехать к ней из Токио, и я обещал ей доглядеть за парнем. И вы вполне похожи на ее описание. Но все равно примите мои глубокие извинения! – Он поклонился еще ниже, едва не задев носом турникет.

– Все в порядке, – снова сказал Кё, которому было ужасно стыдно, что он вышел из себя. – Не стоит волноваться.

Развернувшись на пятках, юноша поспешно покинул станцию. За спиной он еще успел услышать, как билетный дядька что-то бормочет под нос на своем хиросимском диалекте.

Кё даже передернуло. Сможет ли он вообще когда-нибудь привыкнуть к непонятной здешней речи?

– Слушаю? – Аяко уже на втором гудке схватила трубку телефона у себя в кафе.

– Аяко-сан? – послышался резкий скрипучий голос, который мог принадлежать только начальнику станции Оно.

– Оно-сан?

– Да, это я. Как ты догадалась?

– Есть какие новости?

– Он приехал. Во всяком случае, я совершенно убежден, что это он.

– Уверен?

Помолчав немного, Оно шумно вздохнул.

– Ну-у… Трудно не заметить фамильное сходство, Аяко… Если ты понимаешь, о чем я… – Он неловко замялся.

У Аяко сердце заколотилось быстрее, она с облегчением выдохнула.

– Ты с ним разговаривал?

– Ну да, хотя он, по-моему, малость опешил от моих расспросов. Ну, это молодой токиец с эдакой правильной, обходительной манерой изъясняться… Я прям почувствовал себя неотесанным деревенщиной со своим хиросимским наречием! Он сказал, что приехал из Осаки, – мол, премного благодарен за внимание, – а вовсе не из Токио. Но я точно тебе скажу, что говорит он как токиец.

– О, это наверняка он и есть! В Осаке он останавливался на ночь.

– А, вот отчего мы друг друга не поняли! Должно быть, он решил, что я интересуюсь, откуда он утром выехал. Надо было мне правильнее ставить вопрос!

– Ты не видел, куда он пошел?

– Ну, он вышел с вокзала, потоптался немного у набережной, а потом побрел в сторону сётэнгаи. Не удивлюсь, если он уже идет к тебе в кофейню.