Читать книгу: «С тобой всё в порядке. Как жить, а не выживать с тревожным расстройством»

Шрифт:

Вступление

«Я в порядке? Да, кажется, все хорошо, я вроде в порядке. Как минимум жива. А надолго ли? Что-то происходит, что-то страшное со мной происходит… Это приступ? Проблемы со здоровьем? А может, я схожу с ума? Мир странный, я странная. Мне очень страшно. Пожалуйста, кто-нибудь, ответьте – я в порядке?»

С этими мыслями я прожила шесть лет. Никто не слышал о тревожности, о приступах паники, о дереализации и вегетативных кризах, не знала о них и я. Я жила свою обычную жизнь, имела обычных друзей, работу, хобби и мечты. Я была обычной, иногда счастливой, иногда радостной и грустной, задумчивой и активной, болтливой и заботливой. Я была разной, но я была, в полной мере была! Каждой клеточкой кожи я чувствовала жизнь: я – часть мира, в нем есть место для меня. Пока что-то страшно-странное не начало происходить. Пока это что-то не стало отбирать у меня жизнь, а у мира – меня.

Октябрь 2018 года. Я плаваю с маской у берега Кипра. Гид сказал нужно трижды оплыть камень Афродиты, чтобы до конца жизни быть молодой и красивой. Мне 28. Я бодро плыву за молодостью. Волшебное место, обещающее так много, находится недалеко от берега, но глубина поразительна! Я в воде всего несколько минут, но дна уже не видно. Камень Афродиты похож на айсберг: небольшая верхушка виднеется из воды, но внизу нечто удивительное! Солнечные лучи окрашивают море в голубые и зеленые оттенки; я вижу свои ноги, а под ними бездна. Красивая, неизвестная. «Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя», – говорит Ницше у меня в голове, и начинается что-то страшное. «Бездна, неизвестность, глубоко, я утону, я уже тону, вода затекает в маску, вызовите МЧС, я не доплыву до берега, к черту молодость – я хочу просто жить». Паника в воде.

Это последний день моей жизни. Мне так кажется. Это последний день моей прежней жизни. Это окажется правдой. Пульс стучит в ушах, мозг подает телу сотню разных сигналов, я жадно хватаю соленый воздух и за секунду утрачиваю способность плавать. В голове кричит мысль: «Это что, правда, конец?» Жизнь не пролетает картинками перед глазами, нет никаких светлых воспоминаний, есть только желание жить. Если зациклить этот момент, он мог бы стать отличным адом: бесконечно долгим, безвыходным. Недалеко от меня плывет Макс, мой муж. Спокойный и уверенный, он прислоняет меня к торчащей из воды верхушке камня и говорит, что МЧС не прилетит на вертолете, потому что МЧС здесь нет. Я не понимаю этих глупых слов. К умирающим разве не прилетают спасатели?

Помимо гулкого стука своего сердца я слышу еще кое-что. Это звуки безразличия. Макс хладнокровно удерживает меня на воде и держится сам. Кажется, что ничего не происходит. Я не тонула, не умирала, маска не протекала, а бездна не засасывала меня. Ничего не было? Мне показалось?

«Ты хочешь на берег?», – спрашивает Макс. «Да», – я отвечаю громко и удивляюсь этому – на мне нет маски, я сорвала её. «Хорошо, я помогу тебе надеть маску. Ты доплывешь сама?»

Он сдурел. Он точно сдурел предлагать такое. Неужели мне правда всё показалось? Я смотрю в сторону берега, надеваю маску, закрываю глаза и плыву одна. Макс занят – он оплывает камень Афродиты. Ради молодости, ради красоты. Меня трясет на берегу. Ноги не слушаются, они онемели, и выползаю из моря на карачках. Афродита была бы такому не рада.

Спустя несколько месяцев я узнаю, что это была паническая атака. Первая в жизни – и в открытом море. Понимаю, что явно что-то интересное ждет дальше.

Декабрь 2018 года. Я живу без панических атак и тревожности. У меня лишь «голодные обмороки» в метро и ежедневные навязчивые мысли о скорой кончине. Ерунда какая. Про панические атаки и тревожное расстройство никто даже не упоминает. В интернете информационный голод, врачи советуют родить, мама просить побольше есть и пить не только кофе.

Каждый раз, вылетая из метро с бешено стучащим сердцем и липкой кожей от иррационального страха, думаю, что мало ела. Мало спала, мало пила воды. Так устроен мозг: он никогда не свяжет недомогание с ментальной проблемой и до посинения будет искать проблему «реальную».

Каждый день боюсь выходить из дома, потому что мозг хорошо знает, что меня ждет снаружи. Но должна – работать, получать очередное образование. Я должна (кому – не уточняется).

Этот день должен был настать давно. Он есть в жизни каждого тревожного человека, и его мы никогда не сможем забыть. Точка невозврата.

Суббота. Мой шестой рабочий день на неделе. В желудке плещутся единственные за день банан и батончик гематогена, я выхожу из офиса и сажусь в такси. В кафе на другом конце города меня ждет мама. Я обещала с ней повидаться. Уставшая, голодная, перегруженная, я еду, потому что должна. Кому – снова не уточняется. Снегопад в декабре, как всегда, неожиданный для коммунальных служб; машины тонут в снегу, навигатор показывает тридцать минут. Затем сорок. Пятьдесят. Я пишу маме: «Закажи мне суп», и это значит, что появились первые звоночки очередного приступа. Меня бросает в жар, ноги и руки немеют, воздуха катастрофически мало. Я открываю окно такси, закрываю его, прошу у водителя еды, прошу жвачку. Скидываю номер машины всем знакомым, потому что понимаю: я отключаюсь. Рука тянется открыть дверь машины, чтобы выбежать прям на ходу. Зрение плывет, а сердце стучит так же громко, как тогда у камня Афродиты. Мы чудом доезжаем. Должно полегчать.

Я захожу в кафе, вижу маму, сидящую за столиком. В последний раз. Мне так кажется. Не могут эти чудовищные ощущения означать что-то, кроме смерти. Ну не могут! Я смотрю ей в глаза, тихонечко шепчу: «Вызови скорую» и проваливаюсь в небытие. Сознание возвращается, когда две женщины в халатах задают интересные вопросы. Первый из них – не беременна ли я? Второй – почему. Я отвлекаюсь. Врачи намекают на вегетососудистую дистонию и выписывают «коньячок». Меня отпускает.

Ночью 1 декабря 2018 года после миллиона запросов в интернете я узнаю, что у меня панические атаки и, вероятно, тревожное расстройство. Этот день переворачивает мою жизнь с ног на голову. Дальше меня ждут долгие месяцы взаперти дома, по пять приступов паники за день, навязчивые мысли, невозможность передвигаться в одиночку и много-много разных осязаемых симптомов тревожности. И одиночество.

Я выпадаю из социума, потому что не в состоянии доехать до музея, где договорилась встретиться с друзьями. Не в состоянии сесть в троллейбус и пропускаю один, второй, обещая себе, что точно сяду в третий. Зарабатываю репутацию «динамо», и меня потихоньку вычеркивают из жизни: не зовут в путешествия, не приглашают на вечеринки. Для друзей и близких я становлюсь «психичкой» и понимаю, что этот путь мне предстоит пройти одной. Сидеть ночами за мокрыми от слез книгами и изучать, читать, узнавать, что же со мной происходит.

В русскоязычной литературе о панических атаках и тревожном расстройстве написано ничтожно мало, будто эта проблема не нашего общества и касается слабых людей.

Диплом лингвиста-переводчика, до этого подпирающий ножку стола, теперь гордо стоит на полке – благодаря полученным в университете знаниям мне доступны исследования зарубежных специалистов. Иногда начинает казаться, что они слишком внимательны к себе, ведь человек должен быть сильным и справляться самостоятельно. Кому должен – снова непонятно. Мы ведь не геройствуем со сломанной ногой, не прячем ее… Не должны геройствовать и со сломанной психикой.

Повышенной тревожностью страдает каждый 25-й человек в мире. У половины она перетекает в одно из расстройств: тревожно-фобическое, тревожно-депрессивное, тревожно-паническое, депрессивное и дальше по списку.

Каждый 50-й человек в мире страдает агорафобией и не может выходить из дома. Каждый 12-й – социофобией, каждый 7-й – аэрофобией. И об этом не принято говорить, для общества ты либо нормальный, либо нет. А если нет, то отношение к тебе всегда будет формироваться через твою особенность. Люди будут считать, что в любой момент ты можешь сорваться в «ненормальность». Человек с расстройством пищевого поведения будет молчать о приступах переедания или булимии; страдающий обсессивно-компульсивным расстройством не покажет 100 фото закрытого замка и выключенного утюга; тревожный человек продолжит улыбаться и поддерживать разговор, даже если половину слов разобрать не в состоянии.

Ментальное расстройство для общества как зеленый цвет волос. Если кто-то забудет твое имя, то ему напомнят: «Ну, Надя! Та, что с зелеными волосами». Или Алина «с паническими атаками». Но мы не выбираем зеленые волосы. Они начинают потихоньку зеленеть, пока в один миг не становятся настолько яркими, что это замечают все. Любое из ментальных расстройств – не просто страх, опасение, навязчивые мысли или ритуалы. Это осязаемые страдания тела. Даже небольшая тревожность запускает огромное количество процессов в теле, которые невозможно игнорировать. Что говорить о тревожном расстройстве или панических атаках: это постоянно трясущиеся руки, тахикардия, тошнота, головокружение и испуганный взгляд.

Тревожность – это страшно, порой больно. Но безопасно. Знаю, в это сложно поверить, но обещаю: к концу книги убеждение в безопасности происходящего затмит чувство страха. Эта книга про тревожных людей и для тревожных людей; в ней я назову симптомы тревожности и расскажу, как с ними быть. Как из больших, мучительных и страшных сделать их понятными, маленькими и безопасными. Перестать бегать к кардиологу раз в неделю, глотать шланг эндоскопа в поисках причин тошноты и без конца считать пульс. Как понять их, принять и помочь себе.

Итак, мы начинаем.

Опасность симптомов тревожности в том, что они похожи на все болезни мира одновременно. Опасность симптомов в том, что их запускают мысли, но и они сами порождают эти мысли, загоняя тревожного человека в замкнутый круг.

В страшных фильмах, священник, изгоняющий демона, всегда говорит злу: «Назови себя» и делает это неспроста: невозможно победить, если не знать, с кем борешься. Поэтому и мы начнем с того, что познакомимся с нашим «демоном».

Часть 1. Что происходит

Если бы страх ограничивался только мыслями, возможно, мы бы научились его не замечать, прятать и жить как все. Но нет – страх и тревожность осязаемы и довольно болезненны. Эти чувства есть, они настоящие, громкие, весомые и способны остановить нашу работоспособность.

А еще их не существует для общества. Люди сочувствуют сломавшему ногу, получившему сотрясение мозга и заболевшему ковидом, потому что знают, каково это. Знают либо на своей шкуре, либо на шкуре близкого. В обществе сострадают тем, кто уязвим, ранен и болен «нормальной», понятной болезнью. Тогда все знают, как себя вести. Варят суп, помогают прибраться и приносят апельсины. Люди любят помогать и любят понятное. Но не любят, когда не знают, как помочь.

В случае с тревожным человеком, окружающие бессильны: не видят сломанных ног, не слышат кашля. О том, что тебе плохо, знают лишь с твоих слов. Но ничего не видят. Ну зашуганный вид, ну большое дело. Нам не плохо для них. Ведь если люди чего-то не понимают, этого нет. И вот ты бьешься, бьешься, просишь поддержки и понимания, а натыкаешься на вежливую улыбку и «возьми себя в руки». Когда мир отрицает твои страдания, их начинаешь отрицать и ты.

Я предлагаю начать наш путь с обещаний:

– Обещаю не заниматься газлайтингом с собой.

– Обещаю не говорить себе, что все в порядке, когда все не в порядке.

– Обещаю не закрывать глаза на страдания своего тела.

– Обещаю поддерживать себя.

– Обещаю не отрицать свою боль.

– Обещаю любить себя даже в таком состоянии.

Все, что мы чувствуем в момент приступа паники, тревоги или затяжного стресса, – реально. Организм переходит в режим выживания – каждый орган, каждая клеточка тела. Сколько не говори «мед», во рту слаще не станет, сколько не убеждай себя «я в порядке», лучше себя не почувствуешь. Поэтому выдыхаем, признаемся себе в происходящем и позволяем телу нас защищать. Оно справится. Вывернет нас наизнанку, но отлично справится.

Тебе не кажется. О реальности реакций тела

Всё самое страшное начинается в амигдале – парном отделе головного мозга, части которого расположены в височных долях обоих полушарий. Амигдала – часть лимбической системы, древней части головного мозга, контролирующей вегетативные функции, физиологические реакции и даже эмоции. В момент испуга или стресса это миндалевидное тело мозга за 13 миллисекунд рассылает сотни команд по всему организму, готовя нас к самообороне. Всего за 13 миллисекунд самый обычный человек превращается в идеального бойца. Сердце бешено стучит, отправляя как можно больше крови жизненно важным органам; надпочечники выбрасывают в кровь адреналин, норадреналин и кортизол, которые тут же разносятся по всему организму; голосовая щель и бронхи расширяются, чтобы в легкие попало как можно больше кислорода. То же происходит с артериями; желудок и кишечник готовы в любой момент сбросить лишнее, мышцы напряжены, ноги сильны как никогда, в груди разливается жар – боец готов. Готов биться с невидимой угрозой. Амигдале показалось.

Спустя 500 миллисекунд к происходящему подключается кора головного мозга – рациональная часть, – чтобы боец мог оценить реальность угрозы. Но слишком поздно: уже трясутся руки, подступает гипервентиляция легких, а в голову лезут мысли об инсульте. Идеальный, продуманный до мелочей эволюционный процесс, спасший миллионы наших предков от саблезубых тигров, играет против нас!

Действительно, эволюционная реакция на опасность работает безупречно. Благодаря амигдале и ее скорости отдавать команды, мы прекрасно спасаемся в случае угрозы. Она вынуждает нас бежать от злой собаки, уклоняться от летящего прямо в нос футбольного мяча и дать сдачи кому-то агрессивному. А эти истории из новостей: «Женщина голыми руками подняла автомобиль, который наехал на ногу ее семнадцатилетнего сына» – это же оно и есть! Это амигдала превратила пятидесятикилограммовую маму в кингконга, дав команду ее надпочнечникам: «Больше адреналина! Сын в беде!»

Более того, амигдала реагирует на вкусовые и обонятельные ощущения; она не позволит съесть испорченное, воняющее и потенциально опасное. Команды этого миндалевидного тела выводят нас из комнаты, в которой попахивает газом, и заставляют держаться подальше от дурно пахнущего человека – мало ли что. Вот так под защитой амигдалы и живут обычные люди. Совершенно спокойно везде гуляют, ходят в походы, занимаются привычными бытовыми делами, с парашютом нет-нет да прыгают – просто живут, не контролируя мир. Амигдала подключится в нужный момент и спасет от опасности.

Так жили и тревожные люди, пока в какой-то момент амигдала не решила посылать сигналы об опасности по поводу и без. Голова закружилась – «Ты падаешь!», освещение поменялось – «Мы слепнем», самолет на второй круг пошел – «Разобьемся!». Но нет, никаких нарушений в работе амигдалы нет, она работает бесперебойно около 300 000 лет, прекрасно адаптируясь под изменчивый мир, под новые опасности. Дело в ее связи с памятью.

Амигдала так связана с гиппокампом, отвечающим за долговременную память, чтобы после встречи с чем-то страшным или неприятным в памяти закрепился этот образ, и впоследствии его удалось вовремя распознать и избежать потенциально опасного контакта. Вот и получается, что стоит лишь раз испугаться в самолете, как амигдала попытается уберечь нас от полетов в дальнейшем. Стоит лишь раз «словить» паническую атаку в метро, как амигдала сделает все возможное, чтобы мы туда больше не сунулись. Всего один неудачный опыт в кресле дантиста, и вот простой кариес перерастает в пульпит.

И да, так происходит у всех. У обычных людей, у нейроотличных, у высокочувствительных, у флегматичных… Но не всех это лишает свободы.

При встрече со знакомой опасностью амигдала выдаст стандартный набор симптомов: ускорит пульс, подкосит ноги, включит тошноту и головокружение, но только представители тревожно-мнительного психотипа это заметят. И ошибочно воспримут как страшное недомогание, испугаются еще больше, «разгонят» симптомы до невиданных масштабов и, скорее всего, сбегут.

Бежать от опасности, прятаться в момент приступа паники, тревоги или даже рационального страха – классика. Если мышку шугануть, она побежит. Да и кошка тоже. А зайцы-то как бегают…