Читать книгу: «Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда», страница 2

Шрифт:

– У меня нет денег, – заговорщически, едва сдерживая смех, сказала я.

Ингвар улыбнулся и ничего не ответил. Он продолжал ходить по комнате.

Вдруг свет в кабинете погас: на улице, вероятно, началась настоящая гроза. Вокруг стало совершенно темно – здесь не было окон. Так принято нынче на крупных предприятиях – происходящее за стеклом мешает сосредоточиться. Я больше не слышала шагов. И только голос за спиной тихо произнес:

– Неужели Вы думаете, Анна, что мне действительно нужны Ваши деньги? Все гораздо сложнее. Только один поцелуй земной девушки.

– Я не люблю бульварные романы. Текст Вы, вероятно, взяли оттуда?

– Боюсь, я единственный его автор.

– Здесь темно. Мне страшно.

– Но неужели когда Вы закрываете глаза – Вы не видите полярные сияния, дикие травы, не чувствуете запах осени, не слышите шум стратосферы? Темнота ведь это то же самое, как если бы кто-то закрыл глаза.

– К чему все это, Ингвар? Сейчас я слышу только твой голос. Но отчего-то он заключает в себе все небесные и земные звуки. Ты это знаешь. Зачем тебе мой ответ?

Я почувствовала, что он подошел еще ближе, совсем близко.

– Я сразу узнал тебя. Как я мог не узнать? И мне действительно не нужен ответ.

Глава 10

В новостях говорили что-то о планах увеличить на Марсе добычу полезных ископаемых, о том, что в здешней столице открылся фестиваль кино, анонсировали концерты музыкальных групп на открытом воздухе. Все это звучало для меня как описание одного какого-то события, неразличимо совершенно, информационный шум. Я так давно не видела Ингвара. Прошло около месяца со времени нашего последнего разговора. Из-за грозы в тот вечер оборвались провода – увы, здесь приходится использовать проверенные технологии прошлого. Некоторое оборудование на заводе вышло из строя, было очень много работы. А он уехал как-то незаметно, даже не знаю, куда. Все это время я писала ему короткие письма, которые не отправляла, разумеется, ведь у меня не было адреса.

Первое письмо.

Знаешь, я теперь больше совсем не говорю о любви. То есть я подразумеваю ее, конечно, когда рассказываю о красоте крыльев самолета, финансовом кризисе, об искусственно выращенных цветах, сломавшемся телефоне, я подразумеваю ее вне зависимости от того, о чем идет речь. Но чтобы вот так прямо – нет не говорю. А утром, когда просыпаешься, темно еще… Так вот, так холодно, словно ты на Земле. Кажется, что вот-вот наступит это самое время рассвета и ты озябнешь совсем. Что еще рассказать? Я раньше думала, что когда становится человек взрослым – ему открываются невероятные тайны, он начинает разбираться в механизмах мироустройства… Но почему-то со мной всего этого не происходит. А вообще молчание – худшее из наказаний. Кто только придумал все это – молчать, когда от тебя ждут хотя бы одного какого-то слова. Это эгоистично очень, нечестно. Ведь если разобраться – кому каждый из нас нужен? Небольшой горстке людей, да и то не навсегда, наверное. Я недавно вспомнила, как однажды смотрела в кинотеатре фильм, в зале было всего два человека. Сюжет еще такой сложный, о смерти. И вот зрители постепенно приходили, усаживались на свои места, а середина фильма уже, и к концу даже подходит. И вот когда включили свет – вокруг меня был полный зал. Все ведь рано или поздно придут смотреть это кино, не так ли?

Второе письмо.

Сегодня были такой странный день, он прошел настолько незаметно, что, кажется, я только что открыла глаза. А вообще я сбилась со счета, не различаю дни больше. Сплю по четыре часа в сутки, не устаю совсем почему-то. Помнишь ты мне говорил о синем цвете, что его слишком много? Я заменила его на коричневый. А еще я рисую теперь иногда, не только чашки расписываю, в смысле. Вообще зря люди пренебрегают монотонной работой, она развивает способность размышлять над тем, о чем не задумываешься обычно, позволяет погружаться глубоко в себя, видеть самые незначительные изменения собственной души. Так вот, у меня есть идея нарисовать серию картин о Северном Союзе, которая заключала бы в себе противопоставление обычной жизни людей из маленьких поселков и красоты далекого космоса. Дети на крыше ободранной панельной пятиэтажки, любующиеся красными вихрями Юпитера, девушка у закрытого продовольственного магазина, глядящая на неподвижную Туманность Андромеды… Но у меня не хватит мастерства для всего этого, наверное.

Третье письмо.

Мы когда разговаривали с тобой последний раз – была гроза. Здесь они не такие, конечно, как на Земле, но ты только вспомни тот шум деревьев, потоки воды, падающие на асфальт. Ты и боишься немного, но, все же, хочется выйти на улицу, стоять под срывающимися вниз листьями, дышать этим влажным холодным воздухом, чувствовать свою слабость в сравнении с дикими необузданными ветрами. Так хочется жить. Я купила недавно в супермаркете на центральном бульваре диск с записями звуков с Земли. Знаешь, мне кажется, что в том, что здесь продают такие редкости, еще и на ветхих носителях, есть какое-то особенное очарование. Вот пишу тебе сейчас и слушаю ночь в Барселоне, город такой в Испании. Ну, ты знаешь, конечно, чего это я.

Четвертое письмо.

***

один два восемь четыре девять

психогенную тишину нарушает робот

что вам нужно чай или кофе

мне необходимо избежать авиакатастрофы

во внутренней монголии

не то чтобы имелось в виду географическое наименование

просто кажется мое сердце хочет открыть все краны

просто кажется мое сердце давно стало ненастоящим

и хотя оно сделано из живой ткани

это не то сердце которое тоскует по океанам

родной земли

далекой родной земли

Пятое письмо.

Меня не покидает ощущение, что ко всему в мире я отношусь слишком серьезно, к человеческим словам, поступкам. Но это ведь правильно, так и должно быть. Только происходит как в той истории про царя и колодец, выпив воды из которого все становятся сумасшедшими. Ты помнишь, наверняка, эту легенду. Воды не было, жители города утолили жажду и сошли с ума. Правитель не стал этого делать, и сумасшедшим сочли его…

Я не закончила писать пятое письмо, в дверь позвонили. Это был незнакомый человек в строгом костюме, он был немного взволнован, но старался это скрыть.

– Мисс Айхенвальд? Я Дэвид Хо, я работаю в частной клинике, в психиатрическом отделении. У нас есть один пациент, он хочет Вас видеть. Он сказал, что не будет принимать лекарства, пока Вы не придете. Как хорошо, что мы так быстро нашли Вас в реестре граждан.

– Как имя Вашего пациента?

– Мартин, – неуверенно произнес он.

– У меня нет таких знакомых.

– Возможно, Вы просто забыли, не придали значения? Поверьте, это очень важно. Мы гарантируем Вам безопасность – и он показал свою идентификационную карту, где в графе места работы действительно была указана Двадцать третья частная клиника.

Я быстро набросила на плечи джинсовую куртку и мы вместе выбежали из квартиры.

Глава 11

Мы вошли в палату и ко мне тут же подбежал бледный измученный болезнью человек. Перед тем, как мы отворили дверь, он, вероятно, прятался где-то в углу комнаты. Вдруг он закричал:

– Вспоминай! Вспоминай! Посмотри, как в моих глазах, как в его глазах – он указал на Дэвида – отражается то, что ты забыла. Ты слышишь это в тишине, в музыке, в моем голосе. Вот кто-то поднимается по лестнице. Слушай, слушай, вспоминай! – и Мартин начал лихорадочно трясти меня за плечи.

Я очень испугалась. Я не знала, что нужно от меня этому странному человеку. Я с трудом вырвалась и отбежала в сторону.

– Не подходите ко мне. Я закричу. Мне нечего Вам сказать. Я ухожу.

Я вышла из здания и расплакалась. Мне вовсе не хотелось этого делать, все случилось непроизвольно. Какая-то удушающая, щемящая тоска сжимала мое сердце. Ведь все хорошо, правда хорошо. Я старалась дышать глубже и остановилась для того, чтобы посмотреть на дрожащие от холода звезды. Они не дрожали, конечно, это я придумала все так. Мне нужна была передышка. Я закрыла глаза и почему-то в памяти возникло стихотворение, которое я не читала даже никогда, как будто кто-то отчетливо произносил его в моей голове…

вот так улитка преодолевает расстояние

в сотню земных лет

так корабли отправляются с края ванной

на тот свет

мой друг нет ничего невозможного

мы лишь только мысль

и так тревожно нам

так тревожно нам

воздух весь

наполнен твоим дыханием

и мхом зарастают раны

все что ты строишь

уже руины

На улице похолодало и я пришла домой совсем озябшей. Здесь все было таким чужим. О, как одинок был человек на Земле. Он искал, искал, и вот наконец нашел что-то вроде другого мира, ненастоящего, искусственного. Но изменилось лишь то, что окружает. Поиск никогда не будет закончен, он как будто вмонтирован в само существо. И это трагедия, настоящая трагедия, без которой невозможно движение.

Я чувствую себя потерянной в этом мире. Как ребенок, которого оставили у какого-то неприметного здания, и он все ждет, когда же за ним вернутся, а никто не приходит, потому, что всем все равно. Наступает зима.

Кто же заразил нас всех этой чумой равнодушия? Где тот самый нулевой пациент? Отведите меня к нему. Он жив? Хотя жизнь ведь теперь как смерть и смерть как жизнь.

Глава 12

Этот человек, Мартин, не давал мне покоя. Я никак не могла понять, кто он, но чувствовала, что мы с ним как-то связаны.

Это словно бы связь внутреннего мира с внешним, какая-то потерянная нить.

За окном было так темно. Интересно, что делает Бог по вечерам? Знает ли он, как это – ехать в старом чешском трамвае и слушать, как он наполняет звоном улицы? Знает ли Бог, как падают листья мгновенно, как долго гниют они затем, вырабатывая тепло, согревая всех вокруг? Что известно Ему о нашем мире, который он создал?

Я сидела в комнате, в окна которой то и дело бились никелевые светлячки. Летом их выпускали из специального питомника с заменёнными батарейками, блестящих, новеньких. Они существовали здесь, на Марсе, просто так, для радости, и, быть может немного как напоминание о земном лете.

Я решила нарисовать лицо Майкла, и таким образом извлечь его из моей памяти. Я взяла пахнущие деревьями земные карандаши, которые привезла с собой, но прикасаясь к бумаге, они не оставляли следа. Есть штука такая на свете – тайные послания, которые можно прочесть лишь используя воду с йодом. Ты пишешь на листике что-то лимонным соком, а кто-то затем смазывает его этим раствором и читает. Но, Боже мой, я ведь рисую обычными карандашами, почему у меня совершенно ничего не получается?

И этот сумасшедший человек. Что ему было от меня нуж…

И тут словно бы кто-то опрокинул меня в холодную речку, холодную Рахму, усеянную кувшинками, она запомнилась мне из-за названия. Мы с бабушкой однажды к ней приезжали. Ровно это же чувство.

Сквозь окружившие меня темноту и холод я разглядела силуэт человека. Я узнала Грегора, сумрак вокруг стал рассеиваться, и я заметила, что он был обеспокоен, напуган даже.

– Как хорошо, Анна, как хорошо, что нам удалось вас вытащить. Датчики внутри вашего тела показывали практически безнадёжные параметры, нам пришлось включить в дело сумасшедшего Мартина, это как вирус во сне. Вы видите этого человека, и во время, когда вы взаимодействуете с ним или думаете о нем – ткань сна разрушается.

Сейчас, судя по показателям электроэнцефалографа, все в порядке, однако вам придётся около года пропить таблетки, которые будут вычищать из вашего организма вещество, которое во сне было сумасшедшим Мартином. Это единственная возможность избежать негативных последствий.

Мы сможем продолжить нашу программу лишь через это время. У вас осталось ещё два «сна».

Люди никогда не поймут, что ящики Пандоры открываются незаметно, без лишнего шума и спецэффектов. Несколько веков назад, в XIX столетии, человек получал в тысячи раз меньше информации, все жили своей изолированной жизнью, не знали, что происходит на других континентах, планетах, и эта жизнь была прекрасна. Но сейчас каждый из нас носит в себе старика. Мы устали от новостных лент, мы, кажется, знаем и видели все на свете. Мы можем за обедом смотреть криминальную хронику и думать о том, как же вкусен сегодня ростбив. Десенсибилизация, потеря чувствительности. Иногда мы печалимся от того, что уходит кто-то из близких или родных, но недолго: "И когда их срывает Борей до срока,/Ничего не чувствуем, кроме шока".

Откуда берется в наших сердцах вакуум? Это словно бы живет человек с темнотой в своей душе, кто-то однажды погасил там весь свет… И вот он сам теперь гасит свет в других душах. Так умножается зло в мире.

Нет, я не хочу прибавлять ко всему этому еще и искусственные воспоминания, я не хочу на основании чего-то, что не существовало в реальности, меняться, гаснуть или расцветать. Я хочу оставить себе свою личность. И если мне суждено встретиться с Ингваром – пусть это будет по-настоящему. Я отказалась от других «снов». Ведь время с того момента, когда мы прятали в скафандр птичье гнездо, словно бы и не проходило вовсе. Он не мог меня забыть.

Вообще мне иногда кажется, что та самая осень из какого-нибудь четвертого или пятого класса до сих пор медленно засыпает нас листьями.

Глава 13

С момента второго «сна» прошло полгода. Я шла по шумному Берлину и никак не могла привыкнуть к этому городу, наполненному множеством запахов, музык. Я замечала все мелкие детали: вот испуганные воробьи взлетают и садятся на крышу здания, вот девушка уронила сережку, машины остановились у светофора, один за одним медленно падают красно-желтые листья. Я подошла к рынку на площади, здесь было особенно шумно, мелькали разноцветные бусы, шелковые платки, на разных языках звучали песни. Немного поодаль располагался один из пунктов переселения, около которого как всегда было очень много людей. Все они нервничали, иногда ругались друг с другом. Не знаю, может я ошибаюсь, но роднил их только взгляд. Совершенно особенный взгляд тех, которым нечего терять. Казалось, у них не было ни страны, ни имени, ничего и никого. Они по одному проходили в неприметное здание, где проверяли документы и распределяли, в зависимости от необходимости, на одну из планет. Больше половины улетало с Земли насовсем. За новой жизнью, новой славой. Это жестоко, наверное, но я не люблю слабаков. Я иногда вспоминаю тот мой сон о Марсе, и понимаю, что это, должно быть, ошибка, в реальной жизни я бы ни за что не покинула Землю, пускай хоть вся она будет отравлена радиацией, пускай у меня здесь совершенно не будет денег, друзей, пускай мне нечего будет терять, как и всем им… Я все равно останусь здесь.

В этой пестрой толпе я заметила Ингвара. Он стоят, прислонившись к стене, небритый, уставший. Курил. Вот мы и встретились по-настоящему. О чем он думает сейчас? Что чувствует? Любит ли кого-то?

Я стояла на площади и не могла отвести взгляд. Неужели он с ними? Неужели он оставляет Землю в ее безобразии и величии, бежит, не оглядываясь назад?

Я была еще очень слаба, через каждые четыре часа мне нужно было пить таблетки. Я почувствовала, как браслет на руке вибрирует и отправилась в ближайшее кафе за водой. Мне было так плохо, я не знала, что делать. Я не могу просто так подойти к нему, у меня нет нужных слов. Мы ведь не виделись больше пятнадцати лет. Так долго. Мы прожили вместе две ненастоящие жизни, но что это значит в реальности?

В душном кафе я выпила нужные лекарства и вернулась на площадь. Я стала жадно искать взглядом Ингвара, но его нигде не было. В тот момент я была так растеряна, что если бы кто-то сказал мне, что все это было лишь галлюцинацией – я бы согласилась.

Дни сменяли ночи, время то кружилось в сумасшедшем танце, то замирало, как мимы на цирковых представлениях. Все вокруг было так пресно и незначительно, глупо, абсурдно. Казалось, я иду по ровной дороге, солнце слепит глаза, и с обеих сторон километры пустыни. Ни одного шумящего дерева, ни одной испуганной птицы. Все мертво. Прошел год.

Я обратилась в службу переселения с просьбой предоставить мне информацию о людях, покинувших Землю прошлой осенью, о том, на какие планеты они отправились, надолго ли? Следует упомянуть, что одним из самых непопулярных направлений был Титан. Колонизация начата всего 70 лет назад, все ради гелия-3 и дейтерия, которые понадобились людям благодаря развитию термоядерной энергетики и есть в достатке на Сатурне. Добраться до них с Титана значительно проще. Но дело в том, что в его атмосфере есть то, что смертельно опасно для человека – цианистый водород.

Миссию хотели не начинать вовсе, но канадский ученый Джордж Эйсмонт разработал «Теорию усовершенствования». Для колонизации таких сложных, как Титан, планет, он предложил разработать вакцину, меняющую дыхательную систему человека таким образом, чтобы ядовитое вещество отфильтровывалось. Несмотря на сложность задачи, вакцина была создана. Эйсмонт стал чуть ли не национальным героем у себя на родине. Под родиной я подразумеваю Землю, разумеется. Вскоре выяснилось, что вакцина эффективна лишь при применении ее людьми с четвертой отрицательной группой крови, а изменения необратимы – модернизированная дыхательная система непригодна для Земли.

Поэтому все, кто заключает контракт о переселении на Титан, летят туда навсегда. Можно не обладать какими-то особенными умениями, достаточно того, что по твоим жилам течет нужная кровь. Этим людям предоставляются все мыслимые и немыслимые блага, которые только есть на далекой планете, но они не имеют права возвращаться на Землю. Колонизация Титана – одна из стратегических задач, и для этого нужны человеческие ресурсы. Родственники Покинувших, так их принято называть, очень возмущались и в конце концов между Титаном и Землей была налажена телефонная связь. Видеозвонки на такие расстояния невероятно дороги, и поэтому все дышало прошлым – можно было слышать лишь голос. Каждый житель Титана мог раз в полгода десять минут поговорить с кем-то с Земли. Еще можно было отправить посылку. Один раз. Всего один раз. Правда уже с Земли на Титан.

Через время я получила списки. Господи, – думала тогда я, – если ты действительно существуешь, если это ты управляешь погодой, движением трамваев и всем на свете, то пусть он окажется в другом месте, только не на Титане. Но Ингвар улетел именно на эту планету. Я вернулась в Ойтин, вернулась в редакцию. Так и жила. Однажды утром, обычным бесцветным и, казалось, безвоздушным утром раздался звонок.

– Ты слышишь меня? Слышишь ли?

– Да, Ингвар.

– Ты помнишь меня. Как ты?

– За окном сейчас проплывает бесконечное осеннее небо и ветер поднимает вверх листья. Помнишь, как в старой-старой песне, которую мы пели:

"Что случится со мной в следующую осень?

Будет ли она тяжела?

Я думал, что время вечно,

Стоя у кленового дерева,

Чьи ветви как два крыла"…

– Мы никогда не увидимся. Ты, должно быть, знаешь, что я на Титане. Я стал одним из тех мечтателей, которые верят в безграничность человеческих сил, верят в то, что однажды ступни наших хрупких тел прикоснутся к земле планет из других галактик. Я стал птицей, родившейся в том самом скафандре, птицей, разукрашенной звездами, и улетевшей так далеко. Но даже здесь я слышу и вижу тебя почти в каждом сне. Почему это происходит?

Связь прервалась.

P. S.

Ингвар, я знаю, что однажды ты прочтешь все это, обнаружив в той самой единственной посылке, которую я могу отправить. Мне предстоит целая жизнь без тебя. Вообще вся моя жизнь пройдет без тебя.

Наверное, она будет похожа на ту, что заканчивают лекарствами в огромной полупустой больнице, где грустные врачи в своих белых халатах напоминают облака. "Мы в раю!" – думают умирающие люди. "Мы в раю".

Другой вариант окончания

И вот я шла по ночному городу, моему маленькому пустому городу. Было лето. Те самые ночи, когда июль или август прячет в тебя теплоту на долгие-долгие годы. Навстречу шел растрепанный парень, смотрел себе под ноги и не замечал ничего вокруг.

– Ингвар – окликнула я.

Прохожий остановился, немного наклонил голову (я помню эту его детскую привычку).

– Откуда Вы меня знаете?

– У меня нет ответа.

И он ушел.

Я несколько вечеров гуляла по той самой улице, я не помню точно ее номера, кажется 84.

Я надеялась, что в этой временной линии Ингвар остался таким же прагматиком и консерватором, каким я его помню, что он не меняет свой маршрут и снова окажется здесь. Так и случилось.

В этот раз, узнав меня, он подошел близко-близко и пристально посмотрел в глаза, словно стараясь найти ответы на свой вопрос. Обязательно несколько, чтобы выбрать лучший из них. Осознав бесконечность молчания, я вынуждена была начать разговор.

– Мне хочется заплакать, убежать. Но это страх маленького ребенка, осознавшего, что ему нужно согреть ладони и не обжечься. Это страх астронавта, который отправляется в далекую галактику небесной красоты.

Я совсем Вас не знаю, и у меня нет времени узнавать. А значит нужно убрать психологический барьер искусственно. Обнимите меня, пожалуйста. Так, словно это последнее объятие на Земле. Так, словно наша Планета с немыслимой скоростью падает в темноту, и сердце, Ваше сердце, вот-вот станет птицей, разукрашенной звездами, и улетит далеко-далеко, забывая о Млечном Пути и о нас. О нас.