Девушка индиго

8

На протяжении следующих нескольких недель мы с Квошем, когда тот не был занят ремонтными работами, искали и расчищали участки земли, где можно было бы посеять вайду, семена которой дал мне мистер Дево, а также немного имбиря. Еще мне хотелось расширить посадки люцерны.

Я отрядила Того, Индейца Питера и Сони вспахать землю на расчищенных участках и удобрить ее, чтобы все было готово к посеву.

Вырубить сливовые деревья мы не могли, разумеется, поэтому я решила ограничиться длинной узкой полосой земли, которая тянулась с заднего двора нашего дома от берега в глубь материка.

Я написала Старрату послание с просьбой предоставить Квошу древесину для ремонтных работ и каждый день проверяла самодельный почтовый ящик – корзину, которую мы повесили на причале, – всё ждала, что кто-нибудь с проходящей лодки бросит туда письмо или посылку с семенами от отца, которые он обещал прислать мне с Антигуа. Но время шло, и мы в конце концов посадили покамест вайду.

Квош съездил в Уаккамо и привез бревна, доски, инструменты, необходимые для починки жилищ рабов, а заодно назвал мне имя негритянки, обладавшей знаниями об индиго, – ее звали Сара. Когда наступит время сбора урожая вайды, она приедет и покажет мне, как добывать краситель. А пока мы ждали весточки от отца, Квош, Индеец Питер, Сони и Того трудились вовсю, починяя крыши и прохудившиеся стены хижин, перекладывали брус и заделывали трещины известью. Пока шли ремонтные работы, я также велела им построить целиком еще одно здание, которое будет служить лазаретом. Идею я позаимствовала у Пинкни и у Фенвиков, которые обустроили такое местечко у себя на Джонс-Айленд, чтобы при необходимости можно было изолировать больных и пресечь распространение заразных недугов. Эсси сказала, что лазарет очень пригодится и для рожениц.

Погоды стояли засушливые, дождей было меньше обычного, однако через несколько недель люцерна и имбирь уже дали всходы.

Наступил конец августа, а ростки вайды и не думали показываться из-под земли, и посылка с семенами от отца всё не прибывала. Чувство, что время проходит впустую, становилось с каждым днем невыносимее и преследовало меня неотступно. Я то и дело мысленно взывала к Бену, гадая, что бы он сказал. Может, мы посадили вайду слишком рано? Или слишком поздно? Или почва оказалась для нее негодной? Я представляла себе, как незримо следую за ним по полям индигоферы, которые он обходит дозором. Сейчас Бен уже должен выглядеть, как мужчина. Он всегда был выше меня, а теперь я рядом с ним, наверное, покажусь коротышкой…

Я пригласила мистера Дево осмотреть наши поля с новыми посадками, и он, заметив, что участок расположен слишком высоко, поэтому земля там в недостаточной степени напитывается влагой, сказал, что семена, возможно, нуждаются в двойном поливе. В первый раз их нужно поливать перед рассветом, чтобы вода впиталась и дневная жара не успела выпарить влагу. Я поручила это Того – теперь ему надлежало поливать участок с вайдой и еще несметное число овощей и трав, которые мы посадили на сильно разросшемся огороде. Олени очень обрадовались такому нежданному подарку, в результате нам пришлось сделать деревянное ограждение – получился обширный сад, где рабы тоже могли обрабатывать свои грядки, не опасаясь за урожай.

Маменька, несмотря на свирепый августовский зной, который слегка умерил свое буйство лишь с приходом сентября, чувствовала себя довольно сносно. Однако дел у меня было по горло, так что светскую жизнь мы почти забросили, откликнулись лишь на несколько приглашений от супругов Пинкни и других соседских семейств. Ездили к Вудвордам и к их вдовствующей дочери Мэри Шардон, о которой мне говорила миссис Пинкни; Мэри сразу же внушила мне симпатию.

При папеньке мы старались все вместе посещать церковь хотя бы дважды в месяц, и я решила, что надо бы нам в ближайшее воскресенье там побывать. До белостенной церкви прихода Святого Андрея было миль пять пути от побережья. Приход возглавлял его преподобие Ги, милейший человек, который увещевал прихожан не пропускать службы добрым словом, вместо того чтобы сурово стыдить тех, кто порой отсутствовал. Для себя я решила, что это будет неплохая возможность познакомиться с местными плантаторами. Так или иначе, до церкви прихода Святого Андрея добираться нам было не так долго, как до города, где находился собор Святого Филиппа.

Воскресное утро в начале сентября выдалось прохладным и ясным. Я проснулась, как всегда, в пять, наскоро умылась и поприветствовала Эсмэ, увидев, что та появилась на пороге:

– Доброе утро, Эсси.

Она кивнула:

– Утро доброе, дитя.

Темные глаза ее смотрели сумрачно, хотя обычно Эсси – источник света и уюта. Она умеет проскользнуть в комнату и оставаться незаметной, где-то на грани твоих ощущений, словно и нет ее вовсе, до тех пор пока она тебе не понадобится. Я так привыкла к этому ее свойству, что уже не могла без нее обходиться.

– Все хорошо? – не выдержала я, когда Эсси помогала мне одеться, затягивая многочисленные тесемки. – Ты кажешься какой-то озабоченной.

– Вещие сны, – отозвалась она. – Духи приходили. И в воздухе нынче витает угроза. Если пойдешь к реке, будь осторожна, слышишь меня? – Эсси оторвала несколько лепестков розмарина, растерла их между бледными подушечками черных пальцев и провела руками по моим волосам и шее.

Я нахмурилась, однако же ничего не сказала, ибо давно привыкла к ее суевериям. Эсси часто болтала о черных воронах, падающих звездах и вещих снах, но при этом она молилась моему Богу. Выглянув из окна, я удостоверилась, что всё вокруг выглядит точно так же, как в любое утро в предрассветной дымке.

Тем не менее, когда я вышла из дома, оказалось, что предупреждение Эсси накрепко засело у меня в голове. Я направилась к воде проверить «почтовый ящик». Письма редко кто доверял незнакомцам, находившимся в Чарльз-Тауне проездом, но мало ли что…

Поблизости от причала я замедлила шаг, глядя на другой берег залива. Там все тонуло в предрассветной темени и в безмятежном покое. Я ступила на скрипучий настил и поспешно проверила корзину – та оказалась пуста. Передо мной простиралась спокойная сероватая водная гладь; тишину нарушало только зудение комаров. Нет, не только… Я замерла, напрягая слух.

Барабаны.

Откуда-то доносился низкий размеренный барабанный бой.

У меня по спине пробежал холодок.

9

Я стояла не шелохнувшись. Отдаленный бой барабанов звучал приглушенно и угрожающе, это не было похоже ни на что из слышанного мною ранее – армейские барабаны звучат иначе. А в этих ударах было что-то потустороннее. «Племенные тамтамы!» – осенило меня, и внутри все похолодело. Сразу возник вопрос: индейцы или черные рабы?

Появилось ощущение, что за мной наблюдают. Поднялся ветер, смял гладкую угольно-черную поверхность воды, раздался многоголосый оглушительный клекот – в воздух взмыла стая диких гусей. Этот клекот привел меня в чувство, и я поспешила обратно к дому. На плантации вокруг было так тихо, что мне сделалось не по себе. Где Того, который должен, пока не рассвело, полить грядки, как я ему велела? Где звуки просыпающейся деревеньки рабов, утренний шум, болтовня? Даже птицы сегодня примолкли.

Я повернула к конюшне. Квош наверняка знает, что происходит. Сейчас он, без сомнения, помогает Индейцу Питеру запрягать лошадей, готовит экипаж для нашей сегодняшней поездки в церковь. И даже если Квоша там еще нет, Индеец Питер, который живет при лошадях, к этому часу уже встал, так что я никого не потревожу…

В полумраке конюшни лошади тихонько пофыркивали, перед ними стояли полные бадьи воды, и овес был засыпан в кормушки. Дверь на чердак оказалась плотно затворена, приставная лестница валялась на полу. Я, пятясь, медленно вышла наружу, краем глаза заметила Эсси, торопливо шагавшую от господского дома к жилищам рабов, и развернулась.

– Эсси!

Она остановилась, когда я бросилась бежать к ней.

– Что происходит?! – Голос у меня охрип от страха и волнения.

– Ты идешь в дом и ни за что не выходишь оттуда, пока не станет безопасно вокруг, слышишь меня?

– Как? Почему? Что стряслось?!

– Здесь, в доме, вам безопасно.

– Что происходит, Эсси? Где Квош? – Паника росла, я озиралась и видела закрытые двери в хижинах рабов, наглухо закрытые ставни. – Где все?!

– Посмотрим, где все будут в конце дня, – загадочно сказала Эсси. – Иди в дом сейчас же.

Я воззрилась на нее во все глаза.

– Иди, – свирепо повторила Эсси. – Надо спрятаться. Слышишь меня?

«Спрятаться? Я должна спрятаться, когда мои люди в опасности?» – мелькнула мысль.

– От кого, Эсси?

Она покачала головой.

Так или иначе, у меня не было причин не верить ей.

– Остальным ничего не угрожает?

Эсси покосилась в сторону устья реки и ничего не ответила.

– Если мне надо спрятаться, то и вам тоже, – сказала я под гулкие удары собственного сердца. – Вам всем нужно спрятаться. Если я кого-нибудь из вас увижу на берегу, тоже выйду из дома. Ты слышишь меня, Эсси? Это моя земля, и я обязана ее защищать.

– Все спрячутся, – пообещала она. – А теперь иди.

Совершенно сбитая с толку, я повернулась и заспешила к дому. Всю дорогу, пока не взбежала на крыльцо и не заперла за собой дверь, я чувствовала спиной ее взгляд.

Маменька еще лежала в постели, но сверху до меня доносились шаги Полли. Я торопливо направилась в отцовский кабинет и открыла стоявший в углу армуар с изысканной резьбой – оружейный шкаф. Отец научил меня стрелять, еще когда мы жили на Антигуа, но мне это занятие никогда не нравилось. Мушкет был на месте, стоял в армуаре, прислоненный дулом к задней стенке. Я смотрела на него, стараясь унять тяжелое, участившееся дыхание. А потом затворила дверцу, не прикоснувшись к оружию. Что ж, если возникнет насущная необходимость, я знаю, где его взять.

В доме и окрестностях все было тихо. Уже рассвело, настало утро. Я сообщила маменьке и перепуганной Полли, что нам надобно оставаться в доме, пока я не разберусь, что затевается снаружи. Заперла все двери, затем отнесла им на второй этаж немного сыра, нарезанные яблоки и остатки хлеба.

Барабанная дробь, почти не слышная в доме, вдруг и вовсе смолкла, словно по волшебству, и я гадала, сколько продлится наше добровольное заточение. Мне нужны были ответы.

Незадолго до полудня опять загрохотали вдали барабаны, их звук приблизился. Я поспешила к окну на втором этаже и увидела, как по заливу медленно скользит пирога. В ней сидели люди. Темные фигуры. Негры, не индейцы.

Так что же все-таки происходит?..

Маменька предпочла остаться в постели, но Полли уже прибежала ко мне, забросив свою вышивку, села рядом на подоконник и вцепилась в мою руку. Я затаила дыхание – гребцы подняли весла, и пирога замедлила ход. Взоры сидевших в ней людей были обращены в сторону нашей плантации.

– Не двигайся, – шепнула я Полли. Впрочем, в этом предупреждении не было нужды – мы обе словно окаменели.

Высокий чернокожий человек выпрямился в лодке во весь рост и поднес руки ко рту. Резкий клекот, похожий на ястребиный, разорвал тишину, рассыпался эхом.

Мы с Полли были недвижимы, как статуи.

Высокий человек ждал и смотрел.

Ни на лужайке под нами, ни в зарослях вокруг не возникло никакого движения, насколько мне было видно.

Стояла полная тишина.

Барабаны, которые, как я теперь поняла, были у людей в пироге, тоже молчали.

Наконец, спустя несколько нескончаемых минут, высокий человек отвернулся от нас и сел на скамью. Шесть пар рук снова взялись за весла. Раздался барабанный бой. Он смолкал по мере того, как пирога удалялась от нас в сторону устья Стоно-Ривер.

Тишина окутала дом и окрестные земли. Теперь ничто ее не нарушало. Я считала удары собственного сердца, пока все мое существо охватывало чувство глубочайшего облегчения. Нечто подобное испытываешь, когда весь день ходишь в тесной одежде, не обращая на это внимания и не замечая, как накапливаются в теле гнет и напряжение, а потом снимаешь ее перед сном – и прохладный воздух объемлет кожу, и лишь тогда осознаёшь, как было тяжело, и вдруг сразу становится легче дышать.

Не знаю, как долго мы просидели у окна. Мой взгляд блуждал по деревьям на другой стороне залива. Каждая тень настораживала и вызывала вопросы, а тусклое предвечернее солнце не давало ответов, выхватывая из полумрака своими лучами лишь стволы деревьев и кустов.

И вдруг я увидела, как от дерева на берегу отделился темный силуэт. Я перевела дыхание, заморгала, удивленная, что не заметила его раньше. Это был Квош. Его голая грудь была вымазана илом и грязью, уже высохшими и застывшими серовато-зеленой коркой. «Отличная маскировка», – подумала я. На поясе у Квоша висел длинный серп для жатвы риса. Мулат смотрел некоторое время на реку в том направлении, куда уплыла пирога, затем повернулся ко мне спиной и зашагал к причалу. Я беззвучно охнула. Раньше мне еще не доводилось видеть Квоша без рубахи. Его спина была исчерчена неровными толстыми рубцами, превратившими кожу в кривое лоскутное одеяло. Он опустился на колени у кромки воды и принялся что-то смывать со сваи причала. Наконец, удовлетворенный своей работой, он встал, плавной поступью скользнул к деревьям и исчез.

Меня отвлек громкий всхлип – Полли, оцепеневшая от страха, рыдала, по нежным щечкам катились крупные слезы.

– О, детка, все будет хорошо, – пробормотала я, пытаясь унять отчаянно колотившееся сердце. Мне и самой не помешало бы сейчас услышать от кого-нибудь эти ободряющие слова.

Я обняла сестренку, притянув ее к себе; шелковистые кудряшки защекотали мне нос. Поверх головы Полли я увидела маменьку – та застыла на пороге моей спальни, прислонившись к дверному косяку, словно у нее не хватало сил стоять. Она была все еще в ночной сорочке; волосы, заплетенные в длинную косу, были перекинуты вперед через плечо и свисали, как канат.

– Это были индейцы?

– Нет, маменька, – выговорила я едва слышно – голос у меня куда-то пропал.

– Будь проклят твой отец за то, что бросил нас на этой дикой земле без защиты, – прошипела она. – Какого дьявола там творится?

Рыдания Полли перешли в тихие всхлипы, но тельце еще слегка подрагивало в моих объятиях.

– Думаю, это очередной бунт, – сказала я наконец. – Уверена, вскоре мы всё узнаем.

На слове «бунт» Полли ощутимо вздрогнула.

– Стало быть, мы потеряли своих негров, – фыркнула маменька. – Это будет уроком для твоего отца.

– Нет, – покачала я головой, подумав о Квоше у причала. – Мне кажется… По-моему, Квош и Эсси каким-то образом нас защитили. И я не видела, чтобы кто-то из наших людей ушел.

Маменька недоверчиво усмехнулась и покачала головой:

– Твои речи с каждым днем все больше походят на отцовские.

– Сочту это за комплимент, – ответила я спокойно, решив, что не стоит ей сильно перечить.

Действительно ли это был бунт? Все же бунт я себе представляла иначе – воображение рисовало мне неистовые сцены – бегущих и кричащих людей, грохот мушкетных выстрелов, огни пожаров. Однако при всем спокойствии, царившем во время прибытия пироги, воздух, казалось, дрожал и гудел от нависшей над нами опасности. И я чувствовала, что мы каким-то чудом избежали жестокой участи.

В жилищах рабов на плантации Уаппу двери и окна оставались закрытыми наглухо весь день и всю ночь, и все это время там было непривычно тихо – не было слышно ни песен, ни звонких голосов детишек Мэри-Энн и Нэнни.

Маменька, Полли и я обшарили всю кухню в поисках съестного и в итоге соорудили себе на скорую руку ужин из кукурузных лепешек, яблок и вяленой оленины. Управиться с приготовлением пищи мне было, конечно, несложно, но я не переставала надеяться, что Эсси или Мэри-Энн вот-вот вернутся в дом. Но они не вернулись той ночью. Так или иначе, я не сомневалась, что Эсси придет к нам, как только сочтет, что это будет безопасно для всех.

Маменька решила, что самое время открыть бутылку мадейры, поскольку едва ли кому-то из нас этой ночью легко удастся заснуть. И впервые я была ей благодарна за разумный поступок.

По негласному соглашению мы зажгли совсем мало свечей, укладываясь спать, чтобы окна дома не было видно во тьме безлунной ночи. Полли свернулась клубочком у меня под боком; ее маленькое тельце было горячим, как печка; локоны касались моей щеки. Я лежала и ждала, когда эта нескончаемая ночь сменится рассветом.

Мне не давали покоя тревожные мысли о судьбе знакомых плантаторов. Удалось ли спастись мистеру Дево и Вудвордам от разбушевавшегося вокруг безумия?

Пробудилась я очень рано от скорбных песнопений, похожих на заунывный вой. Из-за этих зловещих звуков, долетавших от хижин рабов, и воспоминаний о точно таком же утре на Антигуа несколько лет назад, я оставалась в кровати дольше обычного. А когда наконец решилась встать, выяснилось, что все опять пошло своим чередом – на плантации закипела жизнь, будто и не останавливалась.

Первое, что я сделала, – спустилась в кабинет отца и написала короткое послание Вудвордам, пригласив их нанести нам визит в этот же день. Я очень надеялась, что они не пострадали.

Вудворды и их дочь Мэри жили в скромном, беленом известью деревянном особняке на таком же, как у нас, участке земли, примерно в миле дальше по побережью. Мэри вернулась к родителям после смерти своего престарелого супруга.

Было ясно, что в обозримом будущем мне не удастся вытащить маменьку с плантации куда бы то ни было, так что придется приглашать соседей в гости. В тот день у меня то и дело возникало ощущение, что весь вчерашний кошмар мне привиделся.

Это было мое первое испытание в качестве управляющей плантациями, и я сама себе не могла ответить на вопрос, удалось ли мне его выдержать. Можно ли мне считать благополучное разрешение ситуации своим успехом, или же это было чистое везение?

Однако в глубине души я не сомневалась, что моя первая догадка верна – вчера нас защитили. Это не помешало мне задуматься о том, насколько мы уязвимы – три белые леди, одни в чужих краях.

10

В полдень к нам прискакал Чарльз Пинкни верхом на коне.

Не могу не признаться – я испытала радость от того, что кто-то потрудился проверить, все ли у нас в порядке. И разумеется, нам не терпелось услышать новости.

Маменька, Полли и я вышли его встречать на раскаленный солнцем двор. У крыльца позади нас сбились в кучку Эсси, Мэри-Энн и Нэнни, чтобы узнать вести из первых уст и затем пересказать их другим рабам.

– Какое облегчение! – крикнул мистер Пинкни, резко осадив коня так, что тот взвился на дыбы. – Слава богу, вы целы и невредимы!

Конь хрипло дышал, бока его, ходившие ходуном, блестели от пота. Квош принял у гостя поводья. Индейца Питера нигде не было видно.

– Я скакал без остановки из самого Бельмонта, – сказал мистер Пинкни, спешившись. Он приехал в простой одежде для верховой езды; волосы были небрежно перехвачены на затылке. – У меня недобрые вести. Был бунт.

Маменька ахнула.

– Я так и думала, – кивнула я мистеру Пинкни и наклонилась к Полли: – Беги в дом и помоги Эсси приготовить чай для нашего гостя.

Полли недовольно надула губки, но в следующий миг бросилась выполнять мою просьбу.

– Мы премного благодарны за ваш визит, сэр. Рада сообщить, что с нами все хорошо. Однако же перепугались мы изрядно.

Мистер Пинкни нахмурился:

– Значит, мятежники были здесь?

– На реке. К дому не приближались.

– Любопытно. Вам чрезвычайно повезло, однако. Я рад, что моя помощь не требуется.

Мы обменялись улыбками.

– Идемте в дом, – вмешалась маменька. – Нам не терпится услышать ваш рассказ со всеми подробностями.

Через пару часов несколько наших соседей, в том числе мистер Дево, миссис Вудворд и Мэри, собрались у нас в гостиной. Мистер Вудворд был в Чарльз-Тауне по делам, но, вероятно, уже спешил домой, если слышал новости.

Эсси и Мэри-Энн всё приготовили для душевного послеполуденного чаепития, и я рассказала гостям о том, что видела и слышала накануне.

– События вчерашнего дня возымеют далеко идущие последствия, – сказал мистер Пинкни.

Я мысленно взмолилась, чтобы эти так называемые «последствия» не послужили поводом для нового бунта.

– Два десятка рабов вчера утром вооружились и отправились в поход по плантациям. Их численность росла по мере продвижения. Несколько усадеб были сожжены. Несколько плантаторов убиты. По счастью, никто из тех, кто знаком мне лично, не пострадал.

По комнате прокатился вздох. При мысли о том, насколько близки мы были к смерти, у меня по спине пробежал холодок.

Чарльз Пинкни обвел нас печальным взглядом:

– Многие уцелели лишь потому, что были на воскресной службе в церкви, полагаю.

– Бунт подавлен? – спросила миссис Вудворд. – Или мятежники еще на свободе?

– Из верных источников мне известно, что бунт был подавлен вчера вечером, и к тому моменту, как все закончилось, многие расстались с жизнью. Говорят, испанцы обещали дать беглым рабам убежище в форте Святого Августина.

– Убежище? – переспросила я.

Он покачал головой:

– Думаю, это уловка, лживый посул. Вероятнее всего, испанцы сами возьмут в рабство тех, кто к ним придет, и сделают их солдатами.

– Очень похоже на правду, – кивнул мистер Дево. – Я слышал, что испанцы намерены использовать индейцев и негров в войне против нас. Они хотят уничтожить Южную Каролину.

Мэри ахнула. Сейчас ее глаза на побледневшем лице казались огромными.

И я тоже оцепенела от страха.

Маменька трагически заломила руки.

– Спаси и сохрани нас всех Господь, – прошептала миссис Вудворд.

Я покосилась на Эсмэ, стоявшую с непроницаемым выражением лица в углу гостиной у дверей в ожидании указаний.

– Маменька, – сказала я, – быть может, Эсси пора проводить вас наверх? День сегодня был утомительный сверх меры.

– Нет, отчего же, – возразила на словах маменька, но при этом взялась за подлокотники с намерением подняться с кресла.

Мистер Пинкни и мистер Дево одновременно вскочили, чтобы ей помочь, но Дево, находившийся ближе, успел первым. Я взглянула на мистера Пинкни с глубочайшей признательностью за его присутствие, испытав странное двойственное чувство – успокоение и вместе с тем безмерное одиночество.

Когда маменька попрощалась с гостями и удалилась наверх, мистер Пинкни перехватил мой взгляд.

– Вы пересчитали своих рабов? – спросил он. – Я не видел Индейца Питера возле конюшни. И вам стоит послать то же указание в Уаккамо и в Гарден-Хилл. Власти требуют полные списки.

– Зачем? – спросила я сдавленным голосом.

Мистер Пинкни едва заметно вздрогнул, в его серо-голубых глазах отразилось волнение.

– Чтобы начать… охоту на беглецов.

Я невольно прижала руку ко рту.

Мистер Дево тем временем вернулся на свое кресло.

– А как иначе преподать урок остальным рабам? – проворчал он, усаживаясь.

– Вы имеете в виду, что мятежников казнят? – спросила Мэри.

Мистер Дево развел руками.

– Но это слишком жестоко, – выговорила я, совладав с собой.

Мэри и ее мать закивали, мистер Дево тоже кивнул.

– Кроме того, – не удержалась я, – кто из рабов не поддастся на посулы и откажется от обещанной ему свободы?

– Ваши отказались, – заметила Мэри.

– Да. Да, они отказались. При том что мятежники проплывали здесь, мимо нашей плантации, по Уаппу-Крик в направлении устья Стоно-Ривер. Я считаю, нам невероятно повезло. – Я не стала упоминать про Индейца Питера и не ответила на вопрос Чарльза Пинкни, пересчитаны ли наши рабы. Признаюсь, я не ведала, примкнул ли Питер к бунтовщикам, но я точно не хотела, чтобы на него охотились, как на зверя. Мои люди защитили меня прошлым днем, и теперь я обязана была встать на их защиту.

Нам действительно повезло вчера. В следующий раз удача может от нас отвернуться.

И снова я ощутила всю тяжесть бремени, которое взвалила на свои плечи ради отца.

– Что ж, час уже поздний, – встрепенулась миссис Вудворд. – Возможно, нынче, когда на дорогах столько отрядов ополчения, путешествовать будет безопасно и в ночи, но я очень устала за день, потому мы откланяемся.

– Да-да, – сказал, вставая, мистер Дево. – Я провожу вас до плантации и тоже поеду домой.

Чарльзу Пинкни до своей усадьбы добираться было куда дольше, чем Вудвордам и Дево.

– Вам не стоит ехать в Бельмонт так поздно, – сказала я ему. – Оставайтесь у нас. Я велю Эсси приготовить комнату для гостей.

– Премного вам благодарен, – склонил голову Чарльз Пинкни. – Кто знает, миновала ли опасность.

Я проводила гостей, уведомила Эсси с Мэри-Энн, что один из них заночует у нас, и вернулась к мистеру Пинкни, ожидавшему меня в отцовском кабинете. «Он папенькин ровесник», – напомнила я себе, когда меня охватило странное чувство наедине с ним.

– Могу я предложить вам португальского вина? – осведомилась я, поведя рукой в сторону подноса с графином и бокалами. – Мы откупорили бутылку мадейры прошлым вечером.

– Благодарю вас, с удовольствием. – Три широких шага – и он оказался возле серванта. Подровнял бокалы, взял бутылку и вопросительно посмотрел на меня.

– Нет, я не буду, спасибо.

Налив себе мадейры, мистер Пинкни покосился на армуар в углу кабинета.

– У вас здесь есть какое-нибудь оружие для защиты?

Я тоже взглянула на дверцу, которая была слегка приоткрыта – видимо, я недостаточно плотно затворила ее, после того как вчера в панике хотела достать мушкет. Я подошла к шкафу и закрыла дверцу.

– Да, есть. Будем надеяться, мне не придется им воспользоваться, хотя папенька позаботился о том, чтобы я научилась стрелять. Однако же я предпочла бы посвятить себя земледелию, а не огнестрельному оружию.

– И то верно. Я слышал, Дево расспрашивал вас о каких-то всходах.

– Да, он дал нам семена вайды на пробу. Но, увы, ничего получилось. – У меня невольно поникли плечи. – Теперь вот не знаю, что и делать…

Мистер Пинкни поднес к губам хрустальный бокал и сделал глоток янтарной жидкости.

– Можно попробовать посадить другие культуры. Не стоит унывать.

– Согласна. Однако… – начала я и замолчала. Вдруг подумалось: отчего мне так легко и приятно разговаривать с мистером Пинкни?

– Что-то подсказывает мне, на уме у вас не только выращивание индигоносных растений, мисс Лукас.

– Вам ведь, должно быть, и так известно, что папенька предоставил мне все полномочия.

– Да. – Он наконец поправил шейный платок, сбившийся во время бешеной скачки сюда и с тех пор пребывавший в небрежении. – И для меня в этом нет ничего удивительного. Вы и раньше распоряжались домашним хозяйством, то есть были фактически хозяйкой усадьбы. Ваша матушка чудесная женщина, однако для нее новые обязанности были бы весьма обременительны и даже неподъемны, тогда как вы отлично справляетесь. Я сказал бы, ваш отец сделал вполне обоснованный выбор.

– Маменька непременно справилась бы лучше меня, если бы не ее недомогание. – Это была откровенная ложь, но я почувствовала необходимость встать на ее защиту. – Она себя плохо чувствует, особенно в жару. Последние несколько недель зной стоял невыносимый.

– Да, верно. И при всем при том вы хотите меня убедить, что все ваши помыслы заняты только индиго?

– Я… Я знаю, что на папенькино продвижение по службе, на его стремление стать полковником, а теперь уж, возможно, и губернатором Антигуа, ушли все наши свободные средства. Я изучила его счета… – Тут я замолчала, ожидая, что мистер Пинкни выразит удивление моей деловой хваткой или тем, что я позволяю себе обсуждать с ним столь приватные вопросы, однако, к чести этого джентльмена, обнаружила, что на лице его отражается лишь интерес к моим речам, поэтому продолжила: – Не думаю, что наше текущее финансовое положение поможет папеньке в осуществлении его замыслов. Возможно, остатков средств хватит, но едва-едва. А это значит, что…

– Что у вас не будет приданого, если только вы не найдете способ извлекать из своих земель больше доходов, чем нынче, – докончил он за меня.

Приданое меня заботило менее всего, но я не стала его разубеждать, а вместо этого нервно хихикнула:

– Вот именно. Я подумала, можно заняться производством индиго. Но отец еще должен прислать семена индигоферы.

– Поэтому пока вы засеяли вайду. Смею заметить, ее уже пробовали тут выращивать, и никто не преуспел. Говорят, почвы неподходящие. Однако меня восхищает ваша решимость, – качнул головой мистер Пинкни. – Таких, как вы, нельзя недооценивать. Вы упорны в своих устремлениях и весьма изобретательны. Уверен, в скором времени вас ждет успех.

Индеец Питер вернулся через несколько дней после того, как был подавлен мятеж. Появился он так же внезапно, как исчез. Я не заявляла о его бегстве и не требовала у него отчета о том, где он пропадал. Квош доверял ему, а стало быть, и я. Все было просто.

Мы условились с миссис Вудворд и Мэри о еженедельных визитах друг к другу в гости. Такой установленный распорядок помогал вытаскивать маменьку из дома и разнообразил монотонное течение зимних дней, а вскоре я обнаружила, что ожидаю каждого визита с нетерпением – оказывается, изголодалась по общению с кем-нибудь, кроме маменьки и Полли.

По вторникам в гостиной Вудвордов три пары проворных рук отдавали должное всем видам шитья и вышивания, создавая изысканные, преизящные вещицы. Четвертая пара рук все делала вкривь да вкось, ибо взор мой большую часть времени был обращен за окно – я наблюдала за рабами Вудвордов, трудившимися на плантации, и прикидывала, что бы еще посадить на наших землях.

С каждым днем, неделей и месяцем становилось всё прохладнее. Прибрежная трава побурела, ночи сделались длиннее, зато днем теперь погоды стояли сносные.

По мере приближения к зиме слабел страх перед очередным бунтом. Недавние мятежники были пойманы и казнены. Ходили слухи, будто их отрубленные головы, насаженные на пики, выставили вдоль главных дорог в окрестностях Чарльз-Тауна. Мистер Пинкни однажды подтвердил, что так оно и было – он своими глазами видел эту тошнотворную макабрическую картину, и я почувствовала облегчение от того, что не донесла на Индейца Питера ни во время, ни после мятежа.

Каждый день между рассветом и закатом я старалась проводить под открытым небом побольше времени, насколько позволяла работа с письмами и счетами. Я изучала окрестности, наблюдала за погодными условиями, чтобы знать, к чему готовиться следующей осенью; радовалась дождям, потому что они увлажняли и питали мои земли; зачарованно любовалась, как у вьющихся кустарников, облепивших заскорузлые ветви вечнозеленых дубов, после хорошего ливня меняется цвет листьев – от рыжеватого оттенка обожженной глины до сочного зеленого. Мистер Дево называл такие растения «фениксами». За моим окном гнездились пересмешники.

Каждый день я видела чудеса и складывала их в копилку памяти.

В начале декабря пришло время считать недели, оставшиеся до моего семнадцатого дня рождения – я посвятила этому предрассветные минуты, нежась в постели, и так задумалась, что, лишь когда последние звезды растворились на фоне посветлевшего неба над нашим домом, вспомнила, что надо бы проверить «почтовый ящик» на причале. Чуть не позабыла об этом вовсе – настолько меня захватила круговерть мыслей. А может, дело было в том, что раньше корзина всегда оказывалась пустой, за исключением тех дней, когда по расписанию доставляли деловую корреспонденцию из города или с двух других наших плантаций.