Девушка индиго

4

Неизбежно настал день папенькиного отплытия на Антигуа. Накануне вечером мы прибыли в Чарльз-Таун, ко времени ужина. От нашей усадьбы на крутом берегу Уаппу-Крик до города было шесть миль на лодке – по отступающим волнам залива к устью широкой и коварной Эшли-Ривер. Мы обогнули полуостров и направились к гавани. Нанятую отцом пирогу приводила в движение живая сила – шестеро негров ритмично гребли; темная кожа отблескивала на солнце, собираясь в складки и туго натягиваясь с каждым взмахом весел; тяжелое дыхание заглушалось плеском волн и криками чаек.

Огромный военный корабль стоял у причала в порту, и люди сновали по трапам, занося груз на палубу и спускаясь за новым. Вероятно, на этом корабле и предстояло отплыть отцу следующим утром. Сейчас же группа рабов – несколько негров и индейцев – под предводительством белого человека подкатила к нему телегу, груженную древесиной. Они мучительно медленно поволокли телегу вверх, на корабль, по широкому пандусу; канат, за который рабы держались, казался не менее тяжелым у них в руках, чем сами бревна. Производство сахара на островах нуждалось в топливе, и древесина, поставки которой обеспечивал Старрат, была для нас важным товаром, отправлявшимся на экспорт. Мне сделалось любопытно, останется ли на корабле к тому моменту, когда мой отец завтра поднимется на борт, свободное место для дополнительного груза, который тоже можно было бы отправить на Антигуа.

Я вздрогнула и очнулась от своих мыслей, увидев искаженные от напряжения лица рабов, тянувших телегу.

Вскоре все мое внимание захватила шумная суета в порту, провонявшем запахом рыбы. Мы причалили и, сойдя на берег, отправились искать кучера, которого обещали прислать за нами супруги Пинкни.

Грязные, заваленные отбросами улицы Чарльз-Тауна воняли покрепче – лошадиным навозом, который основательно сопрел и настоялся на послеполуденной жаре. Эта вонь лишила нас последних сил к тому времени, как мы добрались наконец до особняка Пинкни на Юнион-стрит.

Все мы, за исключением Полли и Эсмэ, которые остались дома, сидели в повозке и хранили унылое молчание во время изнурительного путешествия в духоте под жарким солнцем. Я примолкла, потому что испытывала смешанные чувства – печаль и волнительное нетерпение по случаю грядущего папенькиного отплытия. Я знала, что стану по нему скучать, и тосковала еще больше от того, что было неизвестно, когда мы снова свидимся. Маменька пребывала в мучительной ажитации; было видно, что ее тяготит какая-то тяжесть на сердце, но я не понимала, что она испытывает – печаль, злость, обиду? Маменька сидела отвернувшись, взгляд ее был обращен на проплывавший мимо пейзаж. Я догадывалась, что она каждую милю местного ландшафта сравнивает с зелеными лужайками и холмами Англии, и то, что открывается ее взору сейчас, не идет ни в какое сравнение с ними.

Миссис Пинкни – она никогда не представлялась своим именем Элизабет, потому я так никогда ее и не называла – тотчас, как мы приехали, захлопотала вокруг нас, увлекла в безмятежную прохладу особняка, предложила остаться у них в городе на несколько дней после папенькиного отбытия. Я охотно согласилась погостить немного, поскольку незамедлительно вернуться домой в Уаппу, зная, что мы с папенькой не увидимся, возможно, долгие годы, было бы до ужаса печально. Однако задерживаться надолго у Пинкни нам тоже не годилось – теперь на меня были возложены важные обязанности, и, по моим прикидкам, меньше, чем через неделю, нужно было ожидать прибытия лодки с нашей плантации Гарден-Хилл – мне надлежало проверить и пересчитать товар перед его отправкой торговому посреднику в город.

– Бедные вы мои, бедные… – совсем расчувствовалась миссис Пинкни чуть позже, когда мы все сидели за навощенным обеденным столом, и у ее глаз залегли ласковые, едва заметные морщинки.

Она была в платье цвета примулы; волосы покрывал белый льняной чепец. Весь ее наряд приятно гармонировал с бледно-зелеными парчовыми занавесками на окнах и великолепной мебелью. На столе пламенели свечи, источая сладковатый запах мирта. Миссис Пинкни казалась прекрасным цветком на сочном лугу, тонущем в наступающих ароматных сумерках. У меня никогда в жизни не было таких платьев, а вот маменька, конечно, захватила из Лондона несколько роскошных туалетов. Мое тело потихоньку расцветало и наливалось соками, но все же при моем малом росте и субтильности сложно было бы даже взять напрокат какой-нибудь наряд с подгонкой по фигуре, потребуй того случай. Возможно, за пару лет я немного подрасту.

– Как же вы теперь будете? – продолжала миссис Пинкни. – Приезжайте ко мне в город почаще. Я представлю вас Мэри Шардон. Она недавно овдовела, но еще совсем юная, живет теперь с родителями неподалеку от вашего поместья в Уаппу. Страшно подумать, что вы, три леди, остались там одни. Чарльз, – она повернулась к мужу, – вы же будете их навещать при любой оказии?

Мистер Пинкни ласково улыбнулся жене:

– Конечно, дорогая.

Я нервно потеребила салфетку:

– Полагаю, у меня будет столько дел по управлению плантациями, что не останется времени даже на мысли об одиночестве…

– Разумеется, мы будем приезжать к вам в гости, – перебила меня маменька. – Для нас это большая честь. Элизе надобно…

Я чуть не подавилась – вероятно, она снова собралась заговорить о моем замужестве и выставить меня на рынок невест, поэтому пришлось вмешаться.

– Но при всей занятости мы с удовольствием познакомимся с соседями, – заверила я миссис Пинкни. – Я бы хотела посмотреть, что они выращивают на своих землях и насколько почвы там похожи на наши.

Оставалось надеяться, что возраст послужит оправданием моей несдержанности.

– Не найдется ли в окрестностях нашего поместья какого-нибудь достойного молодого человека? – не сдавалась маменька, и я совсем пала духом.

– Элиза получила хорошее образование, – подал голос отец, отвечая на высказанные миссис Пинкни опасения и искусно уводя беседу от темы, заданной женой. – Весь прошлый год она мне очень помогала. Теперь же она будет переписывать все деловые письма, торговые соглашения и счета, касающиеся наших плантаций, в отдельную тетрадь, и ежели впоследствии возникнут какие-либо вопросы, у нас все действия будут учтены.

– Не слишком-то подобающее времяпрепровождение для шестнадцатилетней девицы, – сконфуженно улыбнулась маменька нашим хозяевам, давая понять, что она не имеет отношения к этим нелепым прожектам супруга. – Но ей придется этим заниматься, пока Джордж не достигнет надлежащего возраста.

– Ну что вы, – благодушно отозвалась миссис Пинкни. – Мы же строим здесь новое общество, и, смею сказать, нам всем придется выходить за рамки привычных ролей время от времени ради общей цели. – Она бросила взгляд на мужа. – Вы ведь всегда так говорите, Чарльз?

– Совершенно верно, дорогая.

Я с благодарностью улыбнулась миссис Пинкни.

– К тому же, – добавил Чарльз Пинкни, обращаясь к моему отцу, – всем известно, что производство и экспорт товаров на ваших плантациях уже отлажены. Элиза лишь номинально возглавит дело и будет выполнять ваши указания.

Я мгновенно вспыхнула от гнева. Мистер Пинкни перехватил мой взгляд. Его глаза лучились иронией, и вдруг почудилось, что он подмигнул мне. Возможно ли, что он догадался, насколько разнятся наши с маменькой представления о моем будущем? Неужто ирония была адресована ей?..

– Именно так, – кивнул мой отец. Он благоразумно умолчал о том, что я уже взяла на себя ведение домашнего хозяйства вместо маменьки, а также не упомянул, что я принимала решения о посадках растений и составляла график работ на плантации, когда он бывал слишком занят.

Миссис Пинкни ободряюще улыбнулась.

– Никто вас за это не упрекнет, полковник Лукас, – обратилась она к отцу в соответствии с его новым званием.

Я крепко сцепила руки под столом и постаралась сохранить невозмутимое выражение лица, чтобы не выдать свои чувства. Я понимала, что своим замечанием миссис Пинкни пыталась успокоить мою маменьку, а потому неясно было, действительно ли она так считает.

Мистер Пинкни взял щепотку табака. Его темные напомаженные волосы серебрились на висках. Он был видным адвокатом в городе, приятным и весьма начитанным джентльменом и владельцем богатейшей библиотеки, куда я не упускала случая заглянуть во время каждого нашего визита. Видит Бог, наша собственная скромная библиотека в Уаппу была мною изрядно опустошена.

Мистер Пинкни раскурил трубку и, щурясь от дыма, устремил на меня ласковый взгляд темных серо-голубых глаз. Я удивилась, что они с папенькой не удалились вдвоем в его кабинет, чтобы совершить ритуал курения табака, неизменно следовавший за вечерней трапезой, в отсутствие дам.

– У меня и в мыслях не было недооценивать способности Элизы, – проговорил он, выпустив ароматный клуб дыма. – Тем более что Элиза здесь и сама может ответить за себя. Мне почему-то кажется, что ее не слишком заботят условности. Я прав, мисс Лукас?

Меня тотчас бросило в жар, и я покосилась на маменьку, которая буравила меня взглядом – вероятно, мысленно заклинала не заставлять ее краснеть. Возможно, она надеялась, что супруги Пинкни еще не поняли, насколько я отличаюсь от своих сверстниц. Или, по крайней мере, что я не дам им дополнительного повода понять. Однако они определенно уже обо всем догадались.

– Видите ли, сэр… – Я все же приняла вызов, вопреки предостерегающему взгляду матери, а может быть, в ответ на него, и вздернула подбородок. – Если под условностями вы подразумеваете обычай, согласно которому старший ребенок в семье должен взять на себя обязанность обеспечивать благосостояние родственников в отсутствие родителя, тогда, боюсь, вы ошибаетесь, ибо я всецело с этим обычаем согласна.

У маменьки расширились глаза от ужаса.

Мистер Пинкни изящно откинулся на спинку стула, поглядывая на меня с веселым одобрением – был доволен моим ответом.

– Отлично сказано, – пробормотал папенька, заслужив тем самым насупленный взгляд от супруги.

У меня отчаянно пылали щеки, но я продолжила:

– Если же под условностями вы понимаете обычай передавать дела сыну, а не дочери, тогда вы, возможно, правы: такие условности я не считаю нужным блюсти. Кроме того, условности есть условности. По определению это не закон, а всего лишь общепринятый порядок вещей, которому люди склонны следовать бездумно, а стало быть, при определенных обстоятельствах условности дают человеку свободу действовать наиболее результативным образом. К примеру, сейчас, когда моего брата здесь нет. А я здесь.

За столом воцарилась тишина.

Я, затаив дыхание, потянулась к бокалу с вином.

– Вот именно, вы здесь, – проговорил мистер Пинкни глубоким мелодичным голосом. – Вы здесь.

Маменька словно язык проглотила.

Я опустила глаза и принялась разглядывать шов на своей парчовой обеденной перчатке, отметив для себя, что он нуждается в штопке.

– У Элизы уже есть свои планы по поводу наших земель на берегах Уаппу, – бросился спасать ситуацию мой отец, но не преуспел, а наоборот, сделал только хуже. – Правда, Элиза?

– О боже… – простонала маменька и обратилась к миссис Пинкни: – Приношу свои извинения – к сожалению, мой супруг поощряет Элизу в ее дерзких не по годам устремлениях.

– А что за планы? – презрел мистер Пинкни попытку маменьки закрыть тему.

– Несколько дней назад она спросила, можно ли посадить там больше вечнозеленых дубов для производства корабельной древесины. Девочка смотрит в будущее.

– Но ведь почвы в Уаппу все равно не позволят нам расширить производство риса, – осторожно заметила я. – Тем более что мы уже наладили экспорт риса с плантаций Гарден-Хилл и Уаккамо. Мне бы очень хотелось, чтобы папенька прислал с Антигуа разные семена – любопытно будет поэкспериментировать с посевами.

– Непременно пришлю, – кивнул отец. – Если война с испанцами все-таки начнется, это может плохо сказаться на нашем экспорте риса. Так что нам необходима альтернатива.

– А какие культуры у вас на уме, мисс Лукас? – поинтересовался мистер Пинкни.

– Я знаю, что здесь хорошо растут хлопок и люцерна. – Сказав это, я принялась вспоминать, что мне довелось видеть у нас в Вест-Индии. – Мне бы хотелось посадить имбирь и, наверное, индигоферу. Поначалу все будет довольно сумбурно, я думаю, пока мы не изучим местный климат. Говорят, прошлой зимой тут были заморозки, которых на Антигуа никогда не случалось, так что придется быть очень осторожной.

– По-моему, здесь уже многие пробовали культивировать индигоносные растения, но без особого успеха, – поддержал заведенный мной разговор мистер Пинкни. – Я сам высаживал эти кусты на своих землях в Бельмонте по наущению мистера Дево. Но, увы, они не прижились. Зато у нас есть апельсиновые деревья, мы можем поделиться с вами семенами.

– Благодарю вас. Мне бы очень хотелось побольше узнать о том, какие еще культуры у вас дают хороший урожай, – улыбнулась я. – Однако, даже если нам удастся вырастить индигоферу, нужно иметь в виду, что процесс получения красителя индиго из этого растения замысловатый и, прямо скажем, таинственный.

– А разве у индигоферы не синие цветочки? – полюбопытствовала миссис Пинкни.

Я надеялась, что хорошие манеры не позволят маменьке упрекнуть супругу хозяина дома в том, что своим вопросом она поощряет меня продолжать эту неуместную беседу. Мне нельзя было упустить возможность разузнать побольше про индигоферу, о которой я знала малую малость от своего друга Бена.

– Вот в этом-то и заключается тайна! – воскликнула я. – Настоящее чудо! Дело в том, что лепестки цветов у индигоферы не имеют ничего общего с синим цветом, более того – сырье для изготовления красителя собирают до начала цветения. И собирать его нужно со всей поспешностью, а обрабатывать в строгом соответствии с некими правилами, иначе ничего не получится.

– Что верно, то верно, – хмыкнул отец. – Индигофера – какой-то древний сорняк. Негры, судя по всему, привезли знания об изготовлении красителя с собой из Африки. Это очень необычное ремесло. Но так или иначе, нам никогда не удавалось вырастить эти кусты в достаточном количестве даже на нашей островной плантации.

Я подумала про Бена и его бабушку.

– Секрет изготовления индиго передается у них из поколения в поколение, возможно с незапамятных времен. Чужим его не доверяют.

Миссис Пинкни вскинула брови:

– И правда, какая таинственность!

– О да, – покивала я.

– Любопытно, как же кто-то впервые догадался, что нужно сделать, чтобы извлечь синий пигмент? – покачала головой миссис Пинкни. – Уму непостижимо.

– Вот именно! – подхватила я, счастливая от того, что нашелся человек, мыслящий в унисон со мной.

– Может быть, кому-то чисто случайно пришла в голову удачная мысль? – предположила она.

– Думаю, процесс получения красителя слишком уж сложен для этого, – сказала я, вспоминая, как негры на Антигуа часами размешивали листья в воде и не сводили глаз с чанов, дожидаясь нужного момента для… Для чего же? Этого я вспомнить не могла. Зато в памяти остался запах забродивших и гниющих листьев, от которого желудок готов был вывернуться наизнанку. Никому не придет в голову возиться с этим вонючим месивом «чисто случайно»…

– Что ж, – проговорил мистер Пинкни, задумчиво глядя на меня, – получение красителя – дело, может, и таинственное, но определенно прибыльное. Помнится, я где-то читал, что Лондон платит французам двести с лишним тысяч фунтов в год за индиго из их колоний.

У меня дыхание перехватило, когда я услышала эту баснословную цену.

– За какое количество индиго? – подскочила я на месте. – Скажите мне!

Мистер Пинкни воззрился на меня.

Миссис Пинкни вскинула брови.

Маменька заскрипела зубами. Мне казалось, я слышу этот воображаемый скрип взаправду после каждого своего вопроса. Она умирала от желания извиниться за мое поведение, недостойное юной леди, но вместе с тем не хотела акцентировать на моей невоспитанности внимание.

Отец делал вид, что не замечает нравственных терзаний жены.

– О, прошу прощения, – извинилась я сама со всей поспешностью. – Маменька всегда попрекает меня за упрямство и несдержанность. Это было праздное любопытство.

– Ну разумеется, мисс Лукас. Никто иного и не подумал, – покивал мистер Пинкни. – Однако теперь, раз уж вы задали такой вопрос, мне и самому будет любопытно получить на него ответ. – И с этими словами он подмигнул мне.

Той ночью в одном из малочисленных кирпичных особняков Чарльз-Тауна я лежала в восхитительно удобной постели и никак не могла привести свои мысли в порядок. Как будто все события последних дней вели меня к одной цели. Повторяющиеся сны, чернокожие рабыни в Уаккамо, одетые в юбки цвета индиго, и то направление, которое неожиданно принял вечерний разговор за ужином, – все сложилось.

В моей душе уже разгорелось пламя нового проекта, и я знала: теперь оно не угаснет, что бы ни случилось. Я не дам ему угаснуть.

На Антигуа я часто прогуливалась вдоль полей индигоферы, наблюдая за неграми, которые проверяли стебли и листья, поджидая нужное время для сбора урожая. Честно признаться, поначалу я приходила туда, чтобы повидаться с Беном, но потом все мои помыслы заняло индиго.

«Это древний секрет», – снова говорил перед моим мысленным взором Бен, и широкая белозубая улыбка сияла на черном лице.

Если то, что мистер Пинкни сказал про индиго, – правда, тогда производство этого красителя сможет нас спасти. Оно сможет спасти меня. У папеньки с маменькой уже не будет возможности всучить меня в жены какому-нибудь старику, мечтающему о наследнике. Они не осмелятся передать управление плантациями Джорджу, если я, именно я преуспею в делах и освобожу наши владения от долгов. В худшем случае это позволит мне самой выбрать жениха, если все-таки придется выйти замуж.

И сколько же времени у меня на всё про всё? Три сельскохозяйственных сезона, чтобы вырастить индигоферу. Если за этот период у меня ничего не получится, замужество останется единственным решением. И замуж я обязана буду выйти вовсе не для того, чтобы спасти семью или наши земли – богатые женихи могут подобрать себе более покладистую невесту. Мое замужество всего лишь избавит родственников от необходимости меня содержать.

Если я решусь заняться производством индиго и рассчитываю на успех, мне понадобится помощь. Нужен тот, кто знает, что делать. Негры в Уаккамо определенно владеют секретом добывания красителя. Но как преодолеть путь от плошки с жидким индиго до крупных партий товара на продажу?

Я столько времени провела на острове, завороженно наблюдая за хитроумным процессом изготовления индиго, что сам собой возник вопрос, сумеем ли мы наладить масштабное производство здесь, в Каролине. Жаль, что я уделяла этому недостаточно внимания, когда вернулась из Англии на Антигуа. Одно дело – научиться получать краситель из растения, другое – развернуть его производство для прибыльной торговли. Это две разные задачи. К примеру, я ничего не знала об условиях хранения индиго. Насколько мне было известно, у нас на острове он и вовсе долго не хранился – вроде бы стояла где-то бочка, однако я понятия не имела, влияет ли как-то на краситель длительное содержание в деревянной таре. Вспоминались мне и широкие квадратные чаны, сложенные из кирпичей – кажется, они служили только для перемешивания.

И вдруг мне в голову пришла мысль, от которой пламя в груди полыхнуло с новой силой. Нужно было поговорить с отцом, и теперь я точно знала, о чем его попросить. Только непременно надо сделать это наедине, решила я, иначе маменька все испортит.

5

На следующее утро я встала рано, как обычно, несмотря на бессонную ночь. Снизу до меня долетали звуки суеты и глухой стук – это выносили из дома папенькины дорожные сундуки. Я торопливо надела нижние юбки – Эсси, увы, не было рядом, чтобы мне помочь, – затем облачилась в платье и кое-как управилась с волосами.

Из всех домов, что мне довелось посетить в Чарльз-Тауне, особняк Пинкни был самым расчудесным. Во внутреннем убранстве почетное место занимали шелка с окрестных плантаций и дамаст, привезенный из Европы. Оставалось надеяться, что, когда супруги Пинкни приезжали к нам в гости, их чувство прекрасного не было оскорблено нашей незатейливой обстановкой. В любом случае, они были слишком хорошо воспитаны и добры, чтобы в этом признаться, в отличие от представителей лондонского светского общества, где царили совсем другие нравы и где моя матушка чувствовала себя как рыба в воде.

Я выскользнула из гостевой спальни и поспешно спустилась по лестнице. Отец стоял у открытой входной двери, наблюдая за погрузкой своего багажа.

– Полковник, сэр… – начала я деловитым тоном, сделав глубокий вдох.

Он обернулся, стоя на пороге, и занимавшийся рассвет облил его серовато-синими отблесками ночи, отчего на секунду мне померещилось, что это призрак. В голове молнией мелькнула мысль, что, возможно, сейчас я вижу его в последний раз, и мысль эта отозвалась острой болью в сердце. Я, задохнувшись, бросилась к отцу, протягивая к нему руки. Он поймал меня в объятия и крепко прижал к себе, к грубой ткани мундира. От него пахло трубочным табаком и льняным маслом, которым обрабатывают корабельную древесину, чтобы защитить от гниения.

– Папенька… – выговорила я с трудом, потому что горло перехватило.

Он тотчас протянул мне носовой платок.

– Простите, отец, – пробормотала я, принимая платок с благодарностью.

– Мы расстаемся не навсегда, Элиза. И тебе нужно быть сильной теперь. Слышишь? Матушка очень нуждается в твоей поддержке. И Полли. И я.

Я кивнула.

– Как только Джордж закончит учебу и получит воинский чин, он вернется и примет на себя твое бремя. Нужно потерпеть несколько лет.

Я знала, что сейчас не время делиться своими мыслями на этот счет, спорить и волновать отца. У меня была тема поважнее. Я сглотнула, снова начала:

– Отец… – и замолчала, старательно подбирая слова. – Я все думаю о нашей вчерашней беседе. Об индиго. Мне бы хотелось попробовать заняться производством красителя. Но нам непременно нужен консультант. На Антигуа я многое запомнила, когда наблюдала за… – от меня не укрылась тревога, отразившаяся на лице отца, тем не менее я закончила: – за Беном и слушала его пояснения…

Теперь, когда прозвучало имя моего друга детства, отец, как я и ожидала, взглянул на меня с подозрением:

– К чему ты клонишь, Элиза?

– Здесь есть люди, которые знают, как получить индиго. Я могу их расспросить и чему-то научиться. Но нам нужен человек, который знает весь процесс изготовления красителя в подробностях. Мы не можем позволить себе много ошибок. – Я действительно не могла позволить себе ошибиться, потому что у меня было мало времени – скоро я окажусь на «рынке невест», а семейная недвижимость обременена долгами по милости отца, который стремится сделать военную карьеру. – Мне нужны семена, и как можно скорее, папенька. Для начала я могу одолжить их у старого мистера Дево, если таковые у него найдутся. А потом надобно…

– Довольно, Элиза, – нетерпеливо перебил меня отец.

Я в очередной раз сделала глубокий вдох и сжала кулаки, держа руки так, чтобы их не было видно в складках юбок.

– Потом надобно послать за Беном.

– Это невозможно. – Ответ отца был быстрым и неожиданным. – А даже если бы это было возможно, твоя маменька не позволила бы ему остаться. Что за блажь, Элиза? Не нужны тебе никакие консультанты. Я верю в твои способности. Верю в тебя.

На мгновение я растерялась, все слова куда-то улетучились. На мои плечи будто обрушилось тяжеленное бремя – я понимала, что отец так сказал лишь для того, чтобы предотвратить спор, но от этого мне было не легче.

– Папенька, молю вас… – пролепетала я.

– Невозможно, – твердо повторил он.

– Возможно! – выпалила я, презрев мелькнувшее в его глазах предостережение. – Маменька поймет. Это будет благо для плантации. Для нас всех! Бен принесет нам целое состояние!

Отец глубоко вздохнул; вид у него по-прежнему был обеспокоенный.

– Это невозможно, потому что прямо перед нашим отъездом Бенуа купил плантатор, производящий индиго на острове Монтсеррат.

У меня из груди будто выбили весь воздух, сердце провалилось в пустоту. Я постаралась взять себя в руки, чтобы не выдать своих чувств. «Ох, Бен», – мелькнуло в голове.

Мне вспомнилось, как я впервые увидела его в раннем детстве. Я подумала тогда, что мы ровесники, но потом выяснилось, что он на год старше. Бен с бабушкой шел по тропинке в джунглях между хижинами рабов и полями. Бабушка останавливалась каждые несколько секунд, указывала на какое-нибудь растение и что-то поясняла внуку на своем певучем наречии, которое я не понимала. Но меня разбирало любопытство, и я шла за ними. Вдруг мальчик обернулся – увидел, что я иду следом, и уставился на меня огромными глазами. Глаза у него были такие темные, особенно в тени густой древесной листвы, что казались черными.

Он посмотрел на меня недолго и отвернулся.

А я сорвала ягоду и, размахнувшись как следует, бросила ему в спину.

Зачем я это сделала? Мне и самой было невдомек. Наверное, обиделась, что меня игнорируют.

Бен словно и не заметил.

Тогда я еще раз запустила в него ягодой. С меткостью у меня все было в порядке, я знала, что попала и что он это почувствовал. Так почему не обратил на меня внимания?!

Когда мальчик с бабушкой дошел до хижин, я остановилась, уязвленная и разочарованная. Дальше мне идти было нельзя, да и время ужина приближалось. Я подхватила юбки, помчалась к дому, и вдруг в спину мне с хлюпаньем впечаталось что-то мягкое. Я взвизгнула и обернулась. Мальчик стоял на дороге позади меня с полной горстью сочных ягод. Он неторопливо взял еще одну ягоду свободной рукой и швырнул изо всех сил в мою сторону.

Прямо в меня.

Ягода смачно лопнула от удара и осталась красной кляксой на моем льняном платье. Я ошарашенно втянула воздух, полыхая глазами от гнева. Я знала, что дома меня ждут неприятности за испачканную одежду. Такие неприятные неприятности, что у меня заранее заныло пониже поясницы.

На черном лице мальчишки вдруг расцвела ослепительная белозубая улыбка, и он запустил в меня еще одну ягоду. Я с визгом увернулась – он захохотал. Это был завораживающий смех – звенящий водопад веселья. Я принялась оглядываться в поисках ягод, увидела рядом куст и стала рвать «снаряды», уклоняясь от целого града из них, летевшего в меня. Хорошенько вооружившись, я тоже устремилась в атаку – мальчишка нырнул за дерево, и некоторое время мы с визгом и заливистым смехом играли в хитроумную войнушку с отступлениями и внезапными атаками. Играли до тех пор, пока я не рванулась пополнять боеприпасы к другому кусту. Мальчик не дал мне это сделать – в панике кинулся ко мне и толкнул, сбив с ног, а потом замотал головой из стороны в сторону.

– Ты что?! – закричала я, и только тогда увидела страх в его глазах. Мальчик показал пальцем на куст с ягодами, которые я хотела сорвать – они были очень похожи на те, что служили мне метательными ядрами, – а потом медленно провел пальцем по своей шее.

Я сглотнула, внезапно ослабев от ужаса перед тем, что могла натворить. И услышала колокольчик, созывавший нас на ужин. Вскочив, я побежала к дому, оставив мальчика одного в джунглях…

Воспоминание, к которому я не возвращалась долгие годы, ожило вдруг со всеми подробностями, яркое, невероятно реальное, и сердце защемило так, что трудно стало дышать. Все это время я думала, что Бен там, на острове, и мне казалось, что так будет всегда. Мысли о нем приносили мне утешение. Я так и не поблагодарила его за то, что он спас мне жизнь, а ведь именно это он и сделал тогда.

Я перевела дыхание и задала вопрос:

– Его продали… хорошему человеку?

Брови отца сошлись на переносице, он слегка склонил голову набок.

Пришлось придумать простое обоснование своему интересу.

– Я… Мне просто не хотелось бы, чтобы знания Бена о растениях пропали втуне, – выдавила я.

– Элиза… – проговорил отец с искренним сочувствием.

Я могла сколько угодно стараться скрыть свои чувства, но он понимал, что значил для меня Бен. В отношениях отца с его Цезарем было столько уважения, что это походило на настоящую дружбу, преодолевшую границы взаимосвязи раба и хозяина. Но отец не знал, что в детстве Бен спас мне жизнь. Не знал, что Бен для меня – больше чем друг.

– Ничего, – быстро сказала я, отворачиваясь, чтобы он не заметил навернувшиеся мне на глаза слезы. – Я расстроена вашим отъездом, только и всего.

– Даже если бы я смог его вернуть, твоя матушка была бы против, – повторил отец то, что уже говорил, и ласково продолжил: – Продав Бена тому человеку, я дал ему шанс обрести значимость. Тех, кто умеет делать индиго, высоко ценят.

Я кивнула, стараясь выиграть время, чтобы совладать с дыханием и голосом.

– Спасибо, – вымолвила я и собралась с мыслями. – Отец, пожалуйста, выслушайте меня. Вы ведь мне доверяете, я знаю, что доверяете, иначе не оставили бы меня здесь вести ваши дела. И вы доверили мне найти то, что будет приносить нам прибыль. Так вот, я уже нашла. Я уверена, что это индиго. Но…

– Так займись выращиванием индигоферы. Я не сомневаюсь, что ты преуспеешь без помощи Бенуа Фортюне.

Отец назвал французское прозвище, которым я сама наградила когда-то своего друга детства – Бенуа Фортюне, Бен Счастливчик. Наверное, тем самым он хотел меня задобрить.

– Если вы все же увидите Бена, возможно, вам удастся выкупить его у того человека на Монтсеррате… – Мне показалось, что отец смягчился, и я хотела воспользоваться этой последней возможностью, но ошиблась.

– Довольно, Элиза! – рявкнул он, и в его глазах были злость и разочарование.

Я сдалась перед этой вспышкой гнева. В ушах у меня шумело от унижения, отцовского окрика и гулких ударов собственного сердца. Я закусила губу, проклиная себя за глупость. Взрослого разговора, на который я рассчитывала, не получилось. Надо было просто попросить нанять мне консультанта, мастера индиго, а не умолять его вернуть Бена. Ведь знала же я, что на это нет никаких шансов. Глаза у меня щипало, щеки горели от стыда.

– Элиза… – Теперь голос отца звучал устало и снова ласково, будто он извинялся. – Не уверен, что ты должна брать на себя всю эту ответственность…

Я вскинула на него глаза, открыла было рот, чтобы возразить, но он взял меня за руки:

– Давай не будем торопиться. Я сказал твоей матушке, что вы в любой момент можете обратиться к супругам Пинкни – они помогут нанять управляющего, если станет тяжело.

– Нет, отец. – Я постаралась унять дрожь в голосе, но не вышло. – Я справлюсь, клянусь вам. Я позабочусь о том, чтобы вы никогда не пожалели о своем решении. Более того, я сумею выполнить возложенные на меня обязанности лучше, чем кто-либо из тех, кем вы могли бы меня заменить.