Читать книгу: «Седьмая тень», страница 8

– Вы знаете, а ведь они чем-то похожи, эти два мальчика, – задумавшись, признал он. – Я никогда на это не обращал внимание, а теперь вдруг подумал. Не внешне конечно, а внутренне. Есть в них некая внутренняя сила, мужской характер или стержень. Они никогда не ищут легких путей, и в то же время не идут по головам на пролом. Никогда не перекладывают ответственность на других, наоборот берут ее на себя. И в равной мере то, что я говорил об Антонове я могу повторить и о Тихомирове. Единственное различие их в том, что Антонову все дается очень легко, он не прикладывает никаких усилий, а Тихомирову приходиться очень много работать над собой, чтобы не отставать. Но это наоборот еще больше приветствуется и уважается.

Вячеслава Караулова он охарактеризовал, как везунчика. Он знает, где и когда нужно остановиться, как к кому подойти, что сделать. Он, конечно, учится на отлично, но выдающимся никогда не станет. Он боится идти на риск, взять на себя ответственность, ищет, где поспокойнее. Очень любит спорт, но сам ничем не занимается. Предпочитает наблюдать со стороны по телевизору. Так же дела обстоят и в обучении, да и скорее всего в медицинской практике тоже так будет.

Максим Самохин, по мнению ректора, был баловнем судьбы, но у него своя семейная трагедия. Он богатейший наследник своего деда Самохина Юрия Евгеньевича, доктора медицинских наук, академика в области фармакологии. Но дед не торопится расстаться со своими деньгами, он конечно, позволяет своим родным, а точнее сыновьям, их женам и своим внукам жить не тужить, вкусно есть, безмятежно спать, но и расслабляться им не дает. Что называется, «держит в ежовых рукавицах», заставляет работать и учиться, при этом лишает их дополнительных благ, созданных его именем. У него есть принцип: «Никто не будет почивать на его лаврах, каждый должен пройти свой путь». И он этому принципу неукоснительно следует. Конечно, случались моменты, о которых он не знал, и двери перед его отпрысками открывались при упоминании его магического имени, но это были незначительные уловки, в сравнении с тем, какое унижение испытывали они «имея все, и в то же время не иметь ничего». «Хитренький дедушка», позаботился о завещании, в пользу того, кто, по его мнению сам добьется успехов и продолжит дело, начатое им. Но это завещание не видел никто, это были лишь его слова, и за неимением другой информации, вся семья старалась оправдать надежды деда и стать тем самым успешным наследником.

Рябинин узнал, что учился Максим на «отлично», и не был лишен некоторых способностей в области медицины, хотя и особого рвения не проявлял. Он был человеком амбициозным, эгоистичным, в некоторой степени осторожным и хитрым. Знакомился и дружил только с нужными людьми своего круга, которые в дальнейшем смогли бы помочь ему в продвижении по карьерной лестнице. У него была цель, как и у всех остальных, и он также как все не отклонялся от заданного курса. И с Романом Антоновым дружил, видимо от того, что тот пользовался большой популярностью среди студентов и преподавателей.

Остаток времени Рябинин провел опрашивая друзей-приятелей Антонова, которые видели его последними. Все трое в показаниях были убедительны. Поздравили Антонова, посидели с его родителями, но гипперопека его матери их быстро утомила, и они под предлогом того, что пора и честь знать, вышли в соседний, двор посидеть в беседке. Антонов позвонил своему школьному другу Юрию, он пришел к ним в беседку, вместе посидели, выпили бутылку вина, купленную по дороге к беседке. Где-то в половине двенадцатого вечера, пришла сестренка этого Юры, и они вместе ушли за пьяной матерью, вернулся он минут через пятнадцать. В половине первого ночи, вся троица загрузилась в машину к Максиму Самохину и отправилась в столицу. А Роман Антонов остался с этим Юрой в беседке. Вечером следующего дня, когда выспались и отошли от длительной поездки, пытались дозвониться ему, но его телефон отвечал: «что абонент находится вне зоны действия сети», и так продолжается по сей день. А когда Антонов не прибыл на занятия, то они связались с его родителями и узнали, что он пропал, вместе с этим Юрием Кондратьевым. Больше им добавить было нечего.

Только Тихомиров, как показалось Рябинину, был искренне обеспокоен пропажей Антонова. Он старался припомнить каждую мелочь, каждую деталь, чтобы хоть чем-то помочь следствию. Он поведал ему о том, что Антонов жертвуя собой, спас ему жизнь, что без специального оборудования, провел уникальную операцию и практически раздробленный и оторванный палец собрал и пришил. Причем очень удачно. Он показал свою правую руку, где еще свежи были темно-розовые рубцы. Но палец двигался, и все его функции были сохранены, а значит, Тихомиров мог осуществить свою мечту, стать хирургом – кардиологом. Но он был не единственным спасенным Антоновым, еще был мальчик Витя Силиванов, с разорванным кишечником и внутренним кровотечением, которого тоже спас простой студент Антонов. И девушка по имени Тоня Белова, которую он спас в лесу, где они с Антоновым заблудились. Причем сделал это с вывихнутым плечом в полуобморочном состоянии, что трое суток ему показались одной ночью.

Что ж подвел итог Рябинин, ничего нового он опять не узнал. Антонов оказался еще лучше, прям легенда какая-то, «Супермен» да и только. А по делу никаких зацепок. Придется ехать в этот Латуринск, будь он не ладен, наводить справки там, поговорить с Губкиным и этой девушкой Тоней, может быть они что-то прояснят в этом темном деле.

Глава 9 «В гостях у сказки»

«Прощай сэкономленное время, прощай жена и мечты о новой жизни», нудило в мозгу Рябинина, ехавшего по направлению к Богом забытому Латуринску. Дождь то прекращался, то вновь поливал как из ведра. Дорога была вся в выбоинах и канавах, наполненных до краев грязной водой, поэтому приходилось красться в час по тридцать километров. Рябинина переполняло чувство гнева, которое выходило наружу в виде нецензурной брани, и он в ней по примеру Николая Васильевича Гоголя давал оценку русским дуракам (имея в виду себя) и дорогам.

«Если я буду ехать с такой скоростью, то, пожалуй, доберусь туда дня через три, если не лопну от злости раньше», – думал Рябинин.

Дорога пролегала между поселками и деревнями с перекошенными, деревянными домишками, которые подмигивали Рябинину своими подслеповатыми окошками. Но чем дальше он отдалялся от цивилизации, тем реже они встречались на его пути.

В одной из таких деревенек, Рябинин увидел светящуюся вывеску «АЗС».

«Надо наполнить бак бензином, а не то не ровен час встану где-нибудь», подумал он.

Егор подъехал к ней, но ничего общего с современными автозаправочными станциями она не имела. Рядом с современной неоновой вывеской стояли два старых бензовоза и деревянный циферблат счетчика литров. На одном из бензовозов висела от руки криво написанная табличка «АИ – 93», на другой – «диз. топлива». Почему-то «топливо» в данной деревне имело женский род. И скорее всего АИ – 93, подразумевало АИ – 76, но выхода у Рябинина все равно не было. На всякий случай он залил полный бак и «поплелся» по бездорожью дальше. Указатель показывал стрелкой налево и сообщал, что до Латуринска осталось 182 км.

Примерно полпути Рябинин проехал, за каких-то четыре часа. Уже была глубокая ночь, как машина увязла в глубокой канаве и ни за что не хотела из нее выезжать. Рябинин и ругался, и пинал ей колеса, но машина его не боялась, и на его вспышки гнева не реагировала, сидела себе в канаве и смеялась над своим хозяином. Потом Рябинин решил изменить тактику, и стал уговаривать ее, и даже попросил прощение за свое хамское поведение, но и это не сработало. Дорога была пустынной, за весь вечер и часть ночи Рябинину не повстречалась ни одна машина. «Видимо придется здесь встретить рассвет», – пришло ему на ум, и от такой романтики Рябинину захотелось взвыть волком, но он себя сдержал, – «может быть хоть с утра кто-нибудь поедет по делам, и вытянет его из этого дорожного плена».

Рябинин решил выпить кофе, но оказалось, что вовремя «штормовой качки» по проселочным дорогам, термос опрокинулся и катался по полу машины, из него выскочила пробка, и весь кофе вытек на резиновый коврик.

– Что за напасть? Все против меня! Сговорились? – спрашивал он окружающие его предметы.

Он торопился с отъездом, хотел добраться до этого Латуринска еще вечером, а потому не обедал, решив, что перекусит где-нибудь по дороге или в самом городке. Но ему не встретилось ни одного заведения с названиями «Кафе», «Столовая», «Закусочная». Рябинин съел пол бутерброда, который кофе не успел намочить, но желудку оказалось этого мало, он как всегда завел свою песню и стал требовать от Рябинина, чтобы его хотя бы напоили чем-нибудь горячим.

– Мил человек, – услышал Рябинин в открытое окно, скрипучий голос, – застрял что ли?

Рябинин от неожиданности вздрогнул, в горле словно пересохло, и он в ответ утвердительно закивал.

– Ну, пошли ко мне в гости, коли не боишься, я тебя чаем напою.

Рябинин как загипнотизированный вышел из машины и пошел вслед за черной фигурой в старом дождевике с капюшоном. С дорожной насыпи по тропинке спустились вниз. Дождь, который минуту назад лил, как из ведра, резко прекратился. Черная фигура, шедшая впереди Рябинина, прихрамывала на левую ногу, и опиралась на клюку. Он так до сих пор и не определил, ее пол.

Было так темно, что Рябинин шел скорее на звук, издаваемый шедшей впереди него фигурой в плаще, наступающей на маленькие веточки и сброшенную листву деревьев.

Деревянная избушка возникла, словно из неоткуда. Как только фигура открыла дверь, в комнате загорелась свеча, стоящая на столе, а на улице снова полил дождь. Рябинина словно парализовало, он не мог взять в толк, как свеча могла загореться, если фигура еще к ней даже не подошла. Холодный пот заструился между лопаток Рябинина, он машинально стал нащупывать кобуру с пистолетом, но руки не слушались его, а плетьми поднимались и снова свешивались вдоль тела.

– Проходи мил человек гостем будешь, садись к столу вечерять будем, – снова проскрипела фигура.

Ноги Рябинина стали ватными и словно приросли к полу. Он повернул голову в сторону голоса. Фигура скинула плащ, и постукивая клюкой прошла к столу и села на лавку.

– Садись, чего стоишь к полу прирос что ли? – засмеялась она.

От этого смеха у Рябинина мурашки пробежали по коже.

– Кто вы? – еле выдавил из себя он и не узнал собственного голоса.

– Я, Недоля твоя! – заскрипела фигура, и снова засмеялась. – Эй, Филька, подавай на стол, спишь что ли? – прикрикнула она на кого-то невидимого. – А ты проходи, садись, да не трясись ты, как осиновый лист –снова обратилась она к Рябинину.

Рябинин сел за стол напротив фигуры, чтобы наконец-то определить кто перед ним. Это было существо невысокого роста, одетое в домотканое рубище, с длинными седыми космами и крючковатым носом, на верхней губе был толстый рубец, на бороде сидела мерзкой лягушкой коричневая бородавка, из которой торчали седые волоски, один глаз был перекошен и зиял бельмом. «И все-таки, это женщина», – решил про себя Рябинин.

На столе чудесным образом стали появляться предметы кухонной утвари: медный самовар, берестяные кружки и туесок с медом, блины, сметана, жареная рыба. От всего этого изобилия у Рябинина потекли слюнки, а желудок, предвкушая еду заурчал, как голодный кот. Кто-то невидимый налил ему в кружку кипятку пахнущего разнотравьем.

– Извиняйте, кофю нету! – проскрипела Недоля и снова залилась истеричным смехом, от которого у Рябинина в буквальном смысле слова волосы становились дыбом. Когда она просмеялась, то снова обратилась к нему:

– Бери блинок, Егорушка, Филька большой мастер по ним, в смятанку макай аль в мядок, да чайком запивай, – подставляя к нему поближе миску с блинами, проскрипела старуха.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – поперхнулся и закашлялся Рябинин.

– Как же мне не знать про тебя, коли я Недоля твоя? Я все про тебя знаю, даже то, что ты сам про себя не знаешь, – ответила она.

Рябинин взял блин и макнул его в сметану, но его руки так дрожали, что он боялся, что не попадет блином в рот. Сметана густой каплей сорвалась с блина, и чуть было не упала на джинсы Рябинина, если бы кто-то незримый не преградил ей путь миской. Рябинин выронил блин, и он тоже попал в миску, висящую в воздухе между ним и столом.

– Что это за чертовщина? – опять не своим голосом вырвалось у Рябинина.

– Не бойся, это Филька. Домовой. Он по хозяйству мне помогает. И обращаясь к «невидимке» добавила, – да покажись уже, хватит его пугать, а то не ровен час наложит в штаны с испуга, – снова засмеялась Недоля.

«Невидимка» обрел очертания маленького старичка, ростом с четырехлетнего ребенка, с обширной лысиной и окладистой курчавой бородой почти по пояс. Нос картошкой, расплывшись на пол лица, издавал посапывающий и похрюкивающий звук, длинные косматые брови свисали паклей со лба и закрывали маленькие глазки. Одет он был в пижамную рубаху в синий горошек, перетянутую детским красным, вязаным шарфиком, обут в рванные комнатные тапочки, размеров на пять больше, чем требовалось.

– Садись за стол, что стоишь, как не родной? – снова скомандовала старуха.

Домовой Филька принес большую подушку, взгромоздил ее на лавку и сел на нее рядом с Рябининым.

Рябинин под столом ущипнул себя за ляжку, боль была ощутима, – «если мне больно – значит я не сплю, а если я не сплю – значит я это вижу наяву, а этого видеть нельзя, потому что этого не бывает, значит, из этого следует вывод – я схожу с ума», – решил он про себя. Рябинин зажмурил до боли глаза, с надеждой, что когда он их откроет все исчезнет, и он окажется один посреди дороги в своем милом «жигуленке». Но когда он снова открыл глаза, чуда не произошло, рядом с ним сидел старичок и уплетал блины за обе щеки, а напротив него сидела старуха и дула на дымящийся травяной чай в берестяной кружке. Рябинин протянул под столом руку к своему соседу и стал ощупывать сначала подушку, потом ему попалась нога Домового, она была теплой и костлявой. Филька засмеялся хрюкающим поросенком и одернул ногу:

– До смерти щекоток боюсь, – произнес он тоненьким голоском, – живой я, настоящий, что меня щупать-то.

– Я точно схожу с ума, – уже вслух заключил Рябинин. – Оно и понятно, больше суток не спал, не ел, еще и не такое померещится, – стал успокаивать он себя. – Это сон, страшный сон, сейчас я проснусь, и все исчезнет, как тот лес, что снится мне последнее время.

За столом засмеялись, а Рябинину хотелось заплакать. Потому, что он никак не мог проснуться, а компания исчезнуть.

– Ешь не бойся, когда еще случиться тебе поесть Филькиных блинов со смятанкой. Сам не умеешь, жену из дому выжил, у матери, когда последний раз был? А она ждет все тебя, пирожки с капустой, твои любимые часто печет, все думает, заглянешь к ней, а тебе все некогда. Работа, друзья, тати³. Вот и про день рождения друга ты не забыл, молодец, поздравил, а про день рождения матери вспомнил, сынок дорогой? – увещевала его Недоля.

«А ведь и правда, он забыл даже позвонить матери, не говоря уже о цветах и подарке». Рябинина словно обдали кипятком:

– Откуда ты все знаешь? – с вызовом спросил он ее.

– Ты, что бестолковый? Я тебе говорю, я Недоля твоя, ну несудьба, что ли, по-вашему, несчастье, неудача. Как же мне про тебя не знать, если я все время с тобой, – с раздражением в голосе, на распев произнесла она.

– А почему я тебя раньше никогда не видел? – не отставал от нее Рябинин.

– А ты вообще кроме своего носа ничего не видишь, – ответила Недоля.

– А, что такие Недоли у всех людей есть? – не унимался Рябинин.

– Ну почему же обязательно Недоли, есть и Доли. Вот у того, кого ты ищешь, на службе сама Доля состоит, а толку от этого никакого. От человека все зависит. А почему я тебе показалась, так это от того, что ты меня в своих бедах никогда не винил. Но и помогать я тебе не стану, не входит это в мои обязанности, я наоборот спать должна и бездельничать, – вытянув перед собой крючковатые пальцы с длинными серыми ногтями и разглядывая их, призналась она. – Это Доля, не спит все время, и во всем помощница своему господину.

– Так ты знаешь того, кого я ищу? Знаешь где он и как его найти? – с заискиванием в голосе и надеждой задал вопрос Рябинин.

– Знаю, да сказать не могу, сам должен найти, если найдешь, – засмеялась Недоля скрипучим смехом. – Я и так тебе помогла, считай, свой план выполнила на десяток лет вперед. Так, что не обессудь.

Домовой Филька тем временем макал блины в сметану и один за другим отправлял их себе в рот. Высокая стопка быстро уменьшалась. Очередной блин видимо застрял в его горле, и Филька стал задыхаться. Он ловил ртом воздух, выпячивал язык, его маленькие глазки хотели вылезти из орбит, потом он стал заваливаться на бок. Недоля при этом даже не пошевелилась, она наблюдала за происходящим со стороны и заливалась скрипучим смехом.

– Ой, не могу, своими блинами подавилси, родимый!

Рябинин схватил старичка за шиворот и, поставив его к себе на колени, надавил в область солнечного сплетения, как учили на занятиях по оказанию первой медицинской помощи. Домовой закашлялся и начал дышать. Глаза вернулись на свои места, по его морщинистым щекам из них потекли слезы. Еще минуту он откашливался и вытирал красную картошку носа, рукавом пижамы. Рябинин вытащил из своего кармана клетчатый носовой платок и протянул его Фильке. Тот с благодарностью закивал головой Рябинину, взял его и трясущимися руками поднес к слезящимся глазам.

– Почему, ты не помогла ему, он же мог задохнуться и умереть? – обратился Рябинин к Недоле.

– Одним нечистяком меньше, подумаешь потеря. Он уж девять веков живет, пора бы и честь знать, – надоели его блины ужо, в глотку не лезут, вона я гляжу и тябе тожа, – кивнула она в сторону лежащего в миске блина, оброненного Рябининым. – А ты я смотрю жалостливый больно, так смотри, чтобы жалость твоя, тебе же бедой и не обернулась. – Филька проводи его, засиделся он в гостях, пущай идет, ищет себе Долю, что ветра в поле, - заскрипела противным смехом старуха, и хватила костлявым кулаком по столу, так, что перевернулась берестяная кружка с дымящимся отваром, который стремительной струей ринулся на колени Рябинина.

Рябинин вздрогнул и подскочил, так что задел головой обшивку машины. На улице уже рассветало, дождь закончился, из леса наплывал туман.

– Сон. Слава Богу, это всего лишь сон, – успокоил он себя. – Я не схожу с ума, у меня нет никакой Недоли, и никаких домовых не существует. Он так обрадовался этому своему умозаключению, что стал насвистывать какую-то популярную мелодию, вышел из машины, потянулся, несколько раз присел, сделал пару наклонов, чтобы размять спину, и еще раз обошел машину, чтобы посмотреть, на сколько сильно он застрял. К его удивлению колесо стояло не в канаве, а рядом. У Рябинина глаза непроизвольно стали подниматься на лоб: «что за ерунда, он же не мог выехать ночью из канавы, это он точно помнит, а может быть, ему и это приснилось, так же, как и все остальное. Ну, да конечно, – стал размышлять Рябинин, – я устал, остановился, шел непроглядный дождь, видимость была практически нулевая, я уснул и мне приснился весь этот бред».

Он сел за руль (как не странно машина завелась сразу, хотя стартер он так и не починил), и отправился дальше. Утром он перемещался значительно быстрее и уже к полудню достиг заветного указателя «Латуринск».

***

Илья Петрович Губкин пел своим студентам-практикантам такие же дифирамбы, как до этого ректор медицинского института. Ничего нового Рябинин не услышал, за исключением, пожалуй, того, что перед отъездом Антонов побывал в гостях у бывшего хирурга Северского. Но поговорить с ним не удалось, так как хирург был в очередном запое. Он только плакал, вспоминал какую-то Лилю, и корил себя в том, что не смог ее удержать и понять. Об Антонове он только и смог, что сказать: «Помню, помню, интересный мальчик».

– А вы знаете, – обратился он к Рябинину, – он что-то узнал, про нее…

– Про кого? Не понял Рябинин, – про Лилю?

– Нет, про Берегиню, хотя может быть и про Лилю тоже… – Зачем, я тогда выпроводил его? Зачем не спросил, отчего он интересуется ею? – начал причитать и заламывать руки Северский. Потом зарыдал в голос, уронил голову на стол рядом с недопитой рюмкой, а через минуту, Рябинин понял, что он уснул.

Через полчаса после встречи с Северским, Рябинин подъезжал к медицинскому колледжу где училась Тоня Белова. Она долго не решалась, стоит ли говорить всю правду Рябинину, или с него хватит и того, что он уже знает. Но потом все-таки назначила встречу Рябинину, через час, в придорожном кафе.

Рябинин был смертельно голоден, поэтому сразу же помчался его искать, накидываться на еду при девушке было неудобно, и он решил, что как раз успеет плотно поесть, а когда придет Тоня, он вместе с ней выпьет чашечку кофе.

Кафе с громким названием «Престиж», оказалось такой же обшарпанной забегаловкой, как и все в этом городке. Меню не отличалось большим ассортиментом, и Рябинин заказал большую порцию борща «по-деревенски», две котлеты с картофельным пюре и салат из свежих овощей. Сорок минут ему пришлось ждать свой заказ, хотя посетителей в кафе, кроме двух дальнобойщиков не было.

Когда, наконец, перед Рябининым появились тарелки с едой, и он только взял ложку и приступил к приему пищи, как на пороге кафе появилась Тоня. Она беглым взглядом нашла Рябинина и направилась к его столику.

– Приятного аппетита, – улыбнулась она, взглянув на множество больших тарелок стоящих перед Рябининым, – да, вы не смущайтесь, кушайте, – поймав его растерянный взгляд, поспешила успокоить девушка. – Я не знаю, почему пропал Рома, и куда он мог деться, но то, что я вам сейчас расскажу, не дает мне покоя. Возможно, вы сочтете меня сумасшедшей, но если это поможет вам найти Рому, я согласна и на это.

Рябинин заполнял свой желудок пересоленным борщом, а сам внимательно слушал девушку.

– Во время прохождения практики, Рома вывихнул плечо, а в нашей амбулатории специалистов в области хирургии и травматологии нет уже давно, с тех пор как Ивану Николаевичу ампутировали руку. Вот Илья Петрович и посоветовал обратиться к бабке Лукерье. Это знахарка местная, живет в лесу, к ней многие ходят, кто за отварами, кто детей от испуга лечить, или от сглаза, говорят она и вывихи вправляет. Я сама у нее никогда не была, ну а где она живет, примерно знала. А так, как кроме меня местных не оказалось, чтобы Рому проводить, Илья Петрович меня с ним на нашей машине «скорой помощи» и отправил. Дороги сами видели, какие у нас, а машина еще хуже. Добрались мы туда только к вечеру. Водитель у леса нас оставил, а дальше мы сами пошли. Да только не знаю я, как так получилось, что мы с тропинки сбились, да и по времени мы уже давно должны были прийти к бабке Лукерье, а домика ее все нет и нет. Темно в лесу, страшно. И вдруг со всех сторон, что-то черное на нас надвигаться стало. Меня просто дикий ужас охватил, я чувствовала, как мертвый холод пробирался в мою душу. Еще минуту и я наверное, умерла бы от разрыва сердца. И тут Рома, схватил меня за руку и потащил куда-то в сторону. Мы бежали с ним через бурелом, пролезали через какие-то заросли, раздирая в кровь кожу и одежду. Мне было очень больно, но я молчала, потому, что знала, что если «Это» настигнет нас, мы погибнем. Потом как будто из-под земли появился рубленный домик, и женщина со свечой в руке. Рома потерял сознание от боли, от перенапряжения, от усталости. Женщина вправила ему руку, дала выпить какого-то отвара и показала, куда нам надо идти. Утром мы вышли на то место, где нас уже искали люди, которые сказали, что нас не было трое суток. Хотя по нашим ощущениям мы были в лесу всего одну ночь. Не может же быть такого, что ты не заметил несколько дней. Прожил, и совершенно не заметил? – задала вопрос девушка Рябинину.

Рябинин пожал плечами, не зная, что ей ответить.

– А самое интересное то, что эта женщина нас ждала, она знала, что нужно делать и все заранее приготовила.

– Так может быть, ей кто-то позвонил, и предупредил, что вы идете? – предположил Рябинин.

– Рома тоже, так решил вначале, но нет, откуда в лесу телефон? В ее избе даже электричества не было, где бы она, по-вашему, заряжала аккумулятор. Да и не ловит сеть в лесу. Из города и то проблема дозвониться, а из леса тем более, – заключила Тоня, а через несколько секунд, добавила, – нам с Ромой так и не удалось поговорить об этом, то одно случилось, то другое, а потом он уехал, а теперь вы говорите, что он пропал. Может быть это как-то связано? Хотя конечно нет, но мне так хотелось с кем-то поговорить об этом. Я вас, наверное, совсем запутала и ничего существенного не рассказала.

– Скажите Тоня, а какое впечатление на вас произвел Роман Антонов? Может быть, он специально завел вас в лес, чтобы как-то произвести на вас впечатление? – Задал неожиданный вопрос Рябинин.

Девушка вздрогнула, и махнув, пушистыми ресницами, подняла на него глаза:

– Нет, Рома, он настоящий! – с вызовом ответила она, – и потом замете, не он меня в лес повел, а я его. И еще одно обстоятельство, которое вы не учли, у него было выбито плечо, которое опухло и болело так, как если бы у вас заболели все зубы сразу, от такой боли люди ни о чем другом думать не могут. А он меня спасал и о руке своей думал в последнюю очередь. Ясно вам? – тоном нетерпящим возражений заключила девушка. Она резко встала и хотела выйти из-за стола, но Рябинин поймал ее за руку и жестом показал, чтобы она села на место.

Официантка принесла два кофе, плитку шоколада и одно заварное пирожное. Выставив все перед Рябининым, она оценивающе взглянула на него, потом смерила презрительным взглядом Тоню, фыркнула, собрала грязную посуду, и, виляя бедрами, удалилась.

Рябинин подвинул чашку кофе к девушке, положил перед ней пирожное и шоколад и продолжил:

– Я разговаривал с Северским, и он плел мне о какой-то Берегине, о какой-то Лиле, вы случайно не в курсе, кто эти таинственные дамы?

– Лиля, это бывшая жена Ивана Николаевича, я сама с ним лично не знакома, но слышала, что у него жена пропала более двадцати лет назад, кто говорит, что она якобы его бросила, кто-то что просто переехала в Москву, а там ее след потерялся, в общем болтают всякое, а правду даже ее мать Ольга Петровна, не знает. Это мать Лили, говорят, что она подавала в розыск несколько раз, да только Лилю так и не нашли. А Иван Николаевич все ждет ее, надеется, что она когда-нибудь вернется. Он был отличным специалистом, и мог бы добиться многого в своей жизни, его и в Москву приглашали, да только он отказался, единожды сделав свой выбор в пользу Лили. А до этого он в Томске работал, в лучшей клинике города. К нему сюда, в наше захолустье, люди из больших городов приезжали на операции. Он никому не отказывал, и никогда за это денег не брал, говорил, что Лиля бы не одобрила. Больше я о ней ничего не знаю, вам лучше с ее матерью, Ольгой Петровной поговорить. А Берегиня – это сказочный персонаж и о ней я знаю еще меньше. Мне про нее сказки никто не рассказывал, я ведь сначала в детдоме, а потом в интернате росла, – закончила свой рассказ девушка.

Она взглянула на часы и заторопилась попрощаться с Рябининым, сославшись на то, что ей надо успеть заглянуть в библиотеку, до ее закрытия.

Когда она ушла, Рябинин заметил, что девушка практически ни к чему не прикоснулась, разве, что выпила пару глотков противного кофе, чтобы не обидеть Рябинина. Шоколад и пирожное остались не тронутыми. Рябинин расплатился с назойливой официанткой, которая навязывалась к нему в гиды по достопримечательностям городка, но Рябинин устоял, взял со стола на всякий случай шоколадную плитку, хотя в принципе сладкого он не любил, и вышел из придорожного кафе.

Зря время только потерял, ругал он себя и с чем собственно я возвращаюсь домой, вопросов у меня больше, чем ответов, и если в начале следствия был один неизвестный, то теперь их три. И как все это между собой связано, я не знаю. Берегини, Недоли, домовые Фильки, просто бред какой-то. Может быть, все люди тут с ума постепенно сходят, и он в том числе, развивал свою мысль Рябинин, подъезжая к дому Ольги Петровны Светояровой.

Девочка-подросток провела его в светлую чистую комнату, там, на маленьком старом диванчике сидела пожилая женщина, рядом с ней махая пушистым хвостом как веером, восседал большой рыжий кот с зелеными хитрыми глазами. Он не дружелюбно посмотрел на Рябинина и, прижав уши, громко замурлыкал, перебивая хозяйку.

– Проходите, присаживайтесь, где вам удобно, – обратилась она к Рябинину, а потом к девочке, – Мариночка, детка, поставь, пожалуйста чайник, да на стол собери.

– Нет, нет, – поспешил остановить девочку Рябинин, – я только что плотно пообедал и кофе выпил, так что вы не беспокойтесь.

– Что кофе, это ерунда, вы наш чай попробуйте, он из семи трав состоит, они силы предают, бодрости, а еще лечат от многих болезней, ведь так Ольга Петровна? – обратилась девочка к Святояровой.

– Да, конечно, выпейте хотя бы чаю, – поддержала ее хозяйка.

– Уговорили, – с улыбкой махнул рукой Рябинин,– давайте ваш знаменитый чай.

Девочка побежала на кухню, а Ольга Петровна обратилась к нему:

– Вы по поводу Лили? – ее голос задрожал, а руки стали теребить носовой платочек, – я права?

– И да, и нет, – решил успокоить ее Рябинин. – Дело в том, – начал он, стараясь подбирать слова, – что я веду расследование одного запутанного дела, о пропаже человека, а точнее Романа Антонова. Вы были с ним знакомы?

– Конечно, прекрасный молодой человек, он жил у меня со своим приятелем Самохиным Максимом, пока они практику проходили в нашей больнице-амбулатории. А, что случилось? – в свою очередь спросила Ольга Петровна.

– Сам до сих пор не знаю. Вот пытаюсь выяснить. А вы в его поведении ничего странного не замечали? – снова задал вопрос Рябинин.

– Нет, очень замечательный, молодой человек, порядочный, скромный, я еще подумала, его родители должны им гордиться. Он так лихо сложные операции проводил, как будто это у него в крови. Илья Петрович пошутил тогда на его счет «Мол, со скальпелем в руках родился», – улыбнулась пожилая женщина, обнажив свои ровные целые зубы.

Пришла худенькая девчушка, стала сервировать стол к чаю, появились красивые из тонкого фарфора чашки с изображенными на них одуванчиками, Рябинин вспомнил, как незадолго, до отъезда, пил чай с девушкой Дашей, в квартире Кондратьева из разномастных пораненных чашек. А потом, из чашек Ирины Петровны Антоновой, где все было подобрано в тон: и скатерть, и салфетки, и вазочка с цветами, и чайные ложки, и даже носовой платочек хозяйки. И там, и там он чувствовал дискомфорт, и ему хотелось быстрее покинуть эти квартиры. Однако теперь, он чувствовал гармонию, на ослепительно белой скатерти без всяких излишеств, были простые чашки, обыкновенные ложки, на столе стояли в разных приборах конфеты, печенье, булочки. Ароматный чай наполнил легкие Рябинина до боли знакомым ароматом. Он сосредоточил все свое обонятельные анализаторы, но где он пил такой чай вспомнить не мог.