Читать книгу: «Медь и серебро», страница 2

Глава 2

– Ага, наконец-то поймалась! Неуловимая воришка всё-таки засыпалась, – довольно хмыкнул Данила Сергеевич, крепко ухватив за плечо худенькую, но такую вертлявую, жилистую девчонку. – Прекрати вырываться, иначе будет больно.

– Отпусти, – прошипела девочка. – Не побегу, раз попалась.

– Не врёшь?

– Даю слово.

Воришка, любитель ранних груш, уже не раз обносила маленькое деревце, едва начавшее плодоносить. Если бы она покусилась на яблоки, Данила Сергеевич не заметил бы их убыли, но на исчезновение небольшого количества груш сразу обратил внимание. Пришлось целую неделю вставать на рассвете и караулить в саду, чтобы обнаружить любителя чужих фруктов. Он ожидал увидеть хулиганистого мальчишку, но воришкой оказалась ловкая девчонка лет десяти. Он с удивлением наблюдал, как она шустро подтянулась на руках, перелезла через довольно высокий забор из штакетника и, приблизившись к груше, аккуратно сняла несколько спелых плодов. Пока она укладывала груши в небольшой рюкзак, он, незаметно подкравшись, уцепил её за костлявое плечо. К его удивлению виноватое и чуть паническое выражение на узком лице воришки быстро сменилось на безразлично-скептическое. Показательно вздохнув, девчонка выложила из рюкзака груши и ногой оттолкнула от себя.

– Забирайте. Они же почти переспели, скоро гнить начнут. Я три дня ждала, что вы их сами сорвёте. После решила: они вам не нужны.

Данила Сергеевич отпустил плечо воришки, покачал головой.

– Да ты я гляжу рецидивистка. Явно не впервые наведываешься ко мне в сад. Тебе родители не говорили, что брать чужое – грех.

В больших на пол-лица тёмно-лиловых глазах девочки появилось насмешка.

– Вы точно не в курсе кто я. Иначе бы так не говорили. Я экспро-про-про-рирую то, что никому не нужно и просто пропадает. Чтобы расти, мне нужны витамины.

Данила Сергеевич ухмыльнулся, необычная воришка его забавляла.

– Правильно говорить экспроприировать. Ты хоть знаешь, что это такое? Это принудительное изъятие имущества госорганами. А ты просто воришка. Кто же тебя надоумил лазать по чужим огородам за этими самыми витаминами? Это лишь оправдание. Думается, что на самом деле тебе нравится риск? Испытываешь азарт? Только учти: поступки со временем становятся привычками, привычки – характером. А каков характер, такова и судьба. Готова в будущем в тюрьму попасть?

Девчонка вскинула подбородок и бросила на него злой взгляд.

– Мне не нравится… Но как по-другому… Тётя Ася сказала, что я должна летом копить витамины, тогда не буду дохлой и болеть перестану. А где я их возьму? На рынке жмотины тётки даже пробовать не дают, сразу прогоняют.

Данила Сергеевич поднял брови. Почесав лысую голову, задумчиво протянул:

– А знаешь что, мелкая. Давай-ка ты мне расскажешь: почему сама занялась добычей витаминов? И кто такая тётя Ася, подсказавшая обносить сады? Честно мне это очень интересно. Я тут от скуки маялся, а ты меня немного развлечёшь.

– Не буду я вас развлекать, – буркнула девочка. – Хотите в полицию сдать, сдавайте, а издеваться нечего.

Она покосилась на странного незнакомца, похожего на буддийского монаха узкими глазами, смуглой кожей и круглой лысой головой, похожей на громадный бильярдный шар.

– А если так. Пользуйся всем в этом саду в любое время и когда пожелаешь, не спрашивая меня, – Данила Сергеевич широко раскинул руки, показывая на деревья, усыпанные плодами, на кусты красной и чёрной смородины с несобранными ягодами, – а за это ты побеседуешь со мной. Видишь стол под черешней, приглашаю испить чаю и немного поболтать. Что скажешь?

– Дядь, чего тебе от меня надо? Ты маньяк или педофил? – Отступив от него на пару шагов, девочка напряглась, готовясь сорваться с места в любую секунду.

Данила Сергеевич усмехнулся.

– Молодца, что не доверяешь, кому попало. Но был бы я маньяком или, – он смущённо кашлянул, – педофилом, то не разлагольствовал бы тут с тобой. Учись малявка доверять своим инстинктам. Что они сейчас тебе подсказывают?

– От вас исходит хорошая мелодия, без скрипа, царапанья и других неприятных звуков, – брякнула девочка и тут же испуганно зажала рот руками. В её необычного цвета глазах промелькнула досада: она нечаянно проговорилась о том, что тщательно скрывала.

– Стало ещё интереснее, – обрадовался Данила Сергеевич. – Раз ты поняла, что я нормальный человек, пошли пить чай с плюшками. – Он посмотрел на груши, валяющиеся на траве. – И фрукты подними. Потом на вкус попробуем. Хотя ты и так знаешь, это я их ещё не ел.

Не оглядываясь, он направился к черешне, уселся за стол. Налив из маленького пузатого самовара в кружки кипяток, добавил заварку, подвинул одну чашку к другому краю стола.

Постояв пару минут в нерешительности, девочка подобрала груши, прижала их одной рукой к груди, другой вскинула рюкзак на плечо. Приблизившись к столу, опустила плоды на столешницу и замерла.

– Ты чего? – встревожился Данила Сергеевич.

– Какой красивый стол, – восхитилась девочка. Повесив рюкзак на спинку стула, провела ладонями по столешнице. – Как в музее.

– Приятно, что ты оценила мою работу.

– Вы его сами сотворили? – недоверчиво покосилась она на странного хозяина сада, про себя окрестив его буддийским монахом.

– Сам. И стулья тоже. Я мебель на заказ делаю. Да ты садись, пей чай. Если хочешь помыть руки, то кран там, – кивнул он себе за спину. – Полотенце на крючке висит.

Девочка быстро сбегала к крану, вымыла руки.

– Как тебя зовут? – невнятно произнёс Данила Сергеевич, жуя кусок сахарной плюшки.

– Оля Гаранина, – представилась девочка, напряжённо глядя на него, будто ожидала привычной негативной реакции на своё имя и фамилию.

В некоем уголке его памяти что-то щёлкнуло, где-то он слышал эту фамилию. Раньше на память не жаловался, но из-за сильнейшей апатии к жизни и накрывшего ко всему безразличия, мозг, как компьютер, большинство сведений отправлял в удалённое хранилище. Мысль о фамилии девочки промелькнула и растворилась, не выявив ничего на поверхность воспоминаний. Потерев висок, он произнёс:

– А меня Данила Сергеевич. Будем знакомы. Я месяцев семь как переехал из Краснодара в Анапскую. Раньше преподавал в КубГу философию. Впрочем, тебе это мало что говорит. А теперь вот заделался мебельщиком. Давно об этом мечтал. Теперь твоя очередь о себе рассказывать.

Ольга отпила глоток душистого и очень вкусного чая, зажмурилась от удовольствия.

– Зачем вам знать обо мне?

– Мне скучно, а ты сумела развлечь. Почему бы нам не подружиться для взаимного удовольствия. Тебе фрукты бесплатно, а мне общение. Я тут полгода живу, но так и не отыскал занятных собеседников.

Оля запила кусочек плюшки, пахнущей ванилью и мёдом большим глотком чая. Медленно прожевав, улыбнулась уголком рта.

– До вас я никого не интересовала, Обычно на меня орут, ругают или просто отворачиваются.

Подняв брови, Данила Сергеевич ухмыльнулся.

– Это из-за того, что узнали о твоих походах по садам и огородам? Раз витамины потребовались, значит, не только фруктами промышляешь?

– Не только, – согласилась Ольга, пару секунд помолчала, потом с некоторой гордостью продолжила: – Меня никто ни разу не поймал. А терпеть не могут из-за мамы. Особенно тётки. И старые, и молодые. Все подряд.

– Почему?

Ольга зарделась. На худенькое лицо, шею и узкие плечи словно плеснули розовую краску. Белокожая от природы девочка загорала плохо, даже жгучему южному солнцу не удалось сделать её смуглянкой. Даниле Сергеевичу показалось, что даже корни коротких светло-пепельных волос покраснели.

– Моя мама разлучница. Уводит из семей мужчин, поэтому её все ненавидят. – Ольга замялась. – Сильно плохими словами обзывают, все говорят: я стану такой же, когда вырасту. Мол, вишенка от яблоньки… – Глаза девочки сердито засверкали. – А я не стану. Никогда! Ни за что!

Хозяин сада растерялся.

– Ты поэтому, называя свою фамилию, решила, что я её уже слышал?

– Про маму наверно вся станица знает. Дети со мной не дружат, им родители не разрешают, думают, что я на них плохо повлияю. А с теми, кто мог бы со мной общаться, я сама не хочу.

– Послушай есть такое точное выражение: тот, кто способен краснеть, не имеет чёрного сердца. Я вот уверен: ты хороший человек. У тебя совсем нет друзей?

– В садике были, а теперь нет, – понурилась девочка. – Но мне и одной хорошо.

Данила Сергеевич видел: несмотря на то, что гостья хорохорилась, в её тёмных глазах стыла тоска и разочарование. У маленького человечка были совершенно взрослые глаза.

– Хочешь, я буду твоим другом?

Ольга уставилась на него с недоумением.

– Вы же старый. Разве я могу с вами дружить?

– Ну не такой уж я и древний. Мне всего сорок лет. А тебе сколько?

– Скоро одиннадцать.

– Для дружбы возраст не имеет значения. Я уверен, что ты чудная и очень необычная, – Данила Сергеевич засмеялся, – несмотря на твои воровские замашки. – Заметив, что гостья допила чай, он подлил ещё немного в кружку. – Твоя мама это одно, а ты совсем другое. Даже на одной яблоньке бывают вишенки, тьфу, яблочки разного сорта. Ты не можешь отвечать за поведение взрослого человека. Твоей вины в этом нет. Ты ответственна лишь за себя и свои поступки. Скажи-ка мне правду, почему вынуждена добывать витамины у чужих людей? И кто такая тётя Ася?

– Тётя Ася нянечка в детском саду, она сказала: раз маме на меня плевать, то я должна сама о себе заботиться. Чтобы быстрее вырасти, надо летом набираться витаминов, тогда у меня зубы не выпадут и волосы не вылезут. А как стану взрослой, уйду от мамы, смогу жить самостоятельно.

У Данилы Сергеевича вдруг кольнуло в сердце. Что же это за женщина, которой настолько безразличен её ребёнок? И как же всё достало девочку, что она мечтает сбежать от матери. Окинув взглядом щуплую фигурку гостьи, бледное лицо со впалыми щёками, волосы, торчащие на макушке ежиком, осторожно поинтересовался:

– Тебе мама не покупает фрукты? Она хотя бы тебя кормит?

– Я сама варю суп, если есть картошка. И кашу могу. Крупа у нас всегда остаётся. Мама считает мне и каши достаточно, с голоду не помру.

– Поэтому ты добываешь свои витамины, – кивнул Данила Сергеевич. Он понял, что неравнодушная нянечка в детском саду так напугала облысением и выпадением зубов впечатлительного ребёнка, что невольно толкнула на кражи.

– В детском саду нам давали фрукты, – пояснила Оля. – А потом я перестала в него ходить, взрослая стала. В школу пошла. Мама сказала, что у неё нет лишних денег… – объяснила она сбивчиво. – А у соседки тёти Гали клубника покраснела, и так пахла… Я попросила у неё немного, но она стала кричать: «Пусть твоя шлюха мать посадит клубнику и кормит тебя, а то лежит-загорает целыми днями в саду, мужиков чужих соблазняет». Тогда я предложила собрать ягоду, а за это поделиться со мной. У тёти Гали больная спина. Но она заявила: «Пусть сгниёт, но ни одной клубничины не перепадёт такому отродью как ты».

– И тогда, разозлившись, ты сама нарвала ягод у тёти Гали? – предположил Данила Сергеевич.

– Ага, – подтвердила Оля. – На рассвете перелезла через забор и набрала целое ведёрко клубники. Вечерами тётя Галя отпускала собаку с цепи, думала, что я Дуная боюсь. Она не знает: меня собаки не трогают.

– Не трогают? Все? Или только знакомые? – поразился Данила Сергеевич. Девочка не переставала его удивлять.

За свои небольшие лета Ольга ни с кем, кроме тёти Аси, не откровенничала, хотя очень хотелось о многом расспросить и посоветоваться. Узнать, почему она находит общий язык с животными? Почему фоном слышит музыку, когда общается с людьми. Отчего если она неприятная, то человек оказывается плохим, а если красивая, то хорошим. И все ли люди это слышат? После выпускного в детском саду, соскучившись по нянечке Асе, Оля попыталась с ней встретиться, но оказалось, что та уволилась. Для девочки это стало большим ударом: она потеряла единственного человека, которому доверяла. Мужчина, сидящий за столом, звучал замечательно. Его мелодия напоминала нежное, тихое пение скрипки, журчание ручья и негромкие переливы жаворонка. Монах явно относился к типу добрых людей. Ольга решилась на доверительный разговор. Желание поделиться тем, что мучило так давно, перевесило все опасения.

– Однажды возле речки меня окружили бродячие собаки. Я так испугалась, что не могла пошевелиться от страха. До сих пор помню жуткие жёлтые глаза пса, он рычал громче всех. Я заплакала и стала просить: «Не трогайте меня, я слабый щенок, маленький и невкусный». Не помню, что ещё говорила, но звери как будто всё поняли и убежали. Позже догадалась: я могу разговаривать с собаками. Они сразу начинают ластиться ко мне и не лают.

Заметив, что на тарелке закончились плюшки, Данила Сергеевич подвинул к гостье вазочку с конфетами.

– Ты просто чудо, – искренне произнёс он. – У тебя талант к общению с животными, а с птицами пробовала?

Оля потянулась за конфетой. Но потом передумала. Доев плюшку, ответила:

– Пробовала с кошками, но они меня не слушают. Как-то петуху приказала спать, он закрыл глаза и задрых без задних лап. Тётя Галя думала: он сдох. Так переживала. Только у меня это лишь один раз получилось, больше не вышло. Ещё разговаривала с вороной, она в палисаднике на сирени сидела – тоже не удалось.

– Если я правильно соображаю: ты лазала по садам и огородам у тех людей, кто плохо следил за урожаем.

– Ну да. Я замечала, у кого под деревьями валяются яблоки, груши, сохнут ягоды, желтеют огурцы и гниют помидоры, к тем и наведывалась. Брала понемногу, чтобы незаметно было. Ведь всё равно пропадало.

Данила Сергеевич фыркнул.

– Ну… такое себе оправдание. Воровство всё равно остаётся воровством, как его не называй.

Ольга насупилась.

– Конечно, лучше пусть сгниёт.

– А почему ко мне залезла, груши ведь не пропадали?

– Я не знала, что теперь вы тут живёте. У деда Сергея сад всегда в запустении.

– Получается, ты с прошлого года сюда не заглядывала?

– А зачем. В этом саду ранние груши поспевают в конце июня, средние в начале августа, а поздние яблоки к октябрю. Ягодник дед сначала вырубил, потом снова посадил, поэтому ягоды появились только этим летом.

– Ты запомнила, что, когда и где созревает?

– Конечно. За три года экспро-ри-при. Фу, – сплюнула девочка, так и не совладав с трудным для неё словом. – Я наизусть выучила. И не всё время беру бесплатно. Некоторым старикам помогаю собрать урожай, они со мной делятся. У меня даже свои заказчики появились, – заявила она гордо.

– Я рад, что ты не совсем пропащая, – не удержался от подколки Данила Сергеевич. – Ты сказала, что от меня исходит музыка без скрипа. Что ты имела в виду?

Оля вздохнула. Немного подумав, решила поведать Монаху о том, что стоит любому человеку заговорить с ней, тотчас вместе со словами фоном идут звуки. Прямо как музыка в фильмах. У каждого человека своя мелодия, и она никогда не повторяется. Иногда она приятная и красивая, иногда как шум, а бывает просто отвратительная. По тому какая музыка можно определить, что за человек. Стоит его опасаться или нет.

– Ты эту мелодию всегда слышала? – поинтересовался Данила Сергеевич. Девочка его изумляла.

– Нет. После того как я испугалась собак, пришла домой, тогда впервые и услышала. Мама на меня орала, а вместе с её криками в уши лезли звуки рвущихся струн, скрип песка и какое-то жужжание. С тех пор стоит кому-нибудь заговорить, сразу раздаётся звучание. Так я это называю, но на музыку это не всегда похоже.

– Мне кажется, ты слышишь голос человеческих душ, – пояснил Данила Сергеевич. – Редкий и удивительный дар тебе достался. О чём-то похожем я читал в трактате древнегреческого философа Анаксимандра¹. С этим даром можно определять кто друг, а кто враг, но и жить с ним сложнее. А вот возможность повелевать животными – это по-настоящему классное умение. В будущем пригодится при выборе профессии.

– Хотите сказать, что голос душ редко кто слышит? – удивилась Оля. – Я боялась об этом спрашивать. Меня и так чокнутой называют.

– Во всяком случае, я таких людей не встречал. Ты первая, – подтвердил Данила Сергеевич. – Может, на планете ещё есть, ведь в жизни много удивительного и непознанного. А ты молодец, что никому о своих способностях не говорила: большинство людей консерваторы – настороженно относятся ко всему необычному, опасаются и не принимают. Поэтому помалкивай о том, что можешь и умеешь.

– А вам я могу доверять? – В широко распахнутых глазах девочки промелькнуло опасение и отголоски страха.

«Какой же она ещё глупый и наивный ребёнок», – подумал Данила Сергеевич.

– Мне да. Я тебе не наврежу. – Он чиркнул по горлу ладонью. – Могила.

Оля посмотрела на солнце, окрасившее верхушки деревьев в жёлто-малиновый свет. Оглушающее пение птиц смолкло, словно кто-то невидимый нажал на кнопку стоп. Ароматы цветов, запахи спеющих фруктов, усиленных росой, почти рассеялись в воздухе.

– Ой! Почти шесть часов. Пора домой. Не хочу, чтобы сожитель мамы обнаружил моё отсутствие. Он меня воспитывать взялся, изображает из себя папашу… вот дурак… думает, что задержится в нашем доме. Не понимает: матери скоро надоест и она его прогонит.

– Да уж, – покачал головой Данила Сергеевич. – Нелегко тебе приходится. И много таких временных папаш?

– По три штуки в год. Бывает чаще. Обычно им на меня начхать, я для них пустое место, но попадаются и такие, кто хочет со мной подружиться. Но когда понимают, что маме на меня пофиг, быстро отстают. Спасибо за чай. Я побежала.

Нацепив рюкзак на спину, Оля потопала к забору.

– Стой! Ты куда? Есть же калитка. Зачем лезть через штакетник.

– Ой! Я по привычке.

– Жду тебя в гости в любое время. Приходи поболтать, пообщаться, выпить чаю, – крикнул Данила Сергеевич вслед.

Оля помахала рукой.

Убрав со стола, он решил чуть позже наведаться к соседям и осторожно расспросить о Гараниных. Услужливая память наконец подкинула воспоминание: эта фамилия часто звучала во время громких скандалов у Степановых. Хочешь, не хочешь, но иногда Данила оказывался невольным слушателем их бурных разборок. Что произошло, он точно не понял, но приблизительно догадался, во время ссор к имени Лидка и фамилии Гаранина, часто добавлялись эпитеты шлюха подзаборная, сука, сволочь, гнида и ведьма. Разброд и шатание в семье Степановых точно дело рук этой женщины. Ему никакого дела не было до матери Ольги, хотелось узнать о девочке и её жизни. А тут и повод подвернулся: пора отдать заказанные табуретки.

Вздохнув, Данила оглядел сад, заросший травой, и подумал, что надо бы скосить траву, покрасить забор, а то с него вся краска облезла, неплохо бы привести в порядок дорожки, вон бетон весь в ямках и выбоинах. Едва эти мысли пришли в голову, он осознал, что впервые за несколько месяцев начал что-то планировать и чем-то интересоваться. Раньше его не волновало, в каком состоянии усадьба и только работа с мебелью немного отвлекала от грустных и тяжёлых мыслей. Этот дом на улице, расположенной рядом с плавнями, после смерти отца Данилы пустовал пять месяцев. Решение переехать из большой благоустроенной квартиры в центре Краснодара в станицу, Данила принял спонтанно, ему показалось, что на природе он избавится от затяжной депрессии и быстрее придёт в себя. Однако оглушённое, болезненное состояние не проходило и здесь. Он без цели слонялся по саду и дому, и, лишь заходя в мастерскую, ненадолго отвлекался от гнетущих мыслей, мастерил из звонкой, хорошо высушенной древесины ящички для шкафа, отец не успел его доделать. В детстве и юности он часто помогал ему в столярной работе, многому научился, но такой любви к дереву, к созданию мебели, какая была у отца, не имел, чем сильно его разочаровал. Но теперь в его состоянии монотонная, механическая работа стала спасением. Соседи и старые знакомые отца подкидывали Даниле не слишком сложную работу, а он не отказывался, радуясь возможности занять себя. В юности уехав из станицы Анапской поступать в университет, в родительском доме стал гостем. После окончания учёбы, поступил в аспирантуру, а затем начал преподавать в университете. Жизнь потекла по накатанной колее: женился, родился сын, карьера пошла в гору. Сначала стал кандидатом философских наук, потом профессором, его научные статьи печатались не только в нашей стране, но и за рубежом. Данила стал известен в научных кругах, как учёный с интересным подходом к извечным вопросам жизни, смерти и устройстве мира. Его закружила общественная жизнь, на семью оставалось всё меньше времени. Жену Нину и сына Александра он любил, но как-то отстранённо. Его устраивала спокойная, без всплесков семейная рутина, главной страстью оставалась философия. Иногда он чувствовал вину перед близкими: слишком мало уделял им внимания. Каялся и обещал самому себе: вот после этой конференции обязательно вместе поедут на море, проведают родителей, и даже отправятся в путешествие. Но за одной конференцией, следовала другая, время тратилось на новые статьи, выпуск научного сборника, жена с сыном отправлялись в поездку без него. Без него посещали родственников, ходили в походы, в гости. Нина оказалась понимающей, мудрой женой, он ценил, уважал её за это и не замечал грусти и разочарования в глазах самого близкого человека. А потом в один миг её не стало. Утром Нина не проснулась, ночью остановилось сердце, а он даже не знал, что она болела. Вернувшись после похорон в опустевший дом, Данила впервые полностью понял слова отца.

– Сынок, ты всё философствуешь, ищешь смысл жизни, бытия, но свою жизнь не наполняешь смыслом, так и профукать её недолго.

Данила оказался не первым и не последним человеком, осознавшим, что потерял, когда уже стало поздно, и ничего не исправить. Но горе у каждого своё, он впал в депрессию настолько, что больше не мог преподавать, забросил научную работу и перестал выходить из дома. Уволившись из университета, целыми днями лежал на диване, отвернувшись в стене. Глядя на угасающего отца, Александр после заслуженных упрёков заявил:

– Мама очень любила тебя и считала твою работу важной. Да ты совершил много ошибок, не находил для нас времени, но она знала, что ты нас любишь и никогда не предашь, поэтому не смей так распускаться. Ты сам говорил: сознание человека сохраняется и после смерти, а душа вечна – значит, мама не исчезла, погибло лишь её тело. Твои слова! Ты доказывал это в своих работах. Разве тебе не стыдно будет, когда встретишься с ней в вечности. Не дай мне окончательно разочароваться в тебе отец! Не можешь больше преподавать, найди другое занятие, смени обстановку.

Слова сына встряхнули Данилу, спустя два дня после этого разговора, он поехал в станицу, решил, что достаточно поработал головой, пора занять руки, вспомнить чему учил отец. Так невольно он выполнил желание отца, продолжил его дело. Приходил в себя Данила медленно, будто просыпался от тяжкого сна. Его немного взбудоражил воришка, повадившийся в сад за фруктами. И воришка же, оказавшийся необыкновенной девочкой, окончательно пробудил угасший интерес к жизни.

***

– Соседи, ау, – позвал хозяев Данила Сергеевич. Поставив табуретки на траву, отпер задвижку калитки, крикнул снова: – Миша, Поля вы дома? Я могу к вам зайти?

Из летней кухни, стоящей рядом с большим нарядным домом из белого кирпича, выглянула Полина, небольшой полноты женщина лет пятидесяти. Сдвинув на затылок ситцевый платок в чёрный горошек, прищурила голубые глаза.

– Данила, ты что ли?

– Он самый. – Приподняв над штакетником табуретки, добавил: – Вот обещанное принёс. Впустишь?

Соседка махнула рукой.

– Заходи. Мог бы и не спрашивать. Мы тебе всегда рады. – Повернув голову в сторону сада, зычно позвала: – Миша, если нарвал ягод, то иди, встречай гостя.

Данила Сергеевич ухмыльнулся: его всегда поражало, как внутри такой маленькой женщины помешался басовитый гулкий голос, совершенно не подходящий не только к фигуре, но и к миловидному лицу.

В проходе между домом и кухней появился невысокого роста лысый мужичок, одетый в широкие шорты. Его круглое, как большой арбуз пузо, нависало над резинкой шорт. В руках он держал ковшик, доверху наполненный ежевикой.

– Сергеевич, привет. Ты как раз вовремя. Поля пирожки с ежевикой затеяла. – Вручив жене ягоду, Михаил забрал у гостя табуретки. Рассмотрев работу Данилы, удовлетворённо хмыкнул: – Не хуже отца смастерил. – Погладив фигурные резные ножки табурета, провёл ладонью по гладкой наборной древесине сиденья. – Такой красоте место в музее, а не на кухне.

Довольный похвалой Данила улыбнулся.

– Скажешь тоже, но я рад, что угодил.

Поставив табуреты у стены, Михаил показал на обеденный стол под виноградной беседкой.

– Присаживайся. Позавтракай с нами. Таких пирожков, как у моей жены, ты нигде больше не попробуешь.

Даниле есть не хотелось, начаёвничался с Олей, но отказываться не стал, во время еды удобнее всего приступить к расспросам.

– Не откажусь. Давно домашней выпечки не ел. – Сев за стол, Данила оглядел уютный двор, ухоженный палисадник с цветущими розами. – Хорошая у тебя хозяйка, а дочка матери помогает?

Михаил провёл по столешнице пальцами, вздохнул.

– Сами пока справляемся и с подворьем, и с садом. Молодые работают, им некогда.

Данила не стал говорить, что и Михаил, и Поля тоже работают, вопрос задал лишь для затравки разговора.

– Ну да, ну да. Я вот хоть моложе и посвободнее вас, а подворье своё запустил. Пора бы порядок навести. Миша, ты не мог бы тример одолжить, траву хочу в саду выкосить.

Михаил погладил лысую, как у гостя, голову, в круглых карих глазах, утопающих в полных щёках, промелькнуло одобрение.

– Это хорошо, что интерес не только к столярничанью появился. С триммером умеешь обращаться?

Данила покачал головой.

– Это сложно?

– Навык нужен.

Данила задумался на пару секунд, потом, будто вспомнив, заявил:

– Послушай, а твой зять ведь нанимается косить. Я хотел бы его попросить. Это возможно? Я хорошо заплачу.

Из кухни вышла Полина, неся на блюде румяные поджаристые пирожки.

– Ему бы деньги точно не помешали. – Она явно слышала разговор мужчин в открытое настежь окно кухни, выходящее во двор. – До школы остался месяц, а близнецам ещё ничего не куплено. Мы, конечно, поможем, но и ему надо постараться.

Михаил зло прищурился, его глаза стали похожи на узкие монголоидные глаза гостя.

– Постараться! Этому козлу много стараться придётся, чтобы Катя его простила. У меня кулаки чешутся, стоит только его увидеть. Если бы не дочка и внуки прибил бы сразу.

Водрузив блюдо с пирожками на стол, Полина разлила горячий компот по эмалированным кружкам.

– Угощайся, Данила. А ты помолчи, хоть бы гостя постесняйся. Зачем ему знать о наших проблемах.

Михаил откусил кусочек пирожка, обжёгся, охнул, сердито произнёс:

– Ты думаешь сосед глухой? Три месяца назад Катин и твой ор половина улицы слышала.

– Слышала ну и что. А всё равно перед людьми стыдно.

Данила покачал головой.

– В жизни всякое бывает, незачем вам стыдится. – По наитию стараясь подвести разговор к Гараниным, продолжил: – Вы-то ни в чём невиноваты, это всё та женщина.

Полина опустилась на табурет, скрестила руки на груди.

– Понятное дело это змеюка Лидка совратила Егора, ей не впервой такое проворачивать, не он первый попался на её удочку и не последний. Но от этого не легче. Был бы умнее, ценил бы семью, не поддался бы соблазну. Дочку здорово подкосило его предательство, такое трудно простить.

Михаил с досадой крякнул.

– Простить! Я бы его так простил оглоблей по хребту. Летел бы он у меня к своей мамочке на хутор как молния. Но что я могу сделать, – он мотнул головой в сторону жены. – Четыре бабы как начали голосить, аж уши заложило. А зять и рад такой защите, в ноги Кате упал и давай клясться: «Всё осознал, только тебя и детей люблю, жить без вас не могу. Никогда больше не посмотрю в сторону другой женщины, ты для меня единственная. Прости, меня, будто околдовали, ум за разум зашёл».

А дочка дура и поверила.

Полина сняла платок с головы, вытерла им вспотевшее лицо.

– Поверила, потому как любит его и не хочет девочек без отца оставлять. Как она их одна поднимать будет? Ты об этом подумал?

Михаил рассердился

– А мы на что? Чего ты нас списываешь? Неужто родной кровиночке не подсобим.

Полина покачала головой. В отличие от рано облысевшего мужа, В её в густых чёрных волосах не было и намёка на седину.

– Мы уже не так молоды, да и заработки наши по нынешним меркам маловаты, а внучки, как только в школу пойдут, им многое потребуется. Да на одних костюмах к бальным танцам можно разориться. Егор здорово накосячил, по всем фронтам виноват, но раз вернулся и раскаялся, а Катя его приняла, наше дело согласиться с её решением.

– Раскаялся он, – сплюнул Михаил. – Чего же он три месяца не вспоминал про жену и детей? Околдовали его бедненького. Тьфу! Как и другие козлы повёлся на фигуру и смазливое лицо Лидки. Стоило ей позвать, собачонкой за ней побежал.

– Вот именно, – усмехнулась Полина. – Как и другие до него поступил. Недаром говорят: эта змея умеет мужиков привораживать, не просто так они по ней с ума сходят, чем-то ведьмовским она обладает. Да Лидка красивая, но красивых баб много, но к ней как умалишённые липнут, словно мёдом намазана. Вот скажи, Данила, разве это нормально, когда почти вся станица Анапская в курсе, кто такая Гаранина, её проклинают и стараются не общаться, но стоит ей на кого глаз положить, тот начинает с ума сходить. Что-то ведь тут нечисто?

Данила пожал плечами

– Я не могу судить, ни разу не сталкивался с этой роковой женщиной. И многих она увела из семей?

– Я не считала, – усмехнулась Полина. – Но ты точно подметил. Лидка связывается лишь с женатыми. С холостыми ей неинтересно. Все знают, да она сама не раз заявляла: мщу мужикам за свою поруганную любовь. Только это отговорка и оправдание своей распущенности и мерзкого характера. Лидка одноклассница моей Кати, какое-то время они даже подругами были. Беременную Лидку в молодости бросил парень, женился на другой. С той поры она и заделалась мстительницей. И всем мужикам, которых окручивает, одну и ту же сказочку рассказывает. Егору также лапшу на уши навешала, какая она несчастная и никем непонятая. Только вот этой бедолажке бывший хорошие денежки каждый месяц на содержание дочери перечисляет, ей даже работать не надо, на жизнь вполне хватает. Пусть он не признал дочь официально, но без финансовой поддержки не оставил. На самом деле Лидка сто раз могла свою судьбу устроить, ведь кучу мужиков перебрала, неужто подходящего не отыскалось. Уверена, ей не брак нужен, она удовольствие от чужих страданий и боли получает. Моей Кате она сделала больно лишь за то, что та на встрече выпускников не захотела с ней близко общаться. Все одноклассники от Гараниной, как чумы отвернулись, никто не желал со шлюхенцией беседы вести. Той обидно стало. Уходя с вечера, Лидка пригрозила Кате.