Читать книгу: «Бабья боль», страница 2

Баба Даша

Никому не рассказывала. Никогда. Я же та, из-за которой и ходили слухи, что бабы на фронте эти…как сказать....неприличные. Да, я была неприличной, но честной. Меня взяли прачкой, мне уже было 25 лет. Не девочка, не замужем, да и детей не было. Вот с такой позицией я и пошла: терять всё равно нечего.

Не нравится мне слово «прачка», какое-то некрасивое. Вы знаете, за фразу: «Ой, эта же прачка» – могла в рожу дать. Мало кто представляет себе: каково это. Держали ли вы в руках мыло "К"? Его запах даже снится мне. А понатаскай ты столько воды. Вещи тяжёлые, ещё тяжелее после боёв и бессонных ночей. Замачиваешь их, кровь чернючая, грязь. Вши перескакивают на тебя. «Ой, эта же прачка…»

Не туда меня повело… Так всегда с бабами, начинаешь вспоминать войну, мысли путаются, одно за другое цепляется. Солдатики были молоденькие по двадцать лет, а кому-то и того – меньше. Сидят в ночь, болтают. А баб-то не видали. А скоро бой. И так жалко мне становится их. Одного подзову – приласкаю. Второй попросится. Эх, мальчишки! Нет, со всеми подряд не спала. Кого поцеловать, кого обнять. Кто-то, конечно, и более желал. А мне что? Мне, правда, несложно было. Так хотелось, чтоб они узнали. Они потом счастливые, правда, недолго. Завтра всё равно их убьют.

Или меняем простыни под ранеными, а они жён зовут, в агонии бьются. Берёшь их руку и на грудь свою. Замолкают. Не знаю, сколько их было. Не упомню всех. Сестрички обычно считали, сколько солдат из боёв достали. А мне считать как-то неприлично было.

Вы не думайте, война закончилась, я вышла замуж. Мужу никогда не изменяла, но и об этом никому не говорила. Я думаю за хорошее дело.

Самое смешное было то, что мужчины никогда не обзывались, как-то с теплом относились. А вот бабы…То крысу дохлую подложат, «тазиком» обзывали, мол, помещаются все. Подруги были, конечно. Защищали меня. Знаете, именно на войне я поняла, что для женщин самые страшные и суровые судьи – женщины. Как так? Не знаю....

Людмила

Не умею красиво говорить. Благодарить мне не за что. Никогда не была благодарна за свою жизнь. Наконец-то я старая!

Вечером с мамой легли спать. Спали вместе, в обнимочку. Она пела мне такие красивые песни, некоторые придумывала на ходу. Говорила: «Война закончится, мы певицами станем!». Эти слова были надеждой в моей голове. У нас был план, война должна была закончиться ради нашего с ней плана! Мы легли с ней в пятницу вечером спать, а утро субботы для нас не наступило.

Я проснулась, когда меня уже волокли как собачонку за шкирку. Ничего не понимала в тот момент, пыталась проснуться всеми силами. Когда поняла, что это не сон – уже была в амбаре. Швырнули меня в угол как вещь.... Нас там было человек семь – детей. Куда нас швырнули – там мы и сидели неподвижно. Мы молчали, не смотрели друг на друга. От страха не могли пошевелиться. Так мы просидели день, ночь. Утром поставили нам ведро с грязной водой. Я начала подползать к нему потихоньку, промочила губы и легла рядом. Подползла девочка Юля....она была старше меня....Подползла, легла рядом и обняла меня. Так мы и уснули.

Прошла ещё одна ночь.

За эти дни в закрытом амбаре, в страшной темноте – я не слышала никакие звуки. До сих пор думаю: почему? Ведь там, за дверью, кого-то убивали, дома сжигали. Почему я ничего не слышала? Была такая оглушающая тишина, звук сердца заполнял полностью мою голову. Я ждала, когда оно вот-вот выпрыгнет.

Неожиданно мы услышали звук замка. Дверь приоткрылась. Утро было или же день, не помню. А мы продолжили сидеть. Не знаю, сколько мы просидели. Санька – самый старший, пошёл «на разведку». За дверью тишина. Он махнул нам головой «выходить».

Что мы увидели в ближайшие минуты.... Ох, я была бы рада, если б в этот момент кто-то отрубил бы нам головы.

Дома сожжённые, люди мёртвые валяются как мусор на дороге. На заборах, точнее то, что от них осталось, трупы висят. Вокруг шеи у кого что: тряпка, верёвка, кофта.

Как будто огромный трактор прошёл по селу. Ребята находили своих мамок… Ложились рядом, гладили их, словно успокаивали. Те, кто находил своих на заборе – держали за ноги, чтоб мёртвым не больно было. Никто не плакал и не кричал.

Свою маму я нашла в полуразрушенной бане. Она там лежала мокрая вся, в платье красивом. Глаза были закрыты у неё. Тогда я подумала: «И хорошо, значит, её никто не обижал, просто сердце не выдержало». Только во взрослой жизни мне пришло осознание, что с ней сделали. Внезапно так нахлынуло, в обычный рабочий день.

Знаете, не придуманы такие слова, чтоб можно было рассказать.

В живых осталось несколько взрослых. Дед Пашка – самый старый, тётка Люська (просидела в подвале эти дни). Она, кстати, и забрала меня и ещё троих к себе жить. Хорошая женщина была.

Через несколько часов как мы вышли из амбара, к деревне подошли русские солдаты. Мы наблюдали за ними и не дышали. Они шли так медленно, оглядывались. Кто-то начинал блевать, кто-то реветь. А мы смотрели на них. Почему мы остались живы? Дед Пашка сказал, что нас оставили на самое «вкусное». Эту фразу он услышал от фашиста, который очень здорово и без акцента разговаривал по-нашему. Потом им сообщили, что русские близко. Им пришлось бежать… ноги в руки – и бежать.

Один фашист открыл замок в нашем амбаре.... Зачем? Почему он это сделал?

Я постоянно думаю о нём. Как же я хочу, чтоб в нём тогда проснулось что-то человеческое, и он искренне хотел спасти нас. Если это не так – то вся моя жизнь зря. Может моя жизнь – это его исцеление, спасение его души. Иначе – всё зря.

Встретив наши глаза, солдаты начали шарить по карманам в поисках чего-нибудь. Кто хлебец достанет, кто – сахарок кусок. Один так плакал сильно, слёзы у него лились как ненастоящие. Он падал перед нами на колени и что-то говорил не по-русски. Я думаю, он просил прощения.

Солдаты искали по развалинам живых. А мы – дети решили искать самое важное – остатки фотографий, открыток, какие-то украшения. С карманов мёртвых тоже доставали различные вещи. Отмечали фамилии и адреса на вещах. «Придут наши с войны, пусть хотя бы камушек, деревяшечка, но с родного дома!» – мечтали мы. А вернулись в деревню всего пять человек.

Кстати, наши «сборы» зря не прошли. В музее всё хранится. Вот в таком виде, в котором мы их и собрали.

Мдаа.... Вот такая история. Хорошо, что я старая уже. И скоро всё это исчезнет из моей головы.