Аня вернулась уже под утро, и я не стала ей ничего говорить, поскольку было видно, что она изрядно измучена. Я помогла ей раздеться и уложила спать. А сама села за стол и осторожно достала пленку из фотоаппарата. О, Кристин, тебя послали мне высшие силы! Я вспомнила, как перелистывала папки с делами предателей. Ведь я никогда не задумывалась, сколько среди нас, русских, может быть перевертышей. Что движет этими людьми? Страх? Вера в лучшую жизнь? Или же просто банальная жажда власти? Что может быть превыше мирного неба над головами детей, внуков? Что может быть страшнее, чем видеть гибель родной страны, ее народа? Неужели власть может быть слаще победы над страшным горем, нависшим над советскими людьми? Нет, я не могла понять, кто они, эти люди, смотревшие на меня с черно-белых фотографий в папках Габриеля. Люди ли они? Вряд ли. «Нелюди», – подумала я и устало склонившись к столу предалась тревожному сну.

Проснулась я от того, что что-то щекотало мой нос. Открыв глаза, увидела, что это Анька щекочет меня высохшей травинкой из сена. Она сидела подле меня такая счастливая, с растрепанными черными волосами, с играющими ямочками на щеках и улыбалась, улыбалась.

– Война закончилась что ли? – спросила я ее. – Чего ты лыбишься во все тридцать два?

– Нет, – продолжая улыбаться ответила она.

– Габриель помер? – теперь уже смеялась я.

– Ну, если ты его вчера не убила, думаю вряд ли.

– А что тогда такое?

– Наши взяли обоз с продовольствием! – она вскочила со стула и начала кружиться по комнате.

– Как узнала?

– Под утро в театр набежало немцев целая куча. Кричали, быстро все засобирались и ушли. Из разговора я поняла, что было совершено нападение на обоз. А недавно заходил Митька, принес весточку, что все прошло хорошо. Кать, ты понимаешь, они не будут теперь там голодать. Спасибо тебе, если бы не ты…. – Анька крепко обняла меня.

– Да, новость хорошая. Только теперь нужно быть осторожнее. Если была крыса, то она сможет навредить еще и еще. А мне сейчас нужно, чтоб хотя бы какое-то время было сравнительно тихо, скоро приезжает рейхскомиссар с документами. Сама понимаешь. Попридержи немного парней.

– Да, конечно, приказ выполним без единой ошибки, – Анька была все еще под эйфорией хороших новостей от партизан и я махнула на нее рукой.

Под вечер я засобиралась в наше злачное заведение. Анька взяла выходной, им с Сашкой нужно было обсудить текущие дела и мне пришлось отправиться туда одной. Я надела темно-синее платье строгого покроя, никаких тебе декольте, рукавов-фонариков и прочей мишуры. Только красиво расшитый бисером воротник-стойка был украшением моему монашескому наряду. Высоко подобранные волосы украшал гребень с замысловатыми цветами из черной смолы. Посмотрев на себя в зеркало, я увидела чопорную девицу-гимназистку и в принципе осталась довольна сегодняшним перевоплощением.

Зайдя в здание театра, я увидела Алекса. Как оказалось, он был здесь уже давно и ждал меня. Я остановилась возле входа и с грустью смотрела на него. Хотя нет, не просто смотрела, любовалась. Красивый, высокий, стройный солдат Вермахта вызывал во мне непреодолимую нежность. Увидев меня, он улыбнулся:

– Катя, добрый вечер, А я тебя жду, думал ты раньше приходишь.

– Привет, Алекс, – подойдя к нему я провела рукой по его груди. – Что-нибудь случилось?

– Нет, просто заскочил на пару минут узнать, как ты. Я все время в разъездах. Вот сейчас опять нужно уезжать, но завтра после полудня я снова буду в городе.

«Значит, рейхскомиссар прибудет после полудня», – отметила я мысленно для себя.

– Я хотел спросить у тебя, если ты не возражаешь, могли бы мы как-то поужинать вместе? Просто как друзья.

– Конечно, мне нравится эта мысль, – проговорила я, кокетливо наклонив голову набок.

– Ты ничего только не подумай, Катя, я без намерений каких-либо, – проговорил Алекс, явно не желавший произносить вслух то, какие намерения обычно бывают у всех приходящих сюда солдат.

Я подошла к нему вплотную и став на носки легко дотронулась губами к его губам.

– Я не думаю ничего такого Алекс. Но хочу, чтоб ты знал, если бы не война, ты был бы единственным мужчиной, против намерений которого я бы ничего не имела против, – и грустно отошла назад.

Алекс с едва уловимой грустью в глазах кивнул, поцеловал мне руку и мы разошлись каждый по своим делам.

Людей становилось все больше в нашем заведении. А поскольку настроение у меня было паршивое, то я достала нотную тетрадь с какой-то ужасно грустной и скучной музыкой и приготовилась уныло весь вечер играть на рояле. Но не только я сегодня пребывала в таком нелетном настроении. Фрицы, похоже, тоже не испытывали сегодня энтузиазма, проиграв в схватке с партизанами огромный запас продовольствия. Эта мысль вызвала во мне улыбку. Так я и сидела, играя за роялем и полностью погружаясь куда-то далеко в глубину своих самых разнообразных мыслей, пока не узрела Габриеля под руку с Кристин. Пара направлялась ко мне. Скорчив недовольную гримасу, я закончила играть и повернулась к ним в пол оборота.

– О, сегодня плохое настроение бегает по клавишам? – с усмешкой проговорил Габриель.

– Да, рояль любит положительные эмоции и плохо реагирует, если в поле его зрения попадает всякая гниль, – проговорила я, смешно хлопая ресницами и глядя на них.

– О Боже! Габриель, я не могу слушать эту русскую девку! Пойду лучше расспрошу, возможно, кто-то видел мой фотоаппарат! Встретимся у выхода, скоро мой самолет, у меня мало времени.

– О, вы нас покидаете? Как жаль! – пропела я.

– Да, ужасная страна с не менее ужасными людьми, – прошипела Кристин мне в ответ.

– Мы вас сюда не звали, поэтому можете возвращаться к себе на родину. Причем все. – я ликовала, подтрунивая над этой нервной немкой.

Кристин развернулась и пошла прочь. Но тут я заметила, что она одета в платье, которое я видела в доме Габриеля и бросила ей вслед:

– Кристин, шикарное платье, достойное своей хозяйки.

Она, конечно, не поняла моего сарказма и гордо пошла в сторону кухни. Но понял Габриель. Едва уловимая улыбка тронула его губы. Я хмыкнула и продолжила играть едва слышимую мелодию.

– Прекрати играть, нам нужно поговорить, – строго оборвал полет моей музыкальной фантазии Габриель.

– Нам не о чем с вами говорить, господин майор, – слащавым голосом произнесла я.

– Прекрати, – зарычал он мне в ответ. – Если ты о вчерашнем, то это ничего не значило.

– А здесь ничто нигде ничего не значит, – продолжала я в том же духе.

– Катя! – он больно схватил меня за предплечье и рывком поставил на ноги.

Меня это просто взбесило. Я вырвалась и схватив его за китель прошипела:

– Если ты думаешь, что покувыркавшись с этой дешевой немкой, ты залезешь, как ни в чем не бывало, мне под юбку, то глубоко ошибаешься. Мужчина или со мной, или не со мной. Ты выбрал второе. Я больше под тебя не лягу, Габриель. Это первый раз страшно и важно, а дальше нет. Пока ты будешь провожать свою шлюху на самолет, я выберу взамен тебя кого-то другого, – и рванув его так в сторону, чтоб он развернулся к залу проговорила, – кто здесь откажется мне покровительствовать? А? Фридрих? Ганс? Арман? Никто, ты понял меня? А с тобой у меня песня спета, – отпустив его, я резко развернулась и пошла в гримерку.

Я не оборачивалась, но знала, что человек, стоящий у меня за спиной вопрос еще не закрыл, ох как не закрыл. Но мне того и надо было.

Дождавшись пока немка с Габриелем покинут заведение, я вышла в зал, чтоб немного послушать, что говорят немцы по поводу происшествия. Ко мне подошел один молоденький лейтенант и, от стеснения не зная куда прятать взгляд, пригласил на танец. Я изобразила на своем лице бесконечное счастье от такого предложения и пошла с ним танцевать. Парень трепетно держался от меня на расстоянии, но я, обняв его за шею ближе притянула к себе, прислонившись своей грудью к его.

– Я слышала печальную новость, господин лейтенант, опять эти партизаны, – проговорила я, капризно надув свои губы.

– О да, мадмуазель Катя, мы потеряли много солдат и продовольствие.

– И что, теперь нам придется голодать? – изобразив ужас на своем лице, продолжала выпытывать я.

– О нет, не переживайте! Скоро будет еще поставка, в двойном объеме, только теперь воздухом, – наивный солдатик сам того не понимая выдавал мне пусть и небольшие, но секреты.

– Но их же надо наказать! Кого-нибудь поймали? Может кто-то может сказать, где их лагерь?

– К сожалению, нет. Наш информатор не смог нам в этот раз принести никакой информации.

– Ах, вы знаете информатора? – восторженно пропищала я.

– Нет, он известен только командному составу, – услышала я в ответ и разочарованно потеряла интерес к дальнейшему разговору.

«Есть, вот тварь, все такие есть, гнида», – отчаянно подумала я и больше ни о чем не спрашивала. Когда танец закончился, я в знак благодарности улыбнулась парню, оделась и вышла на улицу, намереваясь пройтись до дома пешком, чтоб хоть как-то привести свои мысли в порядок на морозном воздухе. Зима подходила к концу, еще всего пара дней и наступит март. Зажурчат ручьи, запоют в лесах птицы, радостно оповещая природу о том, что скоро, очень скоро придет на землю такое долгожданное тепло! Весна всегда приносила с собой надежду, такую непреодолимую и неудержимую надежду на то, что вот-вот, еще совсем чуть-чуть, и мы все услышим это заветное слово «Мир», пахнущее засеянным полем и наполненное звуком детского смеха. «Но прошла одна весна, вторая, на подходе вот уже третья, а миром пока что и не пахнет», – закончила свои мысли я таким вот пессимистичным выводом. И тут меня догнала машина, из которой быстро вышел фон Вольф и схватив меня за руку швырнул на заднее сиденье. Молоденький водитель с сожалением смотрел на меня.

– Трогай, – властно приказал немец своему водителю и машина быстро понеслась в неизвестном мне направлении.

– Куда ты меня везешь? – спокойной спросила я, внутри испытывая ужасный страх. По Габриелю было видно, что мое сегодняшнее поведение вывело его в край.

– Сейчас увидишь, – зловещим тоном проговорил мне немец.

– Габриель, останови машину! – я попыталась открыть дверцу, но не смогла.

– Господин майор, может не надо? – попробовал вступиться за меня шофер.

– Заткнись и вези, – рявкнул на него Габриель.

«Ну, все. Допрыгалась, – подумала я, мысленно прощаясь уже со всеми, кого знала. – Перегнула палку. Черт, и задание провалила, как я так могла?». Поняв, что сейчас любое мое поведение будет бесполезно, я потеплее укуталась в шубу и, отвернувшись, смотрела в окно, совершенно не понимая, куда мы могли ехать. Гестапо было в противоположном конце города, далее только окраина, спальный район. Что там было? Я не могла себе представить. Спустя полчаса машина остановилась и Габриель вытащил меня на улицу. Оглядевшись, я увидела небольшое трехэтажное здание из красного кирпича. Я недоуменно смотрела то на Габриеля, то на здание. Что здесь? В здание то и дело входили, затем выходили солдаты. Это были обычные солдаты, не офицеры. Многие стояли и курили на улице, перекидываясь пошлыми фразами. Габриель смотрел на меня, ожидая какой-либо реакции, но я все так же недоуменно смотрела на него, широко раскрыв свои зеленые глаза. Я действительно не понимала, куда он меня привез. И когда он это осознал, то просто закрыл лицо своей рукой в черной кожаной перчатке и проговорил: «Ребенок». Я нахмурилась и тут мое внимание привлек немец, который совершенно пьяный выходил из здания, кое-как на ходу застегивая ширинку на своих штанах и меня осенило: «Бордель! Он привез меня в бордель!». Я с ужасом посмотрела на Габриеля и промолвила:

– Да ладно! Ты не можешь этого сделать!

– Почему? – немец подошел ко мне и схватил за подбородок. – Почему не могу? Еще как могу!

Затем он сдавил мне руку и потащил внутрь. Я не сопротивлялась, судорожно ища в своей голове способ выхода из данной ситуации. Зайдя внутрь прокуренного здания, мы поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре, по обе стороны которого были двери в комнаты. Это здание раньше, скорее всего, было общежитием. В конце коридора стояли и курили две девицы, с грустью взирающие на меня. Габриель потащил меня вдоль коридора то и дело открывая запертые двери, за которыми перед моими глазами возникали практически одинаковые картины соития немцев и наших несчастных женщин. Некоторые из них плакали, некоторые просто лежали, не проявляя никакого интереса к происходящему, некоторые же пытались еще отбиваться, не понимая, что им все равно не победить суровую действительность этого злачного места. Затем он грубо подтолкнул меня к курящим девушкам и сказал:

– Переводи.

И начал задавать им вопросы.

– Сколько мужчин обслуживает каждая из вас в сутки? – испуганно переводила я.

– Если повезет, то не более двадцати, – безразлично ответила девушка с длинными белыми волосами.

Мои глаза с ужасом расширились, услышав эту цифру.

– Что бывает, если не хочешь подчиняться? – перевела я следующий вопрос Габриеля.

– Да по-разному, – ответила собеседница. – Пока не сломают, просто бьют и насилуют, слишком строптивых могут вывести и расстрелять. Но, – сделав паузу, она посмотрела мне в глаза и печально ответила, – ломаются практически все.

Одним движением руки Габриель велел им оставить нас и проговорил:

– Ты этого хочешь? Мне оставить тебя здесь?

Я смотрела на этого человека и пыталась понять, чего он от меня хочет. Повернувшись к окну, я прислонила пальцы к морозным узорам и под действием моего тепла по окну потекли капли. «Странно, похожи на слезы», – подумала я совершенно не о том, о чем нужно было думать в тот момент. Затем, нахмурившись и собрав все свое самообладание в кулак, я повернулась к немцу и проговорила:

– Если ты привез меня сюда, чтоб оставить – оставляй, значит такова моя судьба. Если для того, чтобы сломать или унизить – мы об этом уже говорили. Если ты думаешь, что я сейчас упаду к твоим ногам и буду лизать сапоги, в надежде на то, что ты сжалишься, то ты ох как ошибаешься, Габриель.

Фон Вольф стоял, возвышаясь надо мной, как ангел смерти. Я испытывала дикий ужас, просто панический. Но стояла перед ним, маленькая, худенькая, закутавшись в свою коротенькую шубку и только дрожание моих стиснутых до боли в кулак пальцев выдавало мое истинное состояние.

Габриель же в тот момент, скорее всего, понял, что я была как эта страна, в которую вторгся его народ с войной. Напуганная, истерзанная, но такая неукротимая в своем непоколебимом желании быть свободной. Он опустил голову и стоял так молча минуты две, будто соображая, что же делать дальше со мной. У меня же за эти две минуты перед глазами пролетела вся моя столь недолгая жизнь. Затем он притянул меня к себе, положив свой подбородок мне на голову. А через пару минут мы уже ехали в машине к нему домой. Молоденький шофер, явно довольный тем, что меня не упекли в бордель, всю дрогу улыбался счастливой улыбкой. Габриель молчал. Я же думала только о том, что возможно, я еще нужна Родине, раз мне удалось выйти сухой из воды в такую минуту.

Зайдя в дом, мы все так же молчали. Затем он отвел меня в спальню, а сам ушел в кабинет. Этой ночью он меня не трогал, чему я была несказанно рада и уснула крепким сном выбившегося из сил человека.

Утром я первым делом приняла ванную, чтоб смыть весь кошмар вчерашнего дня, и, быстро одевшись, села возле зеркала в спальне, задумчиво заплетая косу. В дверь постучала Марта:

– Мадмуазель Катерина, господин офицер просит вас зайти к нему в кабинет, – женщина с испугом смотрела на меня.

Я же, выдавив из себя наигранно спокойную улыбку, чтоб хоть как-то ее отвлечь, пошла к кабинету немца. Тихо постучавшись, с дрожью в коленках, как нашкодившая школьница, я прошла в комнату. Габриель сидел за столом, откинувшись в кресле, и курил сигарету. На вид он был вполне спокоен, только лишь напряженно пульсирующая вена на его лбу выдавала его состояние. В кабинете было накурено и по количеству окурков в большой пепельнице я поняла, что спать он, скорее всего, не ложился сегодня вообще.

– Присаживайся, – он сухо кивнул на стул, стоящий напротив.

Я села.

– Ты больше не работаешь в театре, – проговорил он, наблюдая за мной.

Мои глаза только расширились, но я ничего решила пока не отвечать. После вчерашнего я осознала, что мне нужно быть с ним осторожнее.

– Я забираю тебя к себе в штаб, – продолжил он, впиваясь своими серыми глазами в мое лицо. – Мы потеряли одного переводчика, а поскольку людей, отменно знающих язык в этом забытом богом городе практически не найти, я хочу, чтоб его место заняла ты. Твоя кандидатура уже утверждена, завтра ты приступаешь к работе. Подотчетна только мне и Алексу. Тебе дадут машину и водителя. Все это не обсуждается, – он сделал раздражительный жест рукой при первых признаках моего возмущения и я побоялась что-либо возразить. – Вопросы?

– Область моей работы на что распространяется?

– На все, что будет необходимо.

– И гестапо? Допросы? – с дрожью в голосе спросила я.

Он немного помолчал и добавил, решив, наверное, смягчить возлагаемую на меня работу:

– Допросы исключительно те, которые я буду проводить лично. Не более….. Их не много, – добавил он и я облегченно вздохнула. – Сегодня отдохни. Вечером пойдем на ужин, будешь сопровождать меня как спутница. У Марты возьмешь деньги. Возле дома будет ждать твоя машина, водителя зовут Ганс. Поедешь и купишь себе что-либо из одежды. Я хочу, чтоб ты выглядела безупречно! Приедет рейхскомисар, я хочу, чтоб ты на него произвела хорошее впечатление, – он сделал многозначительное ударение на слове «хорошее».

Я кивнула, молча согласившись с его требованием.

Габриель устало встал и надев китель направился к выходу. У самых дверей он обернулся и сказал:

– И, Катя, если ты до сих пор не поняла, я не пытаюсь тебя сломать. Я жизнь тебе спасаю. Такие, как ты, гибнут на войне первыми. Ты вчера заявила, что можешь выбрать себе кого-то другого вместо меня? Один из названых тобой офицеров, Дитрих, избил свою любовницу и отдал её в бордель, где она покончила с собой. Поэтому, прежде чем менять свою жизнь, подумай хорошо, надобно ли это тебе и насколько это безопасно. Ты слишком неосторожно себя ведешь. – проговорил грустно немец и покинул дом.

Не может быть! Как я этого не замечала раньше? Видно сказывалась моя юность и я совсем не так хорошо разбиралась в людях! Он ведь и правда учил меня жить. Пусть доступными ему средствами, пусть и порой жестоко, но он хотел меня уберечь. Он ведь видел, с первого дня видел, насколько я неукротимая, свободолюбивая и несдержанная. Он прекрасно знал, что попадись я другому мужчине – тот скрутит меня в бараний рог и пиши пером, все пропало. Этот закаленный жизнью жестокий мужчина за такое короткое время подарил мне такой урок, который еще не раз спасет мне жизнь в будущем. Я просто этого не сознавала еще в то время. Я закрыла глаза и сидела, приходя в себя от всего услышанного до тех пор, пока в двери не постучала Марта.

– Катя, – тихонько позвала меня Марта. – Он уехал.

Я глубоко вздохнула, встала, задумчиво взяла недокуренную одиноко дымившуюся сигарету в пепельнице и глубоко затянулась, никотином успокаивая свои нервы. И, повернувшись к Марте, сверкнула победным огнем своих кошачьих глаз:

– Сделано! Я в штабе!

ГЛАВА 13

– Марта, здесь пленка с фотографиями, – сказала я, протянув женщине небольшой сверток. – Нужно передать нашим.

– Молодец, Катюш, и как у тебя все так выходит складно.

– Сплюнь, мне еще до этого складно топать и топать.

– Это верно.

– Самое сложное из этого было попасть в штат рабочих в штабе, но теперь хоть об этом голова не болит.

– И как у тебя получилось фон Вольфа так провести?

– Я не проводила, – задумчиво смотря на чашку с чаем и вспоминая последние слова Габриеля перед уходом, проговорила я. – Марта, ты веришь в Бога?

Марта пожала плечами и сказала:

– Лучше, когда веришь, чем нет. Я с возрастом так начала думать.

– Знаешь, мама с папой коммунисты были, а бабушка… Бабушка всегда крестилась перед сном, и крестик имела с иконкой. Она всегда говорила мне, что сверху на нас смотрит Господь и помогает нам выбрать правильную дорогу в жизни. Вот и сейчас я думаю, что Габриель это и есть та самая правильно выбранная дорога. Что ты о нем думаешь?

– Катюш, я ничего не думаю, они фашисты, захватчики, чего уж тут думать о них.

– И все же.

– Мне кажется, что он был неплохим человеком там, на родине. Но война многое меняет. Когда смерть ходит по пятам, многие начинают топить свой страх в крови, жестокости. Так делает и этот офицер. Кроме того, он семью потерял, а это… Ну сама знаешь, чего уж тебе говорить.

– Нда, понимаю, – выпив чай я встала из-за стола. – Пистолеты достань мне, не забудь, а я поеду, нужно прикупить что-то на вечер.

– Давай, дочка.

Наспех накинув на себя одежду я вышла на улицу. Возле дома меня ждала машина, в которой сидел со скучающим видом мой шофер, молодой солдат лет двадцати пяти со смешными заостренными, как у таракана, усами. Сев на заднее сиденье, я промолвила:

– Добрый день, вы кажется Ганс?

– Да, – ответил осторожный немец.

– Ну что ж, Ганс, вези свою драгоценную пассажирку туда, где одеваются женщины сердцем и душой преданные великому рейху.

Ганс растерянно покосился на меня.

– Ну чего косишься? Я личная помощница майора фон Вольфа. Вот и одеть меня нужно так, как подобает выглядеть женщине, которая скрашивает жизнь твоему начальнику. Вот и вези, – ошалевший от такой речи солдат неуверенно завел машину, а я разразилась громким хохотом.

Через полчаса мы подъехали к небольшому магазину около центральной площади, на витрине которой красовался манекен в платье в крупный горох.

– Точно здесь? – все так же подшучивая над водителем грозно спросила я.

– Точно, точно, здесь все одеваются, – закивал немец головой.

– Ладно, жди меня, – пригрозила я ему и выпорхнула из машины.

Магазин встретил меня запахом новой ткани и вкусным ароматом свежесмолотого кофе. Приветливая продавщица выбежала ко мне и защебетала:

– Здравствуйте. Чего желает мадам?

– Мадмуазель, – уточнила я.

– Простите, – девушке стало неловко.

– Да я шучу! Какие там «мадам» и «мадмуазель», мы же советские девчонки. Как зовут тебя?

– Настя, – девушке явно было приятно, что я не из тех вычурных девиц, которые захаживают сюда под руку с фрицами и корчат из себя королев, а на самом деле являются обычными шлюхами.

– А я Катя, вот и познакомились. Мне бы, Настя, что-то такое нужно, чтобы все мужчины в зале только на меня и смотрели, а женщины из зависти плевались ядом.

Настя понимающе кивнула и окинула взглядом мою фигуру.

– Есть одно платье у нас, но оно такое… смелое, не знаю даже.

– Неси! Смелое это про меня.

– И еще, – девушка запнулась, скрывая свою неуверенность. – Оно очень дорогое.

– Не важно, я же трачу не свои кровно заработанные. Думаю тот кошелек осилит такие траты, – усмехнулась я и Настя с радостной улыбкой скрылась в смежной комнате.

Вернулась она через несколько минут, держа в руках большую коробку черного цвета с надписью на французском языке. А поскольку я французского не знала, то что там было написано, осталось для меня загадкой. Открыв коробку, девушка достала доселе невиданное мной чудо. Такой красоты я не видела нигде и ни на ком. Это было длинное красное платье, сплошь расшитое пайетками. Спереди оно закрывало все до самой горловины и только смелый разрез с правой стороны мог приоткрыть тайну красивых ножек его обладательницы. И сзади! Огромный вырез открывал на обозрение голую спину хозяйки сего чуда и едва мог скрыть нижнее белье. В пару к платью шли длинные перчатки из тончайшего шелка.

– Беру, – не раздумывая ни секунды выпалила я.

– Оно вам очень пойдет, – Настя была явно довольна сбыть это платье, поскольку оно стоило таких денег, что даже я засомневалась, не влетит ли мне от Габриеля, когда он увидит счет.

Еще к этому платью я купила красивые красные туфли на каблуке и длинный мундштук из черного дерева, богато украшенный позолотой. Расплатившись с девушкой и забрав свои несметные сокровища, поскольку по цене они таковыми и являлись, я вышла из магазина и поехала домой, где меня ждала Марта.

– Какой ужас! – запричитала она, узнав сколько я отвалила за сие чудо. – Полгода можно жить на эти деньги и ни о чем не думать! А спина то, спина! Катя, как такое носить можно? Срам!

Я расхохоталась.

– Ты забыла? Я же любовница, не жена, и носить такой срам мне по статусу положено. Да и, кроме того, надо обратить на себя внимание рейхскомиссара и втереться в доверие. А кто еще может снискать благосклонность, как не полуголая красивая молоденькая девушка, с умилением заглядывающая в рот сильным мира сего? – проговорила я представила эту картину. – Тьфу, Марта, сейчас никуда не пойду.

– Ох, профура ты, Катька! Не мудрено, что фон Вольф запал на тебя.

– Да так уж и запал, – нахмурилась я в ответ.

– Молодая ты еще, девка, и не понимаешь, поэтому, ничего. Чего он с тобой носится, ты как думаешь? Ты же ему страшные вещи говоришь, а он терпит. Другую бы уже за волосы да в расход за такое. Знаешь, сколько тут баб побывало? Меряно, не меряно! А сейчас видишь, как оно. Ты сама главное голову не потеряй, а то потом горя не оберешься, заданием живи. Ты в первую очередь разведчица, а потом уже женщина, должна это помнить.

– А я заданием и живу, – строгим тоном оборвала я Марту. – Ты домой уже иди, я сама тут справлюсь. И про пленку не забудь и пистолеты, – я обняла пожилую помощницу и проводила ее к выходу.

Когда за Мартой закрылась дверь, я быстро приняла ванную и надела на себя сегодняшний образ профуры, как меня назвала Марта.

– Хороша, – сказала я своему отражению в зеркале и накинув на плечи шубку вышла к ожидавшему меня Гансу.

– В театр давай гони, – скомандовала надменным тоном я, все еще издеваясь над с опаской смотрящим на меня солдатиком.

Возле театра было припарковано много машин. Я намеренно опоздала, решив произвести фурор своим появлением. Зайдя в здание и оставив шубу на попечение консьержа, я прошествовала внутрь. Подойдя к небольшой лестнице, ведущей вниз к залу с столиками, я остановилась, оценивая обстановку и ища взглядом Габриеля. Он сидел за большим столом, приготовленным для самых главных гостей. Присмотревшись я поняла, что рейхскомиссар тоже на месте, он сидел как раз рядом с Алексом и о чем-то оживленно ему рассказывал. Мужчины за ближними ко мне столиками замолчали и по залу прокатился изумленный шепоток.

«Настя, спасибо за платье, – мысленно поблагодарила я девушку». Вздернув надменно подбородок, я начала спускаться, приподняв подол моего сверхдлинного платья. А поскольку спереди был высокий разрез, то моя длинная стройная нога, обтянутая невидимым чулком, то и дело мелькала среди складок, давая повод для фантазий у смотрящих на меня немцев.

Наконец меня заметили и за столиком, где сидел рейхскомиссар. Новоприбывший фриц из командного состава, увидев меня, озабоченно вытер пот со лба и что-то спросил у Алекса. Тот лишь кивнул головой в сторону Габриеля, который галантно встал из-за стола и подошел ко мне, подал руку и проводил к пустовавшему месту рядом с ним.

– Господа, наш новый переводчик, мадмуазель Катерина, – представил он меня.

Алекс совершенно не удивился, было понятно, что они все обсудили, прежде чем наградить меня такой ношей.

Рейхскомиссар же, томно смотря на меня своими слащавыми глазками, промолвил:

– Если мадмуазель хотя бы наполовину так же хорошо знает немецкий, как блещет своей красотой, мы рады будем ее помощи великому рейху.

– О, право же, господин рейхскомиссар, мой немецкий более выдающийся, чем моя скромная внешность, – я на чистом немецком без единого изъяна ответила этому пузатому немцу, так напоминающему мне коротконого жука и улыбнулась, блеснув своей чарующей улыбкой.

– Где вы достали такое сокровище, Габриель? Девушка не только прекрасна, но еще и умна. А это опасная гремучая смесь, – улыбнулся немец.

– Эта страна богата не только бесчисленными ресурсами, но и изумительной красотой, – проговорил Габриель, целуя мне руку.

Рейхскомиссар кивнул и переключил внимание на свою спутницу, сидящую по правую руку от него, поскольку Габриель дал ясно понять, что столь дивная красота уже занята ним.

– Шикарно выглядишь, – сдержанно проговорил он. – Теперь все знают, что у моей любовницы самая красивая спина в этом зале.

– У твоей переводчицы! – я треснула его мундштуком по руке, вызвав тем самым смешок.

Он как всегда был невыносим. Но что-то сегодня в его взгляде было не таким, а что, я не могла понять. Привычно колючие серые глаза, казалось, заволакивала печаль. Он сидел, подшучивал как обычно над окружающими, пил вино, так же надменно запрокидывал голову, но что-то занимало его мысли сегодня, он словно был не здесь.

– Габриель, ты не против, если я отлучусь на пару минут, я хочу поздороваться с Аней.

Он безразлично махнул рукой и я отошла к столику, где неизменно сидела вечно хохочущая хитрющая подпольщица.

– Ну мать, ты даешь! – Анька томно закрыла глаза. – Будь я на месте твоего немца, я бы тебя уже отымела в каком-нибудь укромном уголке. Красота так красота. Чего уж тут. Для рейхскомиссара поди старалась? – и уже более серьезным тоном прошептала, – Катя, я слышала, что ты больше здесь работать не будешь, что случилось?

– Ань, я теперь переводчиком буду при Габриеле и Алексе в штабе.

– Вот так-так, с чего бы это? – Анька нахмурила брови.

– Да, перегнула палку немного, чуть в бордель не попала, но вышло все так, как мне и нужно было, – улыбаясь прошептала я.

– А я тебе говорила, что фон Вольф не цацка.

– Да, не цацка и близко. С ним что-то сегодня происходит, не знаешь, что могло случиться?

– Нет, – ответила мне она и елейным голосом запела, увидев Фридриха. – Мой офицер, пригласите меня танцевать!

Затем она, вставая, наклонилась к моему уху и прошептала:

– Извини, но мне нужно кое-что попытаться узнать о крысе, поэтому сегодня уж без меня, – Анька закончила фразу и отошла от стола, вешаясь Фридриху на руку.

Я уже было собиралась идти к скучающему Габриелю, как ко мне подошел Алекс и пригласил на танец. Я без малейшего колебания согласилась.

– Катя, ты просто обворожительна, – легко обнимая меня, он легко касался моей обнаженной кожи на спине, чем вызвал у меня едва уловимую улыбку.

Какие они были разные, эти два друга – офицера. Один наглый, бесцеремонный, надменный. Второй же – полная ему противоположность, гордый, воспитанный, сдержанный. «И оба – фрицы», – скривила я губы в горькой усмешке.

– Алекс, а что происходит сегодня с Габриелем? Я не могу понять, он какой-то грустный, что ли.