Два солнца

© Наринский Д., 2022

 
Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
 

К. Бальмонт

 
Солнцем сердце зажжено.
Солнце – к вечному стремительность.
Солнце – вечное окно
в золотую ослепительность.
 
 
В сердце бедном много зла
сожжено и перемолото.
Наши души – зеркала,
отражающие золото.
 

А. Белый

Часть I
Бурные годы

Глава 1
Возвращение на Полтавщину

«Неужели это все? Неужели навсегда?» – Миловидная темноволосая девушка не могла оторвать взгляд от окна. Впервые в жизни поездка ощущалась как трагедия.

Исчезли за поворотом уже слегка подернутые зеленой дымкой знаменитые киевские холмы с золотыми вкраплениями куполов. Прощай, Крещатик, уютные кондитерские и книжные магазины! Прощайте, студенческие диспуты и концерты заезжих знаменитостей! Конец мечтам и надеждам…

Почему-то вспомнились поездки на фуникулере любимого 15-го маршрута по склону Владимирской горки… А затем – как из электрического вагончика (рядом со строениями Михайловского Златоверхого монастыря) открывается чудесный вид на живописные склоны и простирающийся внизу Подол.

Впереди девушку ждали унылые сельские будни. Но разве об этом мечтала юная Ольга, поступив в Высший институт народного образования (а это как-никак бывшие Императорский университет святого Владимира и Высшие женские курсы, вместе взятые)!

Вырвавшись из захолустья в большой город, она сразу почувствовала себя здесь своей. Киев, хотя и не отошел окончательно от бурных событий последнего десятилетия, снова расцвел. Жизнь бурлила и кипела: литературные объединения, театральные и танцевальные студии, кино и цирк – и все, разумеется, новаторское, экспериментальное. Казалось, город заполонила молодежь, готовая изменить этот мир, вычистив и вычеркнув всю грязь и черноту безумных и страшных послереволюционных лет. Убогий быт, неустроенность, жизнь впроголодь – какое это имело значение? Впереди – новая жизнь и радужные перспективы!

Полная надежд отправлялась семнадцатилетняя Оля в заветный Киев, даже не подозревая, насколько тернистым окажется путь к знаниям. Но ведь, в сущности, ничего особенно страшного с ней не случилось: время такое, всем тяжело.

И вдруг – отчисление! Вдруг всплыло, что ее старший братец Иван Гурко был юнкером Киевского пехотного военного училища великого князя Константина Константиновича (которое закончил, кстати, и небезызвестный белогвардеец, генерал Деникин). Иван записался в Добровольческую армию, защищал Перекоп от атак красной конницы, но больше родные о нем ничего не знали.

Но как об этом проведали в институте? Сама Оля никогда не интересовалась политикой. Видела она, однако, многое: и когда на маленьком вокзальчике флаги менялись чуть не каждый день, и когда приходилось прятаться в погреб то от обстрелов, то от опьяненных сторонников очередных «властей», и когда мать, такая крепкая казачка, в считанные дни сгорела от тифа.

А партии, течения, войны, революции – настолько все запутанно… Так думала девушка. Но оказалось, что для других это важно и даже имеет решающее значение, а в институтах действуют спецкомиссии, и выявляют они студентов с неподобающей семейной историей или классово чуждыми взглядами. «Классово чуждыми! Интересно, самим им голодать приходилось?»

Спасибо, хоть направление на работу дали. Хоть в этом помогло «правильное» рабоче-крестьянское происхождение!

И вот – почти возвращение на родину. Полтавская губерния, Лубенский уезд, село Лазорки. Ольга подъезжала к небольшой станции, а перед взором проносились картины детства…

* * *

Теперь она оказалась в старинном казачьем селе на высоком берегу речки Слепород. А школа-то – всего-навсего два глиняных дома, по сути – мазанки, для младших и старших учеников. Директор, очень пожилой добродушный «дядька», встретил по-отечески тепло: «Располагайся, дочка. Считай, что ты дома». Местные смотрели сперва немного настороженно (как всегда в селе на чужаков), но в целом дружелюбно: учителя начальной школы ждали давно. И поэтому следовало настроить себя только на одно – на работу…

Конечно, поначалу ее, не стесняясь, в открытую рассматривали и обсуждали. Ольга была к этому готова, держалась ровно и приветливо, но с достоинством. Судя по приветливым взглядам, общество новенькую одобрило.

Особая благосклонность читалась на лице невысокого крепкого парня. Сразу по приезде Ольга не обращала внимания на местных парубков, но этот уж слишком часто появлялся возле школы. Настолько часто, что однажды, столкнувшись с ним у ворот, учительница не выдержала и спросила:

– Не поздновато ли для первого класса?

– В школе я вообще-то отучился, Ольга Сергеевна, – парень совершенно не смутился.

– И чем же теперь занимаетесь? – А сама подумала: «Ничего, даже разговаривает грамотно».

– Мельница у отца, там и тружусь.

Звали наследника «мукомольной династии» Антоном. Проводив Ольгу до дома, он замешкался у калитки, уже было попрощался, а потом вдруг решился:

– Танцы по субботам. Приходи к нам в клуб.

Ольга опешила: вот уж чего никак не ожидала.

– Да ты же все сама и сама. Почитай, три месяца здесь, а ходишь только в школу да из школы, в лавку да к реке.

– Следишь, что ли?! – Ольга насторожилась: ей нравилось сидеть у реки, предаваясь девичьим мечтам. Но свидетелей ей не требовалось.

– Нет. Просто вижу. – И опять ни тени смущения.

Подумалось: «А он нагловатый».

– Так я зайду послезавтра?

– Заходи.

Оля и сама удивилась той легкости, с которой приняла предложение. Нужно, наконец, привыкать к этой жизни. А то вечера на редкость унылые… «Что ж, может стану “прекрасной мельничихой”…» – И грустно усмехнулась: Киев казался как никогда далеким и недосягаемым…

* * *

Не прошло и месяца, как ситуация немного прояснилась. С какой скоростью распространяются в селах новости – Ольга прекрасно знала. Поэтому совершенно не удивилась, когда местная учительница старших классов Зоя Ивановна, начинавшая преподавать еще в земской школе, вызвала ее на серьезный разговор.

Она рассказала, что в этих местах не так давно бесчинствовала банда. Самым громким было дело о нападении на состав с экспроприированным зерном. Налет оказался неудачным – охрана не оплошала. Но полегло тогда с десяток красноармейцев и налетчиков. Зачинщиков вроде поймали, но на свободе осталось немало тех, кто приложил к этому руки. О соучастниках многие знали или догадывались. Но помалкивали.

– Мельник Кравчук точно помогал, а сына его старшего Сашка́ видели с бандой в Сотницком, и с тех пор в Лазорках он не появлялся. Так-то на них никто не показал, но в доме и на мельнице обыск у них был. Хотя искали тогда, поди, у всех, – тихим шепотом вещала Зоя. – Ты смотри, Антон вроде не был замешан, но кто знает… Говорили, на мельнице у них оружие прятали.

– Чего только люди не придумают… – Ольга терпеть не могла сплетен. – Да и мне-то какое дело до этого?

– Ты погоди, я ж не отговариваю. Жених он завидный, зажиточный. Но просто знай, что можешь попасть как кур во щи, – обиделась учительница.

– Зоя Ивановна, а я разве говорила, что замуж выхожу?

– отрезала Оля и вышла из класса, где происходил разговор «по душам».

Замуж она и вправду не собиралась пока, хотя Антон уже делал явные намеки. На ухаживания «завидного жениха» отвечала сдержанно. Все же не о таком ей грезилось, не о таком…

* * *

Опять весна… Мартовский день был такой яркий, что слепило глаза. От сосулек, свисающих с крыш, разлетались брызги и солнечные зайчики, петухи радостно голосили в неурочный час. Подходя к школе, Ольга подумала, что учительствует уже почти год и, кажется, все получается. Ей нравилось заниматься с детьми, видеть их успехи. Ребятня тянулась к спокойной, рассудительной и очень симпатичной девушке. Да и родители уважали. В общем, работа ладилась. А вот об остальном лучше было не задумываться. Пусть все идет, как идет…

Урок сегодня почему-то давался с трудом. Мысли рассеянные. Механически повторяла первоклашкам: «Де-ти ра-ды вес-не». Дети (как и те, из предложения), чувствуя состояние молодой учительницы, перешептывались и крутились. А потом и вовсе дружно уставились в окно, на котором уже успели оттаять морозные узоры.

– Да что ж вы там увидели?! – И сама посмотрела на улицу.

По дорожке к школе приближался стройный молодой человек, одетый совсем не по-сельски. Ольга не поверила своим глазам: Леонид!

Глава 2
«Станционный смотритель»

Сколько себя помнил, Леня всегда засыпал под стук колес. Его завораживали ритмы дороги, мельканье огоньков, гудки паровозов. И манили бескрайние просторы, неизведанные земли, незнакомые большие города. Казалось, без железной дороги и жизни-то быть не может!

В семье Мирачевских так оно и было: приходилось часто переезжать – начальство ценило усердие ее главы Михаила Игнатьевича, служащего Киево-Полтавской дороги. Менялись станции (сейчас это была Солоницкая), квартиры – железная дорога оставалась неизменной.

Незыблемы были и домашние порядки, заведенные молодой хозяйкой Ольгой Ираклиевной. Поезда ходили часто: должность помощника начальника станции была хлопотной и ответственной. Будучи старше супруги на двадцать лет и опекая ее порой по-отечески, он безоговорочно доверил ей ведение хозяйства. И не ошибся. Высокая, статная, с горделивой осанкой, Ольга Ираклиевна выглядела как барыня, однако умела все, бралась за любую работу, и в доме всегда царили чистота и порядок, ждал вкусный обед, да и огород был возделан и ухожен.

Леонида не баловали, но и нотаций не читали. На всю жизнь он запомнил домашнее тепло и чувство защищенности – главное, что дали ему родители.

Михаил Игнатьевич, строгий на службе, дома же – добрый, покладистый и очень заботливый, с сыном возился с удовольствием, каждую свободную минуту, как будто торопясь научить всему, что знал и умел сам.

Рыбалка у маленького непоседы не заладилась, зато он обожал мастерить из дерева и глины паровозики и зверушек. Но самое интересное для него началось, когда отец стал брать с собой подросшего сына инспектировать соседние полустанки.

Леня навсегда запомнил тот весенний день, вскоре после Пасхи, когда на рассвете услышал слова:

– Просыпайся! Нас ждут приключения!

С нетерпением уплетая завтрак, поминутно спрашивал отца:

– Где они нас ждут?! Что мы будем делать?

Но Михаил Игнатьевич загадочно улыбался. Понял Ленька, что предстоит целое путешествие, только тогда, когда отец усадил его на стоявшую на путях дрезину.

Первая поездка на механической тележке стала чудом: стук колес, весенний ветер в лицо, по сторонам проплывают деревья, а в высоком синем небе несутся навстречу облака! И хочется, запрокинув голову, кричать от радости, но перехватывает дыхание…

Ленька всегда любил отцовские рассказы о строительстве дорог, о том, как трудно прокладывать тоннели и возводить насыпи и мосты. В том, что профессия железнодорожника – лучшая на свете, сомнений быть не могло!

А какие истории рассказывала мама! Что в них быль, что сказка – неважно: слушал их Ленька, как завороженный. Неспроста Ольга Ираклиевна всегда держалась с достоинством! Прадеда ее, Аркадия Шпиркана, управляющего имением графа Ираклия Моркова, в семье считали внебрачным сыном знатного вельможи. Ольга Ираклиевна с гордостью говорила о том, что сам Суворов отметил храбрость графа, а во время нашествия Наполеона он возглавил Московское народное ополчение и получил награды за участие в Бородинском сражении.

Рядом с имением графа, на хуторе Червона в Подольской губернии, Аркадий посадил необъятный сад и построил дом, ставший родовым гнездом Шпирканов.

Но особенно интересно Леньке было слушать о делах недавних. Дядя Ольги Ираклиевны Аристокий (имя-то какое!) – знавал самого царя Николая II, поскольку служить ему довелось помощником капитана знаменитой яхты «Штандарт». К удивлению мальчика, на яхте не было места строгим придворным порядкам. По словам Аристокия, офицеры и матросы часто видели царскую семью и свободно общались с девочками – великими княжнами. Аристокию даже посчастливилось танцевать с ними.

Любимой была история о том, как зимой матросы яхты участвовали в театральных постановках в российской столице. Ольга Ираклиевна в точности передавала рассказ дяди:

– Надели на них доспехи, чтоб римских воинов изображали. Было сказано, чтоб на полководца смотрели и суровость на лицах изображали. Занавес открылся, матросы видят: прямо напротив – царская семья. И давай улыбаться.

– Так и что ж плохого? – недоумевал Ленька.

– Как что? Спектакль-то идет, на сцене трагедия, полководец на битву их призывает, а они так и стоят-улыбаются, не спуская глаз с царской ложи.

Живо представляя моряков в сандалиях, вытаращившихся на царя с царицей, Леня покатывался со смеху.

В общем, как он понимал, служба у государя императора Аристокию нравилась.

Но был еще один дядя, Маркел, о котором Ольга Ираклиевна говорила неохотно, очень кратко, и подробности о нем Ленька узнал гораздо позже. Он царя не любил и считал угнетателем трудового народа. И потому подался в революционеры. Создал кружок народовольцев в Каменце-Подольском, раздавал гимназистам революционные брошюры, собирал деньги на типографию и даже сумел ее организовать. Но денег все равно не хватало. Тогда Маркел ограбил почту, ранив при этом курьера и городового. Его задержали, все члены кружка были арестованы и преданы суду (дело государственной важности слушалось в Киеве!). Так Маркел оказался на каторге, а затем на поселении в страшно далекой Якутии. Вернувшись, снова включился в революционную борьбу.

«Вот это жизнь! – завидовал Ленька. – Где они только не бывали и чего только не видали!» И представлял себя то отважным капитаном во время шторма, то первопроходцем в Сибири, как Ермак Тимофеевич.

Если среди предков столько замечательных людей, то мальчику сама судьба наверняка приготовила что-то необыкновенное и интересное!

* * *

По правде говоря, в повседневном житье-бытье Леньки необычностей тоже хватало. Многие ли могут похвастаться тем, что купались в речке с солоноватой водой? Или в озере, которое так и называлось – Соленое? А село Солоница как бы само говорило о том, что стоит оно на солонцах – засоленных почвах. И рыба в здешних водоемах была по-особому вкусна…

Лето проводила местная детвора на озере. Уже на подходе сбрасывали с себя одежки и бросались в воду с разбегу, поднимая фонтаны брызг и ощущая солоноватый привкус во рту. Накупавшись, принимались за любимую игру «Чумацкий шлях» – некогда так назывался путь к Черному морю, который проторили чумаки: те, кто везли оттуда соль.

Но здесь не было взаправдашних солончаков, куда отправлялись настоящие чумаки. Ребята искали у кромки мелевшего в жару озера места, где проступала соляная корочка. С азартом добывали они крупинки соли, стараясь набрать побольше, а потом сдабривали ею куски ржаного хлеба и уминали за обе щеки!

* * *

После окончания начальной школы настал черед новых приключений. В селе было только одноклассное народное училище – земская школа, а в гимназию приходилось ездить в уездный город Лубны, несколько верст на поезде. Так железной дороги в жизни Лени стало еще больше…

Веселыми были эти короткие поездки! Шумя и пихая друг дружку, заскакивали ребята в вагон местного поезда и, не замолкая, доезжали до своей остановки. Только одна девочка обычно держалась особняком, спокойно, даже величаво проходила к своему месту и плавно садилась. И однажды Леня Мирачевский вдруг обратил внимание на давно знакомую Олю Гурко, а потом и по-настоящему ее увидел… А ведь они были соседями, да и отцы их работали вместе: Сергей Филимонович Гурко служил железнодорожным мастером на станции Солоницкой.

А может быть, началось все в тот день, когда всегда торопливый и шумный Ванька Шрамко толкнул Олю при посадке и она, оступившись, чуть было не слетела с высоких ступенек вагона. Леня сверху успел подхватить ее под руку:

– Держись! – и прикрикнул на товарища: – Иван, ты чего это?!

– Да я что, ничего я, нечаянно, – ответил тот и добавил в своей обычной манере: – Не упала – не пропала.

– Спасибо, – с достоинством поблагодарила Оля.

– И не испугалась?

Лицо ее осветилось тихой благодарной улыбкой. Красивой улыбкой…

Вероятно, с тех пор и стал Ленька к соседке приглядываться и незаметно для себя самого опекать.

Глава 3
Великая катастрофа

Мир рухнул в одночасье и неожиданно. Только никто на станции Солоницкая этого еще не подозревал. Кроме, пожалуй, Михаила Игнатьевича. Он сразу сказал, что если война затянется, то быть беде.

Поначалу казалось, что вступление необъятной Российской империи в войну никак не отразится на буднях небольшого украинского села. Но вот то в одной, то в другой хате стали провожать будущих ратников, а ребята пока еще с восторгом рассказывали приятелям, кого из их родственников забрали на фронт: появилось и новое слово – «мобилизация». Вскоре и станция, не имевшая стратегического значения, оказалась втянута в водоворот военного времени. В западном направлении шли поезда с военными, провизией, оружием, в восточном – с беженцами, ранеными, пленными. Эшелоны скапливались не только на главных узловых станциях, но и – постепенно – на таких маленьких, как Солоницкая.

Уже к концу осени отец пропадал на работе сутками. Приходил изможденный и, наскоро поужинав, засыпал. Не было теперь у него времени даже поговорить с сыном. Матушка присутствия духа не теряла, но все больше тревожилась: вести хозяйство, как прежде, было непросто, дефицитом делались многие привычные продукты и даже дрова.

* * *

Когда первый раз надолго задержался состав с беженцами, ребята побежали на станцию. Шумная компания шла вдоль вагонов: поначалу уверенно (хозяева, они были у себя дома), но постепенно реплики становились тише, и вскоре замолкли даже самые бойкие. Мальчишки инстинктивно сбились плотнее и дальше продвигались немного в стороне от железнодорожных путей, подталкивая друг друга и глядя во все глаза.

Увиденное надолго осталось в памяти.

У вагонов сидели измученные, с потемневшими лицами женщины, многие баюкали кричащих младенцев, к ним жались притихшие дети; хлопцы постарше возились дальше, прямо у рельсов. Страдание, усталость, страх неизвестности – все эти чувства испытывали обычные люди, вынужденные покинуть свои дома из-за военных действий. Так ребятам открылось истинное лицо войны, которое сильно отличалось от того, что писали в газетах…

Из разговоров беженцев стало понятно, что они, в основном, из западных губерний Привислинского края. С группой своих сверстников удалось даже пообщаться: никакой агрессии в выражении лиц чужаков замечено не было.

Несколько минут стояли компании, местная и беженская, разглядывая друг друга, пока малый лет четырнадцати не спросил:

– Братья! Чи нэма хлеба? Ещче длуго бендже мы ехаць…

– Может и есть. Да не вам его есть! – Прибаутки из Ваньки всегда сыпались, как горох на току из молотилки, и даже в такой момент он не удержался.

– Да погоди ты, – осадил его Ленька. – Голодные вы, что ли?

Просящий хлеба стыдливо опустил глаза.

– Ну, ждите.

Договорились метнуться по домам, собрать, кто что сможет, и мигом назад.

Вскоре у эшелона состоялась передача добытого съестного: кто картошин вареных принес, кто хлеба, кто сушни из яблок и вишен, кто семечек.

Возвращались со станции с чувством выполненного долга и назавтра договорились прийти опять с провизией. Только глубокой ночью составу дали-таки зеленый свет – и он двинулся дальше, в сторону Харькова, где развернуты были пункты приема беженцев.

А для одиннадцатилетнего Лени Мирачевского этот день оказался переломным: как будто на все происходящее навел кто-то новый фокус, и стали более понятными и поведение родителей, и услышанные обрывки взрослых разговоров, и собственные ощущения.

* * *

Но настоящие трудности только начинались. Вместе с потоками беженцев, дезертиров, пленных пришли и болезни.

Когда занемог Михаил Игнатьевич, мать сразу запретила сыну подходить к нему, почувствовав неладное. Леня обижался, что она не подпускает его к отцу: так хотелось помочь, быть полезным хоть чем-то.

– Я воды могу дать! Ну что ты все сама, – упрашивал он маму.

Ольга Ираклиевна была непреклонна. Осмотревший Михаила Игнатьевича доктор подтвердил ее страшную догадку: слово «тиф» звучало как приговор. Две недели больной метался в горячке, но побороть инфекцию организм, ослабленный тяжелой работой и волнениями последних месяцев, не смог.

Несколько дней прошло, как в тумане: похороны, поминки, полный дом людей, знакомых и незнакомых. И вот остались они совсем одни. Тихо и жутко было в опустевшем жилище.

Ленька молча сидел, уставившись на стоящую на комоде фотографию отца…

У него перед глазами одно яркое воспоминание сменяло другое: вот они с отцом рыбачат на Суле, вот ходят по ярмарке в Полтаве, вот на станции отец знакомит его с устройством паровоза… Представить, что это больше не повторится, мальчишка никак не мог. Казалось, выйдет сейчас из кухоньки Михаил Игнатьевич, засобирается на службу…

Ольга Ираклиевна тихо подошла, погладила сына по голове. Он вздрогнул, вздохнул глубоко и наконец расплакался – впервые с того момента, как услышал о смерти отца.

* * *

Утратило любимое семейство Михаила Игнатьевича не только заботливого мужа и отца – остались жена его и двенадцатилетний сын без кормильца, совсем без средств, и к тому же без жилья: казенную квартиру пришлось освободить. Началась жизнь, полная лишений. И если бы не несгибаемый характер Ольги Ираклиевны, неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба Мирачевских.

Угол удалось найти здесь же, в Солонице. А вот с работой было сложнее. Водоворот событий за пределами тесного семейного мирка захлестнул все население огромной страны, и не было ни у кого шансов остаться в стороне.

Революция, случившаяся в конце февраля в Петрограде, эхом отозвалась в Киеве. Свержение царской власти, а в октябре 1917го и Временного правительства, подтолкнуло украинцев к созданию собственной державы. Только никто не знал в точности, как это сделать правильно. Как выйти из Великой войны с наименьшими потерями? Как удовлетворить чаяния народа и не отпугнуть землевладельцев и промышленников? Как разобраться в запросах интеллигенции из разных политических лагерей? Задач было много, а путей их решения предлагали еще больше. Да и за пределами территории, привычно называвшейся Малороссией, будущее ее плодородных земель виделось по-разному…

Власть переходила из рук в руки, сменяли друг друга правительства, война мировая обернулась гражданской, и по землям Полтавщины за несколько лет прошли армии практически всех заинтересованных сторон: Красная, австро-немецкая, гайдамаки Петлюры, войска Директории, Добровольческая Белая и снова Красная. И это – не считая скоротечных набегов атаманов Махно и Григорьева!

Все военные действия сопровождались контрибуциями, изъятиями, поборами, а между ними происходили обычные для бурных времен грабежи. Население тоже не оставалось в долгу, и по всей губернии то там, то тут вспыхивали крестьянские восстания.

Осиротевшему семейству Мирачевских нужно было выживать в гуще этих событий. Молодой еще вдове приходилось браться за любую поденщину: где полы помыть, кому стены побелить или на огороде помочь… Когда работы не находилось, меняли на продукты вещи и столовые приборы. Вскоре стал помогать и подросший сын.

* * *

Все это время мечтала Ольга Ираклиевна вернуться на родину, в Подольскую губернию, в семейное гнездо Шпирканов. И как только смута окончилась, начала собираться. Леониду же пора было подумать о будущей специальности.

Хотя что тут думать? С раннего детства манила железная дорога, и он точно знал, что именно с ней и будет связана его профессия. Решено было ехать в Киев, где жил дядя, брат отца Андрей Игнатьевич. И здесь удача улыбнулась семнадцатилетнему юноше.

Как выяснилось, в этом городе уже год как был организован Строительный техникум железнодорожного транспорта. Благодаря ходатайству матери, подкрепленному документами, Леонида, сына служащего на железной дороге, приняли после небольшого собеседования.

Правда, радостное событие огорчало расставание: Ольга Ираклиевна уезжала в Червону.

Но было и еще нечто сокровенное, о чем сожалел Ленька, покидая ставшую родной станцию Солоницкую. Грусть в его глазах мать заметила и о причине ее догадалась, но все же спросила с усмешкой:

– Да ты никак уезжать не хочешь?

– С чего это ты взяла? – Ленька постарался ответить как можно увереннее.

– Невесел что-то…

– Так друзья ж остаются. Вот Ванька так и не решился податься в Киев… – И, помедлив, добавил: – Наверное, зайду еще раз к нему на прощанье.

Но Ольга Ираклиевна хорошо знала своего сына: не о приятеле печалился он – мысли его занимала симпатичная Оля Гурко. Что ж – ему жить, ему и жену выбирать…

А Леонид, выйдя из дома, и вправду помчался в сторону Ольгиной улицы.