Читать книгу: «Магическое изречение», страница 2

Откуда-то сверху, со склона горы, доносились мерные удары барабана, хриплые голоса и тревожное, резкое верещание зурны. «Ах да, – вспомнила Ника, – там ведь цыганский квартал, должно быть, у цыган сегодня какой-то праздник…»

Ника сама не знала, откуда ей известно про этот праздник и про цыганский квартал и почему она так хорошо знает этот маленький городок, знает его кривые узкие улочки, знает многих его жителей. Да и сама она была сейчас на себя не похожа, с удивлением поняла Ника – одета в мужской кафтан, подпоясанный зеленым шелковым шарфом, на ногах сапоги из мягкой кожи.

Она – или он? – миновала мечеть на углу двух улочек, миновала глинобитную стену медресе, миновала улочку, где жили кожевенники. Из дверей их домов и мастерских остро и резко пахло дублеными кожами и поташом. Ремесленники с черными от дубильной смеси руками трудились на порогах своих жилищ. Один из них поднял голову и произнёс почтительно:

– Мир вам, господин Хасан!

«Это ведь он ко мне обращается», – поняла Ника и осознала, что ее и впрямь зовут Хасаном, и ничуть этому не удивилась, приняла как должное – так и бывает во сне.

Тут она – или он? – услышала приближающийся цокот копыт по булыжной мостовой. Она – или он? – подняла глаза и увидела двух всадников, которые ехали рядом на больших откормленных конях, перегородив всю улицу. Всадники никого не замечали. Богатые кафтаны, сабли в дорогих ножнах на шёлковых перевязях, шапки с кокардами – это были стражники. Между ними по мостовой брел человек в порванном вылинявшем халате, без шапки, со связанными руками. Должно быть арестант, схваченный за какое-то прегрешение.

При приближении всадников прохожие вжимались в стены домов, чтобы кони не сбили их с ног или острые стремена не разорвали одежду. Стражники ехали неторопливо, они не хотели кого-то задеть нарочно, но и не избегали этого. Они просто не замечали прохожих, как идущий по саду человек не замечает насекомых у себя под ногами.

Хасан – или Ника? – как все прочие, прижался к выщербленной глинобитной стене, чтобы пропустить стражников. Но тут случилось неожиданное – один из них выехал вперед, теперь они ехали гуськом, никого не задевая. Первый всадник проехал мимо Хасана, и с ним поравнялся арестант.

Хасан отвел было глаза, чтобы не встречаться со взглядом арестанта, но тот издал какой-то нечеловеческий, мучительный стон, больше похожий на мычание, обдал его жарким дыханием, и Хасан невольно взглянул на него. Рот арестанта был широко открыт, он силился что-то сказать, но не мог – во рту у него бессильно шевелился кровавый обрубок языка. Арестант протянул к Хасану свои связанные руки, что-то вложил в его ладони и снова мучительно застонал, замычал, что-то безуспешно пытаясь сказать, на что-то показывая.

Хасан посмотрел туда, куда указывал несчастный человек, и увидел одного из стражников. Тот приподнялся в стременах и замахнулся на Хасана нагайкой. Хасан поспешно пригнулся, нырнул в дверь ближней лавки.

Это оказалась лавка ковровщика. Сам хозяин стоял за прилавком, заваленным молитвенными ковриками, и делал Хасану странные знаки, глазами и телодвижениями указывая на заднюю стену лавки.

Хасан оглянулся. Послышались тяжелые, неотвратимые шаги приближающегося стражника. И тут он сообразил, что всё еще сжимает в руке то, что передал ему арестант. Это был смятый, сложенный в несколько раз кусок пергамента…

Ковровщик поднял один из ковров, покрывавших заднюю стену, за ним оказался тёмный проход. Хасан опомнился, скользнул в смутный проём, пробежал несколько шагов во мгле, споткнулся и упал…

И тут из темноты кто-то позвал его по имени.

Ника проснулась от звука голоса, который звал ее по имени. Или это ей только показалось? Может быть, это был всего лишь отзвук ее странного сна?

В первый момент она снова не могла вспомнить, где находится. Она лежала не на своей привычной кровати, но и не на той новой и ровной, как футбольное поле. Да и вообще Ника находилась не на кровати, а на узком диванчике и была одета в те же самые джинсы и джемпер, что и раньше. Пока она спала, кто-то заботливо накрыл ее красным клетчатым пледом, подоткнул края.

Тут Ника вспомнила прежнее свое пробуждение, вспомнила человека, который называл себя ее мужем, вспомнила визит врача… Как же его… Валерьяна Иваныча… Врач дал ей какую-то таблетку, после которой она заснула…

Мысли ворочались в голове медленно и неохотно, как большие сонные рыбы. Одна мысль выплыла на поверхность сознания, она показалась Нике важной, но тут же снова ушла в темную глубину… На смену ей пришла другая. Врач… Он утверждал, что она больна и что он ее вылечит. Так, может, и правда лучше ему довериться? Может, он прав, и она действительно не в себе? Да и вообще, важно ли это? Ей не хотелось думать, не хотелось ничего делать. Вялое, дремотное состояние обволакивало ее, как густая клейкая субстанция. Между Никой и всем остальным миром словно стояло толстое, мутное, почти непрозрачное стекло. Но минуты шли, и это стекло становилось тоньше, зрение Ники понемногу прояснялось, мысли в голове поплыли быстрее, и одна мысль действительно оказалась важной…

Ника окончательно проснулась. Она даже почувствовала, что ей ужасно неудобно на узком продавленном диване, да еще джемпер противно кусал спину и плечи.

Тут дверь скрипнула, и в комнату вошел мужчина. Тот самый неизвестный, который пытался убедить Нику, что они женаты, который выдавал себя за Сергея.

Ника закрыла глаза, снова открыла их…

Ничего не изменилось. Ника не знала этого человека. Она вспомнила, как утром со спины едва не приняла его за Серёжу, как она могла? Но ведь в паспорте сказано, что он – Сергей Ломакин…

Так, может, она и правда больна, в этом всё дело? Может быть, поверить этим людям? Они, наверное, знают, что для нее лучше. Они знают…

– Как ты, дорогая? – заботливо и с сочувствием наклонился к ней чужак. – Ты выспалась?

– Да, выспалась… – Ника произнесла эти слова с трудом, язык ворочался во рту как чужой.

– Доктор сказал, что…

Ника поморщилась.

– Не говори мне про этого доктора… Я не хочу о нем слышать…

– Зря ты так. Валерьян Иванович отличный врач, мама знает его много лет. Ну ладно, хорошо, не буду, если ты не хочешь… Но вот это ты обязательно должна принять…

В руке у него был стакан с водой, он поднес стакан к Никиным губам. Вода была теплая и безвкусная, и тут Ника почувствовала, как он вложил в ее губы таблетку.

– Глотай! Тебе сразу станет лучше!

С чего он взял, что ей станет лучше? От таблетки, которую дал доктор, лучше ей не стало, она просто заснула. Отрубилась и перестала скандалить и требовать, чтобы ей вернули мужа. Настоящего мужа. Потому что этот тип никак не может быть ее мужем Сергеем. Вот сейчас близко она видит его руку – короткие пальцы, ногти некрасивые, ладонь широкая. У Серёжи вовсе не такая рука.

– Выпей, малыш, – ласково просил чужак. – Доктора надо слушаться. Доктор лучше знает, что тебе нужно.

Но что-то в душе у Ники запротестовало. Она языком сдвинула таблетку за щеку, осторожно глотнула воду.

– Пей еще! – Мужчина настойчиво наклонил стакан.

Ника сделала большой глоток, но не проглотила таблетку, сама удивившись, как ловко у нее получилось. Наверное, вспомнилась подростковая выучка, когда Ленка Лапина научила ее в больнице не глотать таблетки, а прятать их за щеку. Таблетки она потом собирала и отдавала своему парню Лёшке, а он уж загонял их наркоманам по сходной цене. Ленку всё же с этим делом поймали и выписали со скандалом. С девчонками врач провел беседу. «Вы что, – сказал, – дуры этакие, хотите на всю жизнь тут остаться? Думаете, вам таблетки просто так дают?» Застращал их, Ника больше никогда так не делала. Но сейчас совсем другой случай, вот и вспомнилось детство золотое.

Фальшивый муж взглянул одобрительно, поставил полупустой стакан на стол, и в этот момент она исхитрилась, выплюнула таблетку на ладонь, сжала в кулаке. Тут в голове у нее снова всплыла прежняя мысль, показавшаяся ей такой важной. Фотографии! У нее же есть фотографии со свадьбы. Ну да, они снимались у дверей загса, а потом в ресторане, она еще официанта попросила сделать коллективный снимок…

– Где мой телефон? – спросила она, с трудом разомкнув онемевшие губы.

– Твой телефон? Вот он! – Самозванец подал ей трубку, как будто ждал эту просьбу и держал телефон наготове.

Ника открыла альбом фотографий, нашла свадьбу, пересмотрела снимки один за другим… Вот она стоит у дверей загса и машет кому-то рукой, то есть ясно кому – Серёже, он чуть опоздал. Танька Самохина еще смеялась, что напарил ее женишок, смылся. Вот они с Танькой рядышком в холле. Загс у них в городе недавно построили, он красивый, фонарики разноцветные, окна большие… Танька для свадьбы платье новое купила в цветах. «Буду, – шутила, – у тебя вместо букета». А Ника платье свадебное не стала покупать, надела свое любимое, голубое, к глазам ей очень идет. Сергей отсоветовал – в Питере, сказал, всё купишь, там и свадьбу справим… Вот снимок в ресторане, где они с Валентиной Павловной, маминой подругой, рядышком. Та ее обнимает и вроде бы уходить уже собралась.

Ника внимательно пролистала всю свадебную папку – снова зал ресторана, и официант виднеется с тортом, как же его звали… Женя, кажется, Танькин приятель. Но ни на одной фотографии она не нашла Сергея.

Странно… Более чем странно… Ведь они же фотографировались вместе… Например, когда слушали поздравление сотрудницы загса. Кстати, в новое здание и работников взяли новых. Вместо приземистой тётки в квадратном костюме и с квадратной же стрижкой новобрачных поздравляют теперь молодые интересные женщины с приятными, приветливыми голосами, в нарядных платьях.

Вот фото со свидетелями – у них в городе свидетели еще ставят свои подписи. Вот незнакомый парень, которого Сергей нанял. Даже он на снимках есть. Но ее мужа нигде нет.

Вероника подняла на липового супруга недоверчивый взгляд.

– Почему Сергея нет на фото?

– Меня? Ну, не знаю… Посмотри на моем телефоне, там, наверное, есть… – Он подал ей свой мобильник, заранее выведя на экран свадебные фотографии.

Ника пролистала их и правда нашла на фотографиях этого самого мужчину. Назвать его Сергеем она никак не могла, у нее просто язык не поворачивался. Она просматривала снимок за снимком – лицо чужака попадалось то и дело, но вот странно, он был одет в тот же костюм, что и Сергей, но что-то она не помнила в том ресторане такого интерьера. Впрочем, она была в этом заведении впервые и не глазела по сторонам, она смотрела на Сергея. Но отчего же нет снимков, где они вдвоем? Или где они все вместе? Она отлично помнит, что просила официанта Женю сфотографировать их на память. Интересно, куда же делись все снимки с ее Сергеем? Почему их нет в ее телефоне и так много в телефоне подложного супруга? Ведь это не селфи, его же кто-то снимал… Впрочем, может быть, он отдал кому-то свой телефон…

– Ты не хочешь еще поспать? – поинтересовался незнакомец с каким-то странным выражением.

– А сейчас что, утро?

– Сейчас поздний вечер, ты проспала весь день, доктор сказал, что сон – лучшее лекарство. Так ты еще поспишь? – спросил он, не сумев скрыть нетерпения в голосе.

Ника возмутилась:

– Слушай, мне нужно в ванную! И вообще, спать одетой вредно!

Тут в комнату заглянула свекровь и мгновенно оценила ситуацию.

– Сергей, как ты можешь! – строго свела она брови. – Девочка хочет умыться, а ты…

– А что я? – огрызнулся он.

– Верочка! – залебезила свекровь, и Ника снова не успела сказать, чтобы та не называла ее так. – Детонька, тебе нужно хорошенько поесть и принять душ! А потом ляжешь в теплую постельку и утром будешь как новенькая. Всё пройдет, всё забудется, всё наладится…

Ника отправилась в ванную.

Душ в этой квартире оставлял желать лучшего – чуть теплая вода едва сочилась. Но всё же это лучше, чем ничего. Ника взбодрилась и решила пока не перечить ни поддельной свекрови, ни поддельному мужу. Ага, муж, объелся груш!

От еды она отказалась, выпила только чаю, который имел какой-то странный привкус.

– Это чабрец, чабрец! – забормотала свекровь, увидев гримасу Ники. – Очень полезная травка… От нервов, и вообще…

От ее болтовни у Ники заболела голова, и она поскорее ушла в спальню. Свекровь успокоила ее, сообщив, что Серёжа будет спать на диване, чтобы ее не беспокоить. Ника даже улыбнулась ей благодарно – не хватало еще спать с самозванцем в одной постели!

Оставшись наконец одна, она накрылась с головой одеялом, вытащила из-под подушки телефон и набрала на нем сообщение:

Тань, привет! У меня тут много всякого случилось, потом подробно напишу или позвоню. Пока очень тебя прошу, ты ведь фотографировала на моей свадьбе, так пришли мне все фотки, где есть Сергей. Очень надо! Очень!

Это сообщение она отправила Таньке Самохиной. В самом деле, у Таньки в телефоне полно фотографий. Вряд ли она сразу все стёрла, оставила небось некоторые общие, где они вчетвером – она с Серёжей и Танька со свидетелем.

Кстати, Танька на случайного свидетеля сразу глаз положила, всё зазывала его с собой в ресторан. «Раз уж, – говорила, – мы теперь с тобой в важном документе расписались, так вроде как родственники». Но парень на ее уговоры не поддался, быстро слинял. Танька даже расстроилась немного. «Неужели, – спросила, – я такая страшная, что со мной даже на халяву никто вечер провести не хочет? В ресторане, – говорила, – тоже никого не подклеишь, поскольку приятель Женька-официант сечёт». Ника ее утешать не стала, не до того ей было.

Самохина – девчонка неплохая, компанейская, выручила Нику очень, в свидетельницы согласившись пойти, да вот только к мужчинам у нее отношение… Как бы сказать… Ну, слишком лёгкое, что ли. Может познакомиться на вечеринке или еще где – и тут же в койку. «Как же так? – спрашивала Ника. – Ты же этого человека первый раз видишь!» А Танька хохотала: «А чего тянуть? Я же за него не замуж собираюсь!» После ресторана Ника ей на прощание пожелала встретить хорошего человека и замуж выйти. «И тебе счастья в личной жизни», – ответила Танька.

Ну вот, пока что никакого счастья у Ники не наблюдается. Наоборот, вокруг непонятки сплошные. Может, и правда у нее что-то с головой происходит? Она потрогала шрам на затылке. Как давно это было, сколько же ей исполнилось тогда – четырнадцать или пятнадцать?

Гуляли с подружками вечером на реке, обратно возвращались поздно, решили срезать дорогу. На пути был большой участок и старый развалившийся дом. Сад бурьяном зарос, ребятишки за яблоками и то лазать перестали – уж очень кислые. Бежали они с подружками по тропинке, вдруг откуда ни возьмись огромный пёс. Мохнатый, породы незнакомой, глаза горят, и рычит страшно – тихо и грозно. Клыки громадные – ну, просто собака Баскервилей. Темно, страшно. Девчонки как увидели такого монстра, завизжали и в стороны бросились, а Ника просто окаменела от ужаса. Стоит и не может шага ступить. А собака напружинилась, к прыжку готовится. Разорвёт на кусочки… Ника, не помня себя от ужаса, назад отступила, да нога подвела – она и плюхнулась с размаху на землю. Да попала на корень острый, который из земли торчал. Больше ничего не помнит. Рассказывали потом, что собака ее не тронула, рвать не стала, только лапы на грудь поставила. Девчонки добежали с воплями до реки, привели народ. Рыбаки вооружились кто чем да и побежали Нику спасать. Оказалось, что участок этот большой один богач купил, хотел на нем дом строить и причал, чтобы лодки подходили. Забор поставить не успел, а сторожа с собакой нанял. Про то, что собака такая опасная, он и сам не знал. А сторож со странностями был, собаку просто так бегать отпускал, даже без намордника. Мужики-то как увидели Нику в луже крови, хотели тут же собаку насмерть забить, да побоялись к ней подойти. Потом уж, как сторож собаку отозвал, накостыляли ему, конечно, ну, тут полиция приехала, арестовали сторожа. А Нику «скорая» увезла в больницу в тяжелом состоянии. Получила она от удара о корень черепно-мозговую травму, да такую серьезную, что врачи и не знали, выживет ли. Десять суток мама возле больничной койки провела, потом рассказывала, что сама не в себе была, не знала, выживет ли дочка, а если выживет, то какой останется. Молиться даже не могла.

Ника долго лечилась, сначала в неврологическом отделении, потом в специальную клинику ее перевели. Год в школе пропустить пришлось. Мама за это время очень изменилась, постарела, хотя ей и сорока еще не было. Хозяин участка от правоохранительных органов как-то отбился, тем более что собака Нику не тронула. Сторожа он тут же уволил, штраф за него заплатил. Но со строительством дома у него ничего не вышло, всё какие-то неприятности приключались – то рабочему электропилой пальцы оторвало, то вагончик со стройматериалами сгорел, то речные власти прицепились, что причал никак нельзя строить, не по закону. Или уж такую огромную взятку запросили, что решил он не связываться. Короче, забросил он участок. А Ника потихоньку стала поправляться. Всё наладилось, мама отошла немного, а то по ночам вскакивала и бежала Нику проверять – как она, на месте ли, не болит ли что? Сколько себя помнит Ника, всегда они вдвоем с мамой жили, никого у них не было. Мама Нику очень любила, говорила, что дочка – свет в окошке, так оно и было.

Ника снова потрогала шрам на затылке. Иногда он пощипывает немного, когда заденешь. Сейчас совсем ничего не чувствуется. Нет, все-таки не может быть, чтобы у нее начались проблемы с головой. Столько лет ничего не было – и тут нате вам! Конечно, бывали у нее приступы панической атаки, когда просыпалась в незнакомом месте и первые несколько секунд не могла сообразить, как туда попала. Но ей доктор объяснил, что ничего в этом страшного нет, нужно просто держать себя в руках и рассуждать спокойно. Раньше помогало. А теперь вот…

Тут Ника почувствовала, как отяжелела голова. Наплывал сон – не обычная лёгкая дрёма, а тяжёлое, тягучее, неповоротливое забытьё. Последней мыслью у Ники было, что наверняка льстивая пройда свекровь подмешала ей что-то в чай, а она-то, дура, расслабилась…

Но додумать эту мысль Нике не пришлось, она опять увидела сон.

Снова она шла по узкой, вымощенной булыжниками улочке маленького городка. Она? Нет, он… Хасан шел по улочке, торопясь укрыться от стражников. Он все еще видел перед своим внутренним взором раскрытый в безмолвном крике рот арестанта и кровавый обрубок языка…

Впереди показались ворота текии, обители дéрвишей, мусульманских монахов. Хасан подошел к этим воротам, точнее, к калитке, и постучал.

– Кто здесь? – раздался хриплый голос привратника.

– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, это я, Хасан!

Калитка открылась, и Хасан вошел в текию.

Здесь, в обители разума и благочестия, он чувствовал себя спокойно и уверенно. Сюда не проникали житейские бури. Хасан приветствовал привратника и направился в свою келью.

Скоро стемнело, ночь пала на текию, на окружающий ее сад и на весь город, как черный плащ паломника, усеянный прорехами звёзд. В саду пели и щебетали ночные птицы. Хасан не мог заснуть. Он вышел в сад, поднял голову к небу и стал слушать пленительные голоса ночи. Влажные и сочные трели бюльбюля чередовались с тревожными возгласами козодоя, неподалеку от текии журчал ручей. Где-то вдалеке слышались окрики ночных стражников. И тут среди этих привычных голосов за стеной послышались торопливые, быстрые шаги.

Хасан почувствовал странное волнение. Он приблизился к стене, прислушался. Шаги на какое-то время стихли, затем возобновились. Вот они снова стихли, на этот раз совсем рядом с калиткой. Раздался тихий, едва слышный стук.

Хасан подошел к калитке и спросил вполголоса:

– Кто здесь?

Никто ему не ответил, только снова послышался такой же тихий стук, в котором можно было различить жалобу и мольбу.

И тут неподалеку послышался цокот копыт и приближающиеся гортанные голоса нескольких человек. И снова кто-то постучал в калитку, как будто умоляя Хасана о помощи. Хасан слышал дыхание человека – частое, взволнованное, испуганное. Цокот копыт и голоса ночной стражи приближались. И вдруг Хасан сделал то, чего никак от себя не ожидал, – открыл щеколду и толкнул калитку.

В дверь тут же проскользнула, пригнувшись, темная фигура, едва различимая среди ночного мрака. Человек замер, прислушиваясь, потом что-то благодарно пробормотал.

– Не благодари меня, – недовольно прошептал Хасан. – Благодари Аллаха, милостивого, милосердного. Он – защита слабых, радость обездоленных, надежда униженных. – Хасан закрыл калитку, стараясь не скрипнуть, задвинул щеколду и повернулся к незнакомцу: – Иди вдоль стены, в саду есть сарай с садовыми инструментами. Спрячься там. Но помни – до утра ты должен уйти. Утром здесь будет много людей.

Незнакомец кивнул и скользнул в темноту.

Цокот копыт и голоса уже совсем рядом. Вот уже стражники возле самых ворот. Послышался хриплый голос:

– Куда он мог подеваться?

– Может быть, он забрался в текию? Разбудим дéр-вишей?

– Нет, не стоит беспокоить святых людей. Ворота заперты, а перелезть через такую высокую стену он бы не смог. У него совсем не осталось сил.

– Однако хватило сил, чтобы убежать и полночи бегать от нас по улицам!

– Видно, шайтан ему помог…

– Азам-паша будет недоволен!

– Что же делать? Мы сделали всё, что могли. Из города он всё равно не уйдет, его остановят арнауты на мосту.

Снова застучали по камням копыта коней, и наступила тишина. Точнее, не тишина – снова запели ночные птицы, снова зашелестела листва. Стало слышно журчание ручья, стрёкот цикад и далекое пение стражников-арнаутов.

Хасан несколько минут слушал ночь, созерцал бесчисленные звезды над головой, а потом вернулся в свою келью, лег на тощий матрас и закрыл глаза. И Аллах, милостивый, милосердный, почти сразу даровал ему сон.

Проснулась Ника, когда было уже совсем светло. Мобильник отчего-то валялся на полу рядом с кроватью, хотя с вечера она положила его под подушку. Она проверила сообщения – от Самохиной не было ничего. Ну, ясно, вчера она писала поздно вечером, Танька небось в телефон не глядела, а сегодня перед работой уж точно посмотрит. Сообщение ушло, так что пришлет подруга фотки, и тогда Ника сунет их под нос этому типу, который нахально утверждает, что он ее муж. А пока нужно быть настороже. И не злить его понапрасну. Ника потянулась и едва не ударилась головой о жуткую пластмассовую спинку. Нет, всё же ужасно неудобная кровать. Однако нужно вставать и как-то разбираться в ситуации.

В этот момент дверь открылась, как будто кто-то караулил и подглядывал в щёлочку. И вошел фальшивый муж с фальшивой улыбочкой на тонких губах.

– С добрым утром, дорогая! – пропел он и аккуратно поставил на стол поднос.

«Господи, какой он весь притворный, – вздохнула Ника, – говорит вроде бы ласково, а видно, что эта ласковость даётся ему с трудом. И глаза холодные, как у змеи».

– Как спалось? – спросил он.

– Так себе, – честно ответила Ника. – Извини, конечно, но кровать очень неудобная.

– Новая же… – нахмурился он.

– Ага. Это ты к свадьбе ее покупал? Или мама? Со вкусом у вас, знаешь ли…

Ника и сама не знала, зачем его дразнит. Впрочем, возможно, он поведет себя как-нибудь по-другому, и хоть что-то прояснится. Потому что сейчас, утром, голова у нее работала четко, и она твердо знала, что этот мужик ее обманывает. Ну, никогда в жизни он не обнимал ее и не целовал, вообще близко не стоял – она бы почувствовала. Вспомнила бы его руки, губы, вспомнила бы его голос, ласковые слова. Серёжа, Серёжа, где ты?..

Самозванец нахмурился было, но поскорее отвернулся, чтобы прихватить со стола поднос, на котором стояли две чашки с кофе, сахарница и тарелка с булочками.

– Завтрак в постель! – провозгласил он тоном заправского официанта.

– Как мило, – протянула Ника, вставая и присаживаясь к столу, – как трогательно. А сливок нет? Я утром черный не пью, ты же знаешь…

Это была чистая провокация, она всегда пила черный кофе, тем более что Сергей так здорово его варил. Но этот… не подобрать приличного слова… Он поверил. Едва заметно поморщился, но отправился на кухню.

Ника на всякий случай переставила чашки. Кто их знает, может, опять подсыпали чего-нибудь… Вот интересно, зачем им нужно, чтобы она всё время спала? Ах да, чтобы не скандалила и не искала своего Серёжу.

Она решила действовать хитростью и быть начеку.

Лживый муж явился с молоком. Надо же, притащил целый пакет, небось молочника у них в доме нет. Чашки новые, простые совсем, а про сервизную посуду забыли.

– Нет сливок! – буркнул он.

– Да уж вижу, – притворно вздохнула Ника. – Ладно, ничего, и так сойдет.

Судя по тому, что он взял свою чашку без опасения, кофе был без отравы. Только невкусный. Ах, Серёжа…

Жевали они свои булочки в полном молчании. Ника раздумывала, что же ей теперь делать, и решила пока помалкивать и посмотреть, как будут развиваться события. И вести себя спокойно, а не то еще и правда в психушку запрут. У нее тут никого нет, никто искать ее не станет. Если честно, у нее вообще никого на этом свете не осталось после смерти мамы. Был, конечно, Сергей, но… Но она просто не успела к нему по-настоящему привыкнуть. Всего три месяца знакомы были, а потом поженились. Сергей настоял на скорой свадьбе, сказал, что не может больше мотаться в другой город к Нике, у него работа, которую нельзя бросить. А без нее жить он тоже не может, так что попросил вопрос о супружестве решить оперативно. Она дала согласие, а чего думать-то? Сергей такой славный, заботливый… Где же он? Что с ним случилось? И получается, что совершенно не к кому обратиться, не в полицию же идти, что она там скажет? Господи, хоть бы Танька фотки прислала, хоть что-то конкретное у нее на руках будет!

Ника проверила свой телефон. От Татьяны известий не было.

Татьяна Самохина выскочила из дома и заторопилась на работу, спотыкаясь и поскальзываясь на лужах, покрытых ледком. Ночью подморозило, ну, начало декабря, самое время. Сейчас не самое раннее утро, но вокруг темнота, да еще фонари горят через раз. На ходу она вытащила телефон, чтобы посмотреть время… Так и есть, без пяти девять! А начальник вчера велел прийти ей к девяти, что-то там должны ему доставить, какие-то документы срочные. Так-то фирма работать в десять утра начинает. А ей вот велено на час раньше. Вот гадство! Она непременно опоздает, тут ходу до работы самое меньшее минут двадцать. За то и выбрала она фирму, что от дома близко, пешком дойти можно. А если курьер ее не дождется и уйдет, то от начальника здорово влетит. Так и сказал вчера: «Смотри, Самохина, больше никаких проколов, а то уволю». Она-то, конечно, девчонкам в обед это рассказала, добавив, что ей наплевать, больно надо еще за такую работу держаться. Но на самом деле в их городе работу найти трудновато, тем более что она вовсе не классный специалист. Раньше-то начальник с такими просьбами к Веронике Ломакиной обращался, вот та – девушка обязательная, если надо на час раньше прийти – она как штык на рабочем месте…

О, вот как раз сообщение от нее! Интересно, как она там жизнь прожигает, в Питере-то… «Ну и ну! – удивилась Татьяна, на бегу прочитав сообщение. – Что-то у Ники случилось, это ясно. Счастливая новобрачная такие сообщения присылать не станет. Ну, это всё потом…» И Татьяна припустила быстрее. Если бежать не по улице, а срезать между домами, а потом переулочком, то можно успеть. Подождет же курьер хоть сколько-то…

Неожиданно перед ней мелькнула смутная быстрая тень. Татьяна вздрогнула и прибавила шагу, но, вглядевшись, поняла, что это всего лишь бездомная кошка. До работы оставалось совсем недалеко. Татьяна вошла в подворотню.

Она уже запыхалась и с трудом переводила дыхание, как перед ней, словно выткался из темноты, возник незнакомый парень. Долговязый, сутулый, с сальными волосами и оттопыренной нижней губой, придававшей ему дебильный вид. Подросток-переросток.

Парень заступил Татьяне дорогу и заныл, заметно заикаясь и растягивая слова:

– Д-девушка, д-дай т-телефон, мне п-позвонить н-надо! Очень срочно, п-по делу!

Татьяна была по натуре человеком нежадным и кому-то другому, может, и дала бы позвонить, но в этом парне было что-то крайне неприятное и даже опасное. Слишком нагло он держался, не просил, а требовал положенное.

– Да пошел ты, – огрызнулась она. – С какой стати я тебе что-то должна давать?

Парень состроил зверскую гримасу, ссутулился сильнее прежнего и надвинулся на Татьяну, как грозовая туча:

– А ну, сучка, гони телефон! Отдавай, пока цела!

– Пошел вон, подонок! – крикнула Татьяна и сильно пнула парня под колено.

Тот зашипел от боли, но не отступил, налетел на Татьяну и с размаху ударил по лицу. Татьяна почувствовала во рту солоноватый железистый вкус крови, в глазах у нее потемнело.

– Сволочь! – выдохнула она. – Зачем по лицу?

– Говорил тебе – отдай по-хорошему! – проскрипел хулиган и с размаху врезал ей еще несколько раз.

Татьяна упала, попыталась закрыть лицо рукой. Хулиган пнул ее ногой в бок, наклонился и вырвал сумочку.

Тут где-то совсем близко раздались приближающиеся быстрые шаги и чей-то знакомый голос прокричал:

– Эй, ты! Сволочь! Ты женщину бьешь?! Я ж тебе, тварь!..

Хулиган бросился наутёк.

Над Татьяной кто-то склонился.

– Девушка, вы как? Вы целы?.. Самохина, это ты?

Татьяна попыталась приподняться. Глаза застилали слезы обиды и боли. Из носа капала кровь. Она размазала ее ладонью. Над ней склонился сослуживец, Андрей Щербаков. Тихий такой парень, работает у них больше года. Со всеми вежлив, но с девчонками не заигрывает, приветливо держится, никого особо не отличает. В компьютерах разбирается, помочь никогда не отказывается. Сонька Тихомирова на него глаз положила. Ну, в ее положении выбирать вообще не приходится – тридцать четыре года, сама страшная, как смертный грех, ей хоть какой сгодится. Не вышел номер, шарахнулся от нее Андрей пару раз, ну, Сонька и отступилась. Не больно-то, сказала, и хотелось.

– Я это, я… – прогнусавила Татьяна, потому что нос распухал и ей было трудно дышать. – Да не смотри ты на меня так… Помоги…

– Кто это тебя? – Андрей помог ей подняться.

– Понятия не имею! У тебя платок есть?

– Да, конечно, сейчас… – Андрей протянул ей платок сомнительной чистоты.

Татьяна кое-как стёрла с лица слезы и кровь, всхлипнула:

– Этот подонок у меня сумку отнял, а в сумке всё – деньги, документы, главное, ключи и телефон…

– Погоди! – Андрей бросился в темноту.

– Да куда ты! – слабо крикнула Татьяна ему вслед. – Он давно уже убежал… Не догонишь…

Андрея, однако, и след простыл.

Татьяна тяжело привалилась к стене. С утра день не задался… И на работу она опоздала…