Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым

Гришка Расстрига

 
    Ты боже, боже, Спас милостивой!
    К чему рано над нами прогневался,
    Сослал нам, боже, прелестника,
    Злаго Расстригу Гришку Атрепьева.
    Уже ли он, Расстрига, на царство сел,
    Называется Расстрига прямым царем;
    Царем Димитрием Ивановичем Углецким.
    Недолго Расстрига на царстве сидел,
    Похотел Расстрига женитися,
¹⁰ Не у себя-то он в каменно́й Москве,
    Брал он, Расстрига, в проклятой Литве,
    У Юрья пана Седомирскова
    Дочь Маринку Юрьеву,
    Злу еретницу-безбожницу.
    На вешней праздник, Николин день,
    В четверг у Расстриги свадьба была,
    А в пятницу праздник Николин день
    Князи и бояра пошли к заутрени,
    А Гришка Расстрига он в баню с женой;
²⁰ На Гришки рубашка кисейная,
    На Маринке соян хрущето́й камки.
    А час-другой поизойдучи,
    Уже князи и бояра от заутрени,
    А Гришка Расстрига из бани с женой.
    Выходит Расстрига на Красной крылец,
    Кричит-ревет зычным голосом:
    «Гой еси, клюшники мои, приспешники!
    Приспевайте кушанье разное,
    А и пос(т)ное и скоромное:
³⁰ Заутра будет ко мне гость дорогой,
    Юрья пан са паньею».
    А втапоры стрельцы догадалися,
    За то-то слово спохватилися,
    В Боголюбов монастырь металися
    К царице Марфе Матвеевне:
    «Царица ты, Марфа Матвеевна!
    Твое ли это чадо на царстве сидит,
    Царевич Димитрей Иванович?».
    А втапоры царица Марфа Матвеевна заплакала
⁴⁰ И таковы речи во слезах говорила:
    «А глупы, стрельцы, вы, недогадливы!
    Какое мое чадо на царстве сидит?
    На царстве у вас сидит Расстрига,
    Гришка Атрепьев сын.
    Потерен мой сын, царевич Димитрей Иванович, на Угличе
    От тех от бояр Годуновыех,
    Ево мощи лежат || в каменной Москве
    У чудных Сафеи Премудрыя.
    У тово ли-та Ивана Великова
⁵⁰ Завсегда звонят во царь-колокол,
    Соборны попы собираются,
    За всякия праздники совершают понафиды
    За память царевича Димитрия Ивановича,
    А Годуновых бояр проклинают завсегда».
    Тут стрельцы догадалися,
    Все оне собиралися,
    Ко Красному царскому крылечку металися,
    И тут в Москве [в]збунтовалися.
    Гришка Расстрига дагадается,
⁶⁰ Сам в верхни чердаки убирается
    И накрепко запирается,
    А злая ево жена Маринка-безбожница
    Сорокою обвернулася
    И из полат вон она вылетела.
    А Гришка Расстрига втапоры догадлив был,
    Бросался он со тех чердаков на копья вострыя
    Ко тем стрельцам, удалым молодцам.
    И тут ему такова смерть случилась.
 

На Бузане-острове

На славной Волге-реке,

На верхней и́зголове,

На Бузане-острове,

На крутом красном берегу,

На желтых рассыпных песках

А стояли беседы, что беседы дубовыя,

Исподернуты бархотом.

Во беседачках тут сидели атаманы казачия:

Ермак Тимофеевич,

¹⁰ Самбур Андреевич,

Анофрей Степанович.

Ане думашку думали за единое,

Как про дело ратное,

Про дабычу казачею.

Что есаул ходит по кругу

По донскому-еицкому,

Есаул кричит голосом

Во всю буйну голову:

«Ай вы гой еси, братцы атаманы казачия!

²⁰ У нас кто на море не бывал,

Морской волны не видал,

Не видал дела ратнова,

Человека кровавова,

От желанье те богу не ма́ливались,

Астаньтеся таковы молодцы

На Бузане-острове».

И садилися молодцы

Во свои струги легкия,

Оне грянули, молодцы,

³⁰ Вниз по матушке Волге-реке,

По протоке по Ахтубе.

А не ярыя гоголи

На сине море выплыли,

Выгребали тут казаки

Середи моря синева,

Против Матицы-острова

Легки струги выдергивали

И веселечки разбрасавали,

Майданы расставливали,

⁴⁰ Ковры раздергивали,

Ковры те сорочинския

И беседы дубовыя,

Подернуты бархатом.

А играли казаки

Золотыми тавлеями,

Дорогими вольящетыми.

Посмотрят казаки

Оне на море синея,

[От таво] зеленова,

⁵⁰ От дуба крековистова —

Как бы бель забелелася,

Будто черзь зачернелася, -

Забелелися на караблях

Парусы полотняныя,

И зачернелися на море

Тут двенадцать караблей,

А бегут тут по морю

Славны гости турецкия

Со товары заморскими.

⁶⁰ А увидели казаки

Те карабли червленыя,

И бросалися казаки

На свои струга легкия,

А хватали казаки

Оружье долгомерное

И три пушечки медные.

Напущалися казаки

На двенадцать караблей,

В три пушечки гунули,

⁷⁰ А ружьем вдруг грянули,

Турки, гости богатыя,

На караблях от тово испужалися,

В сине море металися,

А те тавары заморския

Казакам доставалися

А и двенадцать караблей.

А на тех караблях

Одна не пужалася

Душа красная девица,

⁸⁰ Молода Урзамовна,

Мурзы дочи турскова.

Что сговорит девица Урзамовна:

«Не троньте мене, казаки,

Не губите моей красоты,

А и вы везите мене, казаки,

К сильну царству московскому,

Государству росси(й)скому,

Приведите, казаки,

Мене в веру крещеную!».

⁹⁰ Не тронули казаки душу красну девицу

И посадили во свои струги легкия.

А и будут казаки

На протоке на Ахтубе,

И стали казаки

На крутом красном бережку,

Майданы расставливали,

Майданы те терския,

Ковры сорочинския,

А беседы расставливали,

¹⁰⁰ А беседы дубовыя,

Подернуты бархотом,

А столы дорог рыбей зуб.

А и кушали казаки

Тут оне кушанье разное

И пили питья медяныя,

Питья все заморския.

И будут казаки

На великих на радостях

Со добычи казачия,

¹¹⁰ Караулы ставили,

Караулы крепкия, отхожия,

Сверху матки Волги-реки,

И снизу таковыя ж стоят.

Запилися молодцы

А все оне до единова.

А втапоры и во то время

На другой стороне

Становился стоять персидской посол

Коромышев Семен Костянтинович

¹²⁰ Со своими салдаты и матрозами.

Казаки были пьяныя,

А солдаты не со всем умом,

Напущалися на них дратися

Ради корысти своея.

Ведал ли не ведал о том персидской посол, как у них драка сочинилася.

В той было драке персидскова посла салдат пятьдесят человек, || тех казаки

прибили до смерти, только едва осталися три человека, которыя

могли убежать на карабль к своему послу сказывати. Не разобрал тово

дела персидской посол, о чем у них драка сочинилася, послал он сто человек

¹³⁰ всю ту правду росспрашивати. И тем салдатам показалися, что

те люди стоят недобрыя, зачали с казаками дратися.

Втапоры говорил им большой атаман

Ермак Тимофеевич:

«Гой вы еси, салдаты хорошия,

Слуги царя верныя!

Почто с нами деретеся?

Корысть ли от нас получите?».

Тут салдаты безумныя

¹⁴⁰ На ево слова не сдавалися

И зачали дратися боем-та смертныем,

Что дракою некорыс(т)ною.

Втапоры доложился о том

Большой есаул Стафей Лаврентьевич:

«Гой вы еси, атаманы казачи,

Что нам с ними делати?

Салдаты упрямыя

Лезут к нам с дракою в глаза!».

И на то ево сло́ва

¹⁵⁰ Большой атаман Ермак Тимофеевич

Приказал их до смерти бити

И бросати в матку Волгу-реку.

Зачали казаки с ними дратися

И прибили их всех до́ смерти,

Только из них един ушел капрал астровско́й и, прибежавши на свой

карабль к послу персидскому Семену Костянтиновичу Коромышеву,

стал обо всем ему россказавати, кака у них с казаками драка была. И тот

персидской посол не размышлил ничего, подымался он со всею гвардию

своею на тех донских казаков. Втапоры ж подымалися атаманы казачия:

¹⁶⁰ Ермак Тимофеевич, Самбур Андреевич и Анофрей Степанович, и стала

у них драка великая и побоища смертное. А отаманы казачия сами оне

не дралися, только своим казакам цыкнули, – и прибили всех солдат

до́ смерти, ушло ли не ушло с десяток человек. И в той же драке убили

самово посла персидскова Семена Костянтиновича Коромы́шева. Втапоры

казаки все животы посла персидскова взяли себе, платье цветное

клали в гору Змеевую. Пошли оне, казаки, по протоке по Ахтубе, вверх

по матушке Волге-реке. А и будут казаки у царства Астраханскова, называется тут Ермак со дружиною купцами заморскими, а явили в таможне

тавары разныя, и с тех товаров платили пошлину в казну государеву,

¹⁷⁰ и теми своими товарами торговали без запрещения. Тем старина

и кончилась.

Ермак взял Сибирь

 
    Во славном понизовом городе Астрахане,
    Против пристани матки Волги-реки,
    Соходилися тут удалы добры молодцы,
    Донския славны атаманы казачия:
    Ермак Тимофеевич, Самбур Андреевич
    И Анофрей Степанович.
    И стали оне во единой круг
    Как думати думушку за единое
    Со крепка ума, с полна разума.
¹⁰ Атаман говорил донским казакам,
    По именю Ермак Тимофеевич:
    «Ай вы гой еси, братцы, атаманы казачия!
    Некорыстна у нас шу(т)ка зашучена:
    Гуляли мы по морю синему
    И стояли на протоке на Ахтубе,
    Убили мы посла персидскова
    Со всеми ево салдатами и матрозами
    И всем животом его покорыстовались.
    И как нам на то будет ответствовать?
²⁰ В Астрахане жить нельзя,
    На Волге жить – ворами слыть,
    На Яик идти – переход велик,
    В Казань идти – грозен царь стоит,
    Грозен царь, асударь Иван Васильевич,
    В Москву идти – перехватаным быть,
    По разным городам разосланым
    И по темным тюрьмам рассаженым.
    Пойдемтя мы в Усолья ко Строгоновым,
    Ко тому Григорью Григорьевичу,
³⁰ К тем господам к Вороновым,
    Возьмем мы много свинцу-пороху
    И запасу хлебнова».
    И будут оне в Усолье у Строгонова,
    Взяли запасы хлебныя, много свинцу-пороху
    И пошли вверх по Чусовой реке,
    Где бы Ермаку зима зимовать.
    И нашли оне печеру каменну на той Чусовой реке,
    На висячем большом каменю,
    И зашли оне сверх того каменю,
⁴⁰ Опущалися в ту пещеру казаки,
    Много не мало – двесте человек;
    А которые остались люди похужея,
    На другой стороне в такую ж оне печеру убиралися,
    И тут им было хорошо зима зимовать.
    Та зима проходит, весна настает,
    Где Ермаку путя искать?
    Путя ему искать по Серебренной реке.
    Стал Ермак убиратися со своими товарыщами, -
    По Серебренной пошли, до Жаравля дошли.
⁵⁰ Оставили оне тут лодки-коломенки,
    На той Баранченской переволоке,
    Одну тащили, да надселися, там ее и покинули. И в то время увидели
    Баранчу- || реку, обрадовались, поделали баты сосновыя и лодки-набойницы;
    поплыли по той Баранче-реке, и скоро оне выплыли на Тагиль-реку;
    у тово Медведя-камня, у Магницкова горы становилися. А на другой
    стороне была у них пло(т)бища: делали большия коломенки, чтобы можно
    им со всем убратися. Жили оне тут, казаки, с весны до Троицова дни,
    и были у них промыслы рыбныя, тем оне и кормилися. И как им путь
    надлежал, со всем в коломенки убиралися. И поплыли по Тагиль-реке,
⁶⁰ а и выплыли на Туру-реку, и поплыли по той Туре-реке в Епанчу-реку;
    и тут оне жили до Петрова дни. Еще оне тут управлялися: поделали
    людей соломенных и нашили на них платье цветное; было у Ермака дружины
    три ста́ человек, а стало уже со теми больше тысячи. Поплыли
    по Тоболь-реку, в Мяденски юрты приплыли, тут оне князька полонили
    небольшева, дабы показал им путь по Тоболь-реке. Во тех ус(т)ьях
    тобольскиех на изголове становилися, и собиралися во единой круг,
    и думали думушку крепку заедино, как бы им приплыть к горе Тобольской
    той. Сам он, Ермак, пошел ус(т)ьем верхнием, Самбур Андреевич —
    ус(т)ьем среднием, Анофрей Степанович – ус(т)ьем нижнием, которая
⁷⁰ ус(т)ья впала против самой горы Тобольския. И выплыли два атамана
    казачия Самбур Андревич и Анофрей Степанович со своими товарыщами
    на Иртыш-реку под саму высоку гору Тобольскую. И тут у них
    стала баталия великая со теми татары котовскими. Татара в них бьют
    со крутой горы, стрелы летят, как часты дожди, а казакам взять не можно
    их. И была баталия целой день, прибили казаки тех татар немало
    число, и тому татары дивовалися: каковы русски люди крепкия, что
    ни едино убить не могут их, каленых стрел в них, как в снопики, налеплено,
    только казаки все невредимы стоят, и тому татара дивуются ноипаче
    того.
⁸⁰ В то же время пришел атаман Ермак Тимофеевич со своею дружиной
    тою лукою Соуксанскую. Дошел до ус(т)ья Сибирки-реки и в то время
    полонил Кучума – царя татарскова, а первова князька поиманова отпустил
    со известием ко тем татарам котовскием, чтобы оне в драке с казаками
    помирилися: уж-де царя вашего во полон взяли тем атаманом ||
    Ермаком Тимофеевым. И таковы слова услыша, татара сокротилися
    и пошли к нему, Ермаку, с подарачками: понесли казну соболиную и бурых
    лисиц сибирскиех. И принимал Ермак у них не отсылаючи, а на место
    Кучума-царя утвердил Сабанака-татарина и дал ему полномочие владеть
    ими. И жил там Ермак с Покрова до зимнява Николина дня. Втапоры
⁹⁰ Ермак шил шубы соболиныя, нахтармами вместе сшивал, а теплыя мехи наверх обоих сторон; таковым манером и шапки шил. И убравши Ермак
    со всемя казаки отъезжал к каменну Москву, ко грозному царю Ивану
    Васильевичу. И как будет Ермак в каменной Москве, на канун праздника
    Христова дня, втапоры подкупил в Москве большова боярина Никиту
    Романовича, чтобы доложил об нем царю грозному. На самой праздник
    Христов день, как изволил царь-государь идти от заутрени, втапоры
    доложил об них Никита Романович, что-де атаманы казачия, Ермак
    Тимофеев с товарыщи, к твоему царскому величеству с повинностью
    пришли и стоят на Красной площади. И тогда царь-государь тотчас велел
¹⁰⁰ пред себя привести тово атамана Ермака Тимофеева со темя ево товарыщи.
    Татчас их ко царю представили в тех шубах соболиныех. И тому царь
    удивляется и не стал больше спрашивати, велел их разослать по фатерам
    до тово часу, когда спросятся. Втапоры царю праздник радошен был,
    и было пирование почестное на великих на радостях, что полонил Ермак
    Кучума – царя татарскова, и вся сила покорилася тому царю грозному,
    царю Ивану Васильевичу. И по прошествии того праздника приказал
    царь-государь тово Ермака пред себя привести. Тотчас их сабрали и
    ко царю представили, вопрошает тут их царь-государь: «Гой ты еси, Ермак
    Тимофеев сын, где ты бывал? сколько по воли гулял и напрасных душ
¹¹⁰ губил? И каким случаем татарскова Кучума-царя полонил? И всю ево
    татарскую силу под мою власть покорил?». Втапоры Ермак пред грозным
    царем на колени пал, и письменное известие обо всем своем похождении
    подавал, и притом говорил таковыя слова: «Гой еси, вольной царь, царь
    Иван Васильевич! || Приношу тебе, асударь, повинность свою: гуляли мы,
    казаки, по морю синему и стояли на протоке на Ахтубе, и в то время годилося
    мимо идти послу персидскому Коромышеву Семену Костянтиновичу
    со своими салдаты и матрозами; и оне напали на нас своею волею
    и хотели от нас поживитися, – казаки наши были пьяныя, а салдаты
    упрямыя – и тут персидскова посла устукали со теми ево салдаты и матрозами».
¹²⁰ И на то царь-государь не прогневался, ноипаче умилосердился,
    приказал Ермака пожаловати. И посылал ево в ту сторону сибирскую,
    ко тем татарам котовскием брать с них дани-выходы в казну государеву.
    И по тому приказу государеву поехал Ермак Тимофеевич со своими казаками
    в ту сторону сибирскую. И будет он у тех татар котовскиех, стал
    он их наибольше под власть государеву покоряти, дани-выходы без апущения
    выбирати. И год-другой тому времени поизойдучи, те татара
    [в]збу[н]товалися, на Ермака Тимофеева напущалися на той большой
    Енисее-реке. Втапоры у Ермака были казаки разосланы по разным дальным
    странам, а при нем только было казаков на дву коломенках, и билися-
¹³⁰ дралися с татарами время немалое. И для помощи своих товарыщев
    он, Ермак, похотел перескочити на другую свою коломенку и ступил
    на переходню обманчивую, правою ногою поскользнулся он, – и та переходня с конца верхнева подымалася и на ево опущалася, росшибла
    ему буйну голову и бросила ево в тое Енисею-быстру реку. Тут Ермаку
    такова смерть случилась.
 

Про Ставра-боярина

 
    Во стольном было городе во Киеве,
    У ласкова асударь-князя Владимера
    Было пированье-почестной пир,
    Было столованье-почестной стол
    На многи князи и бояра,
    И на русския могучия богатыри,
    И гости богатыя.
    Будет день во половина дня,
    Будет пир во полупире,
¹⁰ Князи и бояра пьют, едят, потешаются
    И великим князем похваляются,
    И только из них один боярин Ставер Годинович
    Не пьет, ни ест,
    И при своей братьи не хвастает,
    Только наедине с товарыщем
    Таковы речи сказывает:
    «Что это за крепость во Киеве
    У великова князя Владимера?
    У меня-де, Ставра-боярина,
²⁰ Широкой двор не хуже города Киева,
    А двор у меня на семи верстах,
    А гридни-светлицы белодубовы,
    Покрыты гридни седых бобров,
    Потолок во гриднях черных соболей,
    Пол-середа одново серебра,
    Крюки да пробои по булату злачены».
    А и были тут у князя слуги верныя,
    Доносили о том самому князю Владимеру:
    «Что-де, асударь, ласковой Владимер-князь,
³⁰ Ставер-боярин в очи ни о чем не хвалится,
    А за очи похваляется,
    Что есть у него двор на семи верстах
    Крепче города Киева,
    Гридни-светлицы белодубовыя,
    Покрыты гридни седых бобров,
    Потолок черных соболей,
    Пол-середа одново серебра,
    Крюки да пробои по булату злачены».
    Услыша о том, Владимер-князь
⁴⁰ Приказал сковать Ставра-боярина,
    На руки и на ноги железа ему,
    Посадить ево в погребы глубокия,
    Затворять дверями железными,
    Запирать накрепко замки булатными.
    И Владимер-князь посылал посла немилостивова
    Ко Ставру-боярину,
    Чтоб двор ево запечатати
    И взять в Киев молоду ево жену
    Ко великому князю Владимеру.
⁵⁰ И ей, Ставровой молодой жене,
    Перепала весть нерадошна,
    Что Ставер-боярин во Киеве
    Посажен в погребы глубокия,
    Руки и ноги скованы.
    Скоро она нарежается
    И скоро убирается,
    Скидавала с себя волосы женския,
    Надевала кудри черныя,
    А на ноги сапоги зелен сафьян,
⁶⁰ И надевала платья богатоя,
    Богатоя платья посольское,
    И называлась грозным послом,
    Грозным послом Васильем Ивановичем.
    И поехала с великою свитою
    Ко городу Киеву.
    Половину дороженьки проехали,
    И встречу ей из Киева грозен посол,
    Тут оне съехались, послы, поздаровались,
    Как послы послуются,
⁷⁰ Оне ручки об ручку целуются.
    Стал-де из Киева спрашивает посол:
    «А и гой вы еси, удалы добры молодцы!
    Куда вы е́дите || и куда бог несет?».
    И взговорят ему, послу, таковыя слова:
    «А и едем мы из дальней орды, Золотой земли,
    От грозна короля Етмануила Етмануиловича
    Ко городу ко Киеву,
    Ко великому князю Владимеру
    Брать с него дани-невыплаты
⁸⁰ Не много не мало – за двенадцать лет,
    За всякой год по́ три тысячи».
    Из Киева посол позадумался,
    А и единое словечко повыговорит:
    «Я-де из Киева грозен посол,
    Еду-де я ко Ставру-боярину
    Двор его запечатати,
    А ево молоду жену в Киев взять».
    Отвечают тут удалы добры молодцы:
    «Прежде у нас тот был постоялой двор,
⁹⁰ Ноне заезжали – в дому нет никово,
    Молода ево жена убиралася
    В дальну орду, Золоту землю».
    Из Киева посол воротился назад,
    Приехал во стольной во Киев-град,
    Сказал он князю тихохунька,
    Что едет из дальней орды, Золотой земли,
    Грозен посол Василей Иванович.
    А и тут больно князь запечалился,
    Кидалися-металися, то улицы метут,
¹⁰⁰ Ельник ставили перед воротами,
    Ждут посла из дальней орды, Золотой земли,
    От грозна короля Етмануила Етмануиловича.
    И приехал он, посол, на княженецкой двор,
    Оне скоро поскокали со добры́х коней,
    А идут во гридни во светлыя,
    Вывела княгиня князя за собой
    И во те во подвалы-погребы,
    Молвила словечка тихохунька:
    «Ни о чем ты, асударь, не печалуйся,
¹¹⁰ А не быть тому грозному послу Василью Ивановичу,
    Быть Ставровой молодой жене Василисе Микулишне,
    Знаю я приметы – всё по-женскому:
    Ана по́ двору идет, будта утачка плывет;
    А по горенки идет, частенька ступает;
    А на лавицу садится, каленца жмет;
    А и ручки беленьки, пальчики тоненьки,
    Дюжина́ из перстов не вышли все».
    А и тута-тка Владимер стольной киевской
    Ну же он посла стал подчивати,
¹²⁰ Всяко питье потаковкам пьют.
    Уж тут ли посол напивается,
    А Владимер-князь стал проведовати,
    Токо посол буде женщина,
    Не станет он во Киеве боротися
    Со моими могучими богатырями.
    Таковы люди были в Киеве,
    На́рочны борцы, || удалы молодцы,
    Притченки да Хапилонки.
    Выводил тут князь семь борцов,
¹³⁰ И тово ли посол Василей не пятится,
    Вышел он на двор боротися,
    Середи двора княженецкова
    Сошлися борцы с послом боротися:
    Первому борцу из плеча руку выдернет,
    А другому борцу ногу выломит,
    Она третьева хватила поперек хребта,
    Ушибла ево середи двора.
    А плюнул князь да и прочь пошел:
    «Глупая княгиня, неразумная!
¹⁴⁰ У те волосы долги, ум короток:
    Называешь ты богатыря женщиною, -
    Такова посла у нас еще была и не видана».
    Втапоры княгиня с князем заспоровалась:
    «А и ты, ласковой сударь Владимер-князь,
    Да не быть этому грозному послу —
    Быть Ставровой молодой жене».
    Говорил тут Владимир стольной киевской:
    «Гой ты еси, княгиня Апраксевна,
    Я ли посла Василья проведую —
¹⁵⁰ Заставлю ево из туга лука стрелять
    Со своими могучими богатырями».
    Выводил тут Вдадимер стольной киевской
    Двенадцать сильных могучих бога́тырей,
    Стали оне стрелять по сыру́ дубу́
    За целу версту, -
    Попадают оне по сыру дубу.
    От тех стрелачак каленых
    И от той стрельбы богатырския
    Только сырой дуб шатается,
¹⁶⁰ Будто от погоды сильныя.
    Говорил посол Василей Иванович:
    «Гой еси, Владимер-князь,
    Не надо мне эти луки богатырския
    Есть у меня лучонко волокитной,
    С которым я езжу по чисту полю».
    Втапоры кинулися ее удалы добры молодцы,
    Под первой рог несут пять человек,
    Под другой несут столько же,
    Колчан тащат каленых стрел тридцать человек,
¹⁷⁰ И говорит князю таково слово:
    «Что потешить-де тебя, князя Владимера».
    Берет она во ту рученьку левую
    И берет стрелу каленую,
    Та была стрелка булатная,
    Вытягала лук за ухо,
    Хлес(т)нет по сыру дубу —
    Изломал ево в черенья ножевыя;
    Спела титивка у туга лука, -
    И Владимер-князь окарачь наползался,
¹⁸⁰ И все тут могучия богатыри
    Встают, как угорелыя.
    [В]звыла да пошла калена стрела,
    Угодила в сыр || крековистой дуб,
    Изломала в черенья ножевыя,
    И говорил посол таково слово:
    «Не жаль мне сыра дуба крековистова,
    Только жаль мне своей калены́ стрелы́
    Никому не найти во чисто́м поле́».
    Плюнул Владимер-князь, сам прочь пошел
¹⁹⁰ Говорил себе таково слово:
    «Разве сам Василья-посла проведаю».
    Стал с ним в шахматы играть
    Золотыми тавлеями:
    Первую заступь заступовали,
    И ту посол поиграл;
    Другую заступь заступовали,
    И другую заступь посол же поиграл;
    Третью заступь заступовали,
    Шах да и мат да и под доску.
²⁰⁰ И стал посол говорить таково слово:
    «Гой еси, стольной Владимер-князь,
    Отдай ты мне дани-выходы за двенадцать лет,
    За всякой год по́ три тысячи»:
    Говорил Владимер-князь:
    «Изволь мене, посол, взять головой с женой!».
    И говорил тут посол таковы слова:
    «Чем ты, Владимер-князь, в Киеве потешаешься?
    Есть ли у тебя веселыя молодцы?».
    И тотчас посылал Владимер-князь
²¹⁰ Искать таковых людей всяких рук,
    И собрали веселых молодцов на княженецкой двор.
    Втапоры у великова князя
    Ради посла было пирование почестное
    На великих на радостях.
    И тут посол невесел сидит,
    Только князю таково слово выговорит:
    «Нет ли у тебе кому в гусли поиграть?».
    Похватится Владимер-князь,
    Послал по Ставра-боярина,
²²⁰ Боярина-Годиновича,
    Велел ево росковать всево.
    Сымали железа с рук и с ног
    И приводили Ставра на почестной пир.
    И втапоры посол скочил на резвы ноги,
    Посадил Ставра против себя в дубову скомью.
    И зачал тут Ставер поигравати,
    Сыгриш сыграл Царя-града,
    Танцы навел Ерусалима,
    Величал князя со княгинею,
²³⁰ Сверх того играл еврейской стих.
    Посол задремал и спать захотел,
    Говорил таковы слова:
    «Гой еси, Владимер-князь,
    Не надо мне твои дани-выходы,
    Только пожалуй веселым молодцом,
    Ставром-боярином Годиновичем».
    И Владимер-князь о том радошен стал,
    Отдавал Ставра руками своими.
    Взявши посол Ставра, отъезжал из Киева вон,
    Пров(о)жает ево Владимер-князь || и со княгинею.
    И становился он, посол, у быстра Непра,
    Расставлял полатки свои белыя,
    Говорил таково слово:
    «Пожалуй-де, асударь Владимер-князь,
    Посиди до тово часу, когда я выспюся».
    Раздевался посол из своего платья посольскова
    И убирался в платье женское,
    Притом говорил таково слово:
    «Гой еси, Ставер, веселой молодец,
²⁵⁰ Как ты мене не опазноваешь,
    А доселева мы с тобой в свайку игравали,
    У тебя-де была свайка серебреная,
    А у меня кольцо позолоченое,
    И ты меня поигравал,
    А я тебе – толды-вселды».
    И втапоры Ставер-боярин догадается,
    Скидавал платье черное
    И надевал на себя посольское,
    И с великим князем и со княгинею прощалися
²⁶⁰ И отъезжали во свою землю дальную.