Убийца с пилой

– Полагает он, – сказала Джоанна, доставая бутерброд с колбасой из коробки. – Рамоутер, я должна тебя предупредить. Это закадычные друзья. Неразлейвода! Стэнфорд – брат Хенли, они с ним…

– Хватит, Джоанна, – перебил Пеллача. – Давайте двигаться дальше.

Хенли мысленно перебирала все, что должна была сделать. Когда она находилась на месте преступления, срабатывала мышечная память. Осмотри окрестности, отметь знакомые и незнакомые вещи, то, что вписывается в картину, и то, что не вписывается. Рассматривай все как улики. Представь очередность событий. Сохраняй и защищай. Внешне она казалась спокойной и собранной, но внутри у нее все бурлило. Сердце было готово выскочить из груди, в животе все сжималось и скручивалось в узел.

На столе начал вибрировать телефон Хенли. Ей стало дурно после того, как она прочитала сообщение от своего брата Саймона:

«Только что был у папы. Не пустил меня. Позвоню после работы. х^[9]».

– Так, давайте теперь обсудим это речное дело, – продолжал говорить Пеллача. – Потенциально у нас две жертвы?

– Не потенциально. Фактически у нас две жертвы, – поправила Хенли и начала набирать ответ брату. – Туловище, ноги и одна рука принадлежат белому мужчине. Вторая рука принадлежит чернокожей женщине, хотя пол еще не подтвержден окончательно.

Телефон Хенли во второй раз завибрировал на столе. Она взяла его.

– Никаких других частей тел не нашли?

– Криминалисты нашли голову белого мужчины в мусорном контейнере перед домом номер пятнадцать по Нельсон-мьюз, – ответила Хенли. – Кстати, мне только что пришло сообщение от Лин. Конечности доставили в морг.

– Две жертвы, черт побери, – выругался Пеллача. – Хотя ведь никогда не знаешь, как все пойдет. Вполне может оказаться, что расследование этого дела получится не таким уж и сложным и мы быстро и легко со всем разберемся.

Хенли не стала отвечать, а просто подхватила свою сумку и ушла. Все нервные окончания в ее теле говорили ей, что Пеллача верит в это еще меньше, чем она сама.

Глава 4

Здание, куда свозили трупы, находилось в пешей досягаемости от отделения полиции, совсем рядом с главной улицей, на которой старые кафе, пабы и агентства по недвижимости уступили место роскошным новым гостиницам, высоткам с непомерными ценами на квартиры и круглосуточному фитнес-центру. Морг прекрасно вписывался в ряд домов в георгианском стиле^[10] и никак не выделялся. На этой тихой улице имелись и другие муниципальные здания. Теперь Хенли не чувствовала себя не на своем месте – она наконец надела свою форму темно-синего цвета. В форме она совершенно точно выглядела облеченным властью лицом, даже несмотря на то, что не переобулась и осталась в черных кроссовках «Адидас».

– «Гринвичский государственный морг», – прочитал название на стене Рамоутер, допивая кофе. – Звучит так, будто там находится библиотека. Словно можно просто зайти, показать удостоверение, сесть на стул и понаблюдать за тем, как проходит вскрытие.

– Тебе сколько осталось? – спросила Хенли.

– В смысле? – Рамоутер ждал, когда Хенли справится с детской блокировкой на дверце.

– Стажироваться тебе еще сколько?

– На самом деле вы хотите спросить, сколько вам еще меня терпеть? – Улыбка быстро исчезла с гладкого смуглого лица Рамоутора: он увидел, что Хенли не улыбается. – Осталось четыре месяца. – Он потер свою бородку. – Но я полгода работал в Отделе по расследованию убийств и уголовных преступлений. Это была хорошая, серьезная работа, но мне хотелось чего-то более интересного и перспективного, а в полиции Западного Йоркшира нет ничего похожего на ОРСП.

Хенли почувствовала симпатию к этому молодому человеку, ведь, в конце концов, он не виноват, что его приставили к ней. Но это быстро прошло.

– Да, дела в нашем отделе ведутся не так, как в других местах. Сегодняшний случай – исключение. Мы очень редко вот так, сразу, начинаем работу. Обычно нам передают дела, когда становится ясно, что речь идет о серийном убийце или насильнике. Предварительное расследование, которым мы сейчас занимаемся, как правило, уже проведено, когда мы включаемся в работу.

– Но это же не все, чем занимается отдел, – заметил Рамоутер, следуя за Хенли к стоящему посреди двора одинокому зданию. – Ведь несколько лет назад было дело о серийном похищении людей, торговле людьми, а потом дело об убийце с пилой.

Хенли поморщилась, мышцы на ее шее напряглись. Дело об убийце с пилой. Оно изменило все. Ее хвалили коллеги, ее хвалил комиссар, ее повысили в звании – она стала инспектором полиции. Но то дело забрало часть ее.

– Вероятно, это была потрясающе интересная работа, – продолжал Рамоутер. – Именно после того дела я захотел перейти в ваш отдел. Поэтому… Ну, это послужило одной из причин моего переезда в Лондон.

Хенли повернулась и посмотрела на Рамоутера. Хотя она и знала, что он нервничает, нельзя было не увидеть знакомое возбуждение в его глазах.

– Не позволяй СМИ пустить тебе пыль в глаза. Нашему отделу не хватает ни людей, ни финансирования. Я вообще удивлена, что на твой переход дали добро. В самом обычном отделе по раскрытию убийств по делу может работать до ста человек, от начальника до привлекаемых к расследованию гражданских лиц. И это не будет чем-то из ряда вон выходящим. Но в ОРСП есть только мы, и нам частенько приходится просить об одолжениях. Блеску тут мало, хвалят редко и об успехах быстро забывают.

Хенли повернулась к нему спиной, набрала код на двери, который вроде бы не должна была знать, и толкнула ее.

Старший патологоанатом Лин Чой сидела за своим письменным столом спиной к двери и обедала. Ее длинные черные волосы были собраны на макушке и закреплены шариковой ручкой – похоже, не очень надежно. Она качала головой в такт драм-н-бэйсу, который стучал из стоявших на ее столе отличных беспроводных колонок. Хенли познакомилась с Лин пятнадцать лет назад, когда они обе только начинали работать и чувствовали себя ужасными профанами – каждая в своем деле. Со временем их дружба окрепла. Хенли постучала Лин по плечу.

– Боже праведный! – Лин вскочила со стула. Горячее куриное крылышко выпало из ее руки назад в коробку. – Ты так меня до сердечного приступа доведешь!

– Вспоминаешь свою бурную молодость? – спросила Хенли с улыбкой.

– Ты хотела сказать «нашу» бурную молодость. Ты рейвы любила не меньше меня. Вот нашла сборник у себя дома. Надо будет тебе переслать. – Лин снизила громкость на ноутбуке. – Ты не говорила мне, что возвращаешься. Я услышала новость от Энтони.

– Попозже об этом поговорим, – сказала Хенли.

– У тебя новый напарник? А что об этом думает Стэнфорд?

– Это стажер, констебль Салим Рамоутер, и он не мой напарник, – Хенли отступила в сторону, чтобы позволить Рамоутеру сделать шаг вперед. – Я его наставница. Он только что перевелся к нам из полиции Западного Йоркшира.

– О, понятно. Лучшего наставника, чем инспектор Хенли, ты бы найти не смог. Учиться лучше всего у нее, – сказала Лин, вставая со стула. Она вытерла руку антибактериальной салфеткой и протянула ее Рамоутеру. – Рада познакомиться. Доктор Лин Чой.

Она училась в частной школе, потом окончила Кембриджский университет, хотя об этом сложно было догадаться по ее густому лондонскому говору. Лин опустила очки, которые до этого были подняты на макушку.

– Я только что закончила предварительный осмотр мужчины, которого мне от вас привезли, но давайте я вам вначале расскажу про руку. Много выяснить не удалось, потому что материала мало. Хорошо было бы получить еще голову, ноги, туловище и вторую руку.

– А что ты все-таки можешь нам сказать? – спросила Хенли.

Лин пожала плечами.

– Чернокожая женщина. Вероятно, двадцати с чем-то лет. Это все, что я могу сообщить, пока не найдете другие ее части.

Хенли и Рамоутер вышли вслед за Лин из ее кабинета и направились в зал, где проводились вскрытия. По виду он напоминал операционную в больнице. Здесь было холодно. У ближайшей стены возвышался ряд металлических шкафов, в которых временно хранились трупы, у противоположной стояли три глубокие раковины, в углу был холодильник, в центре – четыре металлических стола, на которых производились вскрытия. Помощница Лин Тереза работала с телом за дальним столом, слушая музыку в наушниках. У Хенли защипало в носу от использовавшегося в морге антисептика и кислого запаха человеческих биологических жидкостей.

Тереза вставила хирургический экспандер в грудь трупа.

– Это был двадцатитрехлетний бодибилдер, – сообщила Лин, качая головой. – Сердечный приступ. Рухнул прямо в спортзале. Мне не нужны никакие анализы, никакой скрининг, чтобы сказать, что он накачан стероидами.

Хенли показалось, что кто-то наступил на разбитое стекло. На самом деле этот звук означал, что Тереза вскрыла грудь бодибилдера. Рамоутер сделал шаг назад.

– Туалет – вторая дверь слева, – подсказала Лин шутливым тоном, когда Рамоутер развернулся и бросился вон из зала.

– Простите, – буркнул Рамоутер, вернувшись через несколько минут. Судя по выражению лица, ему было стыдно.

– Все в порядке. Ты не первый и не последний, – успокоила его Лин. – Готовы?

Хенли кивнула, и Лин сняла со стола большой лист пластика, которым были прикрыты части тела, обнаруженные на берегу реки и на подъездной дороге к дому номер пятнадцать по Нельсон-мьюз. Теперь они лежали на столе, словно части кровавой картинки-загадки, которую наконец собрали полностью. У Хенли слегка закружилась голова. Она сделала шаг назад и попыталась успокоиться.

– Ты можешь назвать нам время смерти? – спросила Хенли, стараясь, чтобы в ее голосе не звучала нервная дрожь.

– Только примерно, – ответил Лин. – Он умер в период от двадцати четырех до тридцати шести часов назад.

Хенли постаралась повнимательнее рассмотреть татуировку на теле.

– Это сцена из «Стального алхимика», – пояснила Лин. Судя по голосу, она была очень довольна собой. – Это японский комикс «Манга», если не знаете. Он появился задолго до того, как ты пришел в полицию^[11], – сказала она, обращаясь к Рамоутеру. – А на спине у него Кен из «Кулака Полярной звезды».

– Что ты можешь сказать про расчленение? До или после смерти? – спросила Хенли, медленно обходя стол и рассматривая части тела со всех сторон и стараясь не упустить ни одной детали. У нее в кармане вибрировал мобильный телефон, но она не обращала на него внимания.

– И так, и так, – ответила Лин, переходя к верхней части стола. – Правую руку и левую ногу отрезали первыми. Вот сюда взгляни, – она показала на место, где левую ногу отделили от туловища. – Кровь начала свертываться. Смерть наступила в течение четырех минут.

Лин повернула нижнюю часть туловища к Хенли, указав на кость и мясо на остатках правой ноги.

– А вот здесь практически нет свернувшейся крови. Значит, убийца начал отделять эту конечность через четыре часа после смерти. На груди интересная колотая рана, прямо над сердцем. Нанесена при жизни. Узнаю больше после того, как проведу вскрытие. Хотя одно могу тебе сказать прямо сейчас. Работа дерьмовая – разрезали его с трудом. Вот сюда посмотри. – Лин показала пальцем в перчатке на два неровных разреза на правом плече. – Было предпринято по крайней мере две попытки, перед тем как наконец получилось отделить руку. Такое впечатление, что человек, который это сделал, никогда раньше не держал в руках «Блэк энд Декер».

– А это была пила «Блэк энд Декер»? – спросил Рамоутер. Он стоял примерно в метре от стола, спиной к раковинам.

– Понятия не имею. Надо спросить у какого-нибудь народного умельца. – В глазах Лин заплясали смешинки, когда она выпрямляла правую ногу трупа. – Но есть и кое-что более важное. Вот сюда посмотрите.

Лин взяла голову и повернула ее к Хенли, после чего раскрыла пальцами рот, потянув нижнюю челюсть вниз.

– Рамоутер, возьми вон там фонарик, – велела она. – У меня не сто рук.

Рамоутер взял маленький фонарик-ручку серебристого цвета и подошел к столу.

– Давай, не робей. Посвети внутрь.

Рамоутер сделал, как ему велели: посветил фонариком в открытый рот.

– Э-э-э… А язык где? – спросил он.

Хенли заставила себя взять фонарик из руки Рамоутера и сама направила луч в рот, к задней части неба. Рот был заполнен запекшейся кровью, и она увидела остатки поперечно-полостной мышцы в основании языка, но сам язык отсутствовал.

– Как? – только и выдавила из себя Хенли.

– Его отрезали, – ответила Лин. – Очень ровный разрез. Это можно сделать только очень острым ножом для мяса или скальпелем.

– Но ведь отрезать язык не так-то просто? – Хенли пошевелила собственным языком во рту, чувствуя, как натягивается подъязычная мышца.

– Пока человек жив? Невероятно трудно. Поэтому я бы не удивилась, если бы язык отрезали после смерти, но дело обстоит совсем не так.

– Погоди! Он был еще жив, когда ему отрезали язык?

Лин кивнула.

– Схватить человека за язык, пока он жив, крайне трудно, а тут еще разрез ровный. Хирургический! Я думаю, что человек был без сознания. Есть еще кое-что. Взгляните на его ноги и скажите мне, не заметили ли чего любопытного.

Хенли нагнулась пониже. Икру правой ноги покрывали мелкие песчинки, кусочки водорослей и засохшие рвотные массы. Она была мускулистой и волосатой – на ней росли тонкие светло-коричневые волосы. Левая нога выглядела точно так же, но на лодыжке оказалась полоска шириной сантиметров в пять, кожа на которой была бледнее со всех сторон.

– Он носил электронный браслет? – спросила Хенли.

– Думаю, да, – ответила Лин. – Вот сюда посмотри. – Лин повернула ногу, чтобы Хенли могла осмотреть ее со всех сторон и увидеть еще один бледный участок, размером не больше коробка спичек. – На нем определенно был электронный браслет для отслеживания перемещений. Хорошо бы получить данные из компаний, занимающихся мониторингом. Уверена, что размеры совпадут.

– Значит, его по приказу суда освободили из-под стражи и он должен был соблюдать комендантский час? – уточнил Рамоутер. – Это поможет нам продвинуться дальше. Наверное, можно узнать, кто в последние дни нарушал постановление суда.

– Ты представляешь, какое количество людей ходит с электронными браслетами? – спросила Хенли.

– Удачи, – только и сказала Лин. – Я взяла кровь, мочу на анализ, отправила сегодня утром. В лаборатории проведут все обычные исследования. Будем надеяться, что к концу недели смогу сообщить вам побольше информации. А у вас уже есть имя, фамилия? Как-то неуважительно называть его… ну, то от него оставшееся, что сейчас лежит перед нами на столе… «человеком с Мангой».

Хенли достала телефон из кармана. Он уже неоднократно подавал сигналы, сообщая, что пришли сообщения. Она прочитала последнее. Его прислал Энтони Томас, который проверил отпечатки пальцев отрезанной руки по полицейской базе данных.

– Вообще-то есть, – сообщила Хенли. – Познакомьтесь с Дэниелом Кеннеди.

Глава 5

Рамоутер вошел в квартиру почти в восемь вечера, снял ботинки, на которых так и оставались куски засохшей грязи, и оставил их на коврике у двери. Прошло четыре дня после того, как он сюда переехал. В квартире стоял не его запах. В ней все еще пахло освежителем воздуха и отбеливателем. Гостиная соединялась с кухней, окна выходили в разные стороны. И в гостиной, и в кухне все еще стояли нераспакованные коробки. Он включил себе радио для компании, достал из холодильника коробку готовой еды, снял с нее картонную упаковку, проткнул вилкой туго натянутый пластик и поставил разогреваться.

Через несколько минут Рамоутер отодвинул остатки безвкусных спагетти карбонара и взял свой айфон.

– О, мы ожидали, что ты позвонишь раньше. Мы как раз собираемся ужинать, – заявила Памела, отходя от камеры.

Как и всегда, макияж у нее был идеальным, и ни один мускул на ее лице не дернулся, пока она говорила. Она была одета в дорогую форму для занятий йогой, хотя Рамоутер точно знал: Памела понятия не имеет, что такое «собака мордой вниз»^[12], и, вероятно, думает, что шавасана – это сорт чая.

– Прости, я не представлял, сколько времени мне потребуется, чтобы добраться из отделения до квартиры. Движение на Южной кольцевой…

– Может, завтра уйдешь с работы вовремя. Четкий распорядок дня очень важен.

Рамоутер прикусил язык, чтобы не сказать: «Расследование убийств – это не работа с девяти до пяти».

– Где Мишель? Я пытался связаться с ней через ФейсТайм, но она не ответила.

– Наверное, снова забыла зарядить телефон, но она наверху. Они оба наверху. Она была какой-то уставшей. Я скоро собираюсь уходить – мальчиков надо забирать из футбольной секции. Я отнесу ей свой айпад.

Памела вошла к Мишель, которая сидела на краешке кровати. Спальня была отражением гостиной Рамоутера: чемоданы и коробки занимали большую часть комнаты. Он улыбнулся про себя.

– Мишель, дорогая! – сказал Рамоутер. – Ты в порядке, любимая? Где Итан? Как прошел его первый день в школе? Я по тебе скучаю.

– Итан уже спит, – ответила Мишель, пристраивая айпад на прикроватной тумбочке. – Он невероятно устал после первого дня в школе. Я сделала для тебя кучу фотографий.

– Я знаю. Помнишь, ты посылала мне их сегодня утром?

У Рамоутера все внутри упало, когда он увидел замешательство на лице Мишель. Ранняя деменция в тридцать шесть лет. Редкая наследственная форма болезни Альцгеймера, как это назвал специалист. Ее отец умер в пятьдесят восемь, но остальные родственники надеялись, что, может быть, пары поколений болезнь не коснется. Рамоутер получил подтверждение перевода в ОРСП за две недели до того, как Мишель поставили диагноз. Они нашли квартиру в Форест-Хилл^[13], школу для Итана, и Мишель уже договорилась о собеседовании, чтобы устроиться на новую работу, но диагноз изменил все. Старшая сестра Мишель Памела заявила, что ее сестре нужна стабильность, а переезд в неизвестный город, разрыв с семьей и друзьями только ухудшит состояние ее здоровья. Рамоутер не мог с этим спорить. У него в папке «Черновики» все еще хранилось письмо – отказ от перехода в ОРСП. Он был готов его отправить, но Мишель сказала: «Нет». Такая возможность представляется раз в жизни. Она не хотела, чтобы он потом жалел о том, что ее упустил. И винил в этом ее.

– Как прошел твой день? – спросил Рамоутер.

– Нормально прошел. Памела пригласила меня на обед, чтобы познакомить со своими подругами. Тебе бы они не понравились. А твой день как прошел?

– Хорошо. Я попал в отличный коллектив, и меня сделали напарником Анжелики Хенли, мы вместе расследуем одно дело. Ты помнишь ее? Я тебе про нее рассказывал.

– Инспектор?

– Да, все правильно. Инспектор, – радостно ответил Рамоутер.

– Какая она?

– Она… Э-э-э… Сильная. Умная. Не думаю, что она была счастлива получить меня в нагрузку, но ведь это только начало.

– Хм. Итан хотел дождаться твоего звонка, чтобы рассказать тебе, как прошел его день в школе…

Рамоутер смотрел на лицо Мишель на экране, и ему было невыносимо грустно. Она опять отвлеклась. Он видел это по ее глазам. Она смотрела на него и явно пыталась что-то вспомнить и не дать воспоминаниям ускользнуть. А он не мог больше на нее смотреть, отвернул телефон и положил его экраном вниз на кухонный стол. Не надо было ему слушать Мишель, когда она сказала, что все будет в порядке и что он должен переехать в Лондон. Ему следовало остаться рядом с женой, как настоящему мужчине, а он вместо этого сбежал при первой же возможности. Чувство вины тяжелым грузом давило ему на плечи, оно было таким же знакомым, как костюм, в котором он ходил на работу. Он злился на Мишель и на ее болезнь. И его душило чувство вины и стыда из-за того, что он злился.

– Прости, – сказал Рамоутер, снова поднимая телефон. – В этой квартире не очень хороший сигнал.

– Прекрати, – сказала Мишель.

В такие минуты, когда ее сознание полностью прояснялось, Рамоутер чувствовал себя еще хуже. Его глаза наполнились слезами, когда Мишель посмотрела на него с экрана ясным и напряженным взглядом. Но она его очень хорошо знала и умела на него повлиять.

– Мы оба приняли это решение. Мы же договорились! – напомнила она.

– Да. Я просто скучаю по тебе и Итану. В этом все дело, – ответил Рамоутер, вытирая слезы.

– Все будет хорошо. С нами все хорошо, – твердо заявила Мишель.

– Я знаю. Я поработаю над собой.

– Вот и отлично. А теперь давай я тебе расскажу про то, как прошел обед с подругами Памелы. Они все сумасшедшие. Знаешь, я с нетерпением жду того дня, когда их забуду.

При виде улыбающейся Мишель Рамоутер рассмеялся. Чувство вины никуда не ушло, но весь следующий час, пока он разговаривал с ней, груз не казался таким тяжелым.

Глава 6

Хенли знала, что мусор не для переработки забирают около одиннадцати утра. Она поставила пакеты из магазина и посмотрела на часы: 20:26. Синий мусорный контейнер блокировал ворота. Отец, вероятно, целый день не выходил из дома.

Хенли отодвинула контейнер в сторону и открыла ворота. Она зацепилась курткой за шипы на разросшемся розовом кусте, когда шла по дорожке. Сорняки пробивались сквозь трещины в плитах, которыми она была выложена.

– Какого черта? – воскликнула Хенли, когда не смогла повернуть ключ от входной двери против часовой стрелки.

Это был тот же ключ, который вот уже пять лет висел на брелке с синей картой лояльности «Теско»^[14]. Хенли снова вставила ключ. Он упорно отказывался поворачиваться.

– Папа, ради всего святого!

Хенли нагнулась и крикнула в прорезь почтового ящика:

– Папа, это я, Анжелика. Открой дверь.

Она села на пятки, держась пальцами за почтовый ящик.

– Папа, подойди сюда. Просто… Пожалуйста. Я хочу посмотреть, все ли с тобой в порядке.

– Со мной все прекрасно. Уходи.

– Не уйду, пока не откроешь дверь. Я привезла тебе продукты.

– Оставь под дверью.

– Папа. Пожалуйста. Дай мне на тебя посмотреть. Обещаю, что не стану заходить в дом.

Хенли смотрела в прорезь почтового ящика и видела, как к двери приближаются ноги отца в выцветших серых спортивных штанах. Входная дверь наконец открылась.

– Папа, тебе нужно подстричься.

Это было единственным, что смогла сказать Хенли, потому что все у нее внутри сжалось. Она не видела своего отца Элайджу почти три недели, и его вид ее потряс. Он похудел. Кожа на шее как-то странно скукожилась, напоминая смятый платок. Вскоре шок сменился страхом, который чувствуют дети, понимая, что родители уже одной ногой в могиле.

Элайджа провел руками по волосам, в которых теперь было больше белого, чем седого. Его волосы выцвели еще сильнее, чем раньше, и торчали короткими неухоженными кудрями в разные стороны.

– Сегодня утром заезжал Саймон. – Хенли опустила ладонь на руку отца. Он тут же ее отдернул. – Почему ты не хотел его видеть? – мягко спросила она.

– Я не хочу видеть никого из вас.

– Папа! Позволь нам тебе помочь.

– Мне не нужна ваша помощь. Со мной все в порядке.

– Почему ты поменял замок?

– Чтобы ты и твой брат не заявлялись сюда, когда вам заблагорассудится. Я не ребенок.

– Никто и не говорит, что ты ребенок. Мы просто о тебе беспокоимся.

– Ну, со мной все в порядке. Ты меня увидела. Теперь можешь идти.

– Папа… Не надо… Ты можешь впустить меня по крайней мере на минуту?

– Я же сказал: нет!

– Хорошо. Хорошо. – Хенли ухватилась за косяк двери. – Я не буду заходить. Вот, возьми.

Она подняла пакеты из магазина и протолкнула их внутрь – дверь была раскрыта не полностью.

– Я понятия не имею, что у тебя в холодильнике. Ты вполне можешь питаться одними крекерами и сардинами, я-то знаю, – со злобой произнесла она. – Я купила самое основное: яйца, хлеб, ветчину, курицу и печенье с глазурью. Я знаю, что ты его любишь и…

Элайджа потянул пакеты на себя.

– Черт побери! – выругалась Хенли, когда дверь захлопнулась прямо у нее перед носом.

– Четырнадцать часов, – произнес Роб, не поднимая головы от ноутбука.

Он сидел за кухонным столом, временно превратив это место в свой офис, пока строители завершали работу в сарае за домом. Тогда он пойдет работать туда. Он специализировался на финансовой журналистике и выбрал удаленную работу, вместо того чтобы попасть под сокращение и просто положить причитающуюся ему выплату на банковский счет. Раз в неделю он выходил из дома, чтобы отправиться на Олд-стрит и почтить своим присутствием студию одного бизнес-канала, где участвовал в обсуждении главных финансовых новостей. Подобное положение дел устраивало и Роба, и Хенли, но он все равно хотел, чтобы она была дома. Луна, смесь восточноевропейской овчарки, лабрадора и еще кого-то, спала под столом. Застекленные створчатые двери на улицу были открыты, но дневная духота все еще висела в воздухе, вместе с запахами жасмина и жимолости, растущих в саду. Но эти приятные ночные ароматы конца лета не могли перебить вонь разлагающейся плоти, которая преследовала Хенли с тех самых пор, как она увидела туловище с отрезанными конечностями на ступенях Уотергейт-степс.

– Ты ушла из дома утром в начале восьмого, а возвращаешься в двадцать одну минуту десятого.

– Роб, у меня был очень трудный день…

– У тебя был трудный день? Мне пришлось забирать Эмму из детского сада, потому что ей стало плохо.

– Я послала тебе сообщение, спрашивала, как она себя чувствует.

– Ей не нужно твое сообщение. Ей нужна мать.

– Давай без этого, – сказала Хенли, ставя сумку на столешницу и направляясь к холодильнику.

Роб не был настолько эгоистом, чтобы готовить только для себя. Хенли достала тарелку от «Пирекс»^[15], покрытую пищевой пленкой. На ней лежала курица, тушенная в чесноке и меде, с рисом и брокколи. Она убрала тарелку назад и закрыла дверцу холодильника. Вначале ей нужно было принять душ и смыть с себя другую пленку – тонкую пленку смерти, которая, как ей казалось, покрывала все ее тело, а также запах неудачи, который преследовал ее с той минуты, как она вышла из дома отца. Она задумалась, сможет ли Роб почувствовать, что она снова взялась за расследования.

– Я заезжала к отцу, – сообщила Хенли.

– О-о, – выражение лица Роба немного смягчилось. – И как он?

– Плохо. Он отказался впустить меня в дом.

– Это совсем не здорово. И что ты собираешься делать?

– Не знаю. – Хенли снова открыла дверцу холодильника и достала бутылку вина. – Придется поговорить с Саймоном, но… Не знаю.

– Послушай, я в курсе, что у тебя проблемы с отцом, но ты могла хотя бы позвонить и предупредить, что будешь поздно. И было бы неплохо, если бы ты извинилась.

– За что? – спросила Хенли, доставая винный бокал из серванта. – За то, что ездила проведать отца?

– Нет, конечно, нет. Я только хотел сказать…

– Ты хочешь, чтобы я извинялась за то, что хожу на работу? Я должна работать, Роб. Один из нас должен иметь постоянную работу.

Хенли пожалела, что сказала это, как только слова вылетели у нее изо рта.

– И что дальше? Я просто сижу дома, эдакий домохозяин – приглядываю за нашим ребенком и варю варенье, пока ты на работе.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду. Я знаю, что ты делаешь, и… ценю это. Я знаю, как ты стараешься. Но мы ходим кругами, обсуждая это.

– Ценишь? – Роб впервые посмотрел на Хенли после того, как она вошла в кухню. Он снял очки и потер переносицу там, где от них остались следы. – Я не один из твоих коллег. Я твой муж. Я не хочу, чтобы ты меня ценила. Я хочу, чтобы ты понимала, что я тебе говорю. И говорю давно.

– Ты хочешь, чтобы я прекратила работать. Отказалась от работы и…

– Ты знаешь, что я говорю не это. Я не хочу, чтобы ты вообще прекращала работать. Я только хочу, чтобы ты нашла другую работу. Чудо, что Эмма вообще знает, как ты выглядишь.

– Что за чушь ты несешь?! Ты ведешь себя так, будто я ее бросила. Я хожу на работу и выполняю свои обязанности, чтобы этот мир стал хоть немного безопаснее для нее.

– Сидя за письменным столом? Как это помогает Эмме? Твои обязанности ограничены кабинетной работой. Ты не выезжаешь на места преступлений, не ловишь насильников и убийц голыми руками. Я иногда задумываюсь об истинных причинах, которые удерживают тебя на работе. Почему ты не увольняешься?

Ножки стула, на котором сидел Роб, заскрипели, проехав по плиткам пола, когда он встал. Хенли ждала старых обвинений в предательстве, которые Роб уже столько раз бросал ей в лицо.

– Я не хочу с тобой спорить, Роб. О работе не хочу спорить. Не хочу начинать все сначала. Хотя я знаю, что поговорить нужно.

– Вот в этом-то все и дело. Ты всегда все знаешь, но удосужилась ли ты потратить время, чтобы сесть и поговорить со мной? Ты поставила наши жизни на паузу, и ради чего? Почему? В прошлом году на Рождество ты говорила мне, что все изменится, но ничего не изменилось. Мы все там же. На том же самом месте.

Роб схватил со стола зажигалку и папиросную бумагу.

– Я собираюсь прогуляться с Луной. Вернусь через полчаса.

Входная дверь с грохотом захлопнулась, а Хенли, которая до сих пор сдерживалась, издала глубокий вздох. Ей следует сказать ему сейчас. Сказать ему, что она опять работает «на земле». Что она больше не сидит за письменным столом, никаких ограничений больше нет. Пеллача опять позволил ей выйти на улицы Лондона. И их жизнь снова перевернется с ног на голову. Но пока Хенли отправилась на верхний этаж в спальню дочери. Эмма лежала на кровати, раскинув в стороны ручки и ножки. У Хенли возник соблазн разбудить ее, только чтобы услышать, как она говорит «мамочка». Но вместо этого она поцеловала дочь в макушку. От Эммы пахло кокосовым маслом и детской присыпкой. Эмма была единственной, в ком она видела только хорошее.

Хенли села на край кровати и упала на спину, туго затянутое у нее на груди полотенце размоталось. Она приняла душ, но не чувствовала себя чистой. Расследование уже въелось в ее поры. Хенли закрыла глаза и провела пальцами по телу, пока они не коснулись знакомого шрама. По ощущениям кожа на этом месте казалась утолщенной и рыхлой. Целых пять сантиметров на правом боку. Второй шрам располагался примерно на семь с половиной сантиметров выше и был более плоским. Нож чуть не задел печень, а если бы вошел в ее тело немного ниже, то она потеряла бы ребенка, которого носила, даже не зная этого. Прошло два с половиной года, но она до сих пор помнила, как раскаленная сталь пронзила ее кожу и вошла в плоть. Она плотно зажмурила глаза. Хенли увидела перед собой расчлененное тело Дэниела Кеннеди, сделала глубокий вдох. Хоть она и митинговала против того, что ее назначили старшим следователем по делу об убийстве, но сама она не могла игнорировать то возбуждение, которое испытывала, – как будто электрический разряд пробегал по ее телу. Смерть была ее адреналином, и это ее пугало.

Когда она прохаживалась вдоль берега и осматривала труп, она снова испытала ощущение, что у нее есть какая-то цель. Но еще она почувствовала, как натянулись сухожилия в ее руках и задрожали пальцы. Ее тело говорило ей, что что-то не так. Хенли потрясла головой, чтобы заставить замолчать внутренний голос. Этот голос звучал чуть громче, чем шепот, но говорил настойчиво: «Приближается буря, а ты к ней не готова».