Читать книгу: «Смысл», страница 3

28

Настал день, когда надо было ехать на войну.

Утром Николай и Андрей прибыли на сборный пункт для отправки на фронт.

Пункт находился на узловой железнодорожной станции. На той самой станции, куда прошлой осенью поезд привёз Николая на учёбу.

Первое, что увидели Николай с Андреем, подходя к станции, был паровоз, разводящий пары. На вагонах-платформах состава были орудия, крепко закрепленные тросами. Николай подошёл к одной пушке и погладил её рукой. Железо было холодное и гладкое.

– Эй, чего трогаешь пушку? – услышал он громкий, но не грозный окрик часового.

– Знакомлюсь, – немного помолчав, ответил Николай. – Нам вместе скоро воевать.

– А-а, – протянул нараспев часовой в военной форме рядового с винтовкой через плечо, – ну знакомься скорее и проходи. Не положено, – уже тише добавил он и будто бы улыбнулся в густые усы, отчего их концы легонько поднялись кверху.

«Надо бы и мне такие отрастить», – подумал Николай про усы, глядя в суровое, но доброе, лицо солдата.

– Спасибо. Ну, будь здоров, – сказал солдату на прощание Николай, и они с Андреем бодро пошагали на станцию.

29

Солнце уже давно встало и освещало ровным ярким светом всё вокруг. Солнцем поблёскивали окна вагонов и здания вокзала. На станции было оживлённо-многолюдно. Почти все люди были в военной форме. Андрей и Николай тоже были одеты по-военному. Им встречались солдаты и офицеры. С ними здоровались и они приветствовали военным способом, прикладывая правую руку с прямой ладонью к фуражке. Какое время – такие и приветствия. А время было военное…

У неширокой двери вокзала толпились люди, входя и выходя, подталкивая друг друга. Протиснувшись в этой толкотне в помещение вокзала Николай и Андрей оказались в прямоугольной комнате с высоким потолком. Окон было мало. Солнечный свет струился из трёх окон восточной стены, и в этом свете Николай рассмотрел четыре стола, каждый в своём углу прямоугольника вокзала. За каждым столом сидел офицер в звании не ниже капитана. За спиной офицеров на стене висели большие листы белой бумаги, на которых были написаны чёрными буквами сведения о военных подразделениях. Николай и Андрей направлялись в разные подразделения одного фронта.

Николай помнил данные своего подразделения наизусть: первый дивизион 104 гаубичной артиллерийской бригады большой мощности, взвод управления первой батареи. Ему предстояло быть командиром этого взвода.

Пройдя два стола, около третьего Николай остановился. За этим столом сидел майор с орденом Красного Знамени на груди. Позади майора на большом белом листе крупными чёрными буквами и цифрами были написаны данные взвода Николая.

Андрей пошёл к другому столу.

В очереди перед столом Николая стояли двое.

Первый человек у стола был ростом с Николая. Второй, стоящий за ним, на голову ниже. Это были рядовые солдаты.

Первый докладывал майору:

– Рядовой Алтунин Иван Никитьевич на сборный пункт прибыл, товарищ майор.

– Вижу, – хмуро и сонно отозвался майор. – Давай документы.

Алтунин достал из грудного кармана книжечку-документ и сложенный вдвое белый лист бумаги.

Майор медленно развернул лист, открыл книжечку, что-то записал в журнал, лежащий перед ним. Затем негромко, но отчётливо сказал:

– Рядовой Алтунин, отправляйтесь в четвёртый вагон состава в распоряжение сержанта Пискуна.

– Есть! – громко выкрикнул Алтунин и, резко повернувшись налево, зашагал прочь от стола.

– Да не кричи ты, – поморщившись от громкого голоса рядового, произнёс майор, – не на стадионе. Иди уже, вояка, – тихо добавил он.

К столу уже подошёл следующий рядовой.

– Разрешите обратиться! – звонко отчеканил слова рядовой.

– Да что вы сегодня взялись кричать с самого утра! – несколько повысил голос майор. – Голова раскалывается от вашего крика. Докладывайте в полголоса.

– Рядовой Борисов Пётр Захарович на сборный пункт прибыл, – шёпотом доложил рядовой Борисов.

– Чего ты там шепчешь? То кричат, то шепчут… Не могут спокойно разговаривать. Кричать будете, когда в атаку пойдёте, а шептать своей бабе в постели… Давай уже документы и постой молча.

Майор почти выхватил документы растерявшегося солдата и продолжил заполнять журнал.

Николай тем временем внимательно разглядывал своего будущего сослуживца. Этот рядовой заинтересовал Николая ещё и потому, что девичья фамилия его матери была Борисова.

Рядовой Борисов был невысок, крепок в плечах, голова была какой-то овальной формы с выраженным подбородком и высоким лбом, из-под солдатской пилотки видны были светлорусые коротко остриженные волосы. Солдатская одежда была ему немного велика и нелепо оттопыривалась на локтях, коленях и повыше ремня. Лица Николай хорошо не смог рассмотреть, так как Борисов стоял к нему спиной.

«Может какой дальний родственник…» – неспеша размышлял Николай и даже не заметил, как рядовой Борисов отправился к сержанту Пискуну в четвёртый вагон. Когда Борисов развернулся и, проходя мимо Николая, скользнул по нему взглядом, оказалось глаза его были небесно-голубыми.

«Как у мамы», – подумал Николай.

– Ну, что замер, лейтенант? – вывел его из задумчивости голос майора.

– Виноват, товарищ майор. Лейтенант Коновалов Николай Яковлевич на сборный пункт прибыл.

– Давай документы, – спокойно произнёс майор, внимательно осматривая молодого офицера. – Сколько тебе лет, сынок? – с внезапно появившейся теплотой в голосе спросил он.

Майору было около пятидесяти, и голова его была белым-бела.

– Двадцать, товарищ майор.

– А мне подумалось – восемнадцать.

Майор помолчал. Заполнил журнал.

– Ты знаешь, сынок, что тебе предстоит?

– Знаю. Война, – тихо ответил Николай.

– То-то и оно. Война… – майор помолчал немного. – Иди в четвёртый вагон, спроси капитана Лаптева Василия Ивановича. Прощай, сынок.

– Прощайте, товарищ майор. Точнее – до свидания. Может ещё свидимся, – чтобы взбодриться добавил Николай и вышел из вокзала.

30

Оказавшись вновь на свежем воздухе после духоты вокзала, Николай вдохнул полной грудью. Скоро вышел и Андрей. Они зашагали по платформе между двумя составами поездов. Каждый состав был вагонов двадцать-тридцать. Первые десять вагонов, сразу за паровозом, были для личного состава. Далее шли вагоны для техники и орудий. Составы были укомплектованы специальными вагонами с зенитками для защиты от воздушных атак.

Нужный Николаю поезд был справа, поезд Андрея был слева. Они отправлялись в разных поездах и в разные части единых войск, которые сражались с врагом на одном фронте.

Они быстро дошли до четвёртого вагона поезда Николая. Андрею нужно было идти дальше. Пришло время расставаться.

Война шла не первый год. Николай давно уже понял, что в военное время встречи и расставания не такие как в мирные дни. До войны встречались и прощались с уверенностью, что встреч и расставаний будет ещё много. Когда началась война, при встрече люди стали чувствовать словно давно не виделись, а прощались как будто уже никогда не увидятся.

Вот и сейчас, когда прощаясь они крепко обнялись, у обоих мелькнула одна и та же мысль: «А может никогда уже не свидимся?..» И оба, отогнав эту мысль, смотрели долгим взглядом и каждый видел во влажных глазах друга те чувства, о которых не надо было говорить.

Николай запрыгнул в свой вагон, а Андрей пошёл дальше – ему надо было идти дальше.

Они простились навсегда…

31

Капитан Лаптев был невысокий коренастый с лысеющим лбом мужчина в тёмно-зелёной фронтовой форме.

– Товарищ капитан, лейтенант Коновалов для отправки на фронт прибыл в ваше распоряжение! – отчеканил Николай, приставив правую руку к околышу фуражки.

– Вижу, – устало и несколько угрюмо отозвался капитан Лаптев. – Располагайтесь в пятом купе. Позже поговорим…

«Что же они все такие усталые? – подумал Николай. – Наверно, война дело очень утомительное».

Купе было на четыре места – две нижние полки, две верхние.

Внизу сидел молодой офицер – такой же выпускник, как Николай, – лейтенант. Только танкист.

Когда Николай вошёл, он встал и представился:

– Лейтенант Соколов.

– Коновалов.

– Сергей.

– Николай.

Они крепко пожали друг другу руку.

Войны ещё Николай вблизи не видел. Но военное братство ощущалось повсюду, даже в этом дружеском рукопожатии человека, которого он увидел впервые.

32

Эшелон продолжал формироваться до полудня.

Бойцы грузили технику на платформы: миномёты, пушки, боеприпасы и разное военное оборудование. Последними, перед отправкой состава, были установлены и проверены зенитные пулемёты, которые размещались на специальных открытых платформах и могли вести воздушный огонь в любое время дня и ночи.

Как только людской вагон заполнялся бойцами, его закрывали и выбирали дежурного по вагону.

В полдень быстро пообедали консервами и хлебом. После обеда эшелон тронулся в сторону запада.

Остаток дня поезд шёл без остановок, догоняя солнце. Но солнце было быстрее. Когда оно закатилось за горизонт, небо на западе ещё долго пылало огненными отблесками.

Ночь была по-летнему душная.

Солдатам и офицерам не спалось. Много курили, говорили – кто громко, но больше в полголоса или даже шёпотом…

Николай не курил – ещё не успел пристраститься к этой вредной, по его мнению, привычки. Он разговаривал негромко с Соколовым. Говорили о родных местах. Соколов рассказывал о своей деревне. Там сейчас были фашисты. А может и деревни то уже не было…

Николай думал о родном селе и о городе, где остались родители, бабушка, сестра и любимая девушка. Там фашистов не было… И он надеялся никогда не будет.

33

Под утро стало свежее.

Перед самым рассветом Николай уснул и проспал пару часов. Встал отдохнувшим, словно спал всю ночь.

Эшелон остановился на какой-то станции. В вагоне-кухне был приготовлен завтрак. Из каждого вагона шли бойцы с бачками и вёдрами на кухню для получения пищи.

Позавтракали.

Эшелон продолжал стоять на станции, названия которой Николай не знал. После завтрака, он решил пройтись вдоль состава поезда и осмотреть место остановки.

Станция называлась «ВЫСЕЛКИ».

На этой станции поезд простоял весь день.

Был ещё обед и ужин.

Когда стемнело поезд тронулся дальше…

34

Утром следующего дня людей в поезде разбудили залпы зенитных орудий.

Все сразу проснулись и вскочили на ноги.

Натягивая сапоги Николай подумал: «Ну вот и началось…»

Поезд остановился в поле около перелеска.

По вагонам пролетела команда: «Покинуть поезд!»

Николай выбежал в поле с другими бойцами и залёг в высокой траве. Трава была зелёной и душистой.

Зенитки поезда умолкли. В наступившей тишине где-то в вышине неба слышались моторы самолётов.

Ожидался воздушный налёт и, лёжа в траве, Николай думал о перелеске, который виднелся в шагах ста от него.

«Надо перебежать туда», – решил он и, подтолкнув рукой лежавшего рядом Соколова, шепнул ему на ухо: «В лес, бегом».

Пригибаясь к траве, они побежали к спасительным деревьям.

35

Вражеские самолёты ударили как молния.

На бойцов обрушился шум моторов, загрохотали пулемётные очереди и бомбы.

Николай прижался к земле под раскидистым клёном. Клён закрывал ему небо. Но бой был словно над ним…

Заработали наши зенитки. Кто-то кричал. Кто-то стрелял в воздух.

Николай лежал и ждал.

Оружия у него не было.

«Вот это и есть первый бой?» – мелькнула мысль.

«Бой, в котором я не сражаюсь, лишь жду…»

Рядом разорвалась бомба.

Грохот был оглушительным и тяжёлым. Над ним прошла волна неведомой силы, а землю затрясло так, что тело его подскочило. Николай зажмурился и прижал руки к голове, закрывая уши.

Когда он открыл глаза и убрал руки от ушей, до него сразу донёсся стон человека.

Вокруг было дымно, шумно и страшно.

Николай пополз на стон.

Недалеко от него в поле виднелась огромная воронка от бомбы. Около этой воронки лежал человек в форме рядового и стонал. Приблизившись к нему Николай увидел, что весь правый бок солдата изодран осколками, а ноги перебиты и не двигаются.

Раненый терял кровь и стонал всё тише.

Воздушный налёт продолжался.

Надо было спасать человека.

Николай приподнял солдата. Тот был такого же телосложения, что и сам Николай. Николаю было нетяжело. Нужно было быстро спрятаться под деревьями. До них было около двадцати шагов…

Немного сгорбившись под своею ношей, ощущая спиной разгорячённое тело раненого, твёрдым шагом Николай шёл к цели – к деревьям… А над ними проносились самолёты…

Оказавшись под спасительной тенью, Николай осторожно положил раненого на землю, снял с себя нательную рубашку, разодрал её на полосы и перевязал раны солдата. Кровь остановилась, стала запекаться на этих солдатских бинтах, или её уже оставалось слишком мало в этом израненном теле…

Николай прислонил солдата к стволу дерева, достал свою фляжку и дал ему попить воды. Тот глотнул несколько раз. Глаза его были закрыты, он уже не стонал. Наверно устал. Он выглядел уснувшим. Николай не стал беспокоить его.

Пока Николай перевязывал солдату раны, воздушный налёт закончился. Наши зенитчики сбили один вражеский самолёт, который упал за лесом, откуда поднималось вверх тёмное облако дыма. Остальные налётчики улетели восвояси…

Испачканные, некоторые раненые, люди медленно собирались у разбомбленного эшелона. Несколько вагонов были сильно повреждены. Требовался ремонт.

Николай побежал к эшелону за санитарами. В эшелоне был санитарный вагон, но там никого не оказалось. Все ушли собирать и перевязывать раненых в поле.

Николай увидел бредущего Алтунина и, подбежав к нему, сказал:

– Давай возьмём носилки у санитаров в вагоне – надо перенести раненого человека.

Алтунин не стал ничего спрашивать и последовал за Николаем в вагон.

Носилки нашли сразу, как только зашли в вагон. Схватив их за ручки быстро побежали к перелеску.

Когда они оказались возле раненого солдата, чтобы положить его на носилки, он уже не дышал. Голова его бессильно свесилась на грудь, глаза были закрыты. Могло показаться, что солдат спит после тяжёлого дня. Но это было не так…

Солдат умер.

Это была первая смерть, которую Николай увидел на войне.

36

Вечером всё ещё продолжался ремонт поезда.

Всех раненых перебинтовали и оказали им необходимую медицинскую помощь. Они отдыхали в санитарном вагоне, который не пострадал при налёте.

Убитых было пятнадцать.

Пятнадцать человек.

Пятнадцать человек погибли в первом для них бою, многие из них ни разу не выстрелив по врагу…

Ужин уцелевших людей проходил в молчании.

Перед ужином разлили по кружкам спирт и не разводя водой выпили за погибших.

Николай выпил спирт впервые в жизни. Жидкость обожгла горло и перехватило дыхание. Но он выдержал… Он выпил за солдата, которого не дождутся дома… И мысленно пообещал ему бороться с теми, кто убил его… Сражаться и победить. Обязательно победить. Иначе и жить не зачем…

У Николая стало ещё больше причин идти на войну.

И он шёл…

Точнее ехал.

37

Фронт встретил их отдалённым гулом взрывов. Ожесточённые бои шли уже неделю.

Стояло пекло. Середина лета.

После того, как они с орудиями выгрузились на полуразрушенной станции, прошло более суток. За это время они создали колонну на дороге, которая вытянулась вдоль станции и уходила вдаль, скрываясь за поворотом.

Николай оказался в кабине тягача. Этот тягач тянул огромную пушку. С этой пушкой Николаю предстояло воевать. Когда пушку цепляли к тягачу, он нежно погладил холодную, выкрашенную в тёмно-зелёный цвет, сталь орудия.

Колонна двинулась в сторону фронта и с каждым часом приближалась всё ближе и ближе к передовой линии – это линия соприкосновения с врагом.

Сидя в тесной душной кабине рядом с шофёром, Николай обливался потом. Гимнастёрка неприятно липла к телу, капли солоноватой жидкости стекали по лицу, попадая в глаза. От этого глаза пощипывало и ему приходилось часто моргать и вытирать лоб правым рукавом, который уже был насквозь мокрый.

Алтунин с Борисовым удобно устроились на зачехлённом орудии. Но там тоже было невыносимо жарко.

Из окна тягача были видны следы прошедших боёв. На полях, изрытых воронками разрывов, были видны солдаты. Большинство из них собирали тела убитых и относили на захоронение, другие собирали уцелевшее оружие и боеприпасы для дальнейших боёв. Кое-где на поле была разбитая техника. Несколько подбитых танков продолжали гореть, выжигая траву вокруг себя. Один вражеский танк не горел. С повреждённой башней он стоял невдалеке от дороги.

– Тормозни, – попросил водителя Николай, – передохнём немного.

Так как их тягач был замыкающий в колонне, они никого не задерживая, остановились у обочины. Николай выскочил из кабины с удовольствием разминая затёкшие ноги и проветривая запотевшее тело, хотя ветер был тёплым.

Подойдя ближе к танку со свороченной набок башней, Николай внимательно осмотрел это вражеское «чудище». Башня этого подбитого танка, как «голова чудища», так отошла от «тела», что можно было увидеть толщину брони – «шкуру» этого «чудища». «Шкура» была толстая.

И всё же «чудище» погибло.

38

К месту, где стояла их дивизия, они прибыли поздно вечером.

Было уже темно.

Не успели отдохнуть после долгой дороги и устроиться на ночлег, как всем солдатам и командирам выдали оружие. Николай внимательно разглядел и проверил свой чёрный пистолет, а затем бережно спрятал его в кожаную коричневую кобуру, которую он повесил на свой ремень справа.

А ещё всем дали странные штучки – жетончики-патрончики – их так назвали потому что это гильзы от расстрелянных патронов, которые кладут в карман бойца и, если он погибнет, по этому жетончику-патрончику можно будет определить кто он и откуда. При свете костров и самодельных лампадок, сделанных из отстреленных пушечных и танковых снарядов, все написали на маленьких бумажках свою фамилию, имя, отчество, день и год своего рождения, название места, где родились, каким военным комитетом призывались и где проживают родственники. Заполняя эти бумажки и засовывая их в гильзочки, все понимали – скоро в бой…

39

Когда Николай был маленьким…

В родном селе Николая жила одна старушка. Все звали её – бабка Агафья. Жила она одна в низенькой избушке рядом с лесом. Родных у неё не было. Сколько ей лет никто не знал, да и сама она не помнила. Видела она плохо и слышала тоже. Но сама ходила на колодец себе за водой и в лес за грибами, ягодами и ещё какими–то травами. Когда кто-то в их селе или соседних поселениях заболевал, иногда родственники больного приходили к бабке Агафье и просили лечить захворавшего. Лечила она разными травами, ягодами, даже грибами, иногда шептала что-то над водой и давала пить больному… Больные поправлялись, а родственники предлагали бабке Агафье деньги. Но, она никогда не брала денег. Поэтому люди часто помогали бабке Агафье: пилили и рубили дрова, приносили ей еду, вскапывали её маленький сад и огород за домом.

Но, бывало так, что бабка Агафья не бралась лечить больного.

Если родные заболевшего спрашивали почему она не хочет лечит, она отвечала, что лечить этого человека она не будет, потому что он скоро умрёт и помочь она ему не может. Из-за этого, да ещё потому что она шептала на воду и варила какие-то пахучие отвары трав, бывало селяне называли бабку Агафью колдуньей и ведьмой, часто пугали ею своих детей. Но если кто заболевал, всё равно шли к ней за помощью…

Храм в селе Николая – это такой дом с крестом на крыше, где разговаривают с Богом – был разрушен людьми, которые не верили в Бога и не позволяли другим верить. Поэтому в то время сельские жители в храм не ходили.

Бабка Агафья, когда шептала какие-то слова над лечебной водой, ещё и крестила эту воду. Многие говорили, что она «верующая». А Дед Николая говорил, что колдуньи и ведьмы не любят Бога…

Николай не боялся бабки Агафьи. На вид она была совсем не страшная – обычная старушка. Он часто встречал её, когда ходил в лес или на реку и ничего плохого она ему не делала.

А соседский мальчишка Димка сказал ему ещё кое-что о бабке Агафье.

Оказывается, люди на селе рассказывали, что давно, когда бабка Агафья не была бабкой, а была молодой девушкой, шла она по улице и из одного дома вышел мужик, поздоровался с ней. А она и говорит ему: «У тебя родился сын». Мужик удивлённо спрашивает её: «Агафья, откуда ты это узнала, ведь он только что появился на свет?» Агафья отвечает ему: «Я, милый человек, научилась читать книгу Судьбы и вижу наперёд всё, что произойдёт». Мужик тогда почему-то спросил её: «Раз ты видишь всё наперёд, скажи на милость, каким будет мой сын и что его ждёт в жизни?» Агафья почему-то вздохнула, помолчала немного, но всё же ответила: «Будет он добрым человеком, проживёт долгую жизнь, но трудностей в его жизни будет много».

Мужик тот поблагодарил Агафью и рассказал всем на селе об этом разговоре. И люди стали спрашивать Агафью о своих детях и о себе тоже – спрашивали о прошлом и будущем. Агафья не любила эти вопросы, но отказать людям не могла. И она отвечала им – говорила всё о них – всю правду, всё без утайки. Эта правда не всем и не всегда нравилась.

Что это была за книга Судьбы никто не знал.

Вот, что ещё читала Агафья в книге Судьбы и говорила людям, если они просили:

– У этого будет хорошая жена и много детей. Но не все дети доживут до взрослости.

– Этот будет горьким пьяницей и умрёт, когда ему не исполнится ещё тридцати лет.

– Этот утонет в детстве.

– Этот умрёт, когда упадёт с дерева и сломает шею.

– Этот будет учёным человеком и придумает оружие, от которого погибнет много людей.

– Этот пойдёт воевать, но погибнет на войне не от пули, а когда будет переплывать реку, и намокшая одежда с оружием утянут его на дно там, где будет сильное течение.

– Этот будет голодать, уедет из села от голода в город, будет там работать на заводе, но когда начнётся война, он умрёт от голода в этом городе.

– Этот будет игроком и проиграет в карты свинью с поросятами. После этого он больше никогда не будет играть и проживёт ещё много лет спокойно. У него будет жена и дети. И он умрёт в своей постели очень старым человеком.

– Ты не доживёшь до сорока лет и умрёшь от неизвестной болезни.

– Если вы в этом году не уедете из своего села в город, то в течение всего следующего года все погибнете от голода и болезней.

– Этот будет обычным человеком и проживёт обычную жизнь до самой старости.

И ещё очень много всего другого она рассказывала людям, если они её просили.

Те времена были очень тяжёлыми для жизни людей. Поэтому Агафья часто говорила о бедах, голоде, болезнях и войнах.

В те времена Агафью и стали называть ведьмой, колдуньей, а кто-то звал её пророчицей, волшебницей, целительницей, знахаркой.

Не все спрашивали её. Кто-то старался с ней совсем не разговаривать.

Николай тогда с интересом выслушал рассказ соседского мальчишки о предсказательском даре бабки Агафьи.

Дедушка с бабушкой и родители Николая никогда ни о чём не спрашивали Агафью. Они вообще в своей семье о ней не говорили. Если они встречали её, то просто здоровались и шли дальше.

А Николаю очень захотелось спросить у бабки Агафье о своём будущем. Было ему тогда всего семь лет.

Однажды он встретил её в лесу. Агафья собирала какие-то травы на опушке, низко склоняясь к самой земле. Николай подошёл близко к ней и поздоровался:

– Здравствуй, бабушка Агафья.

– И тебе здоровья, – отвечала, разгибая согнутую спину, Агафья. Взглянув в его сторону полуслепыми глазами и не узнав, спросила: – Ты кто?

– Я Николай, Коновалов сын.

– А, Николушка, за грибами пошёл?

– Да, собираю помаленьку, – продолжал разговор Николай и, вдруг набравшись смелости, сразу спросил: – Бабушка Агафья, а скажи мне, пожалуйста, о моём будущем.

Блуждающий взгляд её полупрозрачных глаз остановился на мальчике, словно она наконец-то его рассмотрела. Агафья легонько покачала головой, пожевала что-то губами и тихо ответила:

– Не надо этого тебе, Николушка.

И склонившись продолжила собирать свои травы, как будто его рядом и не было.

Николай постоял ещё немного возле неё, но видя, что бабка не хочет продолжать разговор, негромко попрощался с ней и пошёл дальше.

Бабка Агафья ему не ответила: то ли не расслышала, то ли не захотела. И ещё долго оглядываясь он видел её сгорбленную спину на опушке…

Почему-то сейчас, когда он писал своё имя на бумажке для жетончика-патрончика, он вспомнил тот разговор с бабкой Агафьей. Ведь завтра ему предстоял первый бой и его могли убить.

Надо ли знать?

А может и не надо?..

Надо жить сколько дано…