Читать книгу: «Уильям Питт. Вечно Младший», страница 2

Глава третья. О национальной гордости, морали и нравах

«Англичане честны, у них есть нравы, семейная жизнь, союз родства и дружбы… Позавидуем им! Их слово, приязнь, знакомство надежны: действие, может быть, их общего духа торговли, которая приучает людей уважать и хранить доверенность со всеми ее оттенками. Но строгая честность не мешает им быть тонкими эгоистами. Таковы они в своей торговле, политике и частных отношениях между собою. Все придумано, все разочтено, и последнее следствие есть… личная выгода. Заметьте, что холодные люди вообще бывают великие эгоисты».

Снова Карамзин. Пробыл он в Англии совсем недолго, но постичь британцев, как он сам, наверное, считал, сумел. Русского путешественника еще и живо интересовала политика, и определенные выводы он тоже сделал.

«Они горды – и всего более гордятся своею конституциею. Я читал здесь Делольма (швейцарский публицист, автор книги “Английская конституция”. — М. К.) с великим вниманием. Законы хороши, но их надобно еще хорошо исполнять, чтобы люди были счастливы. Например, английский министр, наблюдая только некоторые формы или законные обыкновения, может делать все, что ему угодно: сыплет деньгами, обещает места, и члены парламента готовы служить ему. Малочисленные его противники спорят, кричат, и более ничего. Но важно то, что министр всегда должен быть отменно умным человеком для сильного, ясного и скорого ответа на все возражения противников; еще важнее то, что ему опасно во зло употреблять власть свою. Англичане просвещены, знают наизусть свои истинные выгоды, и если бы какой-нибудь Питт вздумал явно действовать против общей пользы, то он непременно бы лишился большинства голосов в парламенте, как волшебник своего талисмана. Итак, не конституция, а просвещение англичан есть истинный их палладиум».

Цитаты длинные, но сокращать их рука не поднимается. Мнение Карамзина необыкновенно интересно и сегодня. Соглашаться со всем не обязательно, но кое-что подмечено метко.

Полтора века спустя об англичанах рассуждал уже англичанин, великий историк Джордж Маколей Тревельян. У него было время для того, чтобы перейти к обобщениям.

«По сравнению с самодовольством середины XVIII века общеизвестное самодовольство викторианцев – это сама скромность… Типичным представителям периода Блэкстона, Гиббона и Бёрка (то есть середины и второй половины XVIII века. – М. К.) казалось, что Англия является лучшей страной, какая только возможна в несовершенном мире, и что потому ее надо оставить в покое… Их оптимизм в отношении Англии основывался на пессимизме в отношении всего рода человеческого…»

Тревельян говорит как раз о времени Питта Младшего. И великий премьер обладал вышеупомянутым «самодовольством» в полной мере. Не он один. Солдаты Веллингтона, выходцы из самых что ни на есть низов, поглядывали на своих союзников, португальцев и испанцев, с ощущением собственного превосходства.

После Славной революции 1688 года в Британии появилась первая современная нация. Раньше, чем где бы то ни было. Понимали ли это те, кто жил в XVIII веке? Они, похоже, догадывались. Богатые, бедные, они все – англичане. Никогда не забывают! Американский философ и историк Ганс Кон довольно подробно описал истоки и особенности нового английского национализма. Мы ограничимся лишь констатацией факта – особая национальная гордость у англичан имелась. Основания для нее – тоже. А снобизм и высокомерие… Можно называть их издержками, можно – чертами характера.

Многие из политиков стран континентальной Европы, которые имели дело с Питтом Младшим, проявляли недовольство. Дескать, обещания британского премьера мало чего стоят, он способен в любой момент «развернуться» и т. д. Он мог, он так делал. Но для Питта не существовало никаких интересов, кроме английских. Он был настоящим националистом. Он рос с уверенностью в собственном превосходстве, он жил и работал, не сомневаясь в превосходстве своей страны над всеми остальными.

…«Одинокий пьяница, целиком посвятивший себя служению Англии…» Хрестоматийный образ. О знаменитом «одиночестве Питта» мы поговорим отдельно, пока – о пьянстве. Симптоматично, но активно эксплуатировать эту тему стали уже много лет спустя после смерти Питта Младшего. В подходящее время. При жизни Питта его пристрастие к спиртным напиткам, конечно, тоже обсуждалось, но трагедии из этого никто не делал. Потому что уж в чем-чем, но в пьянстве Питт был далеко не одинок.

Еще одна цитата знакомого нам графа Честерфилда – пожалуй, одного из самых остроумных англичан XVIII века: «Если кто уверяет, что выпил шесть или восемь бутылок вина за один присест, то из одного только милосердия я буду считать его лжецом, не то мне придется думать, что он – скотина».

Англичане той эпохи – сильно пьющая нация. В первой половине XVIII века власти вынуждены были даже бороться с так называемой «эпидемией джина», которая якобы «чуть не погубила нацию». Проблему слегка преувеличивали, но пагубное влияние потребления крепкого спиртного напитка на бедные слои населения имело место. В 30-е годы XVIII века среднестатистический житель Лондона выпивал 64 литра очень сомнительного «пойла» в год. Дешево, доступно. Несколько законов о джине – и ситуация нормализовалась.

Аристократы джин не пили, из крепкого – разве что бренди. В основном – шампанское, портвейн, херес, мадеру. И – очень много! Что считалось «нормой»? Две-три бутылки в день. Один из немногих близких друзей Веллингтона, герцог Ричмондский, выпивать начинал в завтрак и к обеду достигал «ровного состояния», которое сохранял до вечера.

Самое поразительное – то, что мы сегодня справедливо назвали бы пьянством, в те времена воспринималось совершенно спокойно. Как иначе? Ведь даже врачи, как мы уже знаем, рекомендуют спиртное в качестве «лекарственных средств». Тот же Питт Младший начинал в юном возрасте с «лечения», которое постепенно превратилось в привычку. В общем, Питт от многих аристократов отличался лишь тем, что сильно выпивал, будучи премьер-министром. Учитывая его достижения, можем ли мы сказать, что это ему сильно мешало?

…Несмотря на внешнюю холодность, англичане страшно азартные люди. В 1784 году некий член парламента, оставшийся анонимным, написал брошюру, в которой утверждал, что потеря колоний в Северной Америке произошла исключительно благодаря пристрастию англичан к азартным играм. Хотел вывести проблему на государственный уровень. Сложно. Но азарт у британцев, похоже, в крови. О картах и прочем чуть позже, пока о том, в чем сыновья Туманного Альбиона точно были впереди всей планеты.

Пари! Спорили отчаянно, на деньги и по любому поводу. В 1754 году лорд Монфор поспорил с сэром Джоном Блэндом на 100 гиней. Кто умрет раньше – Бо Нэш, известный денди, или актер и поэт Колли Сиббер? Обоим около восьмидесяти, надеялись дождаться. Однажды лорд Эванли в клубе сделал такую ставку – какая из двух дождевых капель первой достигнет нижней части оконного стекла. Смешно? А поставил 3000 фунтов. Список невероятных пари можно легко продолжить.

Кстати, упоминавшиеся выше спорщики Монфор и Блэнд, оба, покончили жизнь самоубийством из-за чудовищных карточных проигрышей. Аристократы в карты играли в основном в клубах, и пагубная страсть нередко приводила к печальным последствиям. Питт Младший играл редко именно потому, что не раз оказывался свидетелем подобных эксцессов. Друг Питта, Уильям Уилберфорс, описал такую сцену. Как-то Питт просто наблюдал за большой игрой. Несколько раз порывался вступить – и внезапно стремительно выбежал из клуба. У бедных клубов нет, зато есть многочисленные подпольные игорные дома. Очень грамотно организованные, чтобы избежать всяких неприятностей.

Скачки… О, это истинная страсть англичан! Красиво, азартно. Как раз в Георгианскую эпоху жил и скакал Эклипс, едва ли не самая знаменитая скаковая лошадь в истории. Питт ипподромы посещал, но ему далеко до другого известного политика, многолетнего лидера вигов лорда Рокингема. Человека безумно богатого, содержавшего огромные конюшни и предпочитавшего скачки всем другим развлечениям. Рокингем-то обожал лошадей, но большинство джентльменов устремлялись на ипподромы с целью сделать ставки.

На ипподромах, в отличие от клубов, допускалось и присутствие дам. Они, правда, предпочитали сидеть в каретах и общаться друг с другом. Тоже развлечение.

Где еще можно было потратить деньги интересно и с риском? Да хотя бы на состязаниях по боксу и борьбе. Поразительно, но в них участвовали и женщины. Не из высших слоев, разумеется. Некоторые из них приобретали известность и даже славу. Как Элизабет Уилкинсон Стоукс, которую считают первой в мире женщиной-боксером.

Рядом с боксерскими поединками крутились деньги, но все же в первую очередь это спорт. И в чем англичанам в XVIII веке не было равных – это в увлечении спортом. Ни одна нация в мире и рядом не стояла! Для того времени – просто фантастика.

Игры? В XVIII веке футбол фаворитом еще не был. Первое место у другого национального вида спорта – крикета. «Он твердо стоит на ногах и держит биту в руках, наносит удары со всей мощью…» Так некий Джон Берн описывает в 1773 году игру герцога Дорсета. Аристократы очень любили играть в крикет, биту в руки брали даже дамы. Согласно распространенной легенде, старший сын Георга II умер после попадания крикетным мячом в грудь. Что ж, известно, что члены королевской семьи крикетом увлекались.

Крикет, бег, плавание, стрельба из лука, фехтование… Охота на лис – тоже, по большому счету, спорт. Главное – итог. Британские солдаты и офицеры во время «Большой войны» физически развиты лучше, чем их «Соперники». Кроме того, активные занятия спортом развивают дух соревновательности. Азарт и стремление быть первым очень помогают в боях.

…Почти все знают о том, что такое «викторианская мораль». Скромность, сдержанность, эмоций – отсутствие, приличий – сверх меры. В Георгианскую эпоху эмоции проявлять не стеснялись, не стеснялись и многого другого. Ведь, например, королевская семья – отнюдь не образец добродетели.

Георг I приехал в Англию из Ганновера с многолетней возлюбленной, с нею и жил. Его преемник Георг II ограничивался непродолжительными связями. Георг III был вполне счастлив в браке, зато его сыновья… Будущий король Георг IV даже заключил тайный брак со своей любовницей Мэри Фицгерберт, которая к тому же была католичкой.

Скандальные отношения короля с его законной женой, Каролиной, серьезно подорвали престиж британской монархии. Еще один из сыновей Георга III, будущий король Вильгельм IV, жил с актрисой Доротеей Блэнд, дамой разведенной и имевшей несколько детей от разных отцов.

Георгианская эпоха сильно отличается от ханжеской Викторианской легкостью нравов. Сказать, что аристократия «погрязла в пьянстве и разврате», будет небольшим преувеличением, но назвать досуг высших классов «разнообразным» – правильным. Питт Младший женщин избегал, но моралистом не был. В отличие от своего друга Уильяма Уилберфорса, который провел бурную молодость, а потом вдруг внезапно «прозрел».

Тем не менее в вопросах семьи и брака определенный порядок существовал. При Георге II, в 1753 году, был принят первый закон, регулирующий брак, закон лорда Хардвика. Брак считался законным только в том случае, если факт его заключения отражен в специальном реестре. Цель была довольно простой – предотвратить тайные или незаконные браки, а также не допустить вступление в брак несовершеннолетних без согласия родителей. Закон требовал проведения официальной церемонии бракосочетания. Все «злоупотребления» закон Хардвика не устранил, но это все же существенное улучшение по сравнению с прежними временами.

Большинство свадеб в ту эпоху довольно скромные, даже у богатых, и проходили они обычно в церкви. Во вполне демократичной по тем временам Англии предусматривались послабления для невест, оказавшихся «в положении» еще до свадьбы. Такое происходило обычно с представителями низших и, реже, средних классов.

Именно в вопросах брака «классовый подход» соблюдался практически неукоснительно. Потому поиск подходящего партнера был делом затруднительным, особенно для аристократов. Невест, как обычно, больше, чем женихов. Из-за войн? Лишь отчасти. Очень многие завидные женихи-аристократы предпочитали свободную холостяцкую жизнь. Найти не невесту, а просто женщину для них не проблема.

Категорически не приветствовался мезальянс. И холостые, и женатые мужчины могли содержать любовниц не аристократического происхождения, но брак… С гарантией – сразу превратишься в изгоя.

Браки по принуждению или «договорные» дело вполне обычное. Особенно у средних классов. Бизнес, ничего личного. Разумеется, браки по любви, свобода выбора тоже были, и немало, причем чем дальше, тем больше, но все же создание семьи в эпоху перемен дело непростое. Не трудности ли останавливали Питта Младшего? Вряд ли, но он о них, безусловно, знал.

Расторгнуть брак было гораздо сложнее, чем заключить. Для женщин – почти невозможно. Закон о разводе приняли лишь в 1857-м. До этого существовали два пути. Церковный суд, услуги которого стоили совсем недешево, и принятие частного акта парламента. Долго и непомерно дорого. За период с 1700 по 1857 год приняли меньше трехсот актов. Инициаторы – мужчины, и интересы актами защищены тоже их. Никакие «перемены» долгое время никак не сказывались на положении женщин. Даже просьбы о разводе на основании «жестокого обращения» рассматривались редко, а суд обычно принимал сторону мужчины.

Подобное бесправие относилось, конечно, в первую очередь к низшим и средним классам, но и для аристократов развод не был легкой прогулкой. Сдерживающий фактор, который держали в голове многие.

…Несмотря на все «сложности», браки заключались, дети рождались. Правда, среди них были и незаконнорожденные. В интересующую нас эпоху – от пяти до семи процентов. Не такая уж и маленькая цифра. Большинство матерей – из низших классов, но тем, кто был в состоянии заплатить, предлагали необычную услугу. Снять при появлении явных признаков беременности укромное жилье на время. Объявления печатались в газетах, с особым текстом. Для тех, кто понимает.

А историков интересует все. Они даже выяснили, какие имена чаще всего давали детям в то время. У девочек самые популярные Энн, Джейн, Элизабет, Мэри, Ханна и Сьюзен. У мальчиков – Джон, Джордж, Джозеф, Джеймс, Томас и… Уильям.

Какие-то стороны «жизни при Георгах» показались вам неприглядными? Пусть так. Однако не стоит забывать о том, что англичане в это время считали себя самыми свободными людьми в мире. Они фактически ими и были. Даже Великая французская революция ситуацию не изменила. Да, сохранялось экономическое неравенство, и других «несовершенств» хватало, но с точки зрения свободы личности и демократичности государственного устройства Англия не имела себе равных. Со скидкой на время, разумеется.

…«Как француз на всякий случай напишет песенку, так англичанин на все выдумает карикатуру». Еще одна цитата из Карамзина по случаю. Очень наглядный пример того, о чем говорилось выше. В какой еще стране мира политическая карикатура была столь важной частью общественной жизни? Где еще великий карикатурист Джеймс Гилрей мог стать национальным героем? А он ведь не жалел ни чужих, ни своих. Зло, едко – про все и про всех. Гилрей рисовал «против» Питта, он рисовал и «за» него. Питт Младший был и «исчадием ада», и «воплощением света». Поговаривали, что некоторые из «светлых» карикатур были проплачены сторонниками Питта, но за руку Гилрея никто не поймал, а карикатуры подтвердили свою действенность как средства пропаганды.

Так было в георгианской Англии. Где с 1771 года с одобрения обеих палат парламента в газетах начали публиковать парламентские дебаты. Массовыми тиражами газеты еще не выходили, но прочесть их мог каждый. Не обязательно покупать – в многочисленных кофейнях они лежали бесплатно. Неудивительно, что «средний англичанин» был осведомлен в политике гораздо лучше жителя континентальной Европы.

Глава четвертая. Правительство и корона

3 апреля 1721 года, в ничем не примечательный день, произошло событие, на которое современники отреагировали вяло. Король Георг I назначил Роберта Уолпола первым лордом Казначейства. Вполне ожидаемо. Спустя несколько лет произошло нечто, оставшееся практически незамеченным. Уже Георг II подарил Уолполу дом № 10 по Даунинг-стрит. Со временем здание превратится в резиденцию британских премьер-министров, а Уолпола будут считать первым премьером, хотя сам он себя так называть категорически отказывался.

Именно это словосочетание, «премьер-министр», войдет в обиход уже в XIX веке, причем даже не в его начале. Однако со временем премьерами стали называть всех глав кабинета министров, начиная как раз с Уолпола. Есть ли здесь какая-то путаница? Есть то, что можно назвать «очень английскими сложностями».

По сути, в XVIII веке первый лорд Казначейства это и есть премьер-министр. Но существует ряд тонкостей. Глава Казначейства руководит правительством, он в любом случае – первый министр. Не «премьер-министр»? Это как раз тот случай, когда не стоит придираться к словам. Премьеры во времена Георгов сильно отличались от нынешних, но называть их премьер-министрами уже можно. Историки так и делают, суть важнее словосочетания.

Как раз во времена Георгов с наиважнейшей должностью происходят изменения. И многие считают, что именно Питт Младший – первый настоящий премьер-министр. Питту посвящена эта книга, но экскурс в историю премьерства необходим. Ведь мы должны понять, чем он отличался от своих предшественников.

Итак, считающийся первым, Роберт Уолпол. В дом № 10 на Даунинг-стрит он переехал лишь в 1735-м, после долгого ремонта, и ни один министр ранее не имел такой привилегии. Жить в самом центре Лондона, рядом с парламентом и королевскими дворцами. Решать Уолполу предстояло крайне сложные задачи. У страны – огромный государственный долг, проблемы с тарифами и т. д. Официально Уолпол – первый лорд Казначейства, значит – интересуют его прежде всего финансовые вопросы.

Внешнюю политику он отдал своему верному соратнику (и родственнику) Чарльзу Тауншенду, но в 1730-м Тауншенд ушел в отставку и полномочия Уолпола значительно расширились. Он упорно отказывается называть себя премьер-министром, но в том, что в правительстве он первый, никаких сомнений нет.

Как раз при Уолполе начнется то, что многие историки называют «тихой революцией». У правительства отныне есть признанный глава, который осуществляет деятельность от имени монарха, но имеет поддержку в парламенте. Уолпол продержался у власти 21 год – рекорд, который не побит до сих пор, именно потому, что обладал большим влиянием и на короля, и в парламенте. Кроме того, мало кто из британских премьеров умел так тонко чувствовать момент, как Уолпол, а управлять ему было непросто.

В первую очередь потому, что короли в то время – фигуры очень влиятельные. Плохо знавший английский Георг I и заседания кабинета министров часто посещал, и происходящим живо интересовался. Уолпол наладил с ним хорошие отношения, что, к несчастью, автоматически означало негативную реакцию со стороны принца Уэльского. Отец с сыном друг друга терпеть не могли.

Так что смерть Георга I в 1727-м вполне могла положить конец премьерству Уолпола, но каким же он оказался хитрецом! Уолпол немедленно отправился к принцу, чтобы первым сообщить ему о смерти отца. Он рассчитывал и на поддержку принцессы Каролины, жены Георга II, с которой Уолпол долго (и успешно) налаживал отношения. Грамотные обещания, немного интриг – и Роберт Уолпол сохранил за собой пост!

Уолполу все время приходилось играть, и иногда – не по правилам. Он – первый премьер, и первый же из них, кого обвинили в коррупции. Что ж, он действительно раздавал синекуры и даже выплачивал вознаграждения «нужным» членам палаты общин из секретного фонда. Уолпол отлично понимал, как работает система, и контролировал ее, но многим это не нравилось. А как ударить по Уолполу, они знали и в феврале 1742 года все же добились его отставки. В парламенте.

Говорят, что, узнав об этом, Георг II заплакал. Время первого премьера закончилось. Он возглавлял небольшое по размерам правительство, министры которого назначались как королем, так и парламентом. Уолпол редко выезжал за пределы Лондона и никогда не был ни в Эдинбурге, ни в Манчестере. Был ли он национальным лидером? Здесь сравнивать Уолпола с премьерами, скажем, XX века, конечно, нельзя. Однако то, что Уолпол олицетворял собой всю политическую систему, – факт. Он был самым узнаваемым человеком в стране, объектом как одобрения, так и гнева. Его чучела сжигали во время кризисов, и насмешкам великих – Свифта, Филдинга – тоже подвергался он.

Он премьер? И чем он тогда отличался от главных министров, которые существовали со времен Средневековья? Главные министры были уже тогда. Однако они хоть и назывались главными, но управлял ими король. Славная революция 1688 года и Билль о правах 1689-го нанесли сокрушительный удар по абсолютной монархии. Суверенитет отныне у парламента, но почему затянулось появление премьера?

Два монарха, Вильгельм III (правил с 1689 по 1702) и Анна Стюарт (1702–1714), фигуры, несомненно, куда более сильные, чем их преемники из Ганноверской династии. При них премьеры были бы вряд ли возможны. Ключевое отличие «главных министров» от премьеров заключается в том, что последние с течением времени все меньше и меньше зависимы от монархов. С Уолпола все началось, а дальше – один вектор движения. О разного рода тонкостях мы еще поговорим.

Впрочем, есть должности, а есть люди, которые их занимают. Между Уолполом и Питтом Младшим, в период с 1742 по 1783 год, в Англии – 12 премьеров, и ни один из них не приблизился к Уолполу ни по способностям, ни по авторитету. Да, даже Уильяма Питта Старшего, который был премьером дважды, но недолго, нельзя сравнивать ни с Уолполом, ни с его сыном, Питтом Младшим. Граф Чатэм – политик выдающийся, но его главные достижения связаны с пребыванием на посту военного министра и деятельностью в палате общин.

Великим премьером он не был, как и все, кто «уместился» между Уолполом и Питтом Младшим. Однако почти каждый из них если и не внес что-то свое, то, по крайней мере, поспособствовал. Даже сменивший Уолпола Спенсер Комптон, которого считают одним из самых слабых премьеров в истории Англии. Комптон, которого иногда называют «любимым ничтожеством Георга II», показал, каким не надо быть премьеру. Урок усвоили.

Сменивший Комптона Генри Пелэм – первый премьер, который умер на посту. Возглавлял кабинет больше десяти лет (1743–1754), и многие считают его фигурой недостаточно самостоятельной, но Пелэм почти всех устраивал и сделать успел немало. При нем Англия перешла на григорианский календарь, он инициатор закона о создании Британского музея. Пелэм умел отстаивать интересы кабинета в парламенте, но и при нем пост премьера не получил жизненно необходимое качество – постоянство. Премьеры все еще сильно зависят и от прихотей короля, и от разных «привходящих» обстоятельств». Однако во время политического кризиса, последовавшего за смертью Пелэма, заметно укрепились позиции палаты общин. Стало окончательно ясно, что премьерам необходима солидная поддержка депутатов.

В 1760-м королем стал Георг III – самый незаурядный из британских монархов Нового времени. 60 лет правления, как мы уже знаем. Значительная его часть, однако, омрачена тяжелой болезнью, приступами безумия и в конце концов полным безумием. Но начало царствования воспринято нацией с энтузиазмом.

Король молод (22 года), энергичен и амбициозен. И он уже настоящий англичанин. Положение, сложившееся при двух первых Георгах, его не устраивает. Кумир Георга III, о котором он часто вспоминает, Вильгельм III. Король, который не обладал абсолютной властью, но был очень сильным монархом. У кого-то «ориентиры» короля вызывали опасения.

Про Георга III часто говорят, что он – последний английский король, который попытался не только царствовать, но и управлять. Правильнее, наверное, сказать, что он старался укрепить престиж короны и сделать короля более самостоятельным в решениях. Но во всех раскладах фигура премьера становится ключевой.

С 1760-го по 1770-й сменилось шесть премьеров. Первый из них, граф Бьют, был наставником короля, но не имел практически никакой поддержки в парламенте. Георг III попробовал, у него не получилось. Бьют ушел в отставку и король вынужден был обратиться к тем, у кого поддержка имелась. Премьером стал Джордж Гренвилл, брат матери Питта Младшего, никоим образом не «человек короля».

Началась эпоха противостояния премьеров и монарха? Сложный вопрос. Ни одна из сторон не была достаточно сильна для того, чтобы одержать безоговорочную победу. Король упорно пытался отстоять свою «самостоятельность», те, кто не принадлежал к числу его «друзей», считали это «усилением зависимости».

В 1766 году премьером стал Уильям Питт Старший. Политик, бесспорно, выдающийся. Однажды он уже фактически руководил кабинетом, при втором премьерстве Ньюкасла, но главное – он обладал большим влиянием в палате общин и был необыкновенно популярен за ее стенами. Питт Старший – великолепный оратор. В этом искусстве он превосходил и своего сына, и всех премьеров XVIII века.

Человек с совершенно невзрачной внешностью, к тому же сильно хромавший, но как говорил… И темы выбирал на злобу дня – о коррупции, о войнах, о поддержке американских колонистов. Его прозвали Великим общинником (Great Commoner), и он первый из премьеров, кто обладал мощной поддержкой в палате общин. Почему же, в отличие от сына, он не стал великим премьером?

Две главные причины. Во-первых, он не умел выстраивать отношения с королем, а без этого в то время успешным премьером стать нельзя. Во-вторых, в отличие от сына, не обладал непреклонной волей. Питт Старший долго отказывался принять от короля титул, но в конце концов согласился. Став графом Чатэмом, он совершил большую ошибку. Питт терял сторонников в палате общин, в 1767-м у него случился нервный срыв, в 1768-м он ушел в отставку.

Случается и такое. Уильям Питт Старший – действительно великий политик. С его именем связаны многие достижения Англии в XVIII веке, однако, повторим, премьером он оказался не выдающимся. И ничего нового и важного в должность не привнес.

Сменивший Питта Старшего герцог Графтон ничем особенным не запомнился, но как раз его премьерство совпало с чем-то очень важным. Георг III вступил на престол молодым и неопытным человеком, а через десять лет он уже «почувствовал силу». Сначала – вернул себе довольно много полномочий, например назначения офицеров армии и флота. Затем выбрал премьера, который, по мнению короля, будет исполнять его волю.

Лорд Норт… Он будет премьером целых двенадцать лет, с 1770-го по 1782-й. С его именем связывают потерю североамериканских колоний, и часто только на основании этого многие считают его премьерство провальным, а самого Норта – неудачником. Хотя Норт, вообще-то, человек незаурядный. Интеллектуал, свободно владевший несколькими иностранными языками, весьма неплохой оратор, способный администратор, который провел эффективную реформу Казначейства.

Критики Норта абсолютно правы лишь в одном. Его премьерство – как раз то время, когда Георг III сам попытался стать «собственным премьером и контролировать кабинет». Противостоять этому Норт не смог, хотя и пытался. Ему не хватало решительности, а «протест» выражался в постоянных просьбах об отставке.

…Король продолжал укреплять личную власть. Он по-прежнему мог сильно влиять на назначение премьеров, и он всласть наигрался в эту игру. Шелбурн, коалиция Фокса и Норта… Норта Георг ценил, Фокса ненавидел… Череда премьеров, практически каждый из которых находился, по словам английского историка Энтони Селдона, «в тени Уолпола».

Длинная получилась тень у первого премьера, который, повторим, так себя не называл, но был великим премьером. Прежде всего потому, что страной управлял именно он. У его преемников, хоть они и назывались премьерами, ни такой власти, ни такого авторитета не было. Неужели страна нуждалась в премьере, который хотя бы не родился в то время, когда Уолпол был у власти? Который мог бы легко выйти из той самой «тени»? Возможно.

…Георг III просто отчаянно хотел убрать Фокса. Именно с этой целью он обратился к самому решительному его противнику, совсем молодому Уильяму Питту, сыну одного из его бывших премьеров. Никто, включая самого короля, не подозревал, что Англия получит первого настоящего премьер-министра. Его назовут Младшим не для того, чтобы не путать с отцом. Старший ведь из «тени Уолпола» не выйдет, а вот у Младшего будет своя тень. И побольше, чем у Уолпола…