Читать книгу: «Хрупкая тайна», страница 6

Глава 7

Коул

Кэнди Митчелл сидит в моей машине. Она сжимает рукава зеленого свитера, неловко оглядываясь вокруг, и молчит.

Я повторюсь. Кэнди Митчелл сидит в моей машине. Та самая девушка, на которой я сорвался и своими расспросами довел до слез. Стоит ли повторить еще раз, чтобы ситуация перестала казаться обыденной?

Ровно в эту секунду я должен находиться в спортзале на первом этаже родительского дома Джо… И уж точно не должен сжимать пальцы на руле сильнее от волнения, потому что она сидит всего в паре сантиметров от меня. Последнее, чего я ожидал от похода к семье Харрисов, – это то, что уеду с Кэнди, не попрощавшись с остальными. Я вышел, чтобы забрать из машины сменную одежду, когда в очертании вырывающейся из хватки девушки узнал ее.

Немыслимо. Между нами было расстояние в двадцать метров, и мне хватило одного взгляда, чтобы длинные кудри, худощавое телосложение и синяя юбка с объемным свитером превратились в нее.

И как я должен был оставить Кэнди на улице после того, как безумная соседка Джо напала на нее?

– Тебе не холодно? – не поворачиваясь к ней, спрашиваю. – Пройдет больше трех минут, прежде чем машина нагреется.

– Нет, мне нормально, – боковым зрением замечаю, как она хватается за подол юбки и пальцами сжимает его. – Сентябрь – не самый холодный месяц в году.

– Да, но под вечер довольно прохладно, особенно учитывая твои голые ноги. Если что, у меня в багажнике есть плед.

– Не нужно, в машине уже становится теплее, – Кэнди отворачивается к окну. – Это твой дом?

– Нет, это дом Джо. Точнее, здесь живут его родители.

Я стараюсь звучать так, словно в происходящим нет ничего волнительного. Придаю голосу больше уверенности, но кожа все равно покрывается холодком. Кэнди права: в машине становится теплее, но я все еще чувствую холод. Похоже, единственный из здесь присутствующих, кому нужен плед, – это я.

Проблема кроется в непонимании, как вести себя с ней. Ну, наверное, еще двадцать три дня назад я был адекватным человеком, у которого разум не гулял отдельно от тела. Я не доводил малознакомую девушку до слез, поэтому мне не приходилось на будущее придумывать, как вести себя в ситуации, если мы встретимся еще раз.

– Так вы не живете здесь постоянно? – голос Кэнди с каждой секундой становится все более спокойным, уже не граничащим с истерикой.

Мой мельком брошенный взгляд на нее показывает, что дорожки слез на щеках высохли, придав коже красный оттенок.

– Нет, мы снимаем квартиру в Аллертоне. Так ближе к университету и удобнее для нас, – я слегка замедляю движение машины и облокачиваюсь на сиденье.

– Удобнее для занятий хоккеем?

Кэнди распухшими от слез глазами разворачивается в мою сторону. Я сглатываю, снова возвращая внимание на дорогу и ощущая жжение от чужого взгляда в районе щеки. Это всего лишь вопрос от девушки, так какого черта я веду себя, как двенадцатилетний подросток, впервые увидевший голые сиськи?

– Да, в некоторые дни наши тренировки начинаются в семь утра.

– Ужасная жизнь, – восклицает Кэнди. Но как только наши взгляды вновь встречаются, она резко поднимает брови. – Нет, я не имела в виду, что твоя жизнь ужасна! Просто, получается, вам нужно вставать в шесть утра, чтобы успеть доехать до арены…

– Вообще-то в пять, – усмехаюсь, не понимая такой реакции. – Да. Иногда мы просыпаемся и в четыре, если накануне разозлим тренера.

– Какое-то глупое наказание… Разве вы не будете чувствовать себя уставшими?

– А это не его проблемы. Мы должны ложиться спать до одиннадцати вечера.

Режим спортсменов – не ответственность тренера, и Флорес дал нам это понять в первый день своего поста в университете, когда назначил тренировку в шесть утра. Ему было плевать, что арена открывалась только в семь. Он поставил условие Брукфилду: либо все будет по его правилам, либо им придется искать кого-то другого. А Флореса хотели заполучить все. Многие более перспективные молодежные лиги звали его, но он решил стать тренером «Брукфилд Флеймз», за которую двадцать лет назад играл сам.

– Прости.

– За что?

– Сейчас уже практически одиннадцать. Тебе не стоило подвозить меня.

Я не знаю, как реагировать. Правда. Со мной в жизни происходило много ситуаций, и я успел убедить себя в том, что у меня проблемы с головой, из-за которых я и совершаю необдуманные поступки. Но как реагировать на извинения девушки, я не знаю.

Мне не послышалось? Она правда сказала «прости», потому что нарушила мой режим?

– Стоило. Ты не заставляла меня довозить тебя, Кэнди. Это я предложил, а значит, я сам несу ответственность.

– Спасибо, – на выдохе произносит Кэнди, прижимая руки к щекам. – Спасибо, что помог мне с ней.

– Не за что, Кэнди, не принимай произошедшее близко к сердцу. Только на прошлой неделе она нападала на прохожих около пяти раз.

– А что с ней случилось?

– Не знаю все в деталях, но вроде ее сын совершил убийство, а она не смогла справиться с давлением, которое на нее оказывало общество.

Родители Джо привыкли каждый день в окне дома видеть полицейскую машину. Его мама как-то упомянула историю, связанную с сыном Клариссы, но я не мог вспомнить, что конкретно он сделал и кого убил.

– Звучит ужасно.

– Это меньшее наказание, которое могут получить родители детей-убийц.

– Тебе жалко ее? – спрашивает девушка. Я слегка хмурюсь, поворачиваясь к ней. – Имею в виду, она ведь не виновата… Не она же убила кого-то.

– Не знаю, Кэнди. Думаешь, мать могла не заметить у своего ребенка отклонения, подтолкнувшие его на твой поступок?

– Хочешь сказать, она могла бы предотвратить чье-то убийство? – все тише спрашивает Кэнди, продолжая перебирать пальцы на юбке – наверное, успокаивая себя таким образом.

– Думаю, да.

Разве не обязанность каждого родителя – следить за ребенком, замечать изменения в его поведении?.. Впрочем, не знаю, как наш разговор вообще перешел в это русло… Надо что-то делать.

– А ты любишь хоккей?

М-да, Коул… Лучший способ сменить тему про убийцу и сошедшую с ума от горя мать! Чего мелочиться? Мог бы сразу продолжить: «Любишь хоккей? Я центральный форвард. Может, переспим?»

– Я? Нет. Точнее, не знаю. Я никогда не смотрела хоккей. В моей семье спортом увлекается только мама, но она больше любит баскетбол.

– А баскетбол тебе нравится?

– Нет, – усмехается Кэнди. – В пятом классе один мальчик попал мне в живот мячом, и тогда я поклялась, что больше никогда не буду смотреть баскетбольные матчи. Но зато я немного разбираюсь в американском футболе.

– Из-за Джереми и Гаррета?

– Да, они увлекаются им с детства. Я даже ходила на пару матчей, когда мы были в средних классах.

Я постоянно забываю, что Кэнди Митчелл – соседка Джереми Росса, из-за которой он ударил Джо в первый день. И, да, это мой первый опыт общения с девушкой из Брукфилда, чье отношение к «львам» относится к категории обыденности.

– А сейчас не ходишь?

Она снова отворачивается к окну.

– Нет, – прикладывая пальцы к шее, сообщает Кэнди. – Сейчас у меня не так много времени, которое я могу уделять матчам.

– Я бы тоже был «занят», если бы меня позвали на матч по американскому футболу, – растягиваю губы в улыбку.

– Вообще-то матчи «Брукфилдских львов» довольно интересные, – тихо замечает она без злости, просто констатируя факт.

И, да, я снова забываю, что нахожусь в обществе девушки, которая выносит присутствие кого-то из «львов».

– Так ты смотришь их?

– Редко, – тушуется Кэнди, понимая, что попалась. – Трансляцию крутят на сайте университета.

– Не-ет, ты ведь не можешь говорить это на полном серьезе, Кэнди? Что в них интересного? – смеюсь, поворачиваясь к ней и ненадолго забывая о дороге. – Всю игру носиться с мячом по полю? Плавание и то увлекательней…

–А что, носиться по льду с шайбой лучше?

Кэнди произносит фразу без злости, обиды или чего-то еще, что касается негативных эмоций. Она ведет разговор легко и непринужденно.

– Туше, – поднимаю обе руки. – Но уверен, если ты увидишь хоккей вживую, то больше никогда не захочешь смотреть американский футбол.

О, нет. Неужели я только что завуалированно предложил ей прийти на матч?

– Возможно, – без капли сомнения проговаривает Кэнди. – Но смотреть матчи вживую не для меня.

– Почему нет?

– Там слишком громко.

– Что? – я хмурю брови, все еще улыбаясь.

– Люди кричат на матчах. Громко.

– Эээ… Ну да, в этом и смысл поддержки команды, за которую они пришли поболеть.

– Я люблю тишину, поэтому… Не знаю, смогу ли когда-нибудь снова прийти на матч.

Я прикусываю язык, чтобы практически слетевший со рта вопрос оставался в пределах тела. Это из-за школы? Не знаю, какие ублюдки издевались над ней, но они точно не заслуживают спокойно ходить по городу, когда она до сих пор плачет от одного упоминания.

Школа, в которой учился я, определенно отличалась от той, где училась Кэнди. По крайней мере, я так думаю. Мое учебное заведение находится в бедном районе Нью-Джерси, где люди готовы убить любого, кто займет их место по продаже наркотиков. Кэнди же выглядит как идеальный представитель частных школ. Тех самых, с которыми родители судятся за то, что их ребенка назвали идиотом.

И, несмотря на внутреннее отрицание, за эти двадцать три дня я часто думал: как так получилось, что кто-то вроде нее мог подвергнуться издевательствам? Почему школа не пресекла буллинг сразу? Очевидно, это не разовый случай.

Насколько странным кажется наш разговор? На миллион процентов из ста? Я практически убедил себя за эти двадцать дней, что Кэнди считает меня ублюдком. Но она не ведет себя так, словно ощущает хоть каплю ненависти и злости ко мне.

– …но вот Энди сошел бы с ума, если бы услышал о хоккее, – через время говорит Кэнди, прерывая долгое молчание.

– Энди?

Это ее парень? Мне опять же стоит прикусить язык. Не твое дело, Коул. И все же мне интересно.

– А, да, это мой брат, – ее голос веселеет при одном его упоминании. – Мама собирается отдать его в хоккейную секцию в этом году, потому что он сходит с ума от желания поскорее взять клюшку в руки.

– Все-таки в твоей семье кто-то любит хоккей, – подначиваю ее, поворачиваясь лицом.

– Я бы так не сказала. Мой братишка находится в том возрасте, когда хочет во всем повторять за кумирами. Недавно Энди увидел в интернете, как Джастин Бибер играет в хоккей, и решил, что это его предназначение.

– И сколько же ему?

– Пять с половиной, – вздыхает Кэнди. – Так что хоккейному сообществу стоит опасаться, ведь скоро на лед ступит мой брат и в первый же день определенно устроит драку.

Я откидываюсь на сиденье, смеясь.

– В свой первый день я тоже устроил драку, Кэнди. Думаю, именно с крови на льду начинается любовь к хоккею.

– Из-за чего?

– Я был меньше всех ростом, и кто-то из команды решил пошутить, что из меня выйдет хороший форвард, ведь меня просто не будет видно.

– Серьезно? Ты был меньше всех? – удивляется Кэнди, а ее глаза расширяются в разы.

– Да, где-то на голову. Еще года четыре мой рост сильно отличался от остальной команды.

– Не может быть, – она качает головой, словно не верит моим словам. – Даже не верится, ведь сейчас ты выше среднестатистического мужчины головы на две!

– Это сейчас, – поправляю я. – А до четырнадцати лет я и вправду был меньше остальных. Девочки в классе шутили, что на свадьбу мне придется приносить стул, чтобы достать до губ невесты.

Кэнди смеется. Господи, какой же красивый у нее смех.

Я сильнее сжимаю руки на руле, в очередной раз напоминая себе, что я не должен думать о ней в таком ключе. Но я не могу вырвать себе глаза и отрезать уши. У Кэнди Митчелл реально красивый голос. У нее бы здорово получалось озвучивать детские сказки.

– Сейчас они, должно быть, жалеют о своих словах. Раньше я думала, что это предрассудки – насчет высокого роста у хоккеистов, но, увидев тебя и Джо, поняла, что правда в этом есть.

Мой рост составляет 6 футов 5 дюймов – чуть выше среднего уровня среди хоккеистов, и это не предрассудки: высокий рост действительно помогает хоккеисту быть более эффективным и быстрым на льду.

В момент, когда я открывают рот, телефон в кармане начинает вибрировать. Это определенно Джо. Он наверняка сейчас попытается закатить истерику, потому что я оставил его.

– Да, – прислоняю телефон к уху, возвращая взгляд на дорогу.

– И как это называется? – выплевывает Джо. – Ты оставил меня наедине с Амалией, которая не перестает говорить о своих парнях! Ты мой друг, Найт, и должен остановить меня от их убийства.

Амалия Харрис – родная сестра Джо, которая находится в обычной для девушки фазе. Но мой друг считает, что в мире наступает катастрофа всякий раз, когда она упоминает имя очередного понравившегося ей парня.

– Я отъехал ненадолго, Джо. Скоро буду.

– Куда ты отъехал?

Я оборачиваюсь на Кэнди, которая, как только встречается со мной взглядом, поджимает губы и опускает голову.

– Я подвожу Кэнди домой.

– Что?! Кэнди Митчелл?!

Я устало закрываю глаза и сбрасываю звонок. Джо-заноза-в-заднице-Харрис не успокоится, пока не удовлетворит некоторые участки мозга. А поскольку я хорошо его знаю, это может сказаться неловко на Кэнди. В прошлом году, когда мы с Хлоей объявили об эксклюзивности³ друг к другу, Джо устроил вечеринку, куда пригласил весь университет. В рассылке мероприятие называлось «Мой брат вырос».

Он из любой – даже самой незначительной – ситуации сделает целое шоу.

– Джо, я скоро буду, – резко отвечаю, когда он снова звонит мне.

– Поставь меня на громкую, Найт, – нотки веселья в голосе друга меня не устраивают.

– Нет.

– Поставь!

– Нет, Джо, я сброшу тебя через две секунды.

– Поставь на громкую.

– Пока.

Я откидываю телефон на заднее сиденье.

– Да? – буквально через пару секунд Кэнди поднимает свой телефон, и я резко поворачиваюсь к ней, надеясь, черт возьми, на лучшее. – Привет, Джонатан.

Он это серьезно?

– Просто сбрось его, – прошу ее, одновременно в мыслях представляя его убийство.

– Я не буду это говорить, – шепчет она, смотря на меня своими большими глазами, которые, очевидно, от слов друга бегают по пространству автомобиля. – Но… Я…

Что Джо просит ее сказать?

– Кэнди, просто скажи уже, – закрываю на мгновение глаза, останавливая себя от желания развернуться обратно и вытереть его лицом грязный пол в прихожей.

– Он попросил сказать, что занес тебя в список ублюдков, – на ее щеках выступает румянец от смущения. – Что? А… Но пока только карандашом.

Если Харрис выйдет на лед не с переломанными конечностями, это будет восьмое чудо света. А мое спокойствие, если я увижу его еще раз, станет девятым.

– Хорошо, – она убирает телефон от уха и ставит на громкую. – Сейчас тебя должно быть слышно.

Откуда у него вообще взялся ее номер?

– Привет, Коул, не ожидал, да? – смеется Джо, чувствуя себя самым крутым человеком на планете. – Так, ребята, а как вы оказались вдвоем и почему не позвали меня с собой? Я нахожу это оскорбительным.

– Джо, брось трубку или, клянусь, к ближайшей игре ты не оправишься, – грубо останавливаю его.

Кэнди сжимается от моего повышенного тона, и я глубоко вздыхаю, успокаивая себя.

– Боюсь, боюсь, – у этого идиота хватает наглости смеяться. – Кэнди Митчелл, незнакомка, как ты согласилась на предложение моего невоспитанного друга?

– Я…

– Нет, не отвечай, – обрывает ее Джо. – Неужели он сбежал из дома, чтобы вымолить прощение за вашу прошлую встречу?

– Что?

Я не сдерживаюсь, забираю из ее рук телефон, сбрасываю Джо и заношу его в черный список.

– Он не отстанет, пока не высосет из нас душу, – отдаю ей сотовый обратно. – И прости за его бестактность, Джо рос в зоопарке.

– Что значит «вымолить у меня прощение»? – сразу выпаливает она, хмуря брови.

Да, спасибо, друг. Прямо сейчас я «безумно» рад, что семь лет назад встретил такого придурка, как он. У Джонатана Харриса одна проблема – его гребаный рот.

– Прошлая наша встреча… – начинаю предложение, но останавливаюсь. – Слушай, Кэнди, прости меня за тот раз, что я довел тебя до слез. Это не было моей целью. Я не сдержался после плохой тренировки, а потом еще начал допрос…

– Да я вовсе не считаю тебя виноватым, – Кэнди пытается меня успокоить, хотя сама неловко отводит взгляд. – Это было странно, не отрицаю. Но я понимаю, что ты не хотел причинить мне боль и специально довести до слез. У всех случаются плохие дни, Коул. Ты ведь подумал, что я – от девушек, которые достают вас. А насчет допроса… На самом деле, это моя вина, что я реагирую на слово «школа» так.

Ее вина? Мы с Кэнди играем в странную игру, кто больше извинится и кто первый возьмет на себя вину.

– Спасибо.

Спасибо, что не считаешь меня психопатом. Потому что я близок к этой отметке.

Я не продолжаю тему школы и отсутствия ее вины в собственной реакции. Если над ней издевались продолжительное время, она имеет полное право плакать от напоминания.

– Откуда у Джо твой номер?

– В мой первый день, когда ты ушел, он попросил его. Сказал, что занесет в список ЛКНД. Я так и не поняла, что это значит.

– «Люди, которые нравятся Джо», – прыскаю, закатывая глаза. – Он начал его вести еще до того момента, как мы познакомились. Я думаю, что пол-Нью-Йорка там точно есть.

– Он довольно милый.

О, нет! Все девушки думают о Джонатане Харрисе как о милом парне, не осознавая, что под его кожей скрывается маленький Данталиан, выведенный лично для доведения меня до суицида.

– Когда молчит, возможно, – возражаю ей.

– Он мне напоминает Гаррета, – добавляет Кэнди. – Не сейчас, но в возрасте двенадцати лет точно.

Ни за что на свете. Гаррет Эттвуд? Он, конечно, самый адекватный из «львов», но эта шкала измерения – «покажи, на сколько ты ублюдок» – не работает на обычных людях.

– Ты уверена, что мы знаем одного и того же Эттвуда?

– Да, – быстро отвечает она, ничуть не сомневаясь. – Я знаю, что у тебя с Джереми и Гарретом сложились не лучшие отношения… Все же Джереми первым ударил Джонатана. Но они хорошие, правда.

Убеждение в том, что «львы» – ублюдки, появилось в моей крови, как только я переступил порог Брукфилда. И все внутренности негодуют от ее заявления, отвергая любую возможность на правду. Если они мило с ней общаются, это не значит, что они хорошие со всем остальным миром. Да я и не прошу их быть таковыми. У меня, наверное, невыполнимая для них просьба – перестать вести себя как сорвавшиеся с цепи собаки по отношению к хоккейной команде на глазах у всего университета. Поэтому наша надежда на сотрудничество развеялась еще до начала оглашения условий.

– Наверное, – просто отвечаю, не собираясь приводить ей примеры, от которых она, скорее всего, изменит свое мнение. – Мы не так хорошо знакомы. По правде говоря, я не знаю о них ничего, кроме слухов.

В какой-то момент – не могу точно сказать, в какой именно, – мы перестаем чувствовать неловкость. Или, может, она маскирует ее? Но я точно не ощущаю ничего, кроме расслабленности, несмотря на звонок Джо.

Мне нравится говорить с ней, и это кажется довольно странным. Обычно я не разговариваю с девушками, если это не близится к сексу. Нет, я не ублюдок, не видящий в них ничего, кроме получения удовольствия. Дело в том, что у меня нет ни времени, ни желания заводить знакомства с противоположным полом просто так. Я всегда стараюсь проводить свободные часы с пользой для собственной карьеры, и все они уходят на хоккей, поэтому и разговариваю я обычно с тренером, командой и Джо. До сегодняшнего дня мой адекватный разговор вживую с противоположным полом ограничивался Хлоей и Мэдс, если не учитывать вежливые ответы на сообщения незнакомых девушек, которые пишут мне после матча.

И за всю поездку я не думаю, что мог бы провести время более эффективно. Я совершенно не ощущаю необходимости закончить разговор.

– Слухи? – удивляется она. – Какие?

– Разного характера, – увиливаю от ответа.

Как отреагирует Кэнди, если узнает, о чем про них говорят в Брукфилде? Не знаю, стоит ли ей это слышать. И я определенно не хочу становиться тем, кто расскажет пару историй. Например, как на прошлой неделе Джереми избил незнакомого ему парня или про причастность Гаррета к ситуации с покончившей с собой второкурсницей.

– Просто забудь. Слухам не стоит верить, – заканчиваю тему, дожидаясь, когда она кивнет. – Я так и не спросил: как тебе первый месяц в университете?

Кэнди пожимает плечами. Снова. Ее привычка отвечать на вопрос беспокойной реакцией тела начинает включать опасные и тревожные сигналы мозга.

– Кто-то достает тебя?

– Нет, – сразу отвечает она, качая головой в отрицании. – Ты прав, в Брукфилде хорошие люди. Просто учеба сложная.

– Ты уже выбрала дополнительный предмет?

– Да, историю политической и правовой мысли.

Ни за что на свете. Первые два курса я не брал предметы, не связанные с экономическим направлением. Но сейчас у меня нет возможности отказаться: университеты США хотят видеть разносторонних людей после выпуска. И единственное, что привлекло меня среди остальных программ, – это история политической и правовой мысли.

– И кто же у тебя ведет лекции?

– Профессор Герберт. А что?

– Лекции во вторник и четверг?

– Ну да, – она с подозрением отвечает. – Что-то случилось, Коул?

Я не могу объяснить, что чувствую. У меня и возможности-то попытаться объяснить нет.

Коул Найт, ты определенно идиот. Или слепой.

– Как я тебя не заметил?

– Ты ходишь со мной? – настает ее время удивляться.

Нет. Мы оба слепые.

– Да, Кэнди, как я не увидел тебя?

– Ну, я обычно сажусь на последний ряд. Возможно, дело в этом, – все еще ошарашенно протягивает она, смотря в пустоту. – И я не особо заметна, аудитории ведь полностью забиты людьми.

Не знаю, почему ей кажется, что она незаметна. Как минимум внимание привлекает реакция ее тела на людей. Да и теперь Кэнди вряд ли сможет стать незаметной для меня: слишком уж долго за последние дни я думал о девушке с черными кудряшками и слезящимися голубыми глазами, чтобы не разглядеть ее силуэт на расстоянии.

– Мне следует купить очки. Проблемы со зрением начались раньше, чем я планировал.

Как только я договариваю фразу, машина подъезжает к району, в котором живет Джереми. Кэнди пальцем указывает на свой дом, и я сворачиваю к трехэтажному коттеджу. Ее родители что, не из США? Обычно дома в стиле сканди с большими окнами панорамного типа и открытой террасой на последнем этаже строятся в спокойных маленьких городах. Из-за высоких ворот мне не удается осмотреть и ближнюю территорию, и все же от взгляда не ускользает сдержанный синий тон фасада. Конечно, не мне судить о дизайне, когда я в этом ничего не смыслю, но в таких домах и в районе, где живет Росс, располагаются не просто обеспеченные люди – скорее, те, кто может сегодня же перестать работать и на деньги с банковского счета прожить до старости без ограничений. Теперь еще больше непонятно, почему Кэнди такая. Богатые что, не могут обеспечить своим детям безопасность в школе?

Как только автомобиль останавливается, мы оба погружаемся в пятисекундное молчание. Кэнди вцепляется в свитер, поджимая губы, а после резко поворачивает голову ко мне.

– Спасибо, что довез… Ну и, знаешь… Спас от той женщины, – проговаривает настолько быстро, насколько способна.

Господь, ее щеки окрашиваются в розовый, а голубые глаза от теплого света в машине практически мерцают.

– Не за что, – улыбаюсь ей на прощание.

Она кивает, открывает дверь и покидает машину. Я слежу, как Кэнди идет к воротам дома, и заставляю себя оставаться на месте. Но – что? Правильно. Моя мозговая проблема снова проявляется.

– Постой, – кричу я, наполовину вылезая из машины. – У нас через четыре дня матч.

– Удачи? – она хмурится, не совсем понимая, к чему это.

– Спасибо. Я могу достать билеты для тебя.

Что ты творишь, Коул? Сядь обратно, извинись и уезжай. Просто закрой рот.

Только хоккей. Никаких девушек.

– Извини, но я не люблю смотреть матчи вживую. Очень громко, – напоминает мне, вцепляясь пальцами в одну из своих кудряшек.

– Точно, тогда…

– …но я могу попробовать посмотреть трансляцию, – не дает договорить мне Кэнди. – На сайте университета же будут показывать?

– Да, – прочищаю горло и отворачиваюсь в сторону, старательно подавляя улыбку. – Я напишу тебе точную дату и время.

Ты и так уже знаешь точную дату и время, Коул. И вообще, у тебя же нет ее номера! Что за концерт, мать твою, ты устраиваешь?

– Хорошо, тогда до встречи? Мы же теперь, оказывается, записаны на один и тот же предмет, – Кэнди держится рукой за дверь и слегка приоткрывает ее.

Отблеск света уличного фонаря мягкими лучами освещает Кэнди. Стоя в десяти метрах от меня, она выглядит чертовски красиво в этой своей детской юбке и огромном свитере, даже несмотря на опухшее от слез лицо.

– Да, – быстро соглашаюсь. – До встречи, Кэнди.

Веревка и мыло!