Читать книгу: «Да, я девушек люблю, или Банда Селивана Кузьмича», страница 4

– Публика внимательно молчала, переваривая в головах сказанное философом- самоучкой, и видно было, что никто ничего не понял.

– Не вникли! Объясни повнятнее! – громко чавкнув жвачкой, потребовал фермер Крупнорогатский.

– Все очень просто, – почесав затылок, убеждённо произнёс Буржуинов- Пролетарский. – Вместо споров и раздоров надо все идеологии, враждующие между собой, помирить, соединить и направить на строительство удобного всем капиталистического коммунизма, а над народом посадить генерального царя- короля, чтоб за порядком следил. Я твёрдо уверен – все разноцветные земляне будут очень, очень довольны, дожив до капитал- коммунизма во главе с генеральным царём- батюшкой.

– Сколько членов в вашей всегосподско- народной партии? – ревниво поинтересовались из неподкупной команды профессора Светлопутькина.

– В мою будущую всепланетную партию вступили пока… я, жена моя, тёща да кума, – стеснительно продребезжал Буржуинов- Пролетарский.

– А кум?

– Кум, к сожалению, в запой ушёл… Некогда ему.

Все, кроме философа- самоучки, рассмеялись.

– Вы сами- то уверены в мирной смычке, симбиозе разных идеологий и вероучений? – подождав, пока стихнет смех, полюбопытствовал Содомогоморский.

– Конечно, уверен! – оживился Буржуинов- Пролетарскџй. – Народам всей земли до чёртиков надоела разноиеологическая грызня и бряцание оружием! Они хотят спокойно трудиться, отдыхать и веселиться.

– Как у вас, уважаемый коллега, насчет влечения к алкоголю? Вы его потребляете, когда заняты научным трудом? – ехидно скривив рот, задал вопрос “крестьянский” вожак Сенокопалкин.

– К алкоголю отношусь уважительно… но не часто и в меру, – смущённо опустив голову, тихо ответил будущий предводитель бедных и богатых.

– И как часто это “не часто”?

– Только по праздникам и субботам в надёжном кругу друзей.

– Как вы, пожилой человек, относитесь к женщинам? Вы – честный человек или не очень? – с любопытством спросила густоразмалёванная молодка, стоящая в обнимку с Индюлькиным, лидером Никудышне- нетудышнего движения.

– Этот вопрос не по существу. Он не имеет никакого отношения к моему новорожденному детищу – монархическому капитал- коммунизму. – Но я отвечу, – краснея, прокряхтел философ- самоучка. – С женщинами у меня отношения – вежливо- дружеские. К ним я отношусь отлично, с удовольствием. А насчёт моей честности, то заверяю вас – я честен. Это немного утешает меня в наше вызывающе- непристойное время. Итак, – решительно вернулся он к своей теме. – Вы согласны со мной о неотвратимости монархического капитал- коммунизма?

– Почти что… Ну- у, как бы вроде бы… – неуверенно, за всех, ответил профессор Светлопутькин.

– Как это “вроде бы”? – огорчённо воскликнул Буржуинов- Пролетарский. – Согласны вы или нет?

– Ну- у, наверное… может быть… Нам надо подумать.

– Уф- ф, трудно с вами! Думайте быстрее – и вступайте партию!

Отец ты наш! Брат! А деньги ты нам тоже будешь бросать как это делал господин Контриту.. Контра… Контрапупцын? – – смахивая с носа землю, которая пристала при очередном падении, поинтересовался пьяненький дедок.

– То, что предыдущий оратор одарил вас некоторой суммой не честно добытых денег, – это совсем нехорошо! – с укором в голосе ответил дедку профессор- философ, – Этой одноразовой подачкой многочисленные проблемы не решишь, Я же предлагаю вам рай – монархический капитал- коммунизм!.. На этом кончаю призывать вас в мою всемирную партию! Внимание!.. Запись в мою партию – у кассы автовокзала. Спешите занять очередь!

– Мы ещё немножко поразмыслим, взвесим, – вяло откликнулся фермер Крупнорогатский, не переставая чавкать жвачкой. – И, может быть, заинтересуемся вашей жутко заманчивой идеей.

Буржуинов- Пролетарский спустился с трибуны и, энергично объясняя что- то самому себе, направился к зданию автовокзала. За ним последовали две старушки, сообща тащившие за верёвочку упирающуюся козу, и весёлая собачонка. Остальная публика нерешительно топталась на месте, поглядывая на своих лидеров, и активно обсуждала предложение философа- самоучки.

– Батюшка философ, а что за партия твоя такая? За нас сирых и убогих она или нет? – обратилась одна старушка к Буржуинову- Пролетарскому.

– 3а вас, матушки, за вас, – ласково ответил основатель чудо- юдо партии. – Идемте, я объясню вам подробности капиталистического коммунизма, руководимого царём- батюшкой.

– Ии- эх! Рисковать – так напропалую! – рубанув рукой воздух, запетлял неслушающимися ногами к автовокзалу дедок. – Вступлю в ту самую буржуйско- пролетарскую партию!

– Продолжим концерт… э- э… агитацию на свежем воздухе! – поправив галстук и заглянув в список, обратился к толпе старичок, Следующим выступит господин Содомогоморский!

К микрофону важно подошёл лидер центробежных сил, грозно свёл к переносице кучерявые брови и очень гневным басом заорал:

– Толпа! Видите! Я явил себя вам! Смотрите: это и есть – я! Он самый! Вы нуждаетесь во мне! Я это знаю! На выборах в органы власти…

– Милок, – перебив Содомогоморского, дёргая его за рукав пиджака, недовольно поморщился старичок. – Не спеши. До выборов ещё далеко. Рано ещё народ приманивать. Нельзя.

– Ерунда! – отмахнулся от него Содомогоморский. – Мне всё можно!.. И не забудь, старый, что я выступаю два раза: первым и последним! – и продолжил орать в микрофон: – Когда будут выборы, вы должны сделать правильный в отношении меня выбор, люди! Вглядитесь в меня! Мой суровый взгляд, решительный характер, властный голос – вот кого вам надо в руководители! Я и есть ваш правильный выбор! Я и есть тот самый, кто вам нужен! Я вас не туда куда- нибудь поведу – я вас куда надо поведу! И приведу! Вы меня давно знаете! Я всем вам брат и кум! Снедаемый большой обидой за ваше оплёванное бытие, я твёрдо заявляю: я вас не забуду, если изберёте меня во власть! Став мэром или депутатом Думы, я буду, постоянно испытывать мучительные страдания души, вспоминая ваши скорбные лица, ваши неописуемые невзгоды. И да не омрачатся приступами разочарования ваши надежды на меня! Моё независимое Движение центробежных сил полностью разделяет ваши справедливые чаяния, горюет над вашими обманутыми надеждами! Вы мне верите?.. Молодцы! А за других голосовать не надо! Они этого недостойны! Обманут вас!.. Всё!

Энергично похлопав самому себе, лидер центробежных сил покинул трибуну.

– На вопросы народа отвечать не будете? – окликнул Содомогоморского старичок. – Нет, – не оборачиваясь, ответил Содомогоморский. – Я ответ держать не привык.

– Хорошо, – равнодушно буркнул под нос старичок. – Тогда пригласим следующего болтуна. Кто тут по списку… Ну- ка стой! Ты куда? – схватил он за шиворот паренька, попытавшегося проскользнуть к микрофону. – Ты кто такой?

– Зачем такой восклицательный гнев! – с укором посмотрел на него паренёк. – Меня Лёней Панибратовым зовут. Я из плеяды молодых, подающих весьма большие надежды. Может, меня скоро юным депутатом изберут. Хочу узнать мнение народа.

– Нет, это вопиющая наглость! – искренне возмутился старичок. – С народом он посоветоваться захотел! Молоко на губах не обсохло, а туда же – в депутаты! Беги к мамке, сопляк! С малых лет в бездельники приобщаться он желает! Надежды большие подаёт!

Юный мечтатель приобщения к власти прошмыгнул к микрофону и громко прокричал:

– Люди добрые, дайте слово молвить! Извольте позволить мне!.. Ой, дед, отпусти! – стал он отбиваться от старичка.

– Говори, пацан! Не трогайте дитя! Дайте молодому высказаться!– потребовала толпа.

– Дяденьки и тётеньки, я тоже депутатом хочу быть!

– Рано тебе, милок! Ещё рано! – ответили из смеющейся толпы.

– Рано всё же. Жаль, – огорчённо вздохнул юнец. А в партию или движение можно вступить? Мне уже семнадцать лет.

– Можно! Айда к нам! – хором вскричали приверженцы Никудышне- нетудышнего движения.

– Нет, нет! Спускайся, внучек, к нам! Нас очень мало! С тобой будет больше! – взволновался профессор Светлопутькин.

– К нам! К нам иди! У нас тебе ещё лучше будет! Прыгай! Мы тебя поймаем! – замахали руками члены Вялоцентристского движения. С ними заспорили активисты Центробежных сил.

– Не слушай их, братишка! Они – всё не то и не так! – перекричал всех Жеребцов- Сокольский. – Мы правильные люди! С нами будущее! Присоединяйся к нашим сплочённым рядам!

– Сынок! Сынок! Это самое … – разволновался Сенокопалкин, выронив из головы то важное, что хотел сказать. – Это самое… Сынок…

– Хочешь, я тебя лихому вождению комбайна научу? – поманил к себе юнца фермер Крупнорогатский.

– Слушай, юноша, – обнял Лёню за плечо старичок. – Беги к кассе автовокзала. Там философ- самоучка Буржуинов- Пролетарский принимает и взрослых, и детей в свою фантастически- романтическую партию. Спеши. Он тебя ждёт.

– Абсолютно точно. Ждёт, – поддержал старичка подошедший милиционер. – Иди, парень. Профессор- самоучка в данный момент объясняет двум старушкам преимущества капитал- коммунизма во главе с генеральным царём- батюшкой.

– Спасибо, дяденьки, за совет! Лечу! – радостно воскликнул Лёня и запрыгал вниз по ступенькам.

– Куда ты, внучек? – попытался поймать мимо пробегавшего паренька профессор Светлопутькин, но ему помешал тоже пытавшийся схватить юнца Индюлькин.

– Спешу в Буржуино- Пролетарскую партию вступить, – не оборачиваясь, ответил Лёня и, пробежав площадь, перепрыгнув через пять ступенек, скрылся за дверями автовокзала.

– Ай- я- яй! Упустил! – сокрушённо покачал головой профессор Светлопутькин. – Такого борца за правое дело упустил! Какой соратник бы был!

– Выступает гражданин неопределённой политориентации, господин Крупнорогатский! – предложил старичок нового оратора.

Фермер Крупнорогатский, энергично чавкая жвачкой, грузно переваливаясь с ноги на ногу, поднялся на трибуну и подошёл к микрофону, принял позу: широко, как рыбак, показывающий, какую большую рыбу он поймал, развёл в стороны руки и покачал ими. Выждав минуту, он до отказа раскрыл рот, чтобы говорить, шумно вздохнул – и подавился жвачкой: в дыхательное горло попала; успел промычать: ”Муу- у!” и натужно закашлял. Слёзы хлынули из его глаз, лицо превратилось в большую свёклу. Пару минут площадь оглашалась мощными ухающими звуками.

Подняв голову и вытирая кулаками слёзы, Крупнорогатский с большим трудом выдавил в микрофон: ”Ууу бы- ы- лп- ля!” – и снова зашёлся в удушливом кашле, гулко стукаясь крутым лбом о борг трибуны.

Старичок и милиционер несколько раз со всего маха ударили кулаками по его широченной спине, но и это не помогло. Промычав ещё что- то сердитое, фермер обречённо погрозил кому- то пальцем и, пьяно шатаясь, сошёл с трибуны.

Не слушая ехидных реплик лидеров партий и движений, не переставая кашлять, Крупнорогатский покинул площадь, направляясь в сторону аптеки.

– Кандидат на народную любовь и доверие господин Крупнорогатский, произнеся самую короткую в истории человечества речь, выступил! – с иронией в голосе, с трудом натягивая на лицо серьёзность, торжественно объявил старичок и пригласил на трибуну господина Севокопалкина, вожака местной Сельскохозяйственной партии.

Хорошо упитанный, холёнолицый, шустренький интеллигентик предпенсионного возраста Сенокопалкин подскочил к микрофону и принялся шарить по карманам.

– Ну, где же они? – через две минуты интенсивных поисков спросил он у самого себя. – Не тот пиджак надел?

– Господин Сенокопалкин, вы что в карманах штанов ищете? – хитросладко улыбаясь, поинтересовался Индюлькин. – Что вы. там потеряли – урожай зерновых, лейку, лопату, вилы?

– Ищу конспект речи и шпаргалки, – ощупывая рукава, озабоченно ответил “городской атаман” всех селян. – Вчера я основательно готовился к сегодняшнему выступлению вместе с дочкой- школьницей: она меня экзаменовала…

– А вы экспромтом! Что на ум придёт, то нам и излагайте! – подмигивая своим единомышленникам, дружелюбно посоветовал рассеянному “крестьянину" Индюлькин. – Неужели вы ничего не помните из прочитанного о сельском хозяйстве?

– Да помню я, помню, – потирая пальцами круглые щёки, задумчиво пробормотал Сенокопалкий. – Ух ты! Наконец- то я вспомнил! Дочка вытащила бумажки, чтобы исправить ошибки!.. Ну да, так оно и есть!.. М- мда- а!..

Не кручинься ты, Касьян Минеич! Глаголь, а мы будем тебе подсказывать, поправим, ежели что не то болтанёшь! – успокоил его профессор Светлопутькин.

Касьян Минеич с минуту морщил лоб, силясь вспомнить что- нибудь из конспекта, начал очень неуверенно:

– Земля, она… э- э- э… пить хочет… как люди… Когда я читал лекции о сельском хозяйстве, то часто об этом упоминал.

Далее городской ”лидер” земледельцев понёс такую галиматью о научном подходе к удобрению пастбищ и о восьмичасовом сне для коров и овец; попугал всех тяжкими последствиями от агрессивного распространения неведомой североатлантической лихорадки и пагубного воздействия её на удои коров.

Публика сначала слушала, потом развеселилась и принялась издеваться над сподвижниками самозванного предводителя крестьянства.

– Господин Сенокопалкин! – окликнули оратора во время паузы, когда он умолк, вытирая пот со лба и собираясь с мыслями. – Ответьте нам как знаток деревенского быта: для чего нужна уздечка?

– Ну- у, для… да знаю я… для того, чтобы запрячь телегу и…Знаю я, знаю…

Толпа дружным смехом “приветствовала” ответ Касьяна Минеича и не задержалась с новым вопросом.

– Разъясните, сударь, а хомут для чего во время полевых работ? – задал вопрос парень лет двадцати, подошедший поближе к трибуне.

– Ну- у… да знаю я, знаю… э- э- э… чтобы стегать коня. Помню, сам это делал когда- то, – тыча пальцем в губы, задумчиво произнёс Сенокопалкин. А один раз брал командование конём на себя и полверсты рулил им. Стегну хомутом, вежливо крикну: “Тпрру- у!”, а конь обернётся, дружески посмотрит на меня и заржёт, и заржёт. Так я и руководил им, пока дед Ильич скручивал и прикуривал “козью ножку”.

Громкий хохот прервал приятные воспоминания Сенокопалкина.

– Может, вы стегали коня кнутом, а не хомутом? – спросил парень.

– Да, да, кнутом, а не хомутом! – поспешно согласился с ним “спец" по сельскому хозяйству. – Точно кнутом.

– А за что взнуздывают коня? За хобот или гриву? – ехидно полюбопытствовал бородатый сельчанин в грязном и помятом пиджачонке и застыл с открытым ртом в ожидании услышать новую дурость из уст “борца" за крестьянское счастье.

– Известно, за что – за хобот, конечно! – уверенно ответствовал Сенокопалкин. – Конь фыркает, головой мотает, не рад кандалам этим.

– Сколько гектаров в час можно вспахать сенокосилкой? – переждав, пока утихнет смех, продолжил издеваться парень.

– Гектаров эдак… Знаю я, знаю… Гектаров… десятка полтора с гаком… – медленно произнёс Сенокопалкин и принялся считать на пальцах, не обращая внимания на бурное веселье в толпе.

– Эй, сколько лошадиных сил в одном стоге сена? – окликнул его бородатый сельчанин.

– Где- то… кажется… Знал я, знал… – опять впал в задумчивость Касьян Минеич. – Если не ошибаюсь… то…Вот туг мне подсказывают, что где- то около ноль целых и…

– Ха- ха- ха!

– Хо- хо- хо!

– Вот даёт дедушка профессор!

– Ну что вы смеётесь?! – возмутился Сенокопалкин. – Вот вы, голуба, похожий на Емельку Пугачёва, и вы, сударыня, вылитая царица Екатерина, если смотреть на ваше величество сверху, – чего вам так смешно?

– Потому что вы, профессор, такую ахинею несёте, что нам ничего не остаётся делать, как веселиться, глядя на ваше тупое лицо! – смело ответила “царица Екатерина".

– Ну почему ахинею несу! – смутился Сенокопалкин. А “допрос” продолжился:

– Сколько кефира даёт одна кобыла за дойку?

– Ведро, – неуверенно буркнул Сенокопалкин.

– Куда дует северный ветер?

– В далёкие края.

– Может Конь забодать человека?

– Может, если рассердится.

– В каком месяце проводят прополку и окучивание лопухов и крапивы?

– В июле.

– Вы в деревне- то жили? В поле работали? – строгим голосом спросила невысокая, полная женщина с двумя сумками в руках.

– А как же, жил! – встрепенувшись, воскликнул Сенокопалкин. – Помню, в детстве гостил я зимой у бабушки в деревне. Пил коровье молоко. Катался на санках с горки ледяной и, как сейчас помню, отморозил пальчик. Мне, шалунишке, и больно, и смешно, а мать грозилась в окно. Да- а, как вспомню своё беззаботно- счастливое детство в сельском хозяйстве – так хочется крикнуть что- то радостное и подбросить вверх шляпу!

– Господин Сенокопалкин уверенно и достойно ответил на множество трудных вопросов экзаменовавшего его народа и имеет право быть тем, кем он сейчас имеет быть! – обратился к публике старичок. – Отпустим его с миром!

– Пусть идёт готовиться! Экзаменовать его на профпригодность в сельском хозяйстве ещё не раз будем! – выкрикнул кто- то из толпы.

Призвав сельчан вступать в его партию, Сенокопалкин раскланялся и покинул трибуну.

– Внимание! – с излишней важностью шумнул в микрофон старичок. – Со своими передовыми мыслями познакомит и объяснит, что непонятно, – господин Истинно- Ложный!.. Прошу на трибуну Куприян Ануфриевич, поманил он пальцем Истинно- Ложного.

Лидер Вялоцентристкого движения ещё на подходе к микрофону начал горевать о раздрае в стране, о расколе в обществе; пригрозил, что к добру это не приведёт, – надо срочно всем мириться, Поучительным примером он изложил басню Крылова о серьёзных разногласиях между лебедем, раком и щукой.

– И погибли они, действуя каждый сам по себе! – грустно качая головой, с надрывом в голосе воскликнул он. – Лебедь испарился в небе! Рак со свистом свалился с горы и разбился, а щука утопла в вонючей болотной трясине! Таков их бесславный конец! А всё потому, что не хотели они по- хорошему договориться!.. Вот и нам надо всем договариваться и замиряться!

– Кто с кем? – сердито спросил профессор Светлопутькин, – Олигархи, бандиты, наркодельцы – с простым законопослушным народом?.. Хе- хе! “Мы вас обираем, убиваем, наркотиками пичкаем, а вы за это с нами дружите!” Так что ли?

– Что ж теперь, воевать? – недовольно повысил голос Истинно- Ложный.

– Не воевать! а изолировать от общества хапуг, бандитов и торговцев наркотиками! – жёстко ответил Светлопутькин.

– Да! Чёрта с два их посадишь! – крикнул кто- то с дальнего края толпы. – Они в стране хозяева!

– Время выступления господина Истинно- Ложного кончилось! – громко объявил старичок. Тот огорчённо поморщился.

– Не печалься, Куприян Ануфриевич. Помиришь страну в следующий раз, – успокоил его поднявшийся на трибуну Индюлькин.

– С самим собой и тем, что он хочет от вас, уважаемая публика, вас познакомит господин Индюлькин, лидер Никудышне- нутудышнего движения! – весело крикнул в микрофон старичок и тихо ойкнул: лидер Никудышне- нетудышнего движения наступил ему на ногу.

Индюлькин, лохматый, с одухотворённым поэтическим лицом господин, деловито поправил микрофон и окинул толпу самоуверенным хозяйским взглядом. У него была оригинальная манера выступления: при произнесении речи он двигал своим широким задом взад- вперёд и в такт словам кивал головой. Свою речь он начал словами: “Да, да, увы! Хотим мы или нет, а жить становится всё хуже, жить становится всё грустнее!” При этом он энергично задвигал задом и закивал. Публика отреагировала единодушным хохотом.

– Самое главное представление начинается, – шепнул Макару бывший работник вытрезвителя. – Тут каждое воскресенье политтусовка. Все друг друга, как облупленные, знают. А какие концерты выдают! Народ валом валит, Индюлькин с Жеребцовым- Сокольским – кумиры толпы. Похоже, и сейчас бурное веселье будет.

– Я вас, толпа, люблю! – раскачиваясь и кивая обрадовал публику Индюлькин. – Я неподдельно, если можно так выразиться, заверяю вас в своей простоте! Я – свой в доску! Накануне я долго и мучительно решал: надо ли мне сделать для народа что- то хорошее? Ну хоть самую малость! И, засыпая, решил: надо!.. Я вам помогу! Обещаю! Я готов плюнуть себе в лицо, если ничего не сделаю для вас!

Народ его не слушал: он бурно веселился.

– Возмущению нет предела! Я торжественно не вру! – войдя в неописуемое упоение, кричал лидер Никудышне- нетудышнего, возвратно- поступательного движения. – Надеюсь, ваше доверие не увеличится к уменьшению! Вы должны мне верить! Вы меня наизусть знаете! Внимание!.. Объявление!.. Я вечером выступаю перед всеми желающими меня долго слушать, жду вас в кинотеатре. Вход по пригласительным билетам, купленным в кассе театра.

Индюлькин на пару секунд замер, переводя дух, потом принялся делать круговые движения поясницей, какие делают девочки, вращая вокруг талии обруч. Выкрикнув ещё несколько великих обещаний, он снова замер, высоко задрав к небесам гордую голову; весь светился от переизбытка достоинства. Очнувшись от приятного транса, неожиданно провозгласил:

– Так вздрогнем же!.. – И осёкся, вспомнив, что он не на пьяной пирушке, а выступает перед будущими избирателями.

Ничуть не смутившись, он с полнейшим безразличием посмотрел на толпу, продолжающую активно веселиться, и, указав пальцем на худенького человечка с подобострастно улыбчатым лицом, буркнул старичку:

– На все вопросы народа, если он пожелает задать их, ответит мой личный заместитель.

Покивав веселящимся, с чувством отлично удавшегося выступления, помахав подруге рукой, Индюлькин сошёл с трибуны.

Оригинальной манерой выступать, понаблюдать за которой всегда собиралось много народа, Индюлькин снискал чёрную зависть у лидеров партий и движений.

Особенно мучительно завидовал ему Жеребцов- Сокольский. Проводив своего политсоперника взглядом, полным жгучего презрения, он резво взбежал на трибуну.

– А теперь перед вами будут орать и знакомить вас со своими мыслями- скакунами давно со всех сторон господин Афиноген Июльевич Жеребцов- Сокольский! – с напыщенной торжественностью объявил старичок.

Жеребцов- Сокольский подскочил к микрофону, пылая желанием повторить все телодвижения Индюлькина. Закивав головой и делая круговые движения бесформенной талией, он дурным голосом закричал:

– Толпа! Миряне! Селяне! Массы! Электорат! Нарр- род!..

Замолчав на несколько секунд, чтобы проглотить слюну, он, продолжая неуклюже вращать серединой, тела и дёргаться плечами, спохватился и добавил:

– А также все остальные! Слушайте меня! Но публика его не слушала. В большинстве своём она корчилась, зайдясь в разноголосом хохоте.

– Я сейчас ознакомлю вас со всей своей сущностью! – не став дожидаться, когда все успокоятся, крикнул Жеребцов- Сокольский. Вставай, страна Российская! Подымайся! И не опускайся!.. Моему личному возмущению нет предела, нет конца! Я против осуществления замыслов корыстного обогащения!

Обогащения меньшей части населения в ущерб большей части! Я буду сопротивляться! Я хорошо знаком с одним министром в отставке. Этот бывший министр силовых дел однозначно поможет нам. Я завтра напишу ему письмо. Попрошу, чтоб он начал помогать нам… Эх, народ простой!.. Так хочется мне по- волчьи взвыть, глядя на равнодушное небо, так хочется пролить пару слез, жалея ваши беспомощные страдания! Бедняги вы мои, сирые, беззащитные! Как я вас сейчас понимаю! Нет, я сейчас всплакну…

Жеребцов- Сокольский перестал дёргать головой и волноваться телом и, заметив, что на него никто не обращает внимания, пребывая в единодушном хохоте, плакать расхотел. Решив дождаться, когда мощный приступ народного веселья пойдёт на убыль, он стал прохаживаться по трибуне. Погуляв немного, он, перекрикивая не желавшую угомониться толпу, продолжил речь:

– Я и сам всё могу! Вопиющие беззакония сокращу до минимума! Если в скором будущем изберёте меня во власть, то, несомненно, у вас будет всё! И это многозначно! А потом… Благодаря мне!.. Благодаря моему!.. Этого я добьюсь!.. Только я!.. Вот я какой!.. Спасу!.. Сохраню!.. Напою!.. Накормлю!..

Макару сквозь дружнейший смех даже послышалось, что оратор добавил: “И спать уложу!”

– Честь и слава мне и тому, что я сказал! Ур- ра- а- а! – гордо воскликнул Жеребцов- Сокольский и так взмахнул рукой, что столкнул микрофон, и тот, с басовитым гудением стукнув старичка по затылку, рухнул на пол.

Пока возмущённо постанывающий микрофон устанавливали на место, лидер партии либерально- бестолкового направления, чтобы не терять драгоценное время, продолжил общаться с публикой:

– Завтра утром я буду беседовать с вами по местному радио. Вы зададите по телефону любые вопросы, а я на самые лояльные из них отвечу. А на следующей неделе моё честное, доброе лицо появится на ваших телеэкранах. Это лицо, с ласковым беглым взглядом, будет призывать вас подумать, прицениться и отдать свои голоса на будущих выборах за него и его надежнейшую партию. Очень рекомендую! Не прогадаете! Знайте: однозначно я с вами! Да, да! До скорой встречи!

Но публика, не пожелавшая так быстро отпустить любимца- болтуна, стала упрашивать, чтобы он громко свистнул. Дело было в том, что в молодости Жеребцов- Сокольский был свистуном в военном оркестре. Свистел он, по- видимому, отлично, раз дослужился до капитана. Часто его приглашали в гарнизонный театр озвучивать в боевых спектаклях визг пуль и вой мин. Узнав об этом, публика неизменно требовала, чтобы он ублажал её слух разбойничьим свистом.

– Уважь нас, продемонстрируй свой талант! – требовала толпа.

Жеребцов- Сокольский не заставил долго упрашивать себя. Засунув в рот по два пальца от каждой руки, он присел, набрал полную грудь воздуха, поднатужился – и, вместо свиста, протяжно издал непотребный звук. Чуткий микрофон уловил, а динамики добросовестно донесли этот звук до каждого уха.

На площади разбушевался истерический хохот со стонами пополам. С одной женщиной явно случился нервный срыв: она смеялась и очень жалобно причитала одновременно. Многие, чтобы веселиться было легче, прилегли на асфальт.

На пьяненького дедка, стоявшего раком, упал здоровенный дядька и вдавил его в землю. Ещё минута – и отдал бы старый Богу душу, да Лаврик спас его – столкнул дядьку и оттащил дедка в сторону.

Индюлькин и густоразмалёванная молодайка, крепко обнимаясь, лежали на асфальте и раскатисто гоготали.

Трибуна опустела. На ней остался Жеребцов- Сокольский, талантливый возбудитель народного веселья. С полным равнодушием отнесясь к своему позору, он спокойно прогуливался по трибуне, ожидая, когда все угомонятся; не вытерпев, принялся высвистывать- вывизгивагь в микрофон что- то яростно- боевое.

Рядом с толпой остановились две чёрные “Волги". Это в сопровождении заместителей и охраны приехал из мэрии глава Дедулькино Клементий Борисович Забубенный. Все они резво выскочили из машин.

– Сейчас я задам им! Я им покажу, как без разрешения митинговать! – шагая к трибуне, кипел Клементий Борисович. – Ишь, поднаторели в призывах к подрыву государственных устоев! Если все сейчас не разойдутся! – вызову ОМОН и прикажу насильственно очистить площадь!

– Да, Клементий Борисович, это истинно зловредное безобразие, – согласился с мэром первый его заместитель Никита Авдеевич Подлокотников.

У микрофона Забубенный остановился, чтобы перевести дух. В глазах его сверкали молнии. Он, грозно шевеля губами, раскрыл рот – сейчас разразится гром. Но тут к микрофону шагнул собиравшийся было уйти Жеребцов- Сокольский и, опережая мэра, объявил:

– Уважаемая толпа! Наш почтеннейший мэр, господин Клементий Борисович, из любви к вам беззаветной, только для вас сейчас… станцует “Комаринскую!” Просим! Просим!

Толпа радостно захлопала и тоже стала требовать:

– Просим! Просим!..

Жеребцов- Сокольский, ехидно подмигнув растерявшемуся мэру, призывно помахал с трибуны гармонисту Николаю; не удержался, прибежал к нему и попросил:

– Сыграй, братец, не откажи! Сам мэр танцевать пожелал. Уважь власть, сыграй.

Отойдя от гармониста, он, злорадно ухмыляясь, зашептал самому себе: “Отомстил я тебе, Клим, за прошлые выборы, хи- хи- хи. Отомстил. Попрыгай теперь, повесели народ”.

Николай накинул на плечо ремень гармошки и заиграл.

Забубенный, совершенно ошарашенный от наглой выходки Жеребцова- Сокольского, словно окаменел. Его дурацкая поза с высоко поднятой рукой, широко раскрытым ртом и бессмысленно вращающимися глазами вызвала ядовитый смешок у лидеров партий и движений, не простивших ему прошлых нечестных выборов.

Толпа, возбуждённая желанием увидеть мэра отплясывающим “комаринского мужика”, продолжала хлопать и требовать:

– Просим! Просим! Просим!..

И пришлось господину Забубенному очнуться, сойти с трибуны и пуститься в пляс. Сначала медленно, неуверенно, потом быстрее, смелее, махая руками, лягаясь правой ногой, делая короткие пробежки.

Зрители, став кругом, прихлопывая, запели:

А комаринский мужик, мужик, мужик,

Он бежит, бежит, бежит, бежит,

Правой ножкою подёргивает,

Левой ножкою притоптывает…

Разошедшийся Клементий Борисович пошёл вприсядку, поманив рукой своего зама, приказал:

– Никита – танцуй!

Никита Авдеевич выскочил в круг и стал выделывать такие коленца, что зрители восхищённо ахнули.

Забубенный достал из кармана брюк носовой платок, размахивая им над головой, подскакал к гармонисту и потребовал:

– Давай “Русскую” – “Барыню” давай!

– Николай заиграл “Барыню”. Зрители, не выдержав, тоже принялись танцевать. В центр круга выскочили все лидеры партий и движений и устроили громкую топотню, стараясь перепрыгнуть- передрыгнуть друг друга; подняли пыль столбом. Особенно выделялся Жеребцов- Сокольский.

– Глядите, соперники- неприятели мои, как я выкаблучиваю- выдрючиваю! – крикнул он лягающимся Индюлькину и Содомогоморскому. – Куда вам до меня! Я, однозначно, лучше вас пляшу! И на выборах с таким же преимуществом всех обскачу. Давайте, давайте, полихорадочнее дёргайтесь! Ии- эх!.. Не оскудела ещё губерния на лихих танцоров!

Кто- то засвистел. Жеребцов- Сокольский поддержал его. Свистопляска продолжалась ещё минут пять. Затем мэр, заместитель его и охранники станцевали “Ламбаду”, неуклюже задирая ноги. А после “Ламбады”, уступив энергичной просьбе толпы, Забубенный продемонстрировал нечто похожее на танец живота; устав, под бурные аплодисменты, слегка прихрамывая, отошёл в сторону.

– Ну и ладненько. Хорошего – помаленьку, – тяжело дыша, сказал он и, хитро ухмыляясь, обратился к первому заму: – Вот видишь, Никита, как надо с народом общаться: отплясали, уважили людей – и все довольны! А ты ОМОН вызвать предлагал:

– Я? Когда? – удивился Подлокотников.

– Ну, если не предлагал, то имел такие помыслы. Ведь думал так, а?

– Была мыслишка, – не желая перечить начальнику, кивнул зам и, подобострастно заглядывая ему в глаза, воскликнул: – Здорово же вы, Клементий Борисович, придумали! Перед народом станцевать! Все довольны! Надо взять это на вооружение. А в другой раз не только плясать, но и петь песни с толпой.

– Надо будет – волками завоем, лишь бы всё было тихо, мирно, – решительно ответил мэр и направился к машине.