Читать книгу: «Сущник», страница 4

У внешней обшивки Марик снял панель и в открывшийся мрак бросил стрелу. Она целиком исчезла.

– Хочешь, попробую её достать? – парнишка протянул руку к ничто.

– Ой, Марчик! Не надо! – Рита всерьёз испугалась.

Рука мальчишки по локоть погрузилась во тьму. Взглянув на обмершую девочку, Марк вытащил руку обратно целую и невредимую.

– Тут такой секрет. Если предмет не с концами в пустоту летит, а с чем-то соединён, то его вернуть можно. А если кинуть целиком – то всё, проваливается в никуда. Я проводил опыты, бросал туда всякое и пробовал крючком обратно вытянуть. Шаришь-шаришь, а там ничего.

Рита смотрела на Марка заворожённо – сразил её вовсе не рискованный фокус с рукой, а настоящий научный опыт, проведённый мальчиком. Наконец произнесла:

– Ну и дурак тогда.

– Почему дурак? – Марик даже не обиделся, чего на девчоночьи глупости-то обижаться. Рита быстро нашла, чем ответить:

– Нам Григорий Степанович что рассказывал? Сначала в космос отправили не человека, а собачку. Вот и тебе надо было сунуть в пустоту курицу или кролика, а потом самому лезть.

– И вправду, – мальчишка удивился. – Только лицензия нужна, чтобы кролика взять.

– Какая лицензия?

– А вот такая! Девчонкам лицензий не дают, они только для охотников.

Когда шли домой, Марик вдруг почувствовал, что присутствие девочки делает его уверенным и как бы отдельным от ковчега, да и от всего остального окружающего мира. Словно он овладел самопричинным началом существующего… Разобраться в этих новых ощущениях не дал голос Риты:

– Марик, а Григорий Степанович твой друг?

– Дед? Нет… он же дед.

– А кто твой друг?

– Ну, Кузя друг.

– Кто это?

– Кузя? Да кибер наш.

– Какой же он друг! Это не человек.

– Ну и что? Он играет со мной, он добрый и смешной.

Девочка закусила губку, повторила упрямо:

– Робот не человек.

– Кузя не робот, а кибер. Он думает и говорит, как мы, по-человечески.

Спорить с этим было трудно. Наконец Рита нашлась:

– Твой Кузя в Бога не верит.

– А вот и верит!

– Нет, не верит.

Размолвка почти не омрачила их первого путешествия. Проводив Риту до калитки, Марчик вприпрыжку побежал домой.

* * *

– Сектант? Где ты слышал это слово? – епископ Игнатий в упор посмотрел на Марика. Его дабл-тело, полупрозрачное, как в старинной стереосвязи, слегка колыхалось в центре класса. Обычным даблом, целиком копирующим человека, Преосвященнейший не позволял себе пользоваться, тем более в общении с детьми на уроках Закона Божьего.

– Ну… у взрослых слышал, – замялся Марик. Не говорить же, что папа в шутку так маму называет. И вообще, напрасно он рассказал владыке про Кузю, который накануне на вопрос Марика, существует ли Бог, ответил так странно: «Бог есть и его нет одновременно». Получается, что настучал епископу на своего друга?

– Кибер не может быть сектантом, – пояснил владыка. – Хотя это любопытно… квантовый релятивизм. Возможно, это почва для будущих ересей.

– Учитель, – почтительно осведомился Марик, – а как это, что Бог сразу есть и нет его?

– Я же сказал! Это квантовый релятивизм. Так мыслят машины. Они перебирают варианты, поэтому их мышление строится на одних только допущениях. А мы сразу мыслим сущим, потому что сами сущие от Бога. Для нас всё сущностно однозначно: или Бог есть, или Его нет. Мы сводобны принять Его или нет. Почему нам дана такая свобода? Потому что без свободы нет любви, а Господь ждёт от нас как раз любви, ибо мы дети Его. Если мы не любим Сущего, ощущая Его внутри себя, то постепенно становимся рассущами, которые могут раствориться во внешнем окружении и забыть своё неповторимое «я».

– Владыко, – руку подняла Рита, – значит, рассуща не может полюбить?

– Как же он полюбит другое «я», если не осознаёт своего?

Рита украдкой скосила глаза на Марка. Тот сидел рядом со скучающим видом – всё-таки занятия с дедом поинтересней Закона Божьего.

В песочнице

В начале июня Григорий Степанович объявил:

– Ну что, Маркуша и Маргоша, хоть и проучились вы всего ничего, а календарные каникулы вам положены.

– Ур-ра, каникулы! – гаркнул попугай, переступая лапками на качающемся обруче.

– Ты, Аргуша, тоже можешь отдыхать, – милостиво разрешил дед и подмигнул детям: – А чтобы вы, ребятки, не болтались по ковчегу, вам будет открыта песочница.

«Песочницей» дед называл детскую игровую комнату. Ролевые креаигры там были простенькие, с неглубоким погружением в виртуал, но и к ним детей допускали только с семи лет, чтобы не навредить становлению их сущести.

Первое, что выбрали в песочнице Марик с Ритой, – приключения на необитаемом острове. По условиям игры начинать её нужно было нагишом – словно бы их после кораблекрушения выбросило на берег без ничего.

– Ты почему так смотришь? – застеснялась девочка.

– У тебя и вправду письки нет, – не подумав, ляпнул Марчик.

– Вот дурак! – Рита прикрылась рукой.

Сначала следовало найти одежду. Рита сплела из травы что-то вроде передничка, а Марк обвязался пальмовыми листьями.

– Завтра на охоте шкуры добуду, – пообещал он.

– А я пока название для острова придумаю, надо же его как-то назвать.

– Я уже придумал. В мультфильмах рыцари называют новые земли именами своих принцесс, поэтому пусть будет остров Риты.

– Ну… так уж и быть, – согласилась девочка. – Только лучше остров Марго. А можно и короче – остров Мэг, как в мультфильме.

Две недели они играли запоем: носились по острову как угорелые, охотились на зверей, обследовали лагуны, строили жилище. Потом интерес поугас.

– Игра в поддавки у нас, – сидя вечером у костра, пожаловался Робинзон своей Пятнице. – Помнишь, как мы хижину из листьев строили?

– Конечно! Всё рассыпалось.

– Потому что ни топора, ни ножа не было. А тут раз – и разбитый корабль на берегу нашёлся, с инструментом. Подсунули нам.

– Малышковская игра, – согласилась Рита и потянулась к котелку, чтобы деревянной ложкой, выструганной Марчиком, помешать варево.

– И вообще… Заметила, какие стенки между пузырями толстые?

– Какими пузырями?

– Ну, я их так называю. Комната же небольшая, поэтому мы находимся в пузыре. Внутри него скреачены все вещи, а то, что за его стенками, – это нарисованное. Переходим через стенку, и пузырь поворачивается – теперь нарисованное становится вещами, а то, что было сзади скреаченным, становится нарисованным впереди.

– Это я знаю. Только мы не в пузыре, а внутри кубика с разрисованными стенками.

– Пусть кубики. Так вот, когда мы проходим сквозь стенку из одного кубика в другой, то это заметно. А должно быть не заметно, – Марик для значительности сделал паузу и закончил словечком деда: – Криворукие виртуал делали. Думали, малышня не заметит.

– Да уж, – поддакнула Рита и опасливо поинтересовалась: – А ты что видишь, когда сквозь эту стенку проходишь?

– Чувствую холодок. И в воздухе дымка такая…

– Так видишь или чувствуешь?

– А ты только видишь?

– Врушки это! Кузя, домой!

Рита подняла руку, и на пару секунд наступила тьма, после чего дети оказались в круглой зале с голыми стенами

– А я думал, ты тоже видишь, – с сожалением сказал Марик.

– Никто этого не видит, а ты сочиняешь, чтобы похвастаться. Давай признавайся!

– Ладно, – Марик встал с пола и подал руку Рите, – завтра я тебе одну штуку покажу.

Утром, вернувшись в игровую, дети отправились в поход – на гористую оконечность острова. Там они поднялись на мысок, который с трёх сторон обрывался вниз, в зелёную гладь океана. Шум набегавших волн едва доносился снизу.

– Марчик, стой! – испугалась Рита. А Марк продолжал идти к обрыву.

– Стой!!

Марк шагнул в пропасть и… продолжал идти, но уже навстречу Рите.

– Здесь сломанная стенка пузыря, – сообщил он. – Я же говорю, криворукие виртуал делали. За этой стенкой ничего не креатится, она только назад отбрасывает. На самом деле все стенки нас отбрасывают, разворачивают назад, чтобы вернуть в пройденное место, в котором уже скреачены новые вещи. Мы этого просто не замечаем. А тут ничего не креатится.

Рита долго отказывалась шагнуть в «сломанную стенку», Марик её уговаривал, бросал камни в невидимую оболочку, показывая, как они отскакивают. Наконец Рита шагнула туда и удивилась, когда обнаружила, что идёт в противоположном направлении.

– Этот тупик я на второй день нашёл, когда птичьи яйца собирал. Помнишь, у меня ещё лука не было и я не мог охотиться, – поделился Марик. Рита обиделась:

– А я тебе все секреты рассказываю…

– Извини. Я подумал, тебе станет неинтересно на острове, если это покажу. А мы так здорово играли!

– Никогда передо мной не извиняйся.

– Почему?

– Потому.

После похода на мысок интерес к игре и вправду пропал. По сценарию Робинзон с Пятницей должны были построить лодку, доплыть до соседнего острова, возглавить племя папуасов, сразиться с пиратами, захватив корабль с пленёнными моряками-путешественниками, затем отправиться к Острову Сокровищ. Но строить лодку уже не хотелось. Дети перетащили часть нажитого добра на мыс и провели там весь следующий день. Сидели, свесив ноги в пропасть, смотрели в океанскую даль и о чём-то говорили. О чём – на следующий день Марик не смог вспомнить. Просто так говорили. Или играли в пристенок, бросая камешки в тупик креареальности.

– Марик, ты мухлюешь. Как у тебя это получается? – раздосадовалась девочка, когда биток соперника, отскочив от невидимой стенки, в очередной раз стукнулся о её камешек на земле.

– Мухлю-юешь… нахваталась словечек у деда. Я выигрываю, потому что вижу, куда бросать.

– Что ты видишь?

– Стенку вижу! А ты её не видишь.

– Опять врёшь, – вздохнула девочка. Верить в чудесные способности Марка не хотелось. В русой головке взрослеющей девочки мысль была ясная как Божий день: рассущник никогда не сможет полюбить – так владыка Игнатий сказал, а рассущесть Марчика происходит из-за всех этих странностей. Лучше бы их не было.

* * *

Летние каникулы пролетели быстро. Ещё быстрее миновала первая учебная четверть, и дети снова целыми днями пропадали в песочнице – путешествовали, сражались, разгадывали головоломки в лабиринтах брошенных инопланетных городов. Выбор в игротеке был огромный. Однажды Марика пронзило незнакомое чувство щемящей, всепоглощающей тоски. Они гонялись друг за дружкой в облаках на авиетках с водородными двигателями. Спереди у авиеток имелись раструбы, засасывающие водяные капли, так что за собой в облачном тумане они оставляли тоннели пустого воздуха. Марик завис недвижимо в лабиринте этих воздушных коридоров: в какую сторону полетела Ритка? Тоннели прямо на глазах затягивались туманом, и Марик вдруг понял, что потерял подругу. Потерял навсегда. Её больше не будет. Стало холодно и пусто внутри, и это было непереносимо.

Иногда, впрочем, Марк сам искал одиночества, возвращаясь к своим «машинкам».

– И что интересного ты в них нашёл? – спрашивала Рита, стараясь не обидеть ровесника. К тому времени они уже закончили четыре класса, обоим было по одиннадцать лет.

– Машинки сами едут. В них нет электронного управления – просто завёл пружину, и едут. Удивительно, да? Эти машины настоящие, чистая механика. А потом их начали портить, соединив с электроникой и мозгом человека. И всё закончилось тем, что появились даблы.

– Даблы? Из машинок?

– Кузя, покажи первую гестессу для светских приёмов.

В воздухе появилась фигура женщины в вечернем платье, с вылупленными стеклянными глазами-объективами.

– Какая смешная кукла… ой! – Рита отшатнулась, когда пластмассовая женщина повернулась к ней и механически протянула руку. – Нет, не смешная, тут со страху окочуришься, если такую в тёмном чулане встретишь.

– Они и стояли в чуланах, первые гэсты, дожидаясь посетителей дома. По мне, так лучше бы использовали обычных роботов на колёсиках и с манипуляторами. Ведь функционал у таких гэстов был простенький: передвигаться, осматриваться, брать предметы, говорить и слушать. Но люди хотели человекоподобия. Представь такую вечеринку: стоят куклы, сделанные из полимеров, и глазами-стекляшками на хозяина вращают. Жуть! Ну а потом, после войны глобов и стоперов, с помощью эос-компьютера научились креатить полноценные биооболочки, то есть даблы. Такая история. Но в начале всей цепочки превращений стояла заводная машинка с пружиной внутри.

– Ты как лекцию читаешь! – улыбнулась Рита, глядя на взъерошенного Марика.

– Просто всерьёз этим занялся, – пояснил он, – в академии буду изучать историю технологий.

– Подожди, а как же физика? – девочка-подросток постаралась скрыть вспыхнувшую на лице радость. – История – это гуманитарный предмет! Значит ты пойдёшь к креоникам, как и я?

– Ну, куда ж ты без меня, – Марик рассмеялся. – Отцу я сказал, что сначала историю науки изучу, а потом уж…

Разговор с отцом произошёл неделю назад. Говорили о поступлении в академию. По окончании начальных классов подростку требовалось определиться с будущей специализацией – чем он займётся в ближайшие тридцать-сорок лет. Рассеянные по космосу люди могли бы вообще ничем не заниматься, благо роботизированные ковчеги кормили своих насельников и поддерживали их вечную жизнь. Собственно, большинство ничего и не делало, ища развлечений и новых ощущений, креатя себе экзотические даблы с нечеловеческими органами чувств. Некоторые мумми так далеко ушли в гедонистических изысках, что их ничто уже не связывало с людьми, в сознании своём они превратились в монстров. Остальная же, малая и активная, часть человечества попыталась найти себе такие дела, которые бы придали смысл вечному существованию. Рисуя перед сыном перспективы, Сергей Старков разложил всех «активистов» по полочкам, и оказалось, что их всего-то четыре вида.

БИОЛОГИ-ЗАРОЖДЕНЦЫ – они смирились с завершением прогресса и в целом с концом человеческой истории, наступившим после открытия эоса. Зарожденцы считают себя реалистами и разумными оптимистами. Человечеству следует честно признать своё фиаско, но, уходя, оно должно оставить после себя в пустой вселенной другую разумную жизнь, которая бы помнила о людях и была им благодарна. Поэтому зарожденцы выводят генетически новую породу существ, с заложенным в них коротким периодом эволюции.

ФИЗИКИ-ПИОНЕРЫ – не смирившись с концом истории, они решили преодолеть саму причину остановки прогресса, поэтому ищут возможность в буквальном смысле обойти тупик, в который упёрлось человечество, погрузившись в эос. С помощью зондов с выпрямителями пространства пионеры надеются выйти за пределы макрокосма и прямо в физическом теле проникнуть в эос, подчинив его своему физическому бытию. Это бы продолжило прогресс и дало перспективу для открытия новых миров и сущностей «за эосом».

ХУДОЖНИКИ-КРЕОНИКИ – признают завершение технического прогресса, но не истории человечества. Эос открывает человеку неограниченные возможности для художественного творчества – вплоть до сотворения в эосе новых совершенных вселенных, что возводит homo creans на самую вершину эволюции. В творчестве нет предела для совершенства, оно бесконечно, и это согласуется с новым качеством жизни человека – её вечностью.

ИСТОРИКИ-ВНЕВРЕМЕННИКИ, они же РЕКОНСТРУКТОРЫ – не считают историю человечества завершённой или не завершённой, поскольку, на их взгляд, история циклична, всё в ней повторяется. Поэтому прошлое может переживаться как настоящее, если реконструировать историческую действительность и поселиться в ней. Стимулом для создания виртуальных матриц Земной истории стала разрушительная война глобов и стоперов, в результате которой человечество лишилось родной планеты. И многие поддержали благородную идею – с помощью эос-компьютера скреатить прошлое Земли. Сохранившаяся в электронных носителях информация (письменная и визуальная, банки данных интернет-сетей) позволила воссоздать целые континенты, ландшафты, города с сёлами и населить их ботами известных исторических личностей, от чьих поступков зависел ход истории, а также простенькими ботами для массовки. Впоследствии эти боты сами усложнялись и развивались в заданном потоке событий, который со временем приобретал самодостаточность и субъектность. По замыслу вневременников, если охватить реконструкцией всю историю человечества и закольцевать её на саму себя, то можно получить чистое историческое бытие, в котором можно жить вечно, проникаясь бездонным бытийным смыслом.

Между собой четыре сообщества «активистов» никак не конкурировали, иногда находя почву для сотрудничества. Например, художники-креоники могли удовлетворить свои творческие амбиции, участвуя вместе с историками-вневременниками в их реконструкциях земных ландшафтов и городов. А вневременники пользовались академиями креоников, открывая на их базе свои факультеты.

Православная Церковь относилась к этим сообществам нейтрально, больше симпатизируя, как ни странно, научникам – пионерам и зарожденцам. Даже на богопротивный, казалось бы, замысел биологов сотворить новое существо взамен человека смотрели сквозь пальцы. Мама Марчика в лицах пересказывала диалог с одним батюшкой, который резюмировал: «Ну что же, милочка, Сам Господь заповедовал нам печься о братьях наших меньших. Ибо блажен праведник, иже и скоты милует». Тот факт, что «скоты» находятся ещё в пробирках, батюшка снисходительно оставлял за скобками. Учёные прямодушны и честны, и это Церкви импонировало. А вот вневременники с креониками, как объяснил Марчику отец-физик, это что-то мутное. Официально креоники вроде как во всём сообразуются с учением Церкви и любят цитировать из 150-го псалма: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре… Всякое дыхание да хвалит Господа». Мол, чем же художники-креоники занимаются, создавая всё более совершенные произведения искусства, как не тем же самым – прославлением Господа? И разве не для этого предназначена вечность, каковая, например, дарована ангелам херувимам, непрестанно и вечно поющим осанну пред лицем Божиим? На такое вопрошание креоников о смысле вечной жизни Церковь мягко отвечала, что люди – не ангелы, и предостерегала об искушении впасть в ересь духозаветников-эосфоритов, призывающих к «исходу в дух».

Поначалу Марк по совету отца для продолжения учёбы подал заявление в академию физических наук, но когда узнал, что Рита идёт к креоникам изучать живопись, стал искать способ, чтобы не разлучаться. Вот поэтому и выбрал кафедру истории наук – почему бы не начать с истории, прежде чем уйти в естествоиспытательство?

* * *

После того, как вопрос с выбором академии был решён, в комнате Марка появилось гэст-кресло, какие он видел в будуаре у мамы и в папином кабинете. С виду это была обычная мебель, отличавшаяся лишь повышенной комфортностью, – подушка из силового поля позволяла полулежать в нём сутками.

– Кузя, давай испытаем, – предложил подросток.

– Твой отец хотел проинструктировать тебя вечером.

– До вечера ждать долго. Ты разве не можешь мне объяснить, что и как?

– Объяснять тут нечего. Садишься и всё.

Марик опустился в кресло и почувствовал, как запястья охватили браслеты внутривенного питания, а промежность обволокло щекотное дренажное поле.

– Куда ты хочешь отправиться? – раздался голос кибера.

– А это… просвечивать лучами меня, что ли, не будут? Ну, считывать матрицу тела?

– Считывание уже произведено, информацию я передал внешнему киберу, и в эос-компьютере готова матрица.

Подросток представил, что где-то там, за пределами вселенной, его, Марка, тело плавает в загадочном эосе, готовое просочиться через квантовые дырочки в любой уголок космоса. Стало жутковато.

– Давай навестим Ритку, – решился мальчик.

– Правильный выбор, – одобрил кибер. – Для тебя гэстинг-приём открыт только в доме Выгорецких и больше нигде.

– Так действуй, – досадливо отозвался Марик. Было стыдно перед Кузей: вот ведь, заранее не подумал об открытых каналах. Гэстинг возможен лишь там, где хозяева тебя знают, доверяют и дают допуск для креатинга в своём доме. Значит, Ритке тоже поставили гэст-кресло, и она уже позаботилась о допуске для него?

Марик пошатнулся и едва не упал – тело его стояло на двух ногах в знакомом холле, рядом с цветочной тумбой. «А в тумбе-то у них креатор для гостей, – догадался мальчик. – Значит, это я из неё вылез?» Всё вокруг было странным и… не настоящим. Лицо обдало холодом, заледенели и кончики пальцев, словно он застрял в «стенке» при переходи из одной виртуальной локации в другую. «Наверное, такой обратный эффект. Если для меня настоящего даблы не настоящие, то, когда я дабл, настоящее должно быть не настоящим, а даблы настоящими…» Мысли путались, и пришлось волевым усилием их задавить.

– Кузя, доложи о визите.

– В доме никого нет. А Маргарита в саду.

Выйдя на улицу, Марик обошёл дом и на заднем дворе среди яблонь увидел фигурку подруги. Рита стояла, вытянувшись вверх и подняв руки с опрыскивателем к кроне дерева. Лёгкое платьице просвечивалось на солнце, открывая взору восхитительный абрис тугих стройных бёдер, плавный изгиб спины… Ритка уже не та мальчиковая девочка, с которой игрались в песочнице, – Марик давно это заметил и не раз переживал горячее влечение. Но сейчас он только любовался, словно девушка неживая статуя.

– Марик, привет! – замахала рукой подруга детства. – Иди сюда!

– Чем занимаешься? – ни о чём спросил, подойдя к ней.

– Гоняю букарок инсектицидами. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков. Зачем нам вредители в дендрарии?

– Ну да! У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.

– Да уж, робиков здесь не хватало, – фыркнула Ритка. – Сад на то и сад, чтобы самому садить и ухаживать. Всё должно быть по-настоящему.

«Так и короеды тоже настоящие», – хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:

– А ты ничего во мне не замечаешь?

– Постригся, что ли? – оглядев с ног до головы, наконец предположила Рита.

– Я дабл.

– Вот те раз! – огорчилась подруга. – А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.

Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С его тоскливым одиночеством? Наверное, пора уже принять как данность: холод ледяной грани между иллюзией и реальностью – это его холод. Это не разделит с ним даже самая близкая душа.