Читать книгу: «Остров Марго», страница 3

Всё это время Марчик был в центре внимания, каждый норовил ему что-то подарить, и собралась большая гора игрушек. Однажды в их доме возникли две женщины. Это были даблы, что Марчик легко определил – на фоне всех остальных, живых. Даблы улыбались, говорили ласковыми голосами…

– Деда, почему они так смотрят на меня? – спросил мальчик Григория Степановича, который в тот вечер также гостил у Старковых.

– Как смотрят?

– Будто я какая-то зверушка.

– А-а… так они натуральных детей никогда не видели.

– Почему?

– Они из другой коммуны, не наши. Твоя мама с ними работает на планете, где зверушек выращивают, вот и пригласила к нам на праздник. Но ты не бойся, они не опасные. Аргус дал им скреатиться только в этой комнате, звёздного неба они не видят и координат, где мы находимся, определить не могут. Поэтому не опасны.

– А в чём опасность?

– Так они же мумми! Со своими тараканами в голове. Возьмут скреатят здесь бомбу, и бабах. Всю нашу коммуну зараз смогут накрыть, если координаты узнают. Вообще этот дикость, что ковчеги здесь скопом в одном месте собрались – все же прячутся друг от друга, берегут своё вечнобытие. Это только у нас раз в году такое столпотворение.

– Деда, ты сказал, они мумми?

– Мы их так обзываем. Они из холодильников вообще не вылазят, лежат там навечно как мумии фараонские. Поэтому у них детей и нету. Бывает, конечно, что кому-то из мумми взбредает в голову приказать ковчегу выделить из себя генетический материал и вырастить в инкубаторе ребёнка. Но это уникальный случай, им вообще детей не хочется – зачем мумиям дети? А наших они обзывают живородами и танатами, то есть смертниками. Нас вообще никто не любит, мы изгои.

Марчика огорчило услышанное, это было видно по его лицу, и дед пустился в объяснения:

– Это давняя история. Когда люди открыли Эос, то поначалу все радовались. Но потом появились стоперы, которые попытались запретить Эос или хотя бы ограничить иноморфинг, чтобы человечество не выродилось в монстров. Им это не удалось, и они стали создавать свои стоперские общины, в которых жили по старинке, с сохранением всего традиционного. Занимались исторической реконструкцией, детей воспитывали по старыми книгам и фильмам, ну вот как тебя воспитывают. Потом случилась война, после которой все разбежались в разные стороны. Кто победил, глобы или стоперы, не понять, но до сих пор глобы не любят стоперов и наоборот.

– А мы кто?

– Разумеется, стоперы. Причём, самые ортодоксальные, прям религиозники. Нашу коммуну даже другие стоперы не очень-то привечают, что уж говорить о глобах. Я вообще удивляюсь, как эти две мумми нашу компанию терпят, вон даже смеются, им твой папа какой-то анекдот рассказал. Притворяются. Они же юмора вообще не понимают. Их ещё иммортелями обзывают, а им нравится, красивое, мол, прозвище. А иммортель – это высушенный цветок. Он вечный, но мёртвый.

* * *

Выгорецкие появились в доме Марчика только в конце недели, когда закончили обустраивать жильё по соседству. Был накрыт изысканный стол – Елена и Сергей Старковы постарались не сплошать перед новыми соседями. После чинного обеда на столе появилось вино, принесённое гостями, и Сергей предложил детям погулять во дворе.

– Тебя Маргаритой зовут? – мальчишка первым решился завязать разговор с девочкой, которая была теперь не в комбинезоне, а в белом платьице, в туфельках и с бантом в красиво убранных волосах. Бант прикреплялся к русым локонам золотой пряжечкой в форме виноградной кисти.

– А тебя Марчиком? – вопросом на вопрос ответила гостья.

– Я Марк.

– Это взрослое имя, а мы же дети, – рассудила девочка. – Давай ты будешь не Марчик, а Марик, и тогда получится не по-малышковски.

– Ну, давай. А почему у тебя значок ковчега в волосах, а не на платье?

– Это не значок, а просто заколка. Потому что у меня нет ковчега. Из «Каны» меня увезли, а здесь ещё не приняли.

– Значит, ты ничья? Здорово! – восхитился Марик. – А ты знаешь, что твои родители уже даблы?

– Да, они вчера вернулись в «Кану» и теперь в стазисе.

– Мои тоже. И как тебе?

– Что?

– Да ничего… Ты же здесь одна осталась.

– Почему одна? – Рита, взмахнув ресницами, глянула на Марика и потупила взор.

Дети стояли напротив распахнутого настежь окна, за которым слышался смех родителей. Донёсся голос Ритиного папы:

– Предлагаю тост за ваш и наш старейшие Дома! Надеюсь, кристальной чистоты вода «Назарета» удачно разбавит наше вино.

– Неужели в досточтимой «Кане Галилейской» молодые вина столь густы? – поддержав шутливый тон, также нараспев ответила мама Марка.

– О, разбавлять иногда приходится не только плотность и крепость вин, но и вкусовой их букет. Брожение в молодой суспензии, Елена Петровна, это довольно капризный процесс, так что наше юное вино получилось с характером, уж не обессудьте.

Рита дёрнула Марика за руку:

– Пойдём куда-нибудь, а они пусть болтают про нас, что хотят.

– Почему про нас?

– Да пойдём же!

Девочка протянула ладошку, и Марчик, взяв её за руку, повёл показывать мамин сад, насаженный на заднем дворе. Но успел ещё уловить долетевшее из взрослого разговора имя – Григорий Степанович. Наверное, из-за него, единственного «неспящего», и привезли сюда Риту, чтобы она тоже могла у него учиться. Ведь для взрослых расточительно прожигать жизнь вне стазиса ради какого-то одного ученика. Наверное, Марчику стоило обидеться на это, но никакой жалостинки в себе он не ощутил. Девочка была красивая. Это снимало все вопросы.

* * *

Класс для занятий Григорий Степанович подготовил на веранде своего дома. Когда Марик пришёл на первый урок, Рита уже сидела за партой – в своём красном комбинезончике. Едва он уселся рядом, как в класс явился дед. На его плече был попугай, который сразу же вспорхнул и устроился на подвешенном к потолку обруче, мигая осоловелыми глазами.

– Деда, а птица зачем?

– Это кибер-вещун. Будет нам научные справки давать и картинки показывать. Хотел я Аргуса ещё и в клетку посадить, да пожалел.

– Пр-ремного благодар-рен, – проскрипел попугай, покачиваясь на обруче.

– Ну, с чего начнём? – запустив пятерню в бороду, почесал подбородок Степаныч. – По плану, который мне тут расписали, я должен рассказать вам о Земле. И это резонно, мне, старому, о нашей планете известно больше всех.

– Деда, – перебил Марчик, – давай о космических экспедициях, что мне рассказывал. Рита же не слышала.

– Во-первых, Старков, здесь в классе я тебе не деда, а… кто, Аргуша?

Кибер всё с тем же попугайским акцентом ответствовал:

– Гр-ригор-рий Степанович, кэп.

– Значит, про освоение космоса… Аргуша, скажи, какая национальность была у первого космонавта?

– Элементар-рно, – проскрипел попугай и стал декламировать уже нормальным голосом: – «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство. Он русский. По профессии, вероятнее всего, лётчик. У него отвага умная, лишённая дешёвого безрассудства. Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола». Так в 1934 году, перед своей смертью написал в дневнике родоначальник космонавтики Константин Циолковский. В том же году в России родился Юрий Гагарин, первый космонавт в истории человечества.

– Всё верно, только не он был первым, – Степаныч подмигнул ученикам, – ты ошибся, кибер. Думаешь, у Лайки, которую запустили в космос первее всех, не имелось своей собачьей национальности? Да, она была дворняжкой беспородной, но это тоже нация такая – произошедшая из бродячего образа жизни. И кто мы сейчас, как не дворняги, разбрёдшиеся по космосу? Так вот, чтобы совсем не превратиться в шелудивых псов, мы начнём-таки с истории нашей исторической родины…

* * *

После занятий Марик провожал соученицу домой.

– Говорят, ты спишь во сне, не умеешь сущить? – между прочим полюбопытствовала Рита.

– А ты, что ли, умеешь?

– Меня год назад научили. Это очень просто! Целыми днями смотришь на свою руку и повторяешь: «Ты спишь, ты спишь». А когда во сне увидишь руку, то сразу сверху голос тебе говорит: «Ты спишь». И сразу всё понятно, и начинаешь по снам путешествовать. Но одной руки мало, надо ещё много якорей запомнить – небо, дорога, дверь…

– Да знаю я, тоже зубрил, но ничего не получается. Зато я умею дабла отличить от человека.

– Врёшь!

– А вот и нет. Вообще-то это секрет, никому не проболтайся.

– Точно врёшь!

– Не вру. Дед говорит, что у меня тонкая психика. Поэтому я живое вижу. Поэтому и сплю без памяти – голове надо много отдыха. А ты куда во сне путешествуешь?

– Когда я понимаю, что сплю, то начинаю представлять разные деревья, цветы, леса с полянами. И там гуляю. Мама говорит, что из меня получится креадизайнер. А ты кем хочешь стать?

– Наверное, космонавтом.

– Космонавтов уже не существует!

– Если есть космические корабли, то будут и космонавты. Ты точно не проболтаешься?

– Да уж ладно. Могила.

– Ух ты! Тебя за такие словечки не ругают? В общем, слушай. У нас на ковчеге есть спрятанные космолёты, они стоят в тайном ангаре. Я уже выбрал, на каком полечу. Вот проберусь в ангар и отправлюсь, куда захочу. В Эос, например. Только надо выпрямитель пространства достать.

– В Эос на космолётах не летают. И одному тебе полететь не разрешат.

– А я уже путешествовал один, без никого. Хочешь, базу мою покажу?

После обеда Марик поджидал Риту в условленном месте, у колодца. Появилась она в том же комбинезончике, с рюкзачком за спиной.

– Там что? – кивнул мальчик на рюкзак.

– Мама бутербродов положила.

– Ты маме рассказала?! Эх, женщины…

– Я про базу ничего не говорила, – обиделась Рита, – сказала, что ты мне ковчег покажешь.

– А-а… ладно.

Устроенная Мариком база Рите не понравилась – тесно, сумрачно.

– Надо сюда ещё один светильник принести.

– Зачем? Это же пещера, в ней должно быть темно и страшно.

– Зачем страшно? Вот у меня в «Кане» был красивый настоящий домик, я в нём играла.

Марик хотел парировать, мол, и катись обратно, но сдержался. Предложил:

– Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?

– А что у тебя есть?

– Ну, настоящих, важных вещей только две. Арбалет дарить не буду, он не для девчонок. А вот это могу…

Мальчик достал из коробки металлический стержень:

– Это униключ.

– А где ты его взял? Своровал?

– Здешний бот принёс. Знаешь, как здесь желания исполняются? Надо сначала на пол плюнуть и, когда бот появится, сказать: «А принеси-ка мне, братец». Надо братцами их называть.

Рита скептически осмотрела подарок:

– И зачем этот ключ?

– Он всё умеет – резать, открывать, отвинчивать. С ним можно до пустоты добраться. Пошли покажу…

Марчик встал, закинул за спину арбалет. Когда они выбрались из «пещеры», девочка спросила:

– А зачем тебе оружие?

– Тебя охранять.

– От кого?

– А ты про диких роботов ничего не слышала?

– Не-ет, – Рита с опаской оглянулась вокруг, затем фыркнула: – Опять ты врёшь! И про пустоту тоже. Пойду я лучше домой.

– Не вру, сама увидишь, – мальчик взял спутницу за руку. – Только ты не сбегай от меня, а то заблудишься.

Рита вырываться не стала, и, взявшись за руки, они прошли до бегущей дорожки. Там девочка осторожно освободила ладонь от мальчишеской хватки. Щёки её покраснели, но держалась она независимо, чуток даже воинственно.

У внешней обшивки Марик снял панель и в открывшийся мрак бросил стрелу. Она целиком исчезла.

– Хочешь, попробую её достать? – парнишка протянул руку к ничто.

– Ой, Марчик! Не надо! – Рита всерьёз испугалась.

Рука мальчишки по локоть погрузилась во тьму. Взглянув на обмершую девочку, Марк вытащил руку обратно целую и невредимую.

– Здесь такой секрет. Если предмет не весь в пустоту летит, а с чем-то соединён, то его вытянуть можно. А если кинуть целиком – то всё, каюк. Я проводил опыты: бросал туда всякое, пробовал крючком обратно достать, а там ничего, пусто.

Рита смотрела на Марка заворожённо – сразил её вовсе не рискованный фокус с рукой, а настоящий научный опыт, проведённый мальчиком. Наконец произнесла:

– Ну и дурак тогда.

– Почему дурак? – Марик даже не обиделся, чего на девчоночьи глупости-то обижаться.

– Нам Григорий Степанович что рассказывал? Сначала в космос отправили не человека, а собачку. Вот и тебе надо было сунуть в пустоту курицу или кролика, а потом самому лезть.

– И вправду, – мальчишка удивился. – Только лицензия нужна, чтобы кролика взять.

– Какая лицензия?

– А вот такая! Девчонкам лицензий не дают, они только для охотников.

Когда шли домой, Марик вдруг ощутил, что мир вокруг и он сам как-то странно изменились. И всё это из-за девочки. Её присутствие рядом утвердило его на земле, отделив от ковчега, от папы и мамы да и от всего остального мира. Теперь он не подчинён чему-то внешнему, а сам может и должен менять всё вокруг… Разобраться в этих новых ощущениях не дал голос Риты:

– Марик, а Григорий Степанович твой друг?

– Дед? Нет… он же дед.

– А кто твой друг?

– Ну, Кузя друг.

– Кто это?

– Кузя? Да кибер наш.

– Какой же он друг! Это не человек.

– Ну и что? Он играет со мной, мультики показывает.

Девочка закусила губку, повторила упрямо:

– Робот не человек.

– Кузя не робот, а кибер. Он думает и говорит, как мы, по-человечески.

Спорить с этим было трудно. Наконец Рита нашлась:

– Твой Кузя в Бога не верит.

– А вот и верит!

– Нет, не верит.

Размолвка почти не омрачила их первого путешествия. Проводив Риту до калитки, Марчик вприпрыжку побежал домой.

* * *

– Сектант? Где ты слышал это слово? – епископ Игнатий в упор посмотрел на Марика. Его дабл-тело, полупрозрачное, как в старинной стереосвязи, слегка колыхалось в центре класса. Обычным даблом, целиком копирующим человека, Преосвященнейший не позволял себе пользоваться, тем более в общении с детьми на уроках Закона Божьего.

– Ну… у взрослых слышал, – замялся Марик. Не говорить же, что папа в шутку так маму называет. И вообще, напрасно он рассказал учителю про Кузю, который накануне на вопрос Марика, существует ли Бог, ответил как-то странно: «Бог есть и его нет». Получается, что настучал на своего друга да ещё за глаза обозвал его нехорошим прозвищем!

– Кибер не может быть сектантом, – пояснил архиерей. – Хотя это любопытно… квантовый релятивизм. Возможно, это почва для будущих ересей.

– Владыко, – почтительно осведомился Марик, – а как это, Бог есть и его нет?

– Я же сказал! Это релятивизм. Так мыслит квантовый компьютер, перебирая вероятности правильного ответа. Его мышление строится на одних только допущениях, вероятностях. А мы сразу мыслим сущим, потому что сами сущие от Бога. У нас всё определённо – если есть, то реально есть. Наша окончательная определённость есть оборотная сторона абсолютной неопределенности – той свободы, которую нам даровал Господь. Мы свободны принять Его или нет. Спрашивается, зачем это Богу? Без свободы нет любви, а Господь ждёт от нас как раз любви, ибо мы дети Его. Как уже сказал, мы сущие от Сущего, поэтому можем ощущать Его и любить.

– Владыко, – руку подняла Рита, – значит, рассуща не может полюбить?

– Как же он полюбит другое «Я», если не осознаёт своего «Я»?

Рита украдкой скосила глаза на Марка. Тот сидел рядышком со скучающим видом – всё-таки занятия с дедом поинтересней Закона Божьего.

* * *

В начале июня Григорий Степанович объявил:

– Ну что, Маркуша и Маргоша, хоть и проучились вы всего ничего, а календарные каникулы вам положены.

– Ур-ра, каникулы! – гаркнул попугай, переступая лапками на качающемся обруче.

– Ты, Аргуша, тоже можешь отдыхать, – милостиво разрешил дед и подмигнул детям: – А чтобы вы, ребятки, не болтались по ковчегу, вам будет открыта песочница.

«Песочницей» дед называл детскую креаплощадку, устроенную папой Марика за озером в пустующей оранжерее. Это было круглое помещение диаметров в триста шагов, вполне подходящее для простеньких ролевых игр – с неглубоким погружением в виртуал.

Первое, что выбрали дети из списка игр – приключения на необитаемом острове после кораблекрушения.

– Надо придумать название острову, – предложила Рита.

– Я уже придумал. Остров Маргарита. Мне нравится, красиво.

– Ну… ладно, – согласилась девочка. – Только лучше остров Марго. Или Мэг. Так короче.

Две недели они играли запоем: носились по острову как угорелые, охотились на зверей, обследовали лагуны, строили жилище. Потом интерес поугас.

– Игра в поддавки у нас, – сидя вечером у костра, пожаловался Робинзон своей Пятнице. – Помнишь, как мы хижину из листьев строили?

– Конечно! Всё рассыпалось.

– Потому что ни топора, ни ножа не было. А тут раз – и разбитый корабль на берегу нашёлся, с инструментом. Подсунули нам.

– Малышковская игра, – согласилась Рита и потянулась к котелку, чтобы деревянной палочкой, выструганной Марчиком, помешать варево.

– И вообще… Заметила, какие стенки у пузырей толстые?

– Пузырей?

– Ну да, которые вокруг нас. Я вот всё думал: как наш большой остров, который в длину пять километров, поместился внутри оранжереи? Она же раза в три меньше острова. Спрашивал у Кузи, а он молчит, потому что в игре мы должны сами всё разгадывать.

– И ты разгадал?

– Ага…

– Ну, не тяни!

– Помнишь я говорил тебе, что нашёл космолёт и что для него нужен выпрямитель пространства, чтобы в Эос полететь? Так вот! Этот прибор где-то здесь находится. Только он не выпрямляет, а искривляет пространство. Но это пустяки, на нём должен быть переключатель…

– Стой. Получается, мы здесь в каком-то искривлении?

– Ну да, пространство искривлено и свёрнуто в пузыри. Внутри такого пузыря скреачено всё, что мы здесь трогаем, все предметы, а на его стенке нарисовано то, что ещё не скреачено. Мы переходим через стенку – и всё нарисованное впереди сразу креатится, а что было, что осталось за спиной, становится нарисованным. Вон видишь пальму на берегу? Она нарисованная. А пойдём туда – и пальма скреатится.

– То есть мы тут кругами ходим?

– Молодец, догадалась! Только не кругами, а перевёртышем. Мне папка рассказывал, что на краю вселенной есть такое искривление, что когда корабли летят вперёд, то прилетают туда, откуда вылетели.

– Твоему отцу я верю. А твоим пузырям… Признайся, что ты их выдумал!

– Нет, не выдумал. Я их вижу, стенки эти. Они должны быть незаметными, прозрачными, как у мыльного пузыря, но здесь такие толстые, что хоть рукой трогай, – Марик для значительности сделал паузу и закончил словами деда: – Криворукие виртуал делали.

– Врушки это! Кибер, домой! – выпалила Рита, и на пару секунд наступила тьма, после чего дети оказались в круглой зале с голыми стенами.

– А я думал, ты тоже видишь, – с сожалением сказал Марик.

– Никто этого не видит, а ты сочиняешь, чтобы похвастаться. Давай признавайся!

– Ладно, – Марик встал с пола и подал руку подруге, – завтра я тебе одну штуку покажу.

Утром, вернувшись в игровую, дети отправились в поход – на гористую оконечность острова. Там они поднялись на мысок, который с трёх сторон обрывался вниз, в зелёную гладь океана. Шум набегавших волн едва доносился снизу.

– Марчик, стой! – испугалась Рита. А Марк продолжал идти к обрыву.

– Стой!!

Марк шагнул в пропасть и… продолжал идти, но уже навстречу Рите.

– Здесь сломанная стенка пузыря, – сообщил он. – Я же говорю, криворукие виртуал делали. От этой стенки ничего не креатится, она только назад отбрасывает.

Рита долго отказывалась шагнуть в «сломанную стенку», Марик её уговаривал, бросал камни в невидимую оболочку, показывая, как они отскакивают. Наконец Рита шагнула туда и удивилась, когда обнаружила, что идёт в противоположном направлении.

– Этот тупик я на второй день нашёл, когда птичьи яйца собирал. Помнишь, у меня ещё лука не было и я не мог охотиться, – поделился Марик. Рита обиделась:

– А я тебе все секреты рассказываю…

– Извини. Я подумал, тебе станет неинтересно на острове, если это покажу. А мы так здорово играли!

– Никогда передо мной не извиняйся.

– Почему?

– Потому.

После похода на мысок интерес к игре и вправду пропал. По сценарию Робинзон с Пятницей должны были построить лодку, доплыть до соседнего острова, возглавить племя папуасов, сразиться с пиратами, захватить корабль и отправиться к Острову Сокровищ. Но строить лодку уже не хотелось. Дети перетащили часть нажитого добра на мыс и провели там весь следующий день. Сидели, свесив ноги в пропасть, смотрели в океанскую даль и о чём-то говорили. О чём – на следующий день Марик не смог вспомнить. А ещё играли в пристенок, бросая камешки в тупик креареальности.

– Марик, ты мухлюешь. Как у тебя это получается? – раздосадовалась девочка, когда биток соперника, отскочив от невидимой стенки, в очередной раз стукнулся о её камешек на земле.

– Мухлю-юешь… нахваталась словечек у деда. Я выигрываю, потому что вижу, куда бросать.

– Что ты видишь?

– Стенку вижу! А ты её не видишь.

– Опять врёшь, – вздохнула девочка. Верить в чудесные способности друга ей не хотелось: рассущник никогда не сможет полюбить – так владыка Игнатий сказал, а рассущесть Марка происходит из-за всех этих странностей. Лучше бы их не было.

* * *

Время – их живое, биологическое время, самое ценное, что есть у вечника – весёлым резвым жеребёнком неслось вскачь, бездумно оставляя позади неувиденное, необговоренное, непонятое. Промелькнули годы. У подростков появились свои интересы и занятия, но иногда возвращались они в песочницу, где время никак не ощущалось. Выбор в детской игротеке был огромен: путешествия, сражения, головоломки в лабиринтах брошенных городов. Как-то раз Марика пронзило незнакомое чувство щемящей, всепоглощающей тоски. Они гонялись в облаках на авиетках, спереди у которых имелись раструбы, засасывающие водяные капли. Марик огляделся: в какую сторону полетела Ритка? Проделанные в облаках коридоры затягивались туманом, и Марик вдруг понял, что потерял подругу. Потерял навсегда. Её больше не будет. Стало холодно и пусто внутри, и это было непереносимо.

Однажды, когда Марик взахлёб рассказывал ей о первых гэстах – биомеханических роботах, которые управлялись дистанционно и, как даблы, копировали людей, – Рита его прервала:

– Мар, зачем тебе это? Роботы, механика.

– Мне интересно, как всё начиналось. Я, наверное, в академии на историю технологий пойду.

– Подожди, а как же физика? – Рита постаралась скрыть вспыхнувшую на лице радость. – История – это гуманитарный предмет! Значит ты пойдёшь к креоникам, как и я?

– Ну, куда ж ты без меня, – Марик рассмеялся. – Отцу я сказал, что сначала историю науки изучу, а потом уж…

Разговор с отцом произошёл неделю назад. Говорили о поступлении в академию. По окончании школы юноше требовалось определиться с будущей специализацией – чем он займётся в ближайшие тридцать-сорок лет. Рассеянные по космосу люди могли бы вообще ничем не заниматься, благо роботизированные ковчеги кормили своих насельников и поддерживали их вечную жизнь. Собственно, большинство ничего и не делало, ища развлечений и новых ощущений, креатя себе экзотические даблы с нечеловеческими органами чувств, расширяя, как они утверждали, горизонты самосознания. Остальная же, малая и активная, часть человечества пыталась найти смысл своего существования в науке и творчестве. Рисуя перед сыном перспективы, Сергей Старков разложил всех «активистов» по полочкам, и оказалось, что их всего-то четыре вида.

БИОЛОГИ-ЗАРОЖДЕНЦЫ – они смирились с концом научного прогресса и всей человеческой истории, наступившим после открытия Эоса. По их мнению, человечество, признав своё фиаско, должно оставить после себя в физической вселенной активную разумную жизнь, которая бы помнила о людях и была им благодарна. Для этого зарожденцы выводят генетически новую породу существ, с заложенным в них коротким периодом эволюции.

ФИЗИКИ-ПИОНЕРЫ – эти не смирились с концом истории и решили преодолеть саму причину остановки прогресса, поэтому ищут возможность в буквальном смысле обойти тупик, в который упёрлось человечество, погрузившись в Эос. С помощью космических зондов пионеры надеются выйти за пределы макрокосма и в физическом теле проникнуть в Эос, чтобы подчинить его своему физическому бытию. Это, по их мнению, продолжит прогресс и откроет перспективу для открытия новых миров и сущностей «за Эосом».

ХУДОЖНИКИ-КРЕОНИКИ – признают завершение технического прогресса, но не истории человечества. Эос открывает человеку неограниченные возможности для художественного творчества – вплоть до сотворения в Эосе новых совершенных вселенных, что возводит homo creans на самую вершину эволюции. В творчестве нет предела для совершенства, оно бесконечно, и это вполне согласуется с обретённым вечнобытием.

ИСТОРИКИ-ВНЕВРЕМЕННИКИ, они же РЕКОНСТРУКТОРЫ – не считают историю человечества завершённой или не завершённой, поскольку, на их взгляд, история циклична, и прошлое может переживаться как настоящее, если реконструировать историческую действительность и поселиться в ней. Стимулом для создания виртуальных матриц Земной истории стала разрушительная война глобов и стоперов, в результате которой человечество лишилось родной планеты. И многие поддержали благородную идею – с помощью эоскомпьютера скреатить Землю. Сохранившаяся в электронных носителях информация (письменная и визуальная, банки данных интернет-сетей) позволила воссоздать целые континенты, ландшафты, города с сёлами и населить их ботами – копиями людей с искусственным интеллектом. По замыслу вневременников, если охватить реконструкцией всю историю человечества и закольцевать её на саму себя, то можно получить чистое историческое бытие, в котором можно жить вечно, проникаясь бездонным бытийным смыслом.

Между собой четыре сообщества «активистов» никак не конкурировали, иногда находя почву для сотрудничества. Например, художники-креоники могли удовлетворить свои творческие амбиции, участвуя вместе с историками-вневременниками в их реконструкциях земных ландшафтов и городов. А вневременники пользовались академиями креоников, открывая на их базе свои факультеты.

Православная Церковь относилась к этим сообществам нейтрально, больше симпатизируя, как ни странно, научникам – пионерам и зарожденцам. Даже на богопротивный, казалось бы, замысел биологов сотворить новое существо взамен человека смотрели сквозь пальцы. Мама Марика в лицах пересказывала диалог с одним батюшкой, который резюмировал: «Ну что же, милочка, Сам Господь заповедовал нам печься о братьях наших меньших. Ибо блажен праведник, иже и скоты милует». Тот факт, что «скоты» находятся ещё в пробирках, батюшка снисходительно оставлял за скобками. Учёные прямодушны и честны, и это Церкви импонировало. А вот вневременники с креониками, как объяснил Марчику отец-физик, это что-то мутное. Официально креоники вроде как лояльны Церкви и любят цитировать из 150-го псалма: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре… Всякое дыхание да хвалит Господа». Мол, чем же художники-креоники занимаются, создавая всё более совершенные произведения искусства, как не тем же самым – прославлением Господа? И разве не для этого предназначена вечность, каковая, например, дарована ангелам херувимам, непрестанно и вечно поющим осанну пред лицем Божиим? На такое вопрошание креоников о смысле вечной жизни Церковь мягко отвечала, что люди – не ангелы, и предостерегала об искушении впасть в ересь духозаветников-эосфоритов, призывающих к «исходу в дух».

После того, как Марка зачислили в академию, в его комнате появилось гэст-кресло, какие он видел в будуаре у мамы и в папином кабинете.

– Кузя, давай испытаем, – предложил юноша, опустился в кресло и почувствовал, как запястья охватили браслеты внутривенного питания, а промежность обволокло щекотное дренажное поле.

– Куда хочешь отправиться? – раздался голос кибера.

– А это… просвечивать лучами меня не будут? Ну, считывать матрицу тела?

– Считывание уже произведено, информацию я передал, и в эоскомпьютере готова матрица.

Юноша представил, что где-то там, за пределами вселенной, его, Марка, тело плавает в загадочном Эосе, готовое просочиться через квантовые дырочки в любой уголок космоса. Стало жутковато.

– Давай навестим Ритку, – решился он.

– Правильный выбор, – одобрил кибер, – поскольку для тебя гэстинг-приём открыт только в доме Выгорецких и больше нигде.

– Так действуй! – досадливо отозвался Марик. Было стыдно перед Кузей: вот ведь, заранее не подумал об открытых каналах. Гэстинг возможен только там, где хозяева тебя знают, доверяют и дают допуск для креатинга в своём доме. Значит, Ритке тоже поставили гэст-кресло, и она уже позаботилась о допуске для него?

Марик пошатнулся и едва не упал – тело его стояло на двух ногах в знакомом холле, рядом с цветочной тумбой. «А в тумбе-то у них креатор для гостей, – догадался мальчик. – Значит, это я из неё вылез?» Всё вокруг было странным и… не настоящим. Лицо обдало холодом, заледенели и кончики пальцев, словно он застрял в «стенке пузыря» при переходи из одной виртуальной локации в другую. «Наверное, такой обратный эффект. Если для меня настоящего даблы не настоящие, то, когда я дабл, настоящее должно быть не настоящим, а даблы настоящими…» Мысли путались, и не сразу вернулось самообладание.

– Кузя, доложи о визите.

– В доме никого нет. А Маргарита в саду.

Выйдя на улицу, Марик обошёл дом и на заднем дворе среди яблонь увидел фигурку подруги. Рита стояла, вытянувшись вверх и подняв руки с опрыскивателем к кроне дерева. Лёгкое платьице просвечивалось на солнце… Марик и раньше замечал, какой женственной стала та мальчиковая девочка, с которой раньше играл в песочнице, и не раз испытывал горячее к ней влечение. Но сейчас он только любовался, словно девушка неживая статуя.

– Марик, привет! – замахала рукой подруга. – Иди сюда!

– Чем занимаешься?

– Гоняю букарок инсе-кти-цидами. Тьфу, язык сломаешь. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков, надоели уже.

– Ну да! У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.

– Да уж, только ботов здесь не хватало, – фыркнула Ритка. – Сад на то и сад, чтобы самому садить, всё должно быть по-настоящему.

«Так и жучки тоже настоящие», – хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:

– А ты ничего во мне не замечаешь?

– Постригся, что ли? – оглядев с ног до головы, предположила Рита.

– Я дабл.

– Вот те раз! – огорчилась подруга. – А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.

Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С тем тоскливым одиночеством, что вдруг накатило на него? С мертвенным холодом в груди? И этот холод никто не разделит с ним, даже самый близкий человек.