Читать книгу: «Остров Марго», страница 2

– Просторно, да? – старик улыбался. – Здесь ярус повыше жилого, высота его шесть километров. Почему именно шесть? Это нижняя граница для самых верхних – перистых облаков, так что небо здесь почти земное, со всеми облачными слоями.

– Вон там что летит, деда?

– Где? У меня зрение-то стариковское… Да это же дельтаплан! Развлекается кто-то. По сути, креариум и предназначен для развлечений. В нём можно креатить самые разные ландшафты, свои мирки, благо места много – диаметр почти в двадцать километров. Это самая большая палуба в ковчеге.

– А мы тоже полетаем?

– Не сейчас. Не будем человеку мешать, видишь, он тут Гималаи накреатил, с этих гор с дельтапланом и прыгает. Он в дабле, ему можно, а мы тут головы свернём. Поехали дальше.

Марчик глянул напоследок на горные хребты, уходившие за горизонт. Было понятно, что они нарисованные. Рядом горы настоящие, а там вдали – мультяшные. Как он понял это? Да видно же, что ненастоящие!

Следующая палуба была снова жилая – сады, дворцы с бассейнами, уютные домики. Затем спустились в технический ярус. Марчик схватился за рукав деда – низкий серый потолок давил на него. Григорий Степанович подхватил мальчика, и движущаяся дорожка с огромной скоростью понесла их куда-то по лабиринту транспортных сообщений.

– Сейчас мы едем в самый центр технического уровня, в святая святых, – с некоторой ноткой торжественности объявил старик. – Там в огромном шаре, как в желтке яйца, спрятано самое ценное – консерварий со стазис-ячейками, проще говоря, холодильник, в котором люди лежат. И там же находятся электронные мозги кибера, нашего хранителя. Он отвечает за жизнедеятельность как консервария, так и всего ковчега. Ты его знаешь, он тебе сказки рассказывает.

– Там Кузя?! Вот здорово! Мы к нему в гости пойдём?

– Попробуем.

– А он великан?

– Ну да, огроменный до неприличия. Это целый завод с системами охлаждения и изоляции от квантовых шумов, с роботами, которые всё это чинят, и роботами, которые чинят роботов. Короче, старый хлам. Но работает сверхнадёжно.

Старик и мальчик сошли с дорожки в обширном холле перед высоким порталом. Сделали несколько шагов…

– Проход закрыт, – вдруг раздался голос.

– Тьфу ты, ёкарный бабай, напугал, – чертыхнулся дед. – Аргус, этот мальчик со мной.

– У него нет ячейки. Проход закрыт.

Степаныч спорить не стал, виновато глянул на Марчика:

– Вот же, старый пень, не подумал. Придётся возвращаться…

Марчик чуть не расплакался – так хотелось увидеть Кузю!

– Киба боится, что я у него что-то сломаю?

– В ковчеге ничто не ломается, – ответил дед и вдруг оживился: – А ведь идея! Раз уж мы здесь, покажу тебе это самое «ничто», которое никогда не ломается.

Снова они куда-то двигались в лабиринте переходов с голыми металлическими стенами. Наконец остановились в узком длинном коридорчике. Дед показал на стену:

– Это внешняя обшивка ковчега, за ней уже космос. Она двуслойная, состоит из толстой керамической брони и тонкой оболочки, которая тоньше скорлупы. Как думаешь, какая броня крепче?

Не дождавшись ответа, Степаныч плюнул на пол, и тут же из пола вынырнуло блюдце, мигающее красным предупредительным светом.

– Принеси-ка, братец, униключ, – скомандовал старый космолётчик. Робот-уборщик скользнул обратно в пол и вернулся с блестящим металлическим прутом. Дед поднёс его к обшивке, на которой засветилась сетка из квадратов, провёл по стыкам, и одна из панелей отвалилась. На её месте зияла тьма. Марчик сразу почувствовал, что там ничего нет. Дед сунул в пустоту стержень, и он исчез.

– Вот из чего состоит вторая броня. Её никакой метеорит, никакая бомба не порушит. Можно засунуть туда все планеты, все звёзды, всю вселенную – и ноль реакции.

– Деда, а откуда взяли это ничто?

– Да уж всяко не из нашего космоса, в нём-то ничто нету. А откуда взяли… пёс его знает. Ковчег строили, когда уже открыли Эос и появился эоскомпьютер, который называют абсолютным компьютером – память его не имеет пределов, потому что сам Эос бесконечен. Вот с помощью этого внешника и конструировали. Его спрашивали, а он выдавал формулы, разные решения, которые были не понятны, но работали. С этим и живём…

Старый космолётчик приладил панель на место, и они отправились к ближайшему колодцу. На последней палубе, в обсерватории, смотреть было нечего – огромный пустой зал с белыми сводами.

– Здесь, можно звёздами любоваться, но сейчас прозрачный купол экранирован. Знаешь что, поехали в мой отсек, перекусим. Что-то устал я кузнечиком прыгать.

Жилище Григория Степановича находилось прямо над техническим ярусом, на нижней жилой палубе. Пока Марчик осматривался – в «каюте» было много всяких железяк, в том числе в углу рядом с беговой дорожкой стоял странный велосипед без колёс, – хозяин включил пищевой креатор и, тут же забыв о нём, стал возиться со стеклянными банками, в которых колыхались белёсые слоистые лепёшки.

– Кисленького хочешь? – спросил он мальчика. – Это чайный гриб, полезная штука. В нём есть кислоты и липиды, которые дают долголетие, а тебе для роста хорошо – липиды отвечают за строительство клеток.

Марчику вспомнилось, что папа называл деда Грибом. Может потому, что дед был такой же дряблый, с бесцветной кожей, как эта лепёшка в банке? Пить «кисленькое» мальчик отказался.

– Напрасно, гриб-то настоящий, живой. А вот котлеты – из креатора, в них мясо синтетическое. Эх, кролика мы так и не пожарили на костре… Слушай, Маркуш, а зачем мы с луками мучились? Давай арбалеты сделаем, твоих силёнок вполне хватит из самострела выстрелить. Точно! Завтра же и займёмся.

– Деда, а модель мы делать будем?

– Да ну её. Ковчег ты в натуре увидел, где какая палуба знаешь. Зачем тебе моделька…

* * *

– Кузя, что такое ёкарный бабай? Это злой домовой?

– «Ёк ханэ бабай» можно перевести с татарского языка как «умри, старик». Это самое страшное ругательство у вас, вечников. Вообще, слово «старик» считается неприличным. Никогда не говори такого, Маркус.

– Хорошо, Кузя. А что такое Эос?

– Ты уже спрашивал. Тебе рано знать. Но могу объяснить на уровне твоего развития: это волшебный лес, который ты можешь придумать и заблудиться в нём.

– Если я сам придумаю, то почему заблужусь? Это же мой лес.

– Не совсем твой. Тебе рано знать. Вот слушай сказку. Наступила зима, выпало много снега. Рядом с родительской избой построил Маркушка собственный домик, из снега его вылепил.

– Это про меня сказка? Вот здорово!

– Писатель Толстой написал про Петю*, но ты представь, что это о тебе. Слушай дальше. Наутро Маркушка залез в свой снежный дом и слышит – хрустнул снег, потом сбоку из стенки вылез небольшого роста мужичок-старичок с рыжей бородой…

^{(* сноска: Сказка Алексея Толстого «Снежный дом»)}

– Ага, Кузя, ты сказал «старичок»!

– В сказках это не ругательство. Мужичок был домовым, и он поселился в снежном домике, потому что в избе ему душно показалось. Он сразу уснул и проспал всю зиму, но перед этим вылепил из снега девочку, чтобы Маркушке скучно не было. Девочка говорит: «Давай в представлёныши играть».

«Давай, – отвечает Маркушка. – А это как? Чего-то боязно».

«А ты, Маркуша, представляй, будто на тебе красная шёлковая рубашка, ты на лавке сидишь и около крендель».

«Вижу», – говорит Маркушка, и потянулся за кренделем. Потом представили они, что пошли в лес по грибы. Ой, сколько там грибов! «А есть их можно? – спрашивает Маркушка. – Они не поганые, представленные-то грибы?» Отвечает девочка: «Есть можно».

Так играли они каждый день, и где только не побывали, придумывая себе разное. Наступила весна, начал Маркушкин домик таять. Заплакал Маркушка: не будет теперь представлёнышей! Тут появилась девочка и говорит: «Глупый ты. Весна идёт, она лучше всяких представлёнышей!» И побежали они в лесную чащу играть, только не в представлёныши, а в настоящие игры. Хорошо им было…

А теперь засыпай, Маркус. Во сне у тебя будут представлёныши, и постарайся подчинить их, чтобы они тебе повиновались. А если не сможешь, то просто запоминай их, чтобы мне рассказать.

– Угу, – прошептал засыпающий ребёнок, погружаясь в изумрудное сиянье сказочного леса.

* * *

– А мы в кроликов не превратимся?

– Почему мы должны в кроликов превращаться? – удивился Григорий Степанович.

– Они будут внутри нас, когда мы их скушаем.

Предстоящее съедение настоящего, мыслящего существа Марчика интриговало и слегка пугало. Совсем иначе отнеслась к этому мама. Она была в ярости. Саму идею охоты Елена Петровна хоть и с трудом, но приняла: да, это будет хороший для мальчика урок существимости. Ведь чтобы осознавать реальность бытия, нужно хотя бы раз увидеть реальность смерти. Но жарить мясо на костре, а потом его глотать…

– Ленусь, нельзя быть такой половинчатой, – встал на сторону деда Сергей Николаевич. – Если по-настоящему, то и должно быть по-настоящему.

– Ты не понимаешь. Он собирается и тушку освежёвывать при ребёнке, кишки выпускать. А мясо – ты знаешь, сколько бывает болезней у животных?!

– Но ты же сама кроликами занимаешься, они ведь не больные?

– Не больные. Но Марчик же ребёнок!

– Я давно понял, что есть три вида логики – дедуктивная, индуктивная и женская.

– А также модальная, конструктивная, релевантная, интуиционистская. Серёж, не смейся надо мной, я тоже учёный, причём имею дело не с физическими теориями, а с самой физикой жизни. Марчик очень ещё мал, и тут риск недопустим.

– Кто же спорит, ты признанный учёный, – обнял жену Сергей Николаевич. – Но в тебе сейчас говорит не биолог, а биологическая мать. Инстинкты бушуют. Давай доверимся Степанычу, иначе зачем приглашали его в учителя?

На этот раз с оружием всё получилось. Целую неделю дед с пареньком пилили, строгали, сверлили – и вот два деревянных арбалета с хитрыми механизмами для натягивания тетевы. Стрелять Марчику понравилось: нажимаешь на курок, цевьё, как живое, вздрагивает, и в даль срывается железная стрела – летит вихлясто с нетерпеливой дрожью, вся устремлённая в желанную цель. Чпок – и, вонзившись в дерево, радостно звенит.

Пришла пора отправиться на промысел. Григорий Степанович сам оделся и Марчика экипировал в необычный костюм зелёного цвета с пятнами. «Это для незаметности», – объяснил он. С собой был взят рюкзак, куда сложили палатку, спальники, запасные стрелы и суточный продуктовый паёк.

– Надеюсь, сами там прокормимся, но к зайчатине так или иначе нужны соль, хлеб, чай, – деловито сообщил дед.

Добравшись до заказника, охотники разбили палатку на берегу небольшого пруда. Стал накрапывать дождь – в расчётное время, как и запрограммировал дед. Внутри палатки, по которой барабанили тяжёлые капли, было уютно. Согнувшись в три погибели, Степаныч раскладывал спальные мешки. Бросил через плечо:

– Маркуша, обойди вокруг, может, мы чего забыли на улице.

– Деда, там же дождик!

– Посмотри в рюкзаке плащ-палатку.

Облачившись в пятнистую накидку, Марчик расстегнул молнию, выглянул наружу и встретился со взглядом кролика. На усах его блестели бисеринки воды, круглые шоколадного цвета глаза тоже казались мокрыми, словно камешки, вынутые со дна пруда. В этих глазах ребёнок не уловил ничего – ни любопытства, ни страха. Он протянул руку, и животное отпрыгнуло в сторону. Юркнув обратно в палатку, Марчик прошептал деду:

– Они здесь! Деда, давай арбалет!

– Погоди, – Степаныч зачем-то взял в руки ножик и полез «на улицу». Вокруг палатки там и сям из травы торчали серые уши. Один из кроликов ткнулся носом в сапог деда и, переваливаясь с боку на бок, поковылял ко входу в палатку.

– Египетская сила! – старик был ошарашен. – Они же нас не боятся.

– Деда, мы будем в них стрелять?

– Как же стрелять, если их руками ловить можно?!

– А может их испугать, чтобы они от нас убегали?

Дед провёл рукой по своим слипшимся на голове волосикам, по мокрому лицу – проморгался и вздохнул:

– Это смешно. Извини, Маркуша, старого дурака. Не подумал. Их тут гоняют лисы-боты, а человека-то они никогда не видели.

Переждав дождик, охотники собрали своё снаряжение и двинулись обратно к кару.

– Деда, а кролики совсем как боты. Какие-то они глупые.

– Ну да, поэтому и не сдохли вместе с остальным зверьём, – рассеянно ответил старик, думая о чём-то своём.

В следующий день, сославшись на недомогание, Григорий Степанович не пришёл заниматься с ребёнком. Не пришёл он и в другие дни. Марчик остался один. Он не скучал – у него были арбалет со стрелами, походная палатка со спальным мешком и огромный мир, который делился на шесть палуб и бесчисленное количество отсеков.

Сначала Марчик просто катался в транспортном колодце. В прошлый раз он не заметил, а теперь обнаружил, что сразу под техническим ярусом верх и низ меняются местами, так что лифт летел уже вверх, к обсерватории, а не вниз. Переворот вверх тормашками в колодце длился какие-то секунды, но невесомость при этом чувствовалась. Это было как на качелях, у-ух! Наигравшись, мальчик стал исследовать палубы ковчега. На жилых уровнях было не интересно, там кругом стояли защитные поля, охранявшие частные владения. Обсерватория тоже не привлекла, она была совершенно пустой, с забелённым куполом. А креауриум оказался занятым – Марчик заметил парус чьей-то лодки на озере, что разрушало все фантазии о затерянном мире. Поэтому малыш взялся «открывать» технический ярус.

Место для базового лагеря нашлось не сразу. Сначала Марчик исследовал главные коридоры, затем взялся за их ответвления, которых было множество – круглые и щелясто плоские тоннели, словно запутанные кишки, пронизывали весь уровень. Некоторые были очень низкие, так что малышу приходилось ползти на коленках, прилепив светодиод ко лбу. Явно эти лазы предназначались для роботов-ремонтников, что радовало: значит, многоглазый Аргус, как дедушка называл кибера-хранителя, его здесь не увидит. В одном из таких аварийных проходов Марчик и облюбовал местечко. Принёс из дома светильник, запас продуктов и, конечно, арбалет со стрелами. Кто же ходит без оружия по заброшенной планете, оставшейся от инопланетян? Дедушка долго летал в космосе и не смог обнаружить иные миры, а он, космолётчик Марк Старков, стал их первооткрывателем. Опасности и разные тайны здесь на каждом шагу, но он всё преодолеет!

Первым делом надо было защитить базу от проникновения инопланетных чудищ, закрыть вход щитом. Как его добыть? Известно, как! Плюнуть на пол и произнести волшебное заклинание: «А ну-ка, братец, принеси мне униключ». Завладев инструментом, мальчик ушёл подальше, чтобы следы взлома не привели вражеских разведчиков в его штаб, и снял со стены панель. Под ней не было чёрной пустоты, а поблёскивала какая-то металлическая решётка. Сразу же появились «братцы», но малыш успел бросить панель на пол и усесться на неё, нацелив на роботов арбалет. Те покружили вокруг человека и откуда-то приволокли запасную. Было интересно наблюдать за спорой работой «братцев». Спустя время малыш обнаружил, что униключ умеет резать. Синий луч не обжигал руку, а на полу оставлял глубокие борозды. Добыв ещё одну панель, он вырезал два круглых щита и закрыл ими туннельные проходы к базе. Цитадель готова. Теперь можно было взяться и за исследование «планеты».

Долгие часы между завтраком и ужином Марчик пропадал в техярусе. Было в нём много совершенно пустых пространств, словно строители передумали устанавливать здесь механизмы. Или это про запас? Другие залы и закутки напоминали склад забытых вещей. Определять, какое помещение служебное, а какое для общего пользования, было просто: все входы для техперсонала помечались одним и тем же значком – приземистым цилиндриком, из которого вверх на две стороны зонтиком били пунктирные линии. «Родничок с фонтаном», – догадался Марчик. Однажды за прозрачным защитным полем, преградившем вход в какой-то ангар, маленький путешественник увидел силуэты космических кораблей. На их бортах также красовались значки родника с бьющими вверх струями. Наверное, на этих кораблях прилетели сюда с древней Земли жители ковчега. Вот бы туда проникнуть!

Недоступной оказалась и главная цель – обиталище кибера. Марчик ползал по узким кишкам аварийных ходов, но ни один из них не привёл к центру техяруса. Враг хитёр! В этой игре кибер был врагом, к которому надо незаметно подкрасться, прячась от его тысячи глаз. А вечером, перед сном, кибер становился другом – рассказывал сказки. Так и должно быть в игре, где роли меняются в два счёта.

* * *

– Серёж, ты уверен, что Марчик не поранится?

– Это же не топор допотопный, а универсальный ключ, высокая технология. Он режет только неорганику.

Муж и жена сидели в Эосе в беседке, увитой виноградом. Елена почувствовала, что Сергей приоткрылся, и заглянула в его сознание. Муж излучал уверенность.

– Не переживай, – сказал он, – у кибера всё под контролем. Пусть мальчик думает, что он одинёшенек в своих путешествиях по ковчегу, это на пользу существимости.

– Да, и с представлёнышами кибер хорошо придумал. Что ж, доверимся ему. А то Степаныч…

– Да, наш Гриб совсем умом тронулся. Нет бы в дабле куролесил, так ведь свой собственный организм алкоголем разрушает.

– Мне кажется… нельзя, конечно, так говорить…

– Думаешь, он хочет умереть? Дед очень долго живёт, и кто знает, какими будем мы на его месте.

– Мы не будем на его месте, Серёжа. Нас же двое. И у нас есть Марчик.

– Да, конечно, – улыбнулся муж. – Только знаешь, я давно заметил: наш сын одинок. Других детей в ковчеге нет, а ему нужна компания.

– Предлагаешь сделать ему братика? Ну уж нет! Мне этих родов хватило, а инкубаторного ребёнка я не хочу!

– Хорошо, милая. Мы придумаем что-то другое, – он кивнул супруге и подумал о своей работе, о датацентре. На месте беседки с эос-даблом Елены возник зал с высоким куполом, на котором ломко извивались графики и мерцали столбики цифр.

В песочнице

За минувший неполный год Марчик стремительно повзрослел – словно держался за край крыши высокого дома, а потом разжал пальцы, полетел и встал ногами на незнакомую землю. Так он сам во сне увидел. Заметили перемену в мальчике и родители, и многие обитатели ковчега «Назарет», покинувшие свои стазис-камеры за две недели до окончания Великого поста. Марчик был счастлив: мама и папа теперь «настоящие», дома полно гостей, в том числе несколько раз заходил и дед, Григорий Степанович.

– Ну, Маркуша, нам предстоит важное дело, – сообщил он мальчику. – Будем встречать нового насельника ковчега. Он прибудет с крестным ходом с «Каны Галилейской» в Светлый Понедельник, так что время подготовиться у нас есть.

– Деда, почему мы?

– Потому что есть традиция – при встрече гостей выставлять вперёд ребёнка как бы в знак доверия, веры в будущее и всё такое. А с караваем должен стоять самый старый, желательно бородатый.

– А как готовиться?

– Очень просто. Мне поручено бороду не брить, а тебе – сходить в открытый космос, потренироваться, пообвыкнуться. Встреча-то в космосе будет. Так что твой папа вызвался проводить тебя «за околицу».

* * *

Лепестки шлюзовой камеры раскрылись, и в космическую пустоту медленно продрейфовал воздушный пузырь с двумя плавающими человечками внутри. Сергей взял сына за руку, но вскоре отпустил – тот в невесомости держался свободно, наученный играми в транспортном колодце. Вот он подплыл к невидимой оболочке, оттолкнулся и вернулся к центру, где висело кольцо генератора силового поля. Ухватившись за него, мальчик огляделся. Всё вокруг было настоящее: и тьма, и свет миллиарда звёзд. Марчик прошептал:

– Папа, у него нет конца?

– Как бы тебе сказать… конец есть, и его нет.

– Как это, есть и нет?

– Вот мы сейчас внутри шара – у него есть конец?

– А-а, понимаю…

Сергей посмотрел на сына: с виду ведь совсем ребёнок, с оттопыренными ушами-лопушками на стриженой белобрысой головушке. А глаза – серьёзные, внимательные. Его и не узнать сейчас, какой-то незнакомый мальчик. Смотрит на звёзды, и профиль личика словно закостенел в холодном белом свете.

– Маркус, наша вселенная кажется бесконечной, – торопливо заговорил Сергей, – но это не так. На самом деле она очень маленькая, всего лишь твёрдая песчинка в океане Эоса.

– Мне никто не рассказывает про Эос.

– Хорошо, хорошо, я расскажу… но ты же не поймёшь.

– Пойму!

– Ладно, представь, что пузырь, в котором мы находимся, это наша вселенная, а всё остальное за его стенкой – это Эос. Пузырь маленький, а Эос бесконечный. Даже не так: в Эосе вообще нет понятия о начале и конце, поэтому он больше, чем бесконечный. Хотя «больше» и «меньше» там тоже нет.

– А что есть?

– Ничего и сразу всё – все вероятности того, что может быть, поэтому учёный Маер назвал его Экзогенной Областью Случайности, отсюда и название Эос. Термин не точный, он применим только к нашей реальности, но для Маера это выглядело именно так – ведь в нашем мире, который состоит из квантов, Эос проявляется как неопределённость. Знаешь, что такое квант? Если мы возьмём какой-нибудь предмет и начнём его делить, разрезая каждый кусочек снова и снова, то в конечном итоге образуется такой маленький кусочек, который дальше делить нельзя. Почему нельзя? Потому что резать можно только материю, вещь, а этот кусочек-квант уже не является веществом. Точнее, он находится на границе вещественности, вот как раз в квантовой неопределённости – проявляет себя то как вещество, то как некое состояние, отражающее информацию… Ты хоть что-то улавливаешь?

– Говори, папа.

– Ладно, слушай. Там внизу, на квантовом уровне, находится граница между нашим вещественным миром и Эосом, из которого через квантовые дырочки протекает к нам вся эта неопределённость. В нашем мире эта неопределённость застывает во что-то определённое, и так получается вещество, материя. Это можно сравнить с огромным солёным океаном, в котором вода не замерзает из-за солёности. Но под действием очень низкой температуры кусочек этого океана начинает кристаллизоваться и превращаться в ледышку. Вот наша материя и есть такая ледышка. Это тебе понятно?

– А мы не можем растаять, как ледышки?

– Пока в нас есть определённость, мы не растаем. Более того, мы можем сами создавать ледышки – проникать в Эос через эти дырочки и оттуда в наш мир проращивать как бы всякие кристаллы – даблы, ковчеги, твои игрушки, ну, все предметы, которыми пользуемся. Это очень удобно.

– Папа, а как мы проникаем через дырочки? Они же маленькие.

– Нам самим не обязательно лезть в Эос, чтобы впрыснуть туда определённость и что-то материализовать. Что такое определённость? «Да, нет, плюс, минус» – то есть это информация. Вот набор таких «да – нет», программный код, мы туда и отправляем. Информация легко проходит через субквантовый барьер.

– А Кузя говорил, что я вырасту и сам буду ходить в Эос, и что там сказочный лес. Он соврал?

– Ну, не сам будешь ходить, а скреатишь там свой эос-дабл. И свой лес ты сможешь скреатить, и всё, что только представишь в голове и передашь туда через программный код.

– Жалко…

– Мы же не ангелы бесплотные, чтобы шастать между мирами.

– Папа, а если построить очень сильный космический корабль? Разогнаться и пробить эту черноту, – мальчик ткнул пальцем в сторону пустоты за стенкой пузыря.

– У нас есть такие корабли. Но, знаешь, в чём сложность… Кажется, делов-то: выбирайся на поверхность ледышки, которая плавает в океане Эоса, – и вот он перед тобой, ныряй в него. Но в этом океане нет пространства и времени. А у ледышки, то есть в нашем мире – они есть. И там, где наш мир заканчивается, пространство как бы загибается назад, происходит его искривление. Пробиться очень сложно. Но мы пытаемся, запускаем зонды с выпрямителями пространства.

– Там страшно?

– Где, на краю нашей вселенной? Там бесконечная тьма. Можно долго лететь и прилететь обратно, откуда начал путь. Но когда-нибудь наши зонды проломятся в Эос, и мы сможем войти туда сами, без даблов.

– Ты возьмёшь меня с собой?

– Пока что у нас не очень получается. Понимаешь… ледышка в океане – это я для простоты сказал. На самом деле океан Эоса находится и внутри нас, и снаружи, его актуальная неопределённость всё пронизывает. Что это на самом деле, мы до сих пор не знаем. Вот узнаем – и дверку туда найдём. Может, она тебе откроется, когда вырастешь.

Марчик висел в невесомости, смотрел на льдистые холодные звёздочки – и ему было уже не страшно. Чего бояться каких-то ледышек?

* * *

16 апреля, в праздник Входа Господня в Иерусалим, служба совершалась в храме пророка Илии, сооружённом посреди обсерватории. Эта разборная церковь была без стен и маковок – стоял один иконостас, прикрытый сзади полупрозрачной алтарной апсидой. Перед Царскими вратами собралось уже много народа, читался 103-й псалом «Слава Ти, Господи, сотворившему вся».

Мама сосредоточенно молилась, налагая на себя крестное знамение. Её лица за краем большого платка, заколотого под подбородком булавкой, Марчик не видел.

– Из глубины возвах к Тебе Господи, Господи, услыши глас мой… со пророком Захариею возопиим, – голос диакона утончился и пронзительным воплем вознёсся ввысь. Отец положил руку на плечо Марчика:

– Приготовься, сейчас после слов о въезде Иисуса в Иерусалим верхом на жеребчике, то есть на молодом осле, будет гиперпрыжок в наш Скитающийся Иерусалим. Каждый год координаты для него выбираются разные.

Диакон же продолжал:

– Яко се Царь твой грядет тебе кроток и спасаяяй, и вседый на жребя осле…

Сверкающий звёздный узор на куполе мгновенно поменялся. Там и сям стали появляться серебристые монетки, которые, если присмотреться, были не круглые, а овальные, яйцо.

– Задержки в полсекунды, – одобрительно кивнул папа. – Это ковчеги нашей Церкви. Одновременно прыгать в одно место опасно, поэтому очерёдность…

Договорить он не успел – под звёздным куполом разнеслось торжественное:

– Осанна в вышних, благословен грядый Царь Израилев!

Пел хор, пели мама и папа, и весь народ – и звёзды долго дрожали в послезвонии голосов.

* * *

Наступила Страстная седмица. Впервые Марчик, как взрослый, отстоял канон Андрея Критского и впервые исповедался. С перечислением грехов вышла заминка, не мог мальчик вспомнить ничего плохого.

– Каюсь, – обрадовался он, – папу и маму обманывал, прятался на техническом ярусе. И Кузю обманывал.

– Осуждал ли кого? – строго вопросил пресвитер.

– Маму осуждал, что она дабл. А ещё я рассуща, сплю во сне.

Пресвитер вздохнул и накрыл голову ребёнка епитрахилью, отпуская «вся согрешения».

Пасха наступила как-то буднично. Ещё одна всенощная в череде долгих служб. Крестный ход многоголовой змейкой обернулся вокруг храма, Царские врата распахнулись. «Христос воскресе!» – эхом зазвучало отовсюду. Одновременно ковчеги над головой, за куполом, озарились многоцветием. В звёздном пространстве висели теперь «водрузивые на ничесомже» исполинские пасхальные яйца. У каждого была своя раскраска, придуманная лучшими дизайнерами.

– Смотри, вон то самое яркое яйцо – это «Вифлеем», – объяснял Марчику папа. – На гербе этого ковчега изображена звезда, поэтому он такой лучезарный. А у того, который чешуёй серебрится, на гербе три рыбы, это «Капернаум». У «Хеврона» на гербе дерево, поэтому он зелёный. А вон светло-коричневый, в рубчиках, как хлебная плетёнка – это «Эммаус». В Евангелии сказано, что близ города Эммаус Христос последний раз явился ученикам, разломил с ними хлеб и вознёсся. И на гербе ковчега два куска хлеба – для вкушения в земной жизни и в небесной.

– А «Иерусалим» какого цвета? – спросил мальчик про единственный город из Священной Истории, название которого знал.

– Ковчега с таким именем не существует, потому что у нас есть кочующий Иерусалим – это все ковчеги вместе. Если верить пророчествам, то в будущем святой град утвердится в одном месте, на обетованной планете. Но где эта планета находится, пока никто не знает.

Наутро литургия в «Назарете» была немноголюдной, в храм пришло человек тридцать. Остальные отправились на «Хеврон», самый большой по размерам ковчег, где проходила главная, соборная служба. Мама вернулась оттуда оживлённая, успевшая разговеться с хевронскими друзьями ботаниками. «Ну, почему я вышла замуж не туда? – шутливо подначивала она мужа. – Ох, какой там ботанический сад!»

* * *

В Светлый Понедельник Марчику дали выспаться до полудня. Кибер не стал мытарить вопросами о виденных снах, лишь напомнил, что сегодня важный день, сретение нового насельника из ковчега «Кана Галилейская».

И вот уже стоит он у шлюза, где собралась небольшая толпа. Впереди её – дед в смешной рубахе до колен, с большим пасхальным куличом в руках.

– Тебе, главное, слова не забыть, – говорил Марчику папа, который почему-то сильно волновался. – Тебе скажут, ты ответишь: «Наш дом – ваш дом». Формула простая. И дальше не дёргайся, гравитационный луч сам утянет вас сюда. Обязательно возьмитесь за руки, и не толкайтесь, крепче держитесь, чтобы вас не растащило, там невесомость будет. Такой уж ритуал – с невесомостью, как в переходном отсеке у древних космонавтов, поэтому крепче держитесь. Понял?

Яйцо «Каны» переливалось оттенками красного, переходящими в тёмно-бордовое. К нему через чёрную пустоту протянулся воздушный туннель. Отплывая от своего ковчега, Марчик оглянулся: как тот выглядит со стороны? Это была гигантская голубая капля воды с мерцающим светом внутри. Тоже красиво. Приближение кананита он прозевал. Когда оторвал глаза от своего ковчега, маленькая фигурка в алом комбинезоне, прежде маячившая в конце тоннеля, была уже перед ним. Гость и вблизи оказался маленького роста, меньше Марчика. Ухватившись за руки, они закружились на месте, гася скорость встречного полёта. На Марчика с интересом смотрели большие серые глаза, сзади развевался в невесомости хвост длинных русых волос.

– Ты что, девочка? – вдруг догадался встречающий.

– А ты девочек никогда не видел? – хмыкнула гостья.

– Видел. В мультфильмах. Они всегда в платьях и с бантами.

– Подумаешь, бантики… Мир вашему дому, – произнесла формулу девчонка.

– Наш дом ваш дом, – откликнулся Марчик, и гравилуч повлёк их к «Назарету», прямо к ногам Григория Степановича, похожего на сельского патриарха с большой седой бородой. Дав отщипнуть от кулича, он обнял и чмокнул девочку в лоб. Дальше церемониться времени не было – по воздушному тоннелю, в котором включили гравитацию, от «Каны» уже двигался крестный ход, до встречающих доносилось пение: «…смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Колонна людей с покачивающимися хоругвями шествовала между звёзд, и это было как в причудливом сне.

* * *

Светлая седмица – приятная пора ходить по гостям. Обитатели разных ковчегов перемешались между собой, так что обычай украшать одежду на это время нагрудными значками многих выручал. И Марчику нравилось, когда гости, совершенно незнакомые люди, завидев на его груди герб – колодец с водой, у которого ангел в Назарете сообщил Деве Марии благую весть, – с серьёзной почтительностью кланялись ему, хозяину ковчега. Даже на подряснике епископа, прибывшего из «Мегиддо» в «Назарет» с архипастырским визитом, Марчик заметил значок – рисунок крепостной стены с зубцами. Владыку Игнатия все и так знали в лицо, но обычай есть обычай.