Читать книгу: «Зачерствевшие рассказы», страница 2

В первые дни в его палате постоянно что-то происходило, кто-то приходил и уходил, какие-то люди что-то обсуждали и выясняли. Когда Он был в сознании, его мозг фиксировал обрывки информации, собирая всё в логическую цепочку.

Понимание пришло со временем: тело его больше не слушалось, он вспомнил, что все-таки с ним произошло.

Банально, как же всё это было банально и нелепо: её бывший, пьяный её бывший, не оценивший мои силы, лежит на полу с разбитым лицом. Её бывший, бьющий меня по голове бутылкой, когда я повернулся к ней. Друг её бывшего – директор ресторана, я лежу в его кабинете, но никто не вызывает скорую, потому что все боятся полиции. Но я очень долго не прихожу в себя, и тогда они наконец-то решаются обратиться за помощью. Машина едет целый час и в результате привозит не в то отделение, потом другая скорая и еще много-много потерянного времени.

Мозг узнал еще кое-что новое для себя: в результате удара по голове кровь распределяется по поверхности головного мозга и проникает между мозговыми оболочками, образуя кровоподтеки. Кровоподтеки, которые – если вовремя не принять меры – могут привести к инсульту, а инсульт хорошим никогда не заканчивается.

Голова была переполнена болью и вопросами. Почему Она так поступила с ним? Почему не сразу, почему тянула? Я в коме? Разве кома – это когда так? Почему я всех слышу и вижу? Почему не могу управлять телом? А когда, когда смогу? Почему?! За что?!

5. Становление

В Там далеко Он уже давно привык к смраду в палате, к отношению ненавидящего Овощей персоналу, к собственному бессилию и бессмысленности своего существования. Там далеко стало его домом. В Там далеко его мозг уже давно научился справляться со своей же болью и работал хорошо. Но всё это было не нужно этому миру: кому нужен мозг Овоща из палаты Овощей. И это равнодушие было взаимным: мир тоже перестал его интересовать. Тот мир, который был ему небезразличен, уже не существовал. Уже не осталось радостных воспоминаний, восторгов и переживаний: Он приказал мозгу стереть их, и мозг послушался, оставив совсем немного чувств к этому миру: злобу и гнев.

Идея, которую когда-то давно подкинул ему мозг, превратилась в семя. Он нежно и заботливо взращивал его внутри себя, кормил своей злобой и укутывал в своё бессилие. И семя взошло, рождая собственного Бога – Бога, закупоренного в обездвиженном сосуде.

Однажды к ним приехали стажеры из института. Группа остановилась напротив его кровати, лечащий врач что-то коротко им сказал и направился дальше. Но один из будущих молодых врачей остановился около Овоща и спросил, не допускает ли лечащий врач мысли, что у пациента, возможно, синдром запертого человека. Иначе как можно объяснить, что глаза больного, хотя и недвижимы, но открыты? Неплохо было бы, продолжал молодой человек, изучить пациента с помощью постоянного обследования на МРТ и с помощью чего-то там еще.

Надежда родилась, надежда расправила крылья. Что это? Он первый раз слышал о таком диагнозе. А вдруг сейчас решится его судьба? Вдруг людей в таком состоянии можно вернуть к жизни? Но надежда рухнула еще быстрее, чем успела взлететь: ведущий врач дал понять, что считает бессмысленным проводить дорогостоящее исследование. Случай неинтересный, а грантов на такие мероприятия не так много. И группа перешла к следующей кровати.

Он думал, что его уже ничего не удивит. Но эта ситуация его поразила, и поразила не ощущением нового разочарования и бессилия – к этому Он привык, удивило, что после произошедшего Он почувствовал странное желание, до этой поры ему незнакомое: ему вдруг захотелось мяса, свежего сырого мяса.

Эта жажда начала Его менять. Раньше Он только и делал, что кормил росток Бога мечтами, как бы осуществляя свою месть тем, кто считал случившееся просто стечением обстоятельств: месть ей, её маме, её бывшему, врачу. Кормил мечтами, как бы Он организовал их смерть. Теперь мечты были о том, как Он их всех съел бы – до последнего кусочка. Он не мог проверить, но у него было стойкое ощущение, что эти мечты даже вызывают сильное слюноотделение. Результат не заставил себя ждать: росток начал развиваться быстрее, а Он наполнялся непонятной ему энергией. Он показывал ростку образы, нарисованные красным, продуманные до мелочей, и смаковал каждую сцену.

И росток вырос, Бог обрел силу, Бог наделил Его силой, Он и стал Богом. Семь лет. Семь лет неподвижной жизни и вдруг тело начало его слушаться.

Вы хоть раз ели человека? Он – нет. Ему казалось, что в первый раз всё идет не так, абсолютно не так, как Он задумал, совершенно не это Он обсуждал с ростком. Планомерно и методично, всё должно было быть планомерно и методично, но в реальности это произошло спонтанно и вразрез с его планом.

Их обнаружили на следующий день, когда привезли продукты в хоспис, и, скорее всего, это зрелище навсегда изменило всех, кто стал свидетелем: Овощи спокойно лежали в своих палатах, ожидая кормежки, а вокруг были разбросаны человеческие останки, обглоданные кости, в клочья разорванная одежда персонала и кровь, много-много крови вокруг.

Паника, суета, непонимание царили в тот день в хосписе. Они постоянно прибывали, они бегали, они ограждали, они кричали. И никто не обращал внимания на то, что одна из кроватей пуста. А тем временем бывший владелец опустевшей кровати сидел в заснеженном поле, ловил кожей солнечные лучи, разглядывал падающие снежинки и размышлял.

6. Дорога

Страшно. Ему было страшно. Но страшно не за них, а за себя. – Даже не из-за того, что Он может очень быстро потерять обретенную свободу, а от того, что Он увидел в зеркале холла: истощенного старика с запавшими безжизненными глазами. Как могло произойти, что за семь лет прошла вся его жизнь? Как случилось, что его жизнь прошла? А сколько осталось? А успеет ли? Успеет ли добиться цели? Успеет ли Он сделать то, о чем очень-очень давно просил общего Бога?

Он шел долго, прячась, шел там, где не ходят люди, но цель не становилась ближе. «Как успеть сделать всё задуманное, – крутилось в его голове, – когда это требует так много времени, которого у него нет?» Не сможет. Решение пришло. Сложным долгим путем, но всё же пришло: человек – это сосуд, такой же сосуд, каким раньше был Он. А значит, можно поместить в сосуд частицу себя – и тогда Он уже не будет жить в одном теле, в теле старика. Надо пробовать! А это означало выйти к людям.

Он встретил ее на рассвете на обочине проселочной дороги. Вернее, даже не встретил, а обнаружил. Она сидела на старой покрышке и тихо плакала. По ее внешнему виду можно было предположить, что это проститутка, избитая проститутка, вчерашние планы которой не оправдались – и всё пошло наперекосяк. Но её история была ему безразлична, как и она сама, ему нужно было попробовать.

Она оглянулась: за ней стоял человек, облаченный в грязную больничную пижаму, несмотря на середину декабря.

– Привет.

Он переживал, сможет ли вообще говорить спустя годы. Но всё получилось: его голос не просто зазвучал – он зазвучал невозмутимо, даже успокаивающе.

В ответ она засмеялась. Видно было, что губы девушки кровоточат, но это её не сильно-то волновало. Это был истерический смех, причина которого он. Что может быть абсурднее ее нынешнего состояния? Наверное, только измученный старик в грязной и рваной пижаме на обочине проселочной дороги в декабре.

– Как ты? – спросила она, отсмеявшись, и Он почувствовал, что она сразу признала в нем своего.

– Странно, но я привыкаю, – что Он мог ещё ответить.

– К чему же? – Она улыбалась.

– К тому, каково это – быть Богом, – спокойно ответил Он.

Её смех прекратился, только когда Он прикоснулся к её руке. Ему не требовалось разрешения на вмешательство. Он ощутил в сосуде то, что раньше было душой: это был её остаток – истерзанной горем, болью и злобой. Остаток совсем крошечный, но тем не менее Он ощущал силу, с которой это подобие души держалось за свое хранилище. Ему пришлось постараться, чтобы изгнать остаток души из ее сосуда, а когда это удалось, Он заполнил его частицей себя.

Когда Он уходил от неё, на её лице не было даже намека на улыбку. А где-то ближе к закату Он внезапно испытал сильное наслаждение и такой же сильный прилив сил. Он понимал природу этих ощущений: его утренняя знакомая нашла своих ночных обидчиков, и сейчас ее трапеза была в разгаре.