Читать книгу: «Воспоминания Фронтовика», страница 2

Славгород. 213 дивизион противотанковой обороны

Приехал я домой, сказал своим, что получил назначение в военную часть, которая находится в городе Славгороде Алтайского края. Поехал в рабочий поселок Лунино к знакомой девушке, которая работала в районной аптеке, договорились, что будем писать друг другу, в письмах и договоримся.

Раньше мой друг Ваня Меньших пригласил меня заехать к нему, сделать остановку на станции Толкай. В 1938 году во время отпуска я у него уже гостил, ловили рыбу в Кинеле. Так я и сделал, прибыл к нему, а у него все ребята, которые едут в одну часть в г. Бийск. Побыл у него суток двое, и все вместе поехали одним поездом. Простился я с ним на станции Татарской, прощание было последним. В 1943 году Ваня Меньших погиб.

Приехал в Славгород, начал искать свою часть. Такой части нет. На другой день поиска встретил товарища Колю Коногорова, он был воентехник, окончил Тульское оружейно-техническое училище. Начали ходить вместе. Это было 12—13 сентября 1939 года. Узнаём, что часть будет только формироваться. Вскоре приехал командир дивизиона капитан Соколов. Нам отвели помещение для формируемого дивизиона – железнодорожный клуб. Мы с Николаем начали искать поблизости квартиру. Нашли рядом с клубом. Деревянный одноэтажный дом, большая комната и кухня. Хозяин был железнодорожный машинист. Фамилия его Жирноклеев Леонид Алексеевич, жена Валентина Александровна, сын (лет шести) Юра и дочь (году полтора) Светa. Договорились платить по 250 рублей в месяц. Хозяйка нас будет кормить, стирать. Цены в Славгороде были небольшие (килограмм хорошего мяса стоил 4 рубля). Потом хозяйка подумала, что продешевила и объявила нам, что все будет делать, только платить ей 300 рублей. Мой оклад как командира взвода был 675 рублей, у Николая как начальника боепитания – 800 рублей

Когда всё начальство собралось, начали готовить отведенное нам помещение (железнодорожный клуб) к приему новобранцев. Построили забор, сарай для хранения тракторов (Т – 20) и орудий (45 – мм пушек). У нас появилась одна грузовая машина (полуторка), которая подвозила стройматериалы. Подвезли солдатские кровати, приготовили спальные принадлежности, все сделали, чтобы встретить новобранцев. Вскоре прибыли две партии новобранцев моего года рождения (1919г.). Всех было человек 80. Одна партия из Вологодской, другая – из Архангельской областей. Ребята – золото, дисциплинированные, исполнительные.

Началась учеба. Нашей дивизии присвоили 178 номер. Состав: три стрелковых полка, два артполка и все отдельные батальоны и дивизионы. Дивизия размещалась в городах: Славгороде, на станции Татарской, в Калаченске и Омске. Сначала штаб дивизии был в Славгороде, потом переехал в город Омск. Все части были укомплектованы процентов на тридцать. Семьдесят процентов составлял приписной состав из районов Алтайского края.

В начале 1940 года призвали в армию студентов ВУЗов и даже бывших заключенных. К нам в дивизион прибыло человек двадцать.

В апреле 1940 года мне дали первый отпуск (за 1939 год выдали компенсацию). 5 мая 1940 года в рабочем поселке Лунино Пензенской области я зарегистрировал брак со своей знакомой Кузнецовой Клавдией Петровной, которая работала в Лунинской аптеке. Когда прибыл в часть, выслал ей документы, и она приехала ко мне в Славгород.

В сентябре 1940 года в первый раз собрали приписной состав: рядовых на 30 дней, сержантов на 45 дней. Познакомились, распределили по подразделениям, подучили.

14 мая 1941 года родилась дочь Света.

30 мая 1941 года приписной состав был вызван на сборы. Мои приписные спрашивают меня:

– Товарищ лейтенант, что же нас так рано собрали, еще посевная не кончилась?

Я им отвечаю:

– Не знаю, может быть начальство какие-нибудь учения придумало.

Началась усиленная учёба, так что соль была на гимнастерках.

Война

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная Война. Приписникам объявили: «О доме забудьте, вы теперь кадровые».

20 и 21 июня мы переезжали в лагерь на горько-соленое озеро Яровое, устраивались там на житье. Озеро Яровое от Славгорода в восьми км. У меня с собой был велосипед. Вечером 21 июня я попросил разрешения съездить в город. Командир дивизиона майор Калашников не разрешил.

22 июня было воскресенье. Утром рано командир батареи лейтенант Остапенко говорит мне: «Миша, поезжай». Минут через 30 я уже был дома. Позавтракал, сижу. Вдруг заходит жительница нашего дома, жена младшего лейтенанта Шумилкина и говорит моей жене: «Клава, говорят, война». Я – к ней, спрашиваю, кто ей сказал. Она говорит, что по радио передали. Репродуктор молчал. Я побежал на радиоузел. Замок. Вернулся домой, включилось радио, передают из Новосибирска речь Молотова. Я прослушал, сел на велосипед и в лагерь, думаю: «Вот новость привезу». Как только стало видно палатки, смотрю, а там уже идет митинг. Обьявляют собрать палатки и домой. Всему командному составу приказано быть всё время в казарме. Открылись склады НЗ (неприкосновенного запаса), стали получать оружие и боеприпасы. Снаряды были в парафине, всё очищали, обтирали бензином, толкали в пушку, хорошо лезет, ввертывали взрыватель и в ящик.

Из сел Алтайского края сразу начали прибывать родные солдат. Вокруг части стоит целый табор, смотрят в трещины забора, просят отпустить своих мужей, отцов. Отпустишь минут на 10, возвращаются пьяными, начальство запретило отпускать. Но всё равно люди просили отпустить повидаться, при всех говоришь, что если вернешься пьяным, больше никого не отпущу. Стали являться вроде трезвые, конечно, с запахом.

29 июня подали эшелон, выехали на станцию, все провожающие за нами. Погрузка. Погрузились, 10 минут на прощание с родными. Пошел и я. Взял свою дочку Свету на руки, хотел поцеловать (ей было 46 дней), а она меня взяла, да и обкакала. Мать сухой пеленкой оттирала.

Сигнал: «По вагонам!», поехали в неизвестность. Мало кому пришлось дожить до конца войны.

Было объявлено военное положение по всей стране. Поезда даже в Сибири двигались без гудков (просто переборщили, потом отменили). Доехали до Омска, ребята побежали за кипятком, за газетами. У меня полвзвода в Омске отстали, вскоре на большой станции догнали, ехали с очередным эшелоном. Эшелон двигался от Омска на Свердловск и дальше на Москву. На станции Лефортово стояли трое суток, все забито. Наконец, ночью эшелон тронулся. Узнаем, эшелон идет на Ржев. От Ржева повернули на Вязьму. Доехали до станции Сычевка, приказано разгрузиться. Разгрузились и своим ходом двигаемся на Вязьму и дальше по Минскому шоссе.

Прибыли в Издешковский район Смоленской области. Приказано занять оборону по Днепру. Начали окапываться. Бой идет километрах в 25 от нас. Артиллерийскую канонаду хорошо слышно. Смоленск держался около месяца. Вскоре нашу дивизию перебрасывают на реку Западная Двина. Стрелковые полки перевозили автополки, мы двигались своим ходом. На западной Двине дивизия сразу вступила в бой.

По боевому уставу пехоты командир взвода и роты должен быть в атаке впереди. Поэтому сразу начали нести большие потери младшего начальства. В начале 1942 года боевой устав пехоты был переделан, командир взвода в атаке движется за боевым порядком взвода, командир роты – за боевым порядком роты.

В нашей армии минометы появились только перед войной. Недалеко от моего взвода, метрах в 120, заняли огневые позиции минометчики. Знакомый лейтенант подходит ко мне и говорит, что сейчас минометчики будут стрелять, пойдем посмотрим.

Я ему говорю:

– «Война не скоро кончится, еще увижу.»

Он пошел. Первый выстрел и ЧП. Мина ударилась в сучок дерева, разорвалась, были убитые и раненные. Тот, который меня приглашал, был тяжело ранен. «Посмотрел.»

На Западной Двине мы были недолго. Вскоре началось отступление. Отступали километров 10 – 15 в день. Топокартами не успевали снабжать, поэтому удирали на Восток. Порой немцы нас обгоняли, это считалось, что попали в окружение. Отступая, днем прятались в лесу недалеко от проезжей дороги. Немцы едут машина за машиной, ночью с зажженными фарами. Не знаю, как назывался населенный пункт, там мост через неширокую реку, глубокую, с крутыми берегами. Что делать? Командир батареи Паша Харебин собрал взводных и командиров орудий. Бросать технику нельзя (6 орудий, 5 тракторов «Комсомолец», Т-20, 3 грузовые машины). Решаем, что надо ночью с включенными фарами (как немцы) проехать через мост и начать стрельбу по окнам домов, там немцы. Выбрав прогал, немцев не видно было, выехали на дорогу. Впереди шли грузовые автомашины, за ними трактора с пушками, все включили фары. Первая машина переехала мост. Немец, который охранял мост, поднял руку с автоматом, требуя остановиться. Не помню кто, ехавший на первой машине с шофёром, открыл дверку и из пистолета застрелил этого немца. Проехали и начали из всего стрелкового оружия стрелять по окнам. Деревня небольшая, во всех окнах свет. Вскоре ее проехали через полкилометра остановились, собрали всех, потерь нет. Поехали дальше. Вскоре свернули с дороги и стали пробираться опять лесными дорогами. Утром остановились в одной деревне (названия не помню), немцев в ней не было. Нас покормили, машины и тракторы заправили бензином. Двигаемся дальше на восток. Не помню, сколько дней двигались, но наконец увидели, Ржев. Встречный мужик говорит, что мост через Волгу во Ржеве взорван (дураки, поверили, мост был цел). Спросили его, есть ли где броды через реку. Он сказал, что километрах в 8 от Ржева известковый завод, там есть брод. Подъехали к броду (колея показывала, что здесь переезжали). Я в одежде пошел по отмелям, глубина чуть выше колен. Ширина Волги метров 50 – 60. Перешел и этим же путем пошел назад. Снова побрел, машина за мной на первой скорости, сильно газуя. Видя, что машины пошли вброд, откуда их черт принес, начали нас обгонять повозки и кухни. Автомашины переехали и одна пушка моего взвода, что буксировал автомашины, а остальные 5 тракторов с пушками заглохли. Один трактор заглох примерно в 5 метрах от берега, жаль. Это было 14 октября 1941 года (моей дочери Свете было 5 месяцев).

Вскоре показались и немцы, оказывается, они раньше нас переправились. Началась ружейная перестрелка. Стемнело, недалеко от нас загорелся стог, нас осветило, пришлось быстро удирать. Двигались ночью, услышали русский мат – значит свои. Спросили, где ваш командир части, нам показали. Паша Харебин спросил у командира, где 29 Армия, он толком не знал. Но узнали что это 22 Армия.

Поехали дальше, нас остановили, приказали пушки поставить на огневой позиции для охраны штаба дивизии. Командир батареи Паша Харбин, чувствуя, чем пахнет, с людьми уехал, а мне сказал: «Миша, я отъеду и в лесу буду стоять. А как стемнеет, подъеду, прицепим пушку, и ищи нас». Проходит немного времени, бежит посыльный, меня вызывают в штаб. Тут я узнал, что это штаб 186 стрелковой дивизии, которая до войны стояла в городе Уфа. Мне поставили задачу. Немцы переправляются через Волгу на лодках и бродом. Давай туда. Я говорю, что у меня нет машины, командир батареи забрал ее. «Кто командир? Расстрелять!» (Ищи ветра в поле). Мне выделили полуторку из политотдела дивизии. Я говорю, у меня осколочных снарядов нет, есть ящик бронебойных. Кричат: «Бей бронебойными!» Машина подошла, а у нее нет форкопа, за который цепляют пушку.

– Почему долго не едите?

Я говорю:

– Машину дали, а прицепить пушку не за что.

Вскоре нашли цепь. Кое-как прицепили, поехали. Выехали за населенный пункт, смотрим, человек 150—200 бегут навстречу – паника. Что мне делать остается? Разворачиваемся и назад, только не к штабу, а подальше от него. Шофер оказался послушный парень (мордвин по национальности). Где был штаб СД, началась стрельба.

Как после узнал, командир батареи держал все машины. Вдруг он видит, что там, где он меня оставил – немцы. Подумал: «Пропал Миша». На трех машинах, без единой пушки он вскоре нашел дивизион. Я еду дальше, приехали в Торжок, остановились. Слышу изредка стрельба. Подъехали туда. Оказывается это пивной завод. Веселые пограничники отгоняют людей, которые лезут через забор. Я к ним подошел:

– А нам можно испробовать вашего пива?

– Вам, пожалуйста.

Я зашел в здание, где стояли большие деревянные чаны, там на полу по колено пива. Краны большие, а порой наливают в бутылку. Я ребят послал поискать посуду, они быстро где-то отыскали 20-литровых бутылей штук двадцать. Не помню, с чем они были раньше. Ребята их прополоскали пивом и все заполнили. Утром нашли свою часть. Пропадали мы 15 дней, но сообщения, что пропали без вести не послали. Узнаю, что два дивизиона ПТО объединили в один. Командир новый – майор Бильдин. Я ему докладываю, он мне приказывает: «Где хочешь, ищи пушки, машины дадим». Узнаю, что командира батареи Пашу Харебина и комиссара батареи Плотникова судили за то, что людей привезли, а пушки потеряли. Трибунал им дал по 10 лет с отправкой в пехоту. Командиром 2 батареи назначили капитана Ярополова, меня назначили заместителем командира батареи.

В декабре 1941 года в бою за деревню Ильино гибнет наша первая батарея. Меня назначают командиром этой батареи. Получаю технику, формирую батарею.

6 декабря 1941 года началось наступление под Москвой. Мы на правом фланге тоже начали, но далеко не продвинулись.

Один батальон вел бой за станцию Жиротино Калининской области. Мне было приказано срочно прибыть туда и помочь батальону. 45 – мм пушки очень хорошо справлялись с вражескими пулеметами, только бы увидеть. Один, два осколочных снаряда и пулемет можно считать бывшим. Подъезжаю к населенному пункту, куда мне приказано, дорога расчищена для прохода одной машины. Остановился, смотрю, на снегу лежит убитый солдат – наш, в бороде большая рана, глаза у мертвеца открытые. На меня это нехорошо подействовало. Едем дальше, догоняем солдата, который без седла едет на лошади верхом. Мой шофер начал сигналить и ругаться. Я ему говорю: «Чего же ты сигналишь, видишь, ему свернуть некуда, снега справа и слева набросано больше метра?». Остановились, отъехал наш солдатик метров на 15, лошадь наступила на противотанковую мину, и она взорвалась. Лошадь и солдат разлетелись. Я шоферу говорю: «Если бы он нам уступил дорогу, вот бы что с нами было». Я пошел пешком. Нашел штаб батальона, там меня ждал офицер, вроде начальника штаба батальона, но он почему-то назывался «старший адъютант», как мне помниться. Я спрашиваю:

– Как увидеть командира батальона, чтобы получить задачу.

Он мне говорит:

– Командир на передке.

Говорю:

– Пойдем к нему.

Шли дорогой, потом саперы предупредили, что там всё заминировано. Свернули, пошли по снегу между кустами. Он шел вперед, а я за ним по его следам. Противопехотные мины были поставлены в снегу, взрыватель тонкой проволокой был прикреплён к кусту. Впередиидущий валенком потянул проволоку, и мина взорвалась сантиметров двадцать перед моими валенками, немного попортила мне ватные брюки и полу шубы. У меня мелькнула мысль, что я убит как тот солдат, которого я раньше видел. При взрыве я отлетел назад и упал. Чувствую, что я живой, вскакиваю и в сторону. Мне кричат: «Стой! На другую напорешься», – а я кидаюсь на противоположную сторону. К командиру батальона я не попал, пошли искать фельдшера. Я говорю своему заму ст. лейтенанту Бойко: «Командуй, я не могу». Бойко до призыва был начальником райотдела милиции одного из районов Алтайского края. Бойко говорит:

– Вас надо в медсанбат

– Стыдно с такими ранами туда ехать.

Фельдшер начал мне пробкой от бутылочки с йодом прижигать ранки, их было 74, они неглубокие, примерно по миллиметру. Были ранки на веках глаз, но глаза не были задеты, значит, я при взрыве успел их закрыть. Когда фельдшер прижег все ранки, я посмотрел в зеркальце и говорю, что теперь похож на леопарда. Физиономия немного опухла, глаза не открывались, надо было помогать пальцами. Так было двое суток, на третьи сутки проснулся: глаза открываются, ранки присохли, опухоль спала. Начальство засчитало мне легкое ранение. Это было 26 декабря 1941 года.

Двигаемся вперед ко Ржеву. В селе Борисово на дороге Старицы – Ржев мне было приказано занять огневые позиции и прикрыть эту дорогу.

Всего в Борисово осталось около десятка домов, остальные немцы сожгли. Мы заняли целый довольно большой дом. В занятый батареей дом приходили погреться и покушать орудийные расчеты. Три человека дежурят у пушек, трое греются. Вскоре пришлось пустить в дом квартирантов – штаб саперного батальона, (командир – капитан, неудобно было отказать). У входа в дом стоял наш часовой. Когда надо было вызвать старшину – он бил прикладом по стене.

Был такой случай. Постучал по стене, старшина вышел. Потом подходит ко мне и просит выйти. Я вышел. Стоят мужчина-военный, деревенский паренек и три девушки. Военный говорит мне, что он работник разведотдела штаба соседней армии, кажется, 30 Армии, а эти люди – агентурные разведчики, на нашем участке им удобнее перейти линию фонта. Говорю ему: «Пожалуйста, заходите, в тесноте, но не в обиде». Оказывается, что им дают по 200 граммов водки, паек порядочный. Когда переходят линию фронта – у них еда другая. Водку они отдавали нам. Среди агентурщиц была одна рыженькая (как звать забыл), она за работу была награждена Орденом Ленина. Одна, кажется, Мария шла в разведку второй раз. Третья, я ее хорошо запомнил, Лиза из города Калинина, только что окончила 10 классов, и ее завербовали в разведку. Парнишка тоже шел впервые. Днем они уходили на передний край и в бинокль просматривали местность. Два дня ходили, не выбрали удобного прохода. Паек им приносили регулярно. На третий день их прибывания у нас, три Ю-88 сделали налет на оставшиеся дома. Перед налетом, Лиза подходит ко мне и говорит: «Товарищ ст. лейтенант, я вас концентратом покормлю», – и начала готовить. Печка потихоньку топилась, дым из трубы шел. Топили её и днем. Дом против нас был занят обозниками, во дворе были лошади и сани. Во время налета около нашего дома разорвались две бомбы, в дом не попали. В середину дома, что стоял против нас, попала большая бомба, отверстие в потолке и в полу было больше полуметра, но бомба не разорвалась, а ушла в подполе в землю. Люди сначала остолбенели, а потом в окна и в дверь начали выскакивать из дома, благо, почти все окна были заткнуты соломой. Потом юнкеры снизились и начали обстреливать дома из пулеметов. В наш дом попало несколько пуль, одна из них попала в девушку Лизу, которая сидела рядом со мной. Она упала головой вперед, я ее схватил за одежду, и, шутя, говорю: «Разве так можно пугаться, ты же разведчица». Приподнимаю ее, а у нее рот открыт, она мертвая. У саперов был фельдшер, он разрезал ее одежду, из одной груди несильно течет кровь. Он говорит: «Мертва». Разведчики за водку, которую им приносили, наняли одного старика, он сделал гроб. Мои ребята выкопали ей на сельском кладбище могилу и похоронили Лизу. Красивая была девушка.

Офицер который к ним приходил, два дня с ними занимался. В одну из ночей они втроем перешли линию фронта. Я просил Марию, когда будете возвращаться чтобы зашли, мы на верное долго будем здесь стоять.

Больше печки днем не топили. Бомба, которая попала в дом, где были обозники, наверное, и сейчас там торчит. Обозники после заделали дыры и опять там поселились.

Вскоре мою батарею перебросили на другой участок. Показали по карте, где занять огневые позиции. Оставив батарею, я на одном Т-20 поехал чтобы выбирать ОП. Как помню, мне пришлось ехать через деревню Буконтово. Подъезжаю, смотрю, вся дорога в деревне завалена замерзшими трупами немцев. Я вылез из трактора и хотел некоторые трупы оттащить с дороги. Водитель трактора выглянул и говорит: «Садитесь, товарищ ст. лейтенант, а то мы до вечера не доедем». Я сел, и он поехал по замерзшим телам, где возможно объезжая их. С окраины я посмотрел на поле, самый дальний немец отбежал по снегу на запад не более 400 метров и раком торчит в снегу. Конечно, всех заинтересовало, чья это такая «чистая работа». И вот что я узнал. Наступая на Буконтово, подходы к нему были открыты, понесли потери. Хотели ввести в бой батальон второго эшелона. Командир батальона говорит старшему начальнику: «Мы только понесем большие потери. Разрешите мне ночью взять эту деревушку». Тот согласился. Командир батальона знал, что немцы завшивели и на ночь наносят в хаты соломы и сена, сильно топят печи, раздеваются догола и голыми спят (об этом говорили жители освобожденных населенных пунктов).

Гитлер не думал воевать зимой, а зима оказалась холодная. Немцы были одеты по-летнему: легонькая шинель, пилотки и холодные сапоги. Бороться со вшами им было не по плечу. Охраняли спящих так: выбежит немец, построчит из автомата, пустит белую ракету и опять в хату.

Наступающие в белых халатах тихо подошли к деревне, на обеих окраинах поставили станковые пулеметы, рассредоточились, спрятались кто-где под крыльцами. Когда было все готово, подняли стрельбу и крики «ура». Немцы полуголыми начали выскакивать в двери и окна, а их тут и ждали. Вокруг валялось около 300 трупов. Большинство покосили станковые пулеметы перекрестным огнем.

Помню, недолго батарея занимала ОП в деревне Радюкино, потом полкилометра западнее деревни Холм, наш передний край проходил по рубежу деревни Старшевицы. Немец занимал деревни Дешевку и Космариху. Нейтральная полоса была около километра. Расстояние по прямой от Ржева до нас было около 12 километров. Плохо было то, что не было близко источников воды. Жителей в деревнях Холм и Старшевицы не было, ближайшие колодцы были загажены и замерзли. Для того, чтобы варить пищу и кипятить чай приходилось топить снег. Продукты получали на 5 дней. Хлеб и сахар делили сразу, остальные продукты делили на 5 дней. Каждый орудийный расчет сам готовил горячую пищу.

За время нахождения на этом участке начальство делало три попытки наступления на деревню Дешовка. Два наступления окончились неудачами, потеряли много людей, а Дешовку не взяли. Третья попытка была предпринята 6 апреля 1942 года. Помню, что в этот день была Пасха. Почти без потерь заняли эту злополучную Дешовку. Вместо того, чтобы закрепиться, люди бросились искать трофеи, главное – еду (кормили в это время пехоту очень плохо). Немцы, которые успели удрать, видя, что дальше не наступают, быстро организовали контратаку. Человек 30 выбежали из леса и начали строчить из автоматов. Кто-то крикнул: «Немцы», и все начали бежать назад, хотя немцев было раз в пять меньше. Когда побежали, остановить людей очень трудно, почти невозможно.