Цена утопии. История российской модернизации

От одного из лучших специалистов по истории Российской империи глубокий и вдумчивый анализ специфики и закономерностей всех российских модернизации на примере одной из наиболее успешных из них: реформ конца XIX - начала ХХ в. Витте-Столыпина.

Я правда ждал эту книгу: истории модернизаций меня чрезвычайно увлекают, тем более автор решил осветить тему модернизации в России XIX столетия, о которой я имел весьма смутное представление.

Остался ли я доволен? И да и нет. И вот почему.

Книга мне показалась необычайно неровной. С первых же страниц автор буквально переворачивает с ног на голову официальный нарратив про то, что Российское государство никак не защищало права собственности. Напротив, "лучшие люди" - писатели, журналисты, общественные активисты, заражённые идеями социализма, выступали против частной собственности и за "чёрный передел", который по итогу никому ничего не принёс. Спорная на мой взгляд мысль: например, известный экономист А.Гершенкрон (которого автор читал) высказывает мысль, что марксизм выступил как раз идеологическим обоснованием индустриализации России в конце XIX столетия.

Собственно модернизации посвящена вторая половина книги, при этом автор умудряется постоянно дискутировать на тему пользы частной собственности - но лично я с этим тезисом не спорю, мне просто нужна фактура! А её нет. Львиная доля разговора о модернизации уделена земельным реформам - Освобождению 1861 года и Столыпинской реформе. Да, спасибо за то, что много места уделено материально-техническому аспекту Столыпинской реформы (а не институциональному, как это сделано в работе С.Уильямса "Либеральная реформа при нелиберальном режиме", значится в списке литературы под №1). Но где тяжёлая промышленность? Про железные дороги и финансы - пару слов буквально. Может, стоило больше места уделить этому, а не полемике с социалистами? Они эту книгу всё равно не прочтут.

Из минусов можно отметить стиль автора - быть может, это я привык к толстым обстоятельным работам, но можно сделать работу без таких подчёркнутых эмоций, что лично у меня вызывает только отторжение и подозрения в том, что автор банально нечистоплотен (хочется верить в лучшее, но всё же...). Вообще критической позиции откровенно не хватает: автор с апломбом отстаивает свою точку зрения, но хочется видеть, как другие позиции хотя бы обозначаются. Но нет: только уничижительные эмоциональные оценки общественных форм собственности (хотя, признаюсь, иногда и по делу).

В целом, интересная фактура, небанальные мысли - большой плюс, который перевешивает явные перекосы в сторону сельского хозяйства и эмоции автора. Я остался доволен, и это главное.

Книга, видимо, представляет собой изложение взглядов и результатов исследований автора, изложенных в его научных монографиях, и написана в публицистическом стиле: автор спорит с "народнической" концепцией, разделяемой и социалистами, которая идеализировала русскую общину и видела в ней зародыш будущего социалистического устройства, и критиками столыпинских реформ. Собственно, сохранение общины, заложенное в реформу 1861 г., с чересполосным земледелием М.Давыдов и считает основным тормозом общественного и экономического развития в 19 в.: община тормозила мобильность населения: без ее разрешения нельзя было отойти на заработки в город или в другую местность, где не хватало рабочих рук, при том что в селе в Центральной России было перенаселение, и, соответственно, малоземелье, раздробленность участков, чересполосица и регулярный передел земли ставил каждого члена общины и даже бывшего помещика в зависимость от общины - нельзя было посеять раньше из-за риска потравы пасущимся на полях скотом, нельзя было поменять культуру и применять современные тому времени агортехнические улучшения. Общине же было отдано и право выносить решения по спорным вопросам, да и вообще все права помещика, вплоть до высылки в Сибирь, перешли общине. При этом никакими законами ее решения не регулировались, обычным правом - то есть произволом! При этом крестьянская община была тем фетишем, на который молились как большинство представителей правящего класса (а как же - очень удобно управлять!), так и большинство образованного либерального населения России. Значительная часть книги посвящена реформе Столыпина (или Витте-Столыпина, как называет ее автор): очень подробно рассказано не только о сути самой реформы, но и о тех последствиях, к которым она привела. Мне было очень интересно читать и об агрономической помощи, и о станциях, где крестьян знакомили с техникой, об организации землемерия, переселении крестьян в новые районы. Споря с теми, кто отрицал/отрицает эффективность этих реформ, М.Давыдов приводит много фактического материала и статистики. Честно говоря, не ожидала, что книга настолько понравится и даст так много фактической информации, ответит на большое количество вопросов (например, об освобождении государственных крестьян, которых в империи было большинство). Читается легко. Единственный минус для меня - публицистический стиль, но содержание перекрывает его полностью. Ряд вопросов у меня все же остался, так что планирую почитать другие, научные, работы автора на эту же тему.

Нельзя не отметить чудовищную топорность языка, которым силится размышлять автор, временами начинает казаться, что вместо изложения своей позиции по основному вопросу он пытается убедить читателя в своей способности изъясняться на русском вообще. Неуклюжие метафоры набивают книге необходимый объем, добавляют неприличной претенциозности, иногда запутывают и отвлекают, иногда просто подтверждают владение языком на уровне творческой неудачи. Хотелось бы пожелать историку уточнить хотя бы для самого себя многие формулировки книги (мои любимые содержат не к месту употребляемое название вида Homo sapiens, которое автор, видимо, путает с родом Homo), которые, впрочем, отнюдь не мешают улавливать кое-какой смысл прочитанного, как бы не старалась придать ему величия крайне язвительная манера подачи. То и дело приходится прощать неспокойному повествованию плохо скрываемую эмоциональную вовлеченность и, наверное, нежелание автора выказать беспристрастность своих рассуждений. К сожалению, важность обсуждаемых проблем растекается по поверхности неумелого их донесения. Давыдов явно не поддерживает избранную форму проведения раскрепощения, подчеркивает некомпетентность правящих элит, проблемы общины и аграрного устройства в целом, признает колоссальную отсталость в развитии капитализма, но при этом отмечает силу столыпинских преобразований и возможность с их помощью наверстать упущенное. Но вместо обстоятельного развития темы оптимизма во взгляде на русскую действительность и способность к относительно мирным преобразованиям автор бросается воевать с ветряными мельницами советской пропаганды. Немало места уделено неуместным сравнениям голода в царской и советской России, попыткам обелить неудобные факты, что, в свою очередь, равняет автора с его недобросовестными оппонентами из красного лагеря, и, конечно, не делает чести его этическим ориентирам. Рыночная экономика, по мнению Давыдова, элементарно не может приводить к экспорту при внутреннем голоде, который является «полной бессмыслицей». Уважаемый историк должен знать, что подобная бессмыслица периодически имеет место в развивающихся капиталистически странах. Наивным выглядит аргумент сравнения среднегодовых питейного дохода (ок. 588 млн руб.) и хлебного экспорта (ок. 518 млн руб.): дескать голодающие не могут столько тратить на выпивку. Не вполне ясно, что должны доказывать эти голые цифры без учета структуры потребления алкоголя (для сравнения, в 1907 г. только расходы аристократии заграницей составили 140 млн руб., а товаров потребления высших сословий было ввезено на 180 млн. руб., при этом сельскохозяйственной техники на сумму в 10 раз меньшую). При этом, статистика в отношении урожаев и экспорта ржи является сильным аргументом, но, возможно, не вполне достаточным, чтобы делать безапелляционные выводы, подчеркиванием неоспоримости которых самозабвенно грешит автор. Впрочем, статистике рассматриваемого периода Давыдов осознанно не привык доверять, правда, только тогда, когда она расходится с утверждаемыми им тезисами об отсутствии недоимок и голода, а цифры, которые должны подтверждать его позицию, он как раз активно приводит. Показательно полное безразличие автора к конъюнктуре мировых цен на зерно и состоянию мировой экономики в рассматриваемый период вцелом. Да и в упоминании влияния иностранного капитала Давыдов немногословен.

К сожалению, вместо беспристрастной оценки реформ автор много сил тратит на развенчание советских мифов и борьбу с соломенными чучелами, что придает рассуждениям нарочитой тенденциозности. Создалось впечатление, что порицая однобокость негативистского подхода Давыдов становится заложником оправдания удручающего положения страны на начало ХХ в. Плутая в потемках идеологических заблуждений русской интеллигенции, изобличая ошибки советской историографии Давыдов, кажется, высказался в угоду прежде всего себе, а не читателю.

Нельзя не отметить чудовищную топорность языка, которым силится размышлять автор, временами начинает казаться, что вместо изложения своей позиции по основному вопросу он пытается убедить читателя в своей способности изъясняться на русском вообще. Неуклюжие метафоры набивают книге необходимый объем, добавляют неприличной претенциозности, иногда запутывают и отвлекают, иногда просто подтверждают владение языком на уровне творческой неудачи. Хотелось бы пожелать историку уточнить хотя бы для самого себя многие формулировки книги (мои любимые содержат не к месту употребляемое название вида Homo sapiens, которое автор, видимо, путает с родом Homo), которые, впрочем, отнюдь не мешают улавливать кое-какой смысл прочитанного, как бы не старалась придать ему величия крайне язвительная манера подачи. То и дело приходится прощать неспокойному повествованию плохо скрываемую эмоциональную вовлеченность и, наверное, нежелание автора выказать беспристрастность своих рассуждений. К сожалению, важность обсуждаемых проблем растекается по поверхности неумелого их донесения. Давыдов явно не поддерживает избранную форму проведения раскрепощения, подчеркивает некомпетентность правящих элит, проблемы общины и аграрного устройства в целом, признает колоссальную отсталость в развитии капитализма, но при этом отмечает силу столыпинских преобразований и возможность с их помощью наверстать упущенное. Но вместо обстоятельного развития темы оптимизма во взгляде на русскую действительность и способность к относительно мирным преобразованиям автор бросается воевать с ветряными мельницами советской пропаганды. Немало места уделено неуместным сравнениям голода в царской и советской России, попыткам обелить неудобные факты, что, в свою очередь, равняет автора с его недобросовестными оппонентами из красного лагеря, и, конечно, не делает чести его этическим ориентирам. Рыночная экономика, по мнению Давыдова, элементарно не может приводить к экспорту при внутреннем голоде, который является «полной бессмыслицей». Уважаемый историк должен знать, что подобная бессмыслица периодически имеет место в развивающихся капиталистически странах. Наивным выглядит аргумент сравнения среднегодовых питейного дохода (ок. 588 млн руб.) и хлебного экспорта (ок. 518 млн руб.): дескать голодающие не могут столько тратить на выпивку. Не вполне ясно, что должны доказывать эти голые цифры без учета структуры потребления алкоголя (для сравнения, в 1907 г. только расходы аристократии заграницей составили 140 млн руб., а товаров потребления высших сословий было ввезено на 180 млн. руб., при этом сельскохозяйственной техники на сумму в 10 раз меньшую). При этом, статистика в отношении урожаев и экспорта ржи является сильным аргументом, но, возможно, не вполне достаточным, чтобы делать безапелляционные выводы, подчеркиванием неоспоримости которых самозабвенно грешит автор. Впрочем, статистике рассматриваемого периода Давыдов осознанно не привык доверять, правда, только тогда, когда она расходится с утверждаемыми им тезисами об отсутствии недоимок и голода, а цифры, которые должны подтверждать его позицию, он как раз активно приводит. Показательно полное безразличие автора к конъюнктуре мировых цен на зерно и состоянию мировой экономики в рассматриваемый период вцелом. Да и в упоминании влияния иностранного капитала Давыдов немногословен.

К сожалению, вместо беспристрастной оценки реформ автор много сил тратит на развенчание советских мифов и борьбу с соломенными чучелами, что придает рассуждениям нарочитой тенденциозности. Создалось впечатление, что порицая однобокость негативистского подхода Давыдов становится заложником оправдания удручающего положения страны на начало ХХ в. Плутая в потемках идеологических заблуждений русской интеллигенции, изобличая ошибки советской историографии Давыдов, кажется, высказался в угоду прежде всего себе, а не читателю.