Читать книгу: «Юная Раса», страница 4

О господи, он зацепил Алисию Райт, известного чёрнокожего психолога, специалиста по межрасовым вопросам среди прочего. Однако та отрицательно помотала головой и улыбнулась, поняв аналогию. После чего Артур заметил, как ощутимо спало напряжение, все немного расслабились, поняв, что с инопланетянином нужно вести себя так же, как с представителем другой расы, подчёркнуто не замечая отличий. Вол-Си Гош тоже, видимо, почувствовал, как все успокоились, и поэтому снова заговорил:

– Итак, продолжим. Меня зовут Воулщ-Си Гоошч, но можете называть меня Вол-Си Гошем, или просто Вол-Си. Сейчас мы с вами отправимся на Марс, как я уже объяснил на общем собрании. Все вы присоединитесь ко мне в малом шаттле, а ваши модули мы потащим следом.

– Простите, Вол-Си Гош, а как в итоге они будут крепиться к вашему шаттлу? – спросил один из русских братьев-близнецов, Андрей или Валентин, Артур их ещё не научился различать.

– Андрей Сташевич, – ответил пришелец, который, видимо, видел те самые отличия, – дело в гравитационном резонаторе. На каждый ваш модуль прикреплён такой прибор, который будет соблюдать заданное расстояние от нашего шаттла. Как будто для него центр притяжения будет находиться в конкретной определённой точке.

Да уж. Предстоит много работать, чтобы понять теоретический принцип и технологию, которая стояла за такими простыми словами, как «гравитационный резонатор».

– А каков вообще принцип движения ваших кораблей? Тоже гравитационный? – уточнил его соотечественник Роберт Смит, ведущий мировой специалист по квантовой физике.

Если братья Сташевичи были высокими мужчинами в полном расцвете сил, лет под сорок на вид, со светло-русыми волосами и веснушками на лице, то доктор Смит – лет на пятнадцать старше, очень маленького роста, со слегка смуглой кожей и кучерявыми неаккуратными волосами с проседью. Ещё он носил усы, видимо подражая Эйнштейну, хотя ничем не походил на него. В нём угадывались черты всех национальностей мира, казалось, в его крови – гремучая смесь азиатской, европейской и выходцев с Полинезии. Тем не менее этот коротышка, чуть младше Артура, являлся чёртовым гением, значительно продвинувшим человечество в знаниях о микромире.

– Роберт Смит, Вселенная четырёхмерна, вам уже знакомы такие концепции. Представьте, что это пространство второго порядка, то есть аналог сферы в четырёх измерениях. Одновременно нужно понимать, что сфера не совсем ровная: там, где больше вещества, она продавлена вглубь, – тут ряд присутствующих, включая и Артура, закивали, а часть вытаращила глаза, например Ланге. – То есть от каждой точки до центра Вселенной практически одинаковое расстояние, не считая искажения гравитацией. Микросвязи ти-частиц, образующих всё вещество во Вселенной, не дают ни разорвать пространство, ни сжать его сильнее. В итоге в силу аналога поверхностного натяжения, мы, как и вся материя, находимся на сверхтонком слое четвёртого измерения, который Кен-Шо называют нулевым слоем.

Артур задумался. Идея оказалась действительно не нова, но в подобном изложении казалась достаточно стройной. И настолько интересной, что он практически не обращал внимания на сильный поток охлаждённого воздуха из кондиционера. Раздались торжествующие возгласы. Уайт осознавал, что они значили не только радость от того, что люди смогут улучшить свою жизнь, но и восторги учёных, которые только что поняли, к каким тайнам Вселенной они прикоснулись и куда скоро погрузятся с головой…

* * *

Женщины Кен-Шо отличались от мужчин чуть сильнее, чем на Земле. Во-первых, неожиданно, они были выше за счёт более длинных ног и худощавее. Причёску носили слегка длиннее. Черты лица были вполне женственными, даже милыми, скулы не так сильно выдавались, как у мужчин. Тамош Нуч-Гош, жена Вол-Си, считалась красивой по земным меркам. Волосы она красила в зелёный цвет и носила какое-то подобие серого комбинезона с укороченными брюками, демонстрирующими её ноги. И у неё был очень мягкий голос, который завораживал даже такого старика, как Уайт.

– Что является нормой насилия в обществе? – задала она неожиданный вопрос. Ланге, сидящий рядом с Артуром, крякнул.

– Тамош, вы, наверное, хотели сказать «пределом насилия»? – уточнил Томас Прайс, семидесятилетний британский философ кельтско-ирландского происхождения, с аккуратной короткой стрижкой и столь же короткой бородкой. Он обычно одевался даже более вычурно, чем Артур, но сегодня на нём были просто брюки и свитер поверх рубашки. За манеру носить рубашки Уайт его очень сильно уважал – даже без костюма Прайс выглядел элегантно, особенно, если сравнивать с принципиально игнорирующим дресс-код Генрихом. Одним словом, у Томаса в голове был порядок, и этот вопрос он задал явно для того, чтобы сохранить его и в дальнейшем.

– Томас, – Тамош, до того ходившая вокруг круглого стола, села на своё место за ним, – я не ошиблась в вашем языке. Именно «норма». Дело в том, что мы давно поняли, что полностью лишённое насилия общество теряет индивидуальность, а значит, им становится легко манипулировать. Поэтому в Согласии запрещены медикаменты, подавляющие насилие. Так что бы вы назвали нормой насилия?

– Я бы предположила, что это уровень естественной реакции на раздражители, с учётом индивидуальной культуры общества, – неуверенно высказала мысль Алисия Райт, сложив руки лодочкой у миниатюрного подбородка. Хотя по её глазам было видно, что она предпочла бы, чтобы эта норма была на уровне нуля. Алисия, кстати, как и Артур с Томасом, носила деловую одежду: серую юбку и блузу того же цвета, на которую ниспадала аккуратная причёска под каре.

– Алисия, в какой-то степени вы правы, животная естественная реакция никуда не девается. В нашем мире встречаются убийцы. Даже маньяки, хотя редко. Однако, говоря о норме, я имела в виду не общие слова. Какой уровень насилия, как вы считаете, позволяет называть общество морально здоровым, а какой нет?

М-да, вопрос… Нельзя же количественно задать норму по числу убийц на миллион жителей? Что об этом думает Сунил Кумари? Артур посмотрел на маленького белобородого индийского гуру, одетого в традиционный белый тюрбан и цветную курту⁵. Глаза Сунила, сидящего в позе йога прямо на стуле, были закрыты, и он ничего не говорил. Однако, судя по всему, внимательно слушал. Он вообще больше слушает, чем говорит. К слову о культуре, так сказать.

– Я вот думаю, что нормой является постоянно снижающаяся величина. Понятно, что она не достигнет нуля. Но ноль – это асимптота, – заявил Итан Мур, в меру молодой австралийский социолог. С позиции Артура, если волосы у человека ещё сохранили свой цвет, то он считался молодым. Итан был блондином, в нём угадывалось то ли голландское, то ли скандинавское происхождение. Он носил очки с непомерно толстыми линзами и постоянно крутил головой, будто потеряв собеседника из виду. Может, так оно и было.

– Это тоже можно добавить, Итан, – сказала Тамош, – но вы назвали производную величину. Мне же интересно, какой вы видите норму насилия в каком-то конкретном срезе времени.

– Возможно, уровень должен быть таким, чтобы люди хотели идти служить в армию и полицию, – робко и негромко сказал Дмитрий Волков, пришедший всё-таки на урок. – Если люди совсем перестают верить в насилие, то перестают хотеть защищать свой народ, планету, Согласие и его идеалы. И тогда нам всем скоро наступит конец. Ни одна технология не спасёт тех, кто сам не готов идти и стрелять во врага.

– Дима, всё верно. В вопросах гуманизма нельзя стать беспомощным перед лицом Несогласных. История знала тысячи случаев нападения на Согласие. Их нужно предотвращать. И ради этого приходится терпеть некоторый уровень насилия. Но это не всё. Вторую причину кто-то может назвать? – на лице инопланетянки возникла уважительная улыбка. Артур задумался. Всё же Волков – молодец. Интересный у него ход мыслей.

– Тамош, вам обязательно нужно познакомиться с трактатом «Неизбежность Зла» Петра Григорьева, который прилетает завтра, – уверенно заявил Генрих, – мне бы очень хотелось понять ваше мнение на его счёт!

Учительница этики улыбнулась. Что ж, и правда, весьма интересно узнать её мнение. Может у Кен-Шо уже давно есть ответ на все вопросы, и они зря волнуются. Внезапно Ланге вскочил и начал быстро шагать туда-сюда по комнате. Вскочить тут было непросто, ведь в модулях Кен-Шо гравитация составляла девяносто пять процентов земной, её создавали с помощью грави-резонаторов. Каждый раз, заходя сюда, Артур ощущал, насколько стар. А выходя, порхал как мальчишка. Стоит задуматься над переездом на Марс навсегда.

– Я думаю, – Генрих остановился, прищурил глаз и поднял палец вверх, и посмотрел туда сам, будто привлекая внимание к чему-то, на что указывал, – что лишённое насилия общество станет не только беззащитным, но и состоящим из немотивированных манекенов. Развитие остановится.

– Генрих прав, – кивнула Тамош. – Несмотря на всю гуманность нашей идеи, склонность животного начала к насилию напрямую коррелирует со стремлением к развитию. Межличностная конкуренция людей приводит как к прекрасным творениям и открытиям, так порой и к насилию. Полностью уничтожить вероятность его возникновения можно, лишь превращая нас в существ без воли к жизни.

Вот это да! Артур испытал шок. То есть гуманное Согласие проповедует минимальное насилие во имя развития? Он осмотрелся. На фоне белых, слабо светящихся стен, белого же с голубыми искорками стола, состоящего, как Уайт считал, частично из каких-то полей, а также на фоне мягких серых подобий стульев, их пёстрая компания выглядела несуразно, как и эмоции на лицах людей. Его взгляд остановился на гуру Кумари. У того впервые за урок распахнулись глаза, причём так широко, словно решили покинуть глазницы. Вращая ими, индийский философ перемещал фокус зрения с Тамош на несуществующую точку на потолке, куда всё ещё указывал Ланге – его зрачки двигались то туда, то обратно. А рот был раскрыт, будто он что-то собирался сказать, но внезапно потерял дар речи. Да уж, если слова Генриха смогли смутить даже такого беспристрастного человека, что уж говорить об остальных!

Глава 3. Ральф Шмидт

Самолёт немного трясло. Ральф впервые в жизни летел военным транспортником. На том острове, куда они направлялись, не было хорошего аэродрома, поэтому их везли турбовинтовой машиной. Маршрут долгий, занимает около восьми часов, но такова цена их секретности. Первый час он посвятил беседе с Анной Ван дер Молен, голландкой, которая занималась биоинжинирингом и вполне хорошо говорила по-немецки. Приятная женщина, моложе его лет на десять. И очень переживающая из-за перелёта. Господи, им предстоит лететь на Марс с помощью инопланетных технологий, а она беспокоится из-за надёжной машины. Шмидт был механиком сколько себя помнил. Не в плане починки двигателей, а в плане науки о движении. Но любой механик является и теоретиком, и практиком. Рано или поздно ты получаешь гранты от авиапроизводителей, ищущих способы обезопасить и удешевить перелёты. И он знал, что Си-130 от Локхид-Мартин был самым надёжным турбовинтовым транспортным самолётом в мире. А среди реактивных он бы поставил на русский Ил-76. Так что он успокоил Анну и мило с ней пообщался. Пока та не захотела вздремнуть, и Ральф не отсел на другое кресло.

Там он заскучал. Через два места от него, в отсеке для десанта, где они летели, сидел русский философ, старый и бородатый Пётр Григорьев и улыбался каким-то мыслям. Напротив дремал Ли Пин, китайский математик, достаточно молодой парень, какой-то гений, которых Поднебесная научилась-таки штамповать. Неудивительно, если у тебя полтора миллиарда населения и достаточно жёсткая мотивирующая система образования, то раз в десять лет она почти наверняка выдаст кого-то уровня Эйлера, Пуанкаре или Лагранжа. Лишь бы они встречали подходящие задачи. Например, как та, что им предстояла. Через кресло от китайца сидела Франческа Монти, химик из Италии. Вроде немолодая, но очень красивая, ухаживающая за собой. Она читала что-то в телефоне, параллельно слушая музыку через наушники. У Ральфа из-за детской травмы левого уха наушники-капельки не держались. Поэтому он возил с собой огромные дуговые полноразмерные наушники с потёртыми амбушюрами и страшно завидовал тем, кто мог пользоваться маленькими, влезающими в карман блютус-гаджетами.

Несколько левее, тоже напротив него, о чём-то горячо спорили француз и швед. Мишель Робер – оптик, специалист по радиофизике, – что-то эмоционально доказывал более спокойному Эрику Олссону, получившему лет пять назад Нобелевку за развитие теории струн. Оба учёных были моложе Шмидта, но у высокого блондина Олссона уже проглядывала седина, в то время как несколько опухший Робер был начисто лысым, и его возраст угадывался по морщинам и непропорционально большим ушам. Ральф не слышал, о чём они спорили, но поддерживал шведа. Француз вызывал неприятные ощущения. Примерно как и Юсуф Демир, турецкий химик, расположившийся слева от Шмидта, через пять или шесть кресел. Тот прикрыл глаза и о чём-то бубнил, время от времени незаметно кланяясь. Молитва. Бррр. Ральф Шмидт не понимал, как можно лететь на Марс общаться с пришельцами и при этом верить в бога. А Шмидту, наблюдавшему бурный рост исламской общины в Германии в последние годы и то, к каким последствиям лично для него это привело, мусульмане были неприятны десятикратно. Но не стоит распространять свои фобии и неприятие на коллег. Он задумался и вздохнул.

Повернувшись, Ральф заметил, что русский смотрит на него, продолжая улыбаться. Потом сделал ему знак, мол, не возражаешь, если я подсяду? Шмидт растерянно кивнул. О чём тот, интересно, хотел поговорить?

– Герр Шмидт? – подсев ближе, начал бородатый старик и продолжил, к удивлению Ральфа, на неплохом немецком, – меня зовут Пётр Григорьев, я из Санкт-Петербурга. Вижу, вы скучаете. Я тоже. Может скрасим время общением?

Что ж, почему бы и не пофилософствовать. Русский не производил никакого впечатления. Ни негативного, ни позитивного. Вот, заодно, можно будет составить личное мнение. Ральф кивнул и изобразил улыбку на лице. Дескать, внимательно слушаю.

– Я заметил, – начал русский, – что ваш сосед молится, и вас это, кажется, заинтересовало.

– Меня? – показушно удивился Шмидт, подумав, что надо быть аккуратнее в таких вещах, ещё обвинят в нетолерантности, что, с учётом их миссии, ни в какие ворота не лезет. – Вообще-то нет, я просто обратил внимание на то, что герр Юсуф Демир закрыл глаза и шепчет что-то. Вдруг он напуган или ему плохо?

Пётр кивнул, видимо, удовлетворившись ответом. Хорошо, что турок ничего не слышал, рёв двигателей здесь слабо гасился, и слышно было только того, кто сидит с тобой на соседнем кресле.

– Вы же инженер? – снова спросил Григорьев. Ральф кивнул, решив не вдаваться в подробности того, что в первую очередь он – физик.

– А я вот совсем нет, – кисло улыбнулся собеседник. – Мне все эти науки совсем не давались. Так что я занялся тем, что требует лишь внутреннего созерцания.

– Во-первых, любая наука требует внутреннего созерцания, – ответил Шмидт, – а во-вторых, философы – инженеры человеческих душ. Так что мы с вами в каком-то роде коллеги.

Русский пожал плечами, но сделал это как-то позитивно, а потом широко улыбнулся. Да, он определённо был приятным человеком.

– Скажите, а вы верите в то, что можно изменить нашу этику? – неожиданно решил спросить он у философа. – Мы же с вами – жители тех стран, где попытки насильно внедрить её закончились плачевно.

Григорьев задумался. Что ж, философ, интересно, что ты ответишь. Потому что сама идея об изменении природы человека ради технологий в конечном счёте убьёт человечество. Все рассуждения о том, что развитие научно-технической базы приведёт к моральному прогрессу, очевидно, ошибочны. Инопланетяне считают себя людьми, но землян они совсем не знают. Этика меняется лишь тогда, когда общество к этому готово. Идея, зароненная в неподготовленную почву, вырастет искажённой, приводя к социальным потрясениям, конфликтам и войнам. Для Ральфа Шмидта, учитывая весь его жизненный опыт, было предельно ясным, что, когда варвары сталкиваются с прогрессивной моралью и культурой, они просто эксплуатируют её блага. И он, варвар, планировал именно заняться тем же самым: получить от Кен-Шо все их знания.

– Вы знаете, герр Шмидт, – задумчиво протянул Пётр, – ваш вопрос естественен. И ответ на него не очевиден. Как я понял из заключения доктора Ланге, концепция Согласия строится на том, что, получив все блага древних цивилизаций, мы никуда не денемся и станем развиваться этически. Конечно же, на первых порах нам придётся вдалбливать что-то в свои головы, но в какой-то момент это станет для нас с вами так же естественно, как «Не убий» и «Не укради».

Хорошо, что он упомянул заповеди. Есть что ответить.

– А так ли естественно для нас «Не убий», Пётр? Можно же вас называть по имени? – учтиво спросил Шмидт, и Григорьев кивнул, уже, по-видимому, обдумывая первый вопрос. – Дело в том, что мы считаем, что воспитаны в определённой этике и культуре, однако наступающий катаклизм срывает с нас покров Цивилизации, и мы становимся дикими зверями. Вспомните, какие ужасы вытворяли нацисты и коммунисты. А ведь они выросли в христианских странах, им с детства в церкви говорили то самое «Не убий».

– Ральф, вы абсолютно правы, приводя подобные примеры. Они примечательны ещё и тем, что две абсолютно разные по своей сути идеи, одна, ведущая нас в Согласие, а другая – к Несогласным, выглядели одинаково, ну или схоже, если судить по действиям их адептов. И роль катаклизма тут немалая. Очевидно, что культура не есть абсолют, наследуемый детьми от родителей, в отличие от цвета глаз или волос. Для того чтобы катаклизм не наступил, нам и дают защиту Согласия и его технологии. Как считает Ланге, если бы современную европейскую культуру попробовали принести в средневековое общество, она бы не прижилась. Потому что отсутствие эксплуатации возможно лишь в обществе с определённым уровнем потребления энергии и доступности информации. И я с ним согласен.

Что ж, русский философ был подкован. Но Шмидт, как и все, летящие на Марс, тоже читал Ланге. И знал, что отвечать на такой аргумент.

– Откуда мы знаем, что все подобные эксперименты в Согласии прошли удачно? Они нам говорят, что это работает. А если работает только на части рас? Мы вынуждены верить, что нас можно изменить. Что мы станем лучше и добрее. А если окажемся неспособны, то нас стерилизуют и дадут вымереть? Или разбомбят всю планету? Сколько рас не прошли в финал конкурса? Поймите, Пётр, всё, на чём базируется такая логика, – лишь слова. Нет ни малейшей уверенности, что они правдивы. Сейчас вы летите формировать почву для того, чтобы наша веками создававшаяся культура пала перед лицом их прогрессивного опыта и этики. И христианство, и буддизм, и эллинизм, и современная европейская мечта – всё канет в Лету. Наши дети не будут разделять наши ценности, а начнут жить на одной волне с пришельцами. И всё это можно вынести, если бы была уверенность в том, что перемены не напрасны, что нас ждёт светлое будущее, а не жизнь на отшибе. В моём доме дворником работает Мустафа, он из Сирии. У него шесть детей, и он пять лет живёт в Германии, уже сносно говорит по-немецки. Так вот, когда он только приехал, то каждый день, убирая во дворе, благодарил меня за то, что мы дали ему деньги и безопасность, больше, чем он когда-либо имел. А недавно Мустафа заявил, что ему слишком мало платят за то, как он вкалывает, и что Германия должна ему. Он стал несчастным, несмотря на то что живёт лучше. Потому что мы, немцы, и не стремились сделать его счастливым, мы просто получили дешёвую рабочую силу.

Григорьев молчал и хмурил седые брови. Нечего возразить? Ну вот и подумай на досуге, может, потом расскажешь, какие сделал выводы. Ральф Шмидт откинулся в кресле и закрыл глаза в надежде уснуть.

* * *

Шаттл пришельцев выглядел в целом предсказуемо. Он напоминал те самые летающие тарелки: как будто у гигантского шара срезали низ и верх, а затем склеили. Издалека в профиль выглядел как сигара, а вблизи, зависший метрах в десяти над головой, – словно серый круг, около двадцати метров в диаметре. Неподалеку стояли модули, которые этот шаттл потащит на Марс. Каждый из них был раза в три массивнее на вид, чем инопланетное транспортное средство.

– Господа учёные, – обратился к ним какой-то клерк, сопровождающий их с момента посадки, – сейчас вы проследуете сразу на шаттл. Ваш багаж полетит в наших модулях, его уже занесли и укрепили. Я с вами не пойду. Наверху вас встретят лично Вол-Си Гош от Кен-Шо и полковник Айзек Кинг и расскажут всё, что вам необходимо знать перед полётом. Прошу не забывать о подписанных документах о неразглашении. Вылет состоится через десять минут, и уже к ужину вы будете на Марсе. Мне было очень приятно с вами познакомиться, и я желаю всем удачного полёта. Прошу по очереди вставать на платформу.

Сопровождающий указал пальцем на диск в паре метров от него. Лежащий на земле, около трёх-четырёх сантиметров в толщину и около метра в диаметре, диск слегка светился и привлекал к себе внимание уже некоторое время. Что же делает эта платформа? Ответ Шмидт получил, когда пожавший плечами Мишель Робер встал на неё. Вокруг него появился спектральный шарообразный перелив, который делал его облик всё более мутным, а потом и вовсе скрыл в белом и непрозрачном шаре. Это заняло секунды две. После чего за половину секунды мыльный пузырь прошёл обратную фазу, но уже без француза внутри. В конце он лопнул с небольшим хлопком. Ральф почувствовал, как Анна прижалась к его плечу. Эх, Анна, тут Шмидт как физик – полный профан и не может тебя успокоить, придётся это сделать самой.

Вслед за Робером на платформу несмело встал Григорьев. Надо же. Когда русский философ «улетел», выстроилась небольшая очередь. Шмидт подтолкнул Анну перед собой, а за ним, замыкающим, стоял Ли Пин. Люди исчезали один за другим. Женщина дёрнулась, будто бы передумав, но Ральф положил ей руку на плечо. Она вздрогнула, но решилась. Исчезала Ван дер Молен с закрытыми глазами. После неё Шмидт и сам занял место на платформе. Вот он глаза не закроет, нет уж, дудки! Надо увидеть всё изнутри.

А изнутри всё было таким же: спектр, потеря прозрачности, белизна и всё. Потом пузырь стал резко рассеиваться и лопнул с хлопком. Только стоял Шмидт уже на такой же платформе в совсем другом месте. Тёплый белый свет стен, зелёные кресла, тёмно-синий диван и серый стол в центре. Круглая комната, метров шесть-семь в диаметре. Это явно был корабль Кен-Шо.

– Мистер Шмидт, я Айзек Кинг, – протянул ему руку плечистый рослый американец. – Прошу вас, сойдите с транспортной платформы.

Ральф сошёл и несколько секунд спустя услышал сзади ещё один хлопок.

– Мистер Ли, я Айзек Кинг, – услышал он за спиной, оглядывая помещение. На одном из кресел сидел незнакомый ему человек с фиолетовыми глазами. Видимо, Вол-Си Гош, инопланетянин. Некий шок от того, что он только что увидел пришельца, пусть и будучи к этому готовым, Шмидт всё-таки испытал. Как подойти к нему? Что сказать? Можно ли протянуть руку? Или стоит, как Мустафа, поблагодарить того за необыкновенные возможности?

– Что ж, господа, прошу вас занимать места, я объясню вам, как пройдёт полёт, – сказал Кинг, и все они неспешно расселись. Ральф сел на синий диван вместе с Анной и оказался по левую руку от пришельца, который ему улыбнулся. Наверное, так же он, Шмидт, улыбается Мустафе, когда видит его.

– Представляю вам Вол-Си Гоша, – заявил американец, указывая открытой ладонью на инопланетянина, – после моей инструкции он может ответить на ваши вопросы. Инструкция проста. Во-первых, вы уже на шаттле, который отбывает через пару минут. Во-вторых, нам предстоит неторопливый перелёт на Марс, что займёт около двух часов, из-за того что шаттл будет тащить много груза. Во время полёта мы сможем пообщаться и немного перекусить, нам собрали в дорогу немного вкусностей. Тут есть туалет, но вам предстоит разобраться, как им пользоваться. Если вдруг захотите – спросите меня, я покажу. Никакого ускорения вы не почувствуете, поскольку мы и не будем двигаться в прямом смысле этого слова. Но в любом случае здесь есть своя гравитация, которая выровняла бы любое ускорение. По прибытии на Марс вы сможете проследовать в свои модули и расселиться согласно условиям. Вам выдали специальные планшеты. Здесь они бесполезны, так как Wi-Fi сети на кораблях Кен-Шо нет. Но на Марсе они будут функционировать. Вот и всё, что я хотел вам сказать.

Да уж. Ёмко. Кратко. По существу. Сразу захотелось пойти и посмотреть, что такого непонятного в их туалете.

– Уважаемый Вол-Си Гош, – неуверенно обратился к пришельцу Эрик Олссон, – не могли бы вы в деталях поведать нам о том, каким именно образом осуществляется перемещение корабля?

– Эрик Олссон, – ответил его сосед вполне приятным голосом на чистом английском, – как вы уже знаете, Вселенная имеет четыре измерения и представляет собой пространство второго порядка, аналог неровной сферы: где больше вещества – сфера продавлена вглубь, а где меньше – выпирает наружу. Вселенная состоит из ти-частиц, микросвязи между которыми не дают ни разорвать, ни сжать пространство. Так что мы находимся на так называемом нулевом слое четвёртого измерения.

Краем уха Шмидт слышал, как ходящий позади него Айзек Кинг с кем-то общался, принимая какие-то данные и что-то в ответ подтверждая и спрашивая. То, что сейчас сказал Вол-Си Гош, Ральф уже знал. Эту информацию ему предоставили сразу в ответ на подписанные им документы. Но ему интересно было узнать подробности, как и шведу.

– Однако, – тем временем продолжал Вол-Си Гош, – с помощью изменения собственной энергии ти-частиц в замкнутой области мы сдвигаем всё, что в ней есть, на нужное расстояние по оси четвёртого измерения, выскакивая с нулевого слоя «наверх». При этом возникает разрыв, на низких высотах создающий эффект проявляющегося мыльного пузыря, а на высоких объект вовсе пропадает из видимой Вселенной, на него перестают действовать гравитация и все прочие силы, они попросту не могут пробиться через разрыв. Фактически, в этом состоянии на объекте нет понятия пространства и времени в нашем представлении.

Шмидт представил себе, что значит оказаться вне пространства и времени. Если верить, то скоро он это испытает на себе, только ничего не заметит. А ещё, видимо, таким же способом все попали внутрь корабля.

– Кроме энергии у ти-частиц есть спин, и он четырёхмерный, – сказал пришелец, и Ральф увидел, как глаза Эрика вытаращились. Вол-Си Гош тоже заметил, поэтому уточнил. – Это трудно понять, но вы разберётесь, Эрик Олссон. Фактически на четвёртый спин у нас нет простого влияния, а ориентация остальных трёх позволяет задать направленность ти-частицы в пространстве. В тот момент, когда объект «плывёт» выше Вселенной, он руководствуется данным вектором. Ориентация трёх спинов достигается грави-резонатором. Энергия ти-частицы гасится в то же время, когда она движется вдоль всего пространства в нужном направлении. Из-за того что времени и пространства там нет, всё происходит мгновенно как для внутреннего, так и для стороннего наблюдателя. Эффект прыжка. Кстати, полминуты назад мы начали двигаться и уже находимся от Земли за миллион километров.

Шмидт осознал, что слушает, открыв рот. Как и все. Олссон, так и оставшись с выпученными глазами, кивал и что-то явно крутил в голове. Робер и Ли о чём-то перешёптывались. Но Вол-Си Гош ещё не закончил речь:

– Энергия, необходимая для этого, пропорциональна квадрату массы, которую вам надо переместить, кубу расстояния и поправке на изменение гравитационного потенциала. Прыжок отсюда до Марса со всей массой, которую нужно нести, потребует энергии в размере около десяти в двадцатой джоулей – такой объём все электростанции Земли производят за три с половиной года. Однако мы вместо этого сделаем около ста тысяч прыжков, ещё и огибая Солнце по эквипотенциальной орбите, чтобы минимизировать потерю энергии на выныривание из его гравитационного колодца. Как вы понимаете, так нам потребуется в десять миллиардов раз меньше энергии в сумме. То есть столько, сколько Земля производит за одну сотую секунды. Разница колоссальна. Наверное, я точно посчитал, простите меня, если нет, для меня десятичная система не является родной – универсальной в Согласии, как и на моей родине, служит двоичная, – он продемонстрировал четыре пальца на руке, и Шмидту стало понятно, почему они использовали двоичную систему: десятичная была естественна для людей лишь потому, что у них на двух руках было десять пальцев, а двоичная была связана с двумя руками, четырьмя пальцами на одной руке и восемью на двух у инопланетян.

В помещении стояла тишина. Видимо, все прикидывали, какими же мощностями располагают Кен-Шо, раз рассуждают о таких невероятных расходах энергии. Или, как и он, думали о пальцах.

– Мы перемещаемся короткими прыжками по три с половиной тысячи километров, – добавил Вол-Си. – Накопление энергии на каждый прыжок займёт примерно одну десятую секунды. Как вам уже сообщил Айзек Кинг, шаттл, вообще-то, не предназначен тащить такую массу. Сюда мы летели налегке, и поэтому тот же маршрут занял у нас около двадцати секунд. А если бы я использовал свой основной корабль, он даже с вашими модулями проскочил бы считай, что мгновенно. Весь вопрос в энергетической мощности, способности быстро накопить нужный объём. Но чем крупнее корабль, начиная с определённого размера, тем сильнее падает его скорость и дальность прыжков. Поэтому никто не строит корабли-планеты.

Интересно, а чем обусловлен эффект постепенного проявления мыльного пузыря? Спросить сразу или подождать? Шмидт спросил, хотя и сомневался в том, как его вопрос будет воспринят. Откровенно говоря, разговоры с пришельцем его не радовали, но наука превыше всего.

– Ральф Шмидт, резкое появление или исчезновение вне вакуума способно вызвать ударную волну от разницы давления, даже от малого объекта, – ответил Вол-Си. – Поэтому в атмосфере после прыжка и перед ним сдвиг осуществляется не мгновенно, а постепенно, формируя защитный экран и давая возможность существующей материи отойти или, наоборот, спокойнее заполнить образовавшуюся пустоту. Впрочем, – подытожил он, – все детали вам предоставит мой коллега Моунщш-Са Руошч, он будет преподавать для вас естественные науки «нежизни», то есть физику, химию, математику. Думаю, он достаточно компетентен в этом, уж точно больше меня. Хотелось бы объяснить вам, что мы будем передавать в первую очередь. Этика является целью нашей работы, но, чтобы она лучше усваивалась людьми, нужно удовлетворить их основные потребности. Итак, главные направления – это медицина для продления жизни и улучшения её качества. Это биология и нанохимия для улучшения производства пищи и синтеза материи. Так же, несомненно, это энергетика. Нужно поднять уровень потребления энергии на человека более чем в тысячу раз за десять лет. Такое вполне возможно. Далее проблема транспорта. Внутрипланетарные прыжки, которые вы называете телепортом. Космическая экспансия. Вот вкратце основные задачи на ближайшие двадцать лет.